Текст книги "Молочные зубы"

– Я знаю, милый.

Алекс обнял ее, и она почувствовала, что он весь дрожит. Ей опять стало стыдно. Понять, что с Ханной что-то не так, для него было болезненным, роковым рубежом. Он притянул к груди ее голову, она обняла его и с силой прижала к себе, чтобы он знал: она рядом. И будет рядом всегда.

– Мы все решим, – сказал он. – Поможем Ханне. Вместе с Беатрикс.

Сюзетта поняла, что он пытается убедить себя. И не могла рассказать, насколько устрашающий характер приняли после сегодняшнего дня ее мысли. Ханна будет сотрясать дом до тех пор, пока не закопает мать под кладкой и не похоронит заживо. И слово «дикарка» сорвалось с губ Алекса словно мысль, которую он таил, хотя при этом и защищал дочь. Возможно, слишком поздно. И Ханне уже никто не сможет помочь. Но что это значило для каждого из них?

* * *

Она пошевелилась и не сразу сообразила, что происходит, испугавшись, что еще слишком рано. В мире за пределами их комнаты царил мрак, но Алекс уже включил свою лампу.

– Что случилось?

Он подошел и сел рядом с ней на кровать, завязывая галстук.

– Прости, но когда я вчера получил по электронной почте письмо, ты уже спала. Сегодня ребята с телеканала WTAE приезжают делать о нас репортаж.

Сюзетта заставила себя сесть и усиленно заморгала, пытаясь сфокусировать зрение.

– Сегодня?

– Да. Его покажут вечером.

– Что за репортаж?

– Я еще толком не знаю. Мы разослали пресс-релизы о строительстве объекта под условным названием «Поджарый дом». Но у меня такое ощущение, что их интересы простираются дальше. Развитие экологически чистых технологий, будущее архитектуры.

– Для местных новостей звучит амбициозно.

За последние годы городские СМИ – газеты, радио и телевидение – не раз брали интервью у Алекса и его партнера Мэтта.

– Но почему тебе надо ехать в такую рань?

– Они – ребята непредсказуемые. Думаю, поджимают сроки. Ложись обратно в постель и спи.

Он поцеловал ее в щеку.

– Я надеялась, ты сегодня останешься дома.

Алекс заправил рубашку, подошел к шкафу и вытащил пиджак.

– Ты слышишь меня, милый?

Он вынырнул из шкафа и отдернул лацканы, поправляя пиджак.

– Из-за Ханны? – спросил он и опять подошел к кровати.

Сюзетта коснулась тонкой ткани его костюма.

– Мне просто тревожно. Я для нее не самый любимый человек.

– Ну что ж, если ты права – а я подозреваю, так оно и есть, – то она, вероятно, встанет в хорошем настроении. Обрадуется, что не надо идти в школу.

– Может быть. Выглядишь потрясающе.

Алекс широко улыбнулся и поцеловал ее волосы.

– Ложись и спи дальше.

Она обессиленно улеглась в постель и спросила:

– Потом поедешь домой?

– Позвонишь мне, расскажешь, как у вас дела. Не знаю, сколько времени пробудет в офисе команда телевизионщиков.

– Я могу встать и приготовить тебе кофе.

Сюзетта и правда собиралась так сделать, хотя у нее уже закрывались глаза.

– Jag älskar dig, – сказал он и выключил лампу. Она в ответ промямлила что-то наполовину по-шведски, наполовину по-английски. Дверь открылась, потом затворилась, женщина откатилась на свою половину кровати и подобрала под плечо подушку. Еще немного вздремнуть. Сон был ей нужен, она его заслужила. Особенно если собиралась пережить день наедине с Ханной.

ХАННА

Папа уехал рано-рано. Вечером девочка поставила свой будильник с тихой мелодией, потому что им с Мари-Анн надо было кое-что обдумать до того, как мама проснется, и поэтому слышала, как он спускался по лестнице вниз. Это был в высшей степени хороший знак, предвещавший удачное завершение ее плана: чтобы мама истекла кровью и умерла, понадобится время. Ханна все больше и больше замечала, что папа мечется между ними. Раньше она всегда могла рассчитывать, что он будет рядом и встанет на ее сторону, даже притворяясь, будто на самом деле он поддерживает маму. Но она могла сказать (а Мари-Анн подтвердить), что теперь все стало меняться. Он задавал вопросы и смотрел на нее не сияющими глазами, а тусклым взглядом призрака. Мама забиралась к нему под кожу и точила его, как гадкий червяк. Вполне возможно, она будет грызть его мозг до тех пор, пока он не потеряет способность двигаться или соображать.

Ханна считала себя достаточно сильной для того, чтобы сделать все что надо. Голова-Без-Шлема была лишь эффективной тренировкой, которая не ограничивалась целью добиться исключения из школы. Череп у человека твердый, и, чтобы расколоть его, потребуется сила. Она, конечно же, себя разоблачит, но когда с папы спадет заклятие, а его глаза опять вспыхнут и озарятся любовью, он поймет, зачем это было сделано и почему мама должна умереть, чтобы спасти его. В конечном итоге он еще скажет ей «спасибо».

Не желая, чтобы ее пижаму или другую любимую одежку забрызгала кровь, она надела платье, которое ей совсем не нравилось. Потом посмотрела на обувь в шкафу: ей требовалось что-нибудь, чтобы защитить ноги. Кеды и туфельки с ремешком остались стоять внизу у входной двери, что же касается резиновых сапожек, украшенных божьими коровками, то, как бы она их ни любила, ходить на цыпочках в них было нельзя. Ханна в одних носочках выскользнула в холл и стала наблюдать за папой, варившим на кухне кофе, запах которого уже разносился по всему дому. Папа налил себе чашку, она услышала восходящие по тону «бульк-бульк-бульк» и посмотрела ему вслед, когда он направился к выходу. Потом подождала секунду, желая убедиться, что он ничего не забыл, действительно ушел и уже не вернется. После чего спустилась вниз.

Надела кроссовки, надеясь, что они не будут скрипеть, подошла к ящичку с хозяйственными принадлежностями и стала в нем копаться. Папа всегда хранил там самые необходимые инструменты: пару отверток, разводной гаечный ключ (с которым она любила играть, засовывая между зажимами палец) и большой молоток-гвоздодер. Он был тяжелым – вполне достаточно для того, чтобы сломать ей палец, даже через кроссовки, если уронить его на ногу. Ханна взяла его двумя руками и отнесла обратно наверх, сжимая так, как сожмет в решительный момент, перед тем как обрушить его маме на голову. Это была вторая часть ее плана, потому как она не была уверена, что сможет одним ударом лишить маму сознания, и не хотела, чтобы та вырвала у нее оружие.

Она оставила его у самой двери маминой спальни и прокралась обратно в свою комнату, взять все, что требовалось для выполнения части первой. План действительно был очень даже занимательный. Однако в результате реализации первой части она может лишь шлепнуться на пол, удариться подбородком, вышибить зуб или прокусить губу. Если Ханне очень повезет, мама упадет без сознания и стукнется головой о прикроватный столик. Если бы это действительно случилось, выполнить часть вторую было бы намного проще – Ханне осталось бы лишь броситься вперед и лупить молотком до тех пор, пока из нее не потекли бы мозги.

Спасти папу. Пусть это будет трудно, пусть ей придется смотреть маме в глаза и наносить молотком удар за ударом, она была обязана спасти папу.

Когда Ханна приоткрыла дверь, мама не храпела, но издавала невнятные хрипы. Их было достаточно, чтобы заглушить тихий топот кроссовок, когда она подкралась к маминой стороне кровати. Пока Ханна выполняла первую часть, Мари-Анн не сводила с мамы глаз. Как только родительница пошевелилась, девочка опустилась вниз и спряталась. Но та лишь повернулась на другой бок. Потом негромко пукнула, и Ханна едва расслышала этот звук. Она тихо засмеялась и вновь взялась за работу.

Закончив, неслышно ушла и тихо-тихо затворила за собой дверь. Затем заняла позицию у двери в мамину спальню и сжала в руках молоток, готовая броситься в атаку. Она не знала, сколько сейчас времени, однако мама хоть и спала дольше всех в доме, но в четверть восьмого обычно уже вставала.

Время стекало медленными каплями, и Ханна испугалась, что умрет от скуки или же свернется калачиком рядом с молотком, уснет и упустит свой шанс. Она несколько раз просовывала голову в дверь и даже не старалась закрывать ее потише. Но мама все не просыпалась.

Ах! Блестящая, самая что ни на есть фантастическая идея!

Если мама встанет как обычно, будет даже лучше.

Она оставила молоток у двери и побежала вниз, чтобы организовать замечательное приветствие «С добрым утром!».

СЮЗЕТТА

Порой во сне ощущалось чье-то доминирующее присутствие. Появлялся колдун в тяжелой накидке. Время от времени она сама становилась этой накидкой, мягкой, как вода, и тяжелой, как океанские глубины. Предзнаменований в таком сне она не видела. Пока.

Сюзетта стала постепенно различать медленно заливавший комнату свет. Ей казалось, что она несколько часов пролежала в коме, время от времени осознавая глубину своего транса. Она вот-вот собиралась открыть глаза…

Вдруг упало что-то тяжелое. Послышался звук разбитого стекла.

Она окончательно проснулась и собралась с силами, испугавшись, что дочери грозит опасность. Вот оно – пронзительный крик, тут же сменившийся рыданиями. У нее перед глазами стояла живая картина: Ханна одна на кухне, пытается достать что-нибудь из шкафчика. На стуле. Вот он пошатнулся под ее весом, вниз полетела тарелка, стул опрокинулся, и девочка растянулась на полу.

Сюзетта откинула простыню. Может, она ударилась головой и у нее идет кровь? Она спустила с кровати ноги. Встала.

Что…

От боли потемнело в глазах. Она напрочь заглушила плач дочери. Сюзетта рухнула обратно на матрац, не в состоянии понять, что случилось.

Потом подняла левую ногу, болевшую больше всего. И сквозь пелену слез, затуманившую взор, увидела, что ступня утыкана неким подобием ярких конфеток M&M’s. Пятка была ими просто усеяна: зелеными, желтыми, оранжевыми, красными. Но драже не причинит боли. На подушечке большого пальца оно тоже было. Она осторожно опустила левую ногу и подняла правую. Тоже цветные крапинки боли, хотя и не такие глубокие, как на правой. Она сморгнула слезы, боль по-прежнему не унималась.

Пол был чем-то усеян, причем густым слоем. Сюзетта перегнулась через край кровати, старательно сохраняя равновесие, – ноги больше не могли держать ее вес – и подняла маленький блестящий предмет. Но он блестел только с одной стороны – острой. Другая отливала красивым синим оттенком. Кнопки. Те самые кнопки, которые они купили Ханне в магазине офисных принадлежностей.

Ханна.

Дьявольская сука.

Сюзетта замерла и прислушалась. Плач прекратился. Что это – шаги? Ханна бегом поднимается по лестнице? Она отодвинулась дальше, в спасительную глубину кровати, и еще раз посмотрела на ноги. В левую вонзилось больше дюжины кнопок, причем те, что угодили в пятку, – на всю глубину. Правую ступню задело лишь наполовину. Но стоять или ходить… Вокруг цветных головок кнопок стали собираться капельки крови, Сюзетта откинулась на подушки и вдруг почувствовала: к горлу подкатила тошнота.

Потом поняла, что Ханна стоит за дверью, и схватила телефон.

Дочь распахнула ее настежь.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, каждая держала свое оружие: Ханна сжимала в руках молоток, Сюзетта – мобильник.

– Что ты делаешь?

Она почти что считывала на лице дочери цель, которую та преследовала, убийственный блеск в глазах. Однако Ханна, войдя в комнату, сделала только один шаг.

Увидев на подошвах матери цветные пуговки, она широко распахнула глаза. На секунду повисло молчание, слышалось только биение двух испуганных сердец. Уверенность Ханны дала трещину, и девочка немного обмякла. Заметив, что решимость дочери пошатнулась, Сюзетта приподнялась на локтях.

– Маленькая сучка!

Она бы сейчас в нее чем-нибудь бросила: ножом или гранатой.

– Сучка… Я вызываю полицию!

Ханна вдруг выскочила из комнаты и с силой захлопнула дверь, бабахнувшую, будто пушка. Сюзетту оставили последние силы. Она тяжело рухнула на кровать и заплакала.

В ногах пульсировала боль, в душе все бурлило. Она хоть и ожидала расплаты в том или ином виде, но от того, как Ханна решила ей отомстить, по коже поползли мурашки. Ее маленькая дочь сжимала в руках молоток. Неужели мысль о том, чтобы ее убить, пришла ей в голову еще в тот момент, когда они пошли покупать школьные принадлежности? Сюзетта почувствовала себя беззащитной, но, вместо того чтобы вызвать полицию, ткнула в кнопку быстрого дозвона Алексу.

Он трубку не снял. Может, у него все еще сидели репортеры, в присутствии которых муж и его друзья чувствовали себя важными, умными, старательными и заслуживающими всяческих похвал людьми. Сюзетта позвонила в офис, зная, что секретарь Фиона обязательно ответит. Как только пошли гудки, она попыталась вспомнить, когда в последний раз делала прививку от столбняка. Придется звонить доктору.

– «Йенсен и Голдстейн».

– Фиона, это Сюзетта.

– Привет…

Профессиональные нотки в голосе секретаря сменились оживлением.

– Мне нужен Алекс, срочно.

На смену оживлению тут же пришел испуг.

– Подожди. Не вешай трубку, я попытаюсь с ним связаться.

– Не говори ему!..

Сюзетта едва сдержала крик, но Фиона уже перевела звонок в режим ожидания.

Она поднялась повыше и уперлась головой в переднюю спинку кровати. Ожидая ответа, подумала было сфотографировать израненные ноги – в качестве доказательства, если таковое понадобится Алексу, но все же не стала этого делать, подумав, что хватит и повреждений. А увековечивать память об этом событии не стоит. Надо вытащить кнопки, дальше откладывать нельзя. У нее под рукой не было ничего подходящего, чтобы вытереть кровь, она даже не могла взять салфетку из пачки на стороне Алекса: дотянуться до нее, дрожа всем телом, было невозможно. Сюзетта сняла с подушки наволочку и осторожно приложила ее к левой ноге.

Несколько раз глубоко вдохнула, чтобы набраться храбрости, и схватила кнопку с желтой головкой большим и средним пальцами. Потом представила, будто делает себе укол, расслабилась и дернула. Кнопка тут же выскочила. После новой вспышки боли она почувствовала облегчение в этом месте. Сюзетта приложила наволочку к дырочке, чтобы остановить кровотечение. А когда приготовилась выдернуть кнопку с зеленой головкой, к телефону позвали Алекса.

– Сюзетта!

В его голосе слышалось напряжение, он будто готовился мужественно встретить все, чем она собиралась его огорошить.

Она опять заплакала.

– Приезжай домой. Она покалечила меня, Алекс. Кнопки на полу, у меня идет кровь. Я не могу оставаться одна с…

– Кнопки?

– Они торчат у меня из ног. Ханна разбросала их у кровати. А потом вошла в комнату с молотком в руках! Я не могу ходить!

– Я вызову скорую.

– Это я могла бы сделать и сама – мне нужен ты!

– Еду, буду через…

– Купи бинтов, марли и обеззараживающее, я не могу дойти до ванной…

– Заеду по дороге, буду дома через двадцать минут.

Он повесил трубку, она отшвырнула телефон в сторону. От плача все ее тело напрягалось, и ногам стало еще больнее. Ей хотелось воды, но пришлось довольствоваться лишь несколькими липкими глотками слюны, хотя это все равно помогло ей вернуть немного самообладания. Удалить первую кнопку оказалось не так больно, как она думала. Однако их оставалось еще двадцать с лишним. Она убедила себя, что когда вытащит их, ей станет намного лучше.

Но все по порядку. Помимо своей воли Сюзетта то и дело поглядывала на дверь. А что, если Ханна все же наберется храбрости и попытается довести задуманное до конца?

Кнопкам придется подождать.

Сюзетта набросила наволочку себе на шею. Когда она доберется до двери, ей придется сидеть там до тех пор, пока не приедет Алекс. Она стиснула зубы и несколько раз вдохнула, словно гладиатор, готовый ринуться в бой. Потом на локтях подползла к краю кровати – подальше от усеивавших пол кнопок. Соскользнула вниз и оказалась в позе человека, решившего несколько раз отжаться: руки на полу, ноги на постели.

Сил, чтобы долго оставаться в таком положении, не было, поэтому она попыталась опустить на пол колено. Но расстояние оказалось слишком большим и у нее ничего не получилось. Нога инстинктивно согнулась, большой палец немного смягчил падение, женщина вскрикнула.

В конце концов с кровати она сползла. Сюзетта кое-как дотащилась до двери, протянула руку и щелкнула замком. Потом вытянула ноги и прислонилась к стене, чтобы немного отдышаться. Ступни горели от боли, и она подумала, что позвонила совсем не туда: надо было набрать 911. Нет. Сейчас ей не хотелось впускать в дом чужих людей, чтобы они стали свидетелями ее горя, задавали лишние вопросы. Как ребенок мог до такого докатиться? Не исключено, что Ханну у них отобрали бы. Отдали бы в другую семью? Посадили бы в тюрьму? А существуют ли вообще исправительные учреждения для немых первоклассников?

– Я приведу дом в порядок, – бормотала она дрожавшим от волнения голосом, – приведу.

Она сняла с шеи наволочку, приготовилась превратить ее в огромную повязку и принялась вытаскивать кнопки. Одну за другой. Быстро. Злобно. Так было легче.

Сюзетта услышала, как Алекс взбежал по лестнице и позвал ее по имени. Ее поразило, что он был в туфлях. Шведские понятия о чрезвычайном положении. Она захихикала.

– Подожди, – сказала она, схватила ручку и налегла на дверь.

Как только та отворилась, Алекс тут же упал рядом с женой на колени. Ее ноги были перевязаны наволочкой, пропитанной кровью.

– Что случилось?

– Где она? – задала ему встречный вопрос Сюзетта.

– Я ее не видел, сразу поднялся наверх.

Она взяла у него аптечку первой помощи и показала на капельки крови на постели, разбросанные кнопки рядом с ней на полу, свои ноги. По мере того как он на все это смотрел, его разум осмысливал жуткую историю жены, пытаясь изменить очевидное или придать ему другую трактовку.

– Ханна не могла…

– Убедившись, что я на них наступила, она пришла, сжимая в руках молоток.

– Но почему? Почему она это делает?

В его голосе звучал не столько гнев, сколько недоумение.

Сюзетта хотела схватить его за плечи и встряхнуть, но не могла тратить понапрасну силы.

– С ней что-то не так. Хуже, чем…

– Ханна! – позвал Алекс, повернувшись к холлу. – Иди сюда, пожалуйста.

– Подожди, сначала…

Она протянула руку и сняла с ног занавеску. Подошвы у нее распухли, их покрывала корка запекшейся крови. Алекс и Сюзетта синхронно нахмурились.

– Может, поедем в травмпункт?

– Раны неглубокие, все будет хорошо.

Она протянула ему ноги. Он взял немного лекарства и осторожно нанес мазь стерильным тампоном. В его глазах блестели слезы. Он хлюпнул носом и на секунду замешкался, вытирая тыльной стороной ладони щеку. Потом приложил к каждой подошве по несколько тампонов и зафиксировал их, перевязав бинтом. Сюзетта раскрыла несколько полосок лейкопластыря и протянула ему.

– Ты в этом деле мастер, – сказала она.

Он молча поднял ее на руках и отнес в удобное кресло. Затем, не в состоянии что-либо сказать, скомкал в руке окровавленные тампоны и собрал кнопки, которые Сюзетта вытащила из ступней. После чего встал на колени рядом с кроватью и поднял остальные.

– Осторожно, – сказала она.

Алекс пошел в ванную. Когда он бросил кнопки в мусорную корзину под раковиной, Сюзетта услышала их неприятную металлическую дробь.

– На кухне бардак? – спросила она, когда он вернулся.

– Я даже не посмотрел.

Алекс снял с постели простыни.

– Ты не можешь ходить. И не сможешь, вероятно, еще пару дней. Беатрикс может приехать к нам? Где-нибудь после обеда?

– Я позвоню ей. Мой телефон…

Он отыскал его в постели и принес ей. Ему было стыдно, он отводил взгляд и не осмеливался посмотреть ей в глаза. Потом опять подбежал к кровати и собрал простыни в кучу.

– Надо будет их выбросить. Они все в пятнах…

– Алекс… Алекс…

Она протянула ему руку.

Он подошел к ней как раненый мальчишка, его лицо покраснело, на нем явственно читалась боль. Они взялись за руки.

– Я не знаю, что делать, – сказал он.

– Ты должен найти Ханну и убедиться, что с ней все в порядке.

Он кивнул.

– А еще принеси мне воды и дай банан. Меня одолевает слабость.

– Конечно.

Он подбежал к двери, но вдруг остановился. Покрутил ручку и бросил взгляд на враждебный мир за ней.

– Что мне ей сказать? – прошептал он. – Какое наказание?..

– Пока не настраивай ее против себя. К тебе она всегда относилась хорошо. Веди себя как обычно.

– Ты спросишь Беатрикс, что нам делать?

– Спрошу.

Алекс вышел в холл и позвал Ханну. В его неуверенном, испуганном голосе звучал вопрос. В этот момент Сюзетта поняла, что в действительности их дочь напала не только на нее, но и на него. Теперь он уже не был так уверен в том, что на самом деле представляла собой его девочка. Победа, сладкая, но с горьким привкусом. Впрочем, если Алекс наконец осознает весь масштаб свалившихся на них проблем, ее мучения будут не напрасны.

* * *

Сюзетта попросила Алекса не закрывать дверь в спальню, чтобы она могла видеть происходящее в доме. С мансардной лестницы до ее слуха донесся разговор: Ханна, должно быть, спряталась у него в кабинете. Он сказал, что вскоре приготовит им всем завтрак. Блинчики. Позже им надо будет поговорить. Девочка ничего ему не ответила, и вниз он спустился один. Потом звякнуло разбитое стекло, будто кто-то смел и выбросил осколки.

Сюзетта посмотрела на телефон. Слишком рано, еще нет и половины девятого. Она набрала номер доктора Ямамото.

– Беатрикс, это Сюзетта.

– У вас все в порядке?

Когда она рассказала о том, что произошло накануне в школе и дома сегодня утром, в комнату опять скользнул Алекс с высоким стаканом воды в одной руке и бананом – в другой.

– Это Беатрикс? – прошептал он.

Сюзетта кивнула. Он прикрыл ногой дверь.

– Пришел Алекс, я переведу телефон на громкую связь.

Он протянул ей воду и сел на подлокотник кресла.

– Вопрос первый: вы чувствуете себя в безопасности? Я имею в виду вас обоих. Боитесь за свою жизнь?

Сюзетта одним глотком выпила воду.

– Нет, когда Алекс рядом, то нет. Ему Ханна ничего не сделает.

Она поставила стакан на небольшой столик и взяла у мужа банан.

– А вы, Алекс? – спросила Беатрикс.

Сюзетта жадно съела банан, отхватывая большие куски и наблюдая, как в душе мужа идет борьба. Взрослый мужчина не должен бояться маленькой девочки, но в его глазах все равно плескался страх.

– Даже не знаю, что и ответить, – сказал он. – Мне она никогда ничего такого не делала. Я даже не думал, что она на это способна.

– Помещать ребенка в больницу не принято, – сказала Беатрикс в своей невозмутимой манере, – но если вы считаете, что вам или ей грозит какая-то опасность, что вы не можете самостоятельно справиться с ситуацией, такая возможность у вас есть.

Алекс и Сюзетта посмотрели друг на друга. На лицах обоих читались недоумение и испуг. Потом в унисон покачали головами.

– Больница повергнет ее в ужас, – ответила Сюзетта, почувствовав, как в мысли вторглось ее собственное прошлое. – Да и как это поможет? Девочка просто испугается и не будет знать, что делать.

В разговор вмешался Алекс.

– Это не то место… в общем, мы против, правда? Вы не могли бы просто приехать и поговорить с нами, с ней?

– Больница – лишь аварийный вариант, если у вас возникнет подобная необходимость. Большинство родителей идут на такой шаг неохотно, и вы в силу тех или иных причин тоже не являетесь исключением.

Беатрикс вздохнула. Они сидели, остро нуждаясь в ее советах, в руководстве к действию.

– Нам придется провести всестороннее обследование психического состояния Ханны. Мне не хочется спешить с постановкой диагноза, поэтому пока я не могу выписать те или иные препараты или назначить специфическое лечение. Я все еще собираю информацию. У вас нет ощущения… Был ли какой-нибудь инцидент, способный ее к этому подтолкнуть? Что-то такое, на что Ханна могла отреагировать?

– Да.

Алекса столь быстрый утвердительный ответ с ее стороны, похоже, удивил.

– У нас много чего произошло. Я постаралась устроить ее в школу. Имеется в виду, что ее жизнь после этого сильно изменилась. Это действительно так. К тому же я возила ее к вам. И, потом, может, эта игрушка, – обратилась она к Алексу, – я растоптала ее игрушку; подумав, что это кукла вуду. Ханна очень расстроилась.

– Полагаете, это была месть? – спросила доктор.

Сюзетта почувствовала, как в грудь проник черный туман чувства вины, прокрался в живот и стал извиваться шепотом ненависти. Если бы она более достойно справилась с крушением надежд, ситуация, вполне возможно, сейчас не была бы такой плачевной. Но для ребенка было вполне нормально ходить в школу, заводить друзей, взрослеть и двигаться вперед, к независимой жизни. Разве другая мать в таких условиях могла бы сделать больше?

– В какой-то степени это моя вина. Ей и так было нелегко, а я без конца напирала. И делала это потому, что она вела себя все хуже. Я пыталась найти решение, она мои предложения отвергала, ситуация ухудшалась еще больше, и я пришла в отчаяние, не зная, что делать… Нас с ней затянуло в этот порочный круг…

Сюзетта попыталась примириться с происходящим, ведь возможности отмотать время назад и никогда не рожать Ханну у нее не было. Алекс похлопал ее по спине.

– Думаю, вам было очень важно это понять, – осторожно сказала Беатрикс. – Но ее способность… то, как она планирует и воплощает в жизнь свои агрессивные… Алекс, вы не могли бы поговорить с Ханной с глазу на глаз, вам это будет нетрудно? Может, она признается вам, в чем источник ее фрустрации?

– Хорошо, – неохотно ответил он, – вы не могли бы… Сюзетта даже не может ходить.

– Прошу прощения, но до понедельника я к вам подъехать не смогу. Впрочем, нет худа без добра: у меня будет время кое-что проверить. Может, в понедельник увидимся пораньше? Погодите, я сейчас посмотрю. – Они опять подождали, пока она бросит им спасательный круг. – В девять будет не слишком рано?

– Мы только «за», – без колебаний согласился Алекс.

– К тому времени у меня для вас будет больше сведений и я смогу подсказать, что нужно делать. Вы же пока… Алекс, вы все выходные будете дома?

– Да.

– Знаю, сейчас это вас вряд ли утешит, но в нескольких семьях, с которыми я знакома уже не один год, дети яростно впадают в агрессию, швыряют разные предметы, даже ножи, угрожают младшим братьям и сестрам, дерутся и выходят из-под контроля. Поступки Ханны более продуманны, не столь спонтанны и при этом в определенном смысле не так пагубны и жестоки. Вполне возможно, что она прекрасно проведет выходные с вами дома, откуда ей никуда, похоже, не хочется уходить. Попробуйте с ней поговорить, но при этом старайтесь не злиться на нее и не наказывать. Чем спокойнее будет обстановка, тем легче все пройдет. А потом мы поставим окончательный диагноз и выработаем методику лечения. И помните: если в какой-то момент положение дел усугубится, у вас всегда есть такой вариант, как больница.

– Спасибо вам.

– Спасибо, – отозвался эхом Алекс.

Когда разговор закончился, он вышел и вернулся с чистым комплектом постельного белья. Потом застелил кровать быстрыми и уверенными движениями, отчего Сюзетте даже стало завидно; ей больше не казалось, что у нее в жизни есть какая-то цель, что она вообще на что-то годна.

– Может, мне самой с ней поговорить? – сказала она, словно размышляя вслух.

– Вряд ли это хорошая идея. Думаю, Беатрикс со мной в этом согласится.

– Не надо настраивать ее против нас. Может, мне надо перед ней извиниться?

Это, конечно, не поможет, но немного очистит совесть Сюзетты.

Алекс прижал подбородком к груди подушку и надел на нее свежую наволочку.

– Я бы предпочел, чтобы до понедельника вы не общались друг с другом.

– У меня нет никакого желания все выходные проторчать в четырех стенах. Мне хочется побыть с тобой, а ты не сможешь все время оставлять Ханну одну.

– Мне было бы спокойнее, если бы мы вызвали тебе врача.

– Раны пустяковые.

Она не слишком уверенно покачала головой в знак протеста, но все равно осталась непреклонной в своем решении. Ноги немного гудели от боли, но она была ничтожной по сравнению с той, что ей уже когда-то доводилось испытывать.

Он взбил подушки.

– Ты ляжешь под одеяло или поверх?

– Сверху. Принеси мне альбом для рисования. Я оставила его внизу, на полке рядом с телевизором.

– Заодно приготовлю тебе завтрак. – Он подхватил ее и уложил на кровать. – А потом принесу ноутбук, чтобы ты могла что-нибудь посмотреть в Интернете. Может, что-то еще? Хочешь, я позвоню маме?

– Тове? Зачем?

– Она приедет и поможет нам. Случай ведь экстренный.

Алекс сел рядом, и Сюзетта почувствовала, что ему отчаянно кто-нибудь нужен: Това, Беатрикс или она сама. Человек, который заполнит собой дом и избавит его от необходимости оставаться с дочерью наедине.

– Завтра я уже смогу встать.

– Откуда тебе знать. К тому же у нас есть Беатрикс, она поможет. Ты сама мне это сказала.

– Это было вчера.

Сюзетта не хотела, чтобы к ним приезжала свекровь: идеальная мать, верившая в совершенство своего сына, могла не понять, что невестка не справилась с воспитанием собственного ребенка. И чувство вины лишь обострится. Она не хотела стать плохой матерью своей дочери, проглядев психические отклонения, от которых никто не застрахован, но стыд все равно терзал ее своим острым жалом. Может, все ее усилия лишь усугубили ситуацию?

Возможно, она чрезмерно опекала Ханну, стараясь возместить недостаток заботы со стороны собственной матери. Может, давала ей в младенчестве слишком много экологически чистой еды или, наоборот, слишком мало. Она разучивала с дочерью движения, занималась йогой и приучала спать одновременно с ней, потому что маме требовался отдых. Они с Алексом каждый день читали ей книги, не давали слишком долго смотреть телевизор и следили за тем, чтобы она достаточно играла на улице. Наверное, надо было проявить настойчивость и отдать ее в ясли раньше, когда она еще была покладистее, и не нужно было насиловать ее распорядком дня, позволять ей вставать, когда она хотела? Может, они слишком часто говорили ей «нет» и чрезмерно баловали своими «да»? Избавиться от сомнений в правильном воспитании дочери стало просто невозможно.

Где-то в глубине души Сюзетта все еще надеялась, что Беатрикс права, и они действительно работали над поведением в их семье. Наверняка, существовали какие-то шаги, которые им с Алексом надо предпринять: придумать новые схемы, что-то поменять, – чтобы Ханна превратилась в обыкновенную маленькую девочку. Возможно, они неправильно ее наказывали, вели себя с ней слишком мягко или слишком жестко, и если внести коррективы, то Ханна исправится.

– О чем ты думаешь? – спросил Алекс.

– Может, еще не поздно.

– Может. Если понадобится, будем иметь маму в виду.

Сюзетта чуть не расхохоталась. Алекс не опасался за жизнь матери, не боялся, что дочь причинит вред своей фармор. Он уяснил одну важную истину, хотя и никогда в этом не признался бы: Ханна метила в конкретную цель. Зачем ему тогда было делать вид, что он боится?