Текст книги "Седьмая жертва"

…пятьдесят пятая

Его опять снедал неутолимый голод, и ему приходилось подавлять делание немедленно сделать что-нибудь. Он больше не мог сдерживаться, а это означало, что пора планировать следующую цель. Он уже знал, кто это будет, как понимал и то, что на этот лаз задача ему предстоит не из легких. Намного сложнее предыдущих. Причем по причинам, которые были известны только ему одному.

Но не зря же его старик изо дня в день повторял: «Никогда не сдавайся! Ты должен быть крутым и уметь постоять за себя!» у папаши нечему было поучиться, но эти его слова он запомнил навсегда. Потому что уже само ежедневное общение с ним предполагало наличие крутизны и умение постоять за себя. Впрочем, они с отцом расходились в понимании того, какой смысл каждый из них вкладывал в это понятие. Папаша полагал, что он должен быть достаточно твердым и упорным, чтобы сносить издевательства, которым подвергали его остальные. Тогда как для него «крутизна», в первую очередь, означала способность нанести отцу для начала хотя бы эмоциональное поражение. Чтобы потом найти способ избавиться от него навсегда.

По мере того как шло время, этот способ обретал зримые очертания и становился все более и более ясным – по крайней мере, он рассчитывал решить все свои проблемы одним махом. И теперь, сидя в мастерской-студии, где в гончарной печи шел обжиг и закалка поделок его учеников, он придвинул к себе клавиатуру портативного компьютера и принялся вспоминать далекие времена, когда на него снизошло озарение. Когда он наконец понял, кем является на самом деле и как ему разобраться со своими проблемами.

…Как и у любого тринадцатилетнего подростка, у меня есть проблемы в отношениях со взрослыми. Они крупнее, больше и сильнее меня. Но я тоже расту, и будь я проклят, если позволю ему и дальше измываться надо мной без того, чтобы отвечать за последствия. Итак, я стал оказывать ему сопротивление. Я стал драться с ним.

Но это его не остановило. Теперь он приловчился бить меня сзади по голове, а потом, свалив на пол связывать по рукам и ногам. Я знаю это, потому что когда прихожу в себя, на затылке у меня большая шишка а кожа на запястьях и лодыжках горит от веревок.

Но он так и не нашел мое тайное убежище. Отныне я могу забираться в него со двора, не заходя в дом Я проползаю в него по потайному ходу, который обнаружил случайно, когда сюда в мое отсутствие попытался забраться енот, потому что здесь тепло. Он напомнил мне Чарли, но глаза у него были больше, и мне не понравилось, как он смотрел на меня.

Но он больше не представляет для меня проблемы. Я позаботился о нем, и на этом все закончилось. Теперь только мое тайное убежище удерживает меня здесь. Оно мое, и только мое. Здесь я главный. Итак будет всегда, и никто не сможет мне помешать, даже животные.

Иногда даже самое тривиальное событие способно продемонстрировать вам действительный порядок вещей и подсказать, как следует поступить. Стоит только увидеть, что все просто и обыденно, что решение все время находилось у вас под носом, как вы приходите в ярость и обещаете себе, что никогда не повторите подобной ошибки. Вы учитесь на собственных поступках и становитесь умнее.

Перебирая фотографии – те самые, позаимствованные у суперагента Вейл, – он вдруг осознал, что упустил прямо-таки потрясающую возможность. Какой чудесный способ еще раз пережить незабываемое волнение и восторг, охватывающие его в тот момент! Он ведь может купить фотоаппарат и делать снимки подобно полицейским. Он может хранить их в своем компьютере и просматривать, как только у него возникнет такое желание. Еще лучше – камкордер.[49]49
  Камкордер – записывающая видеокамера.


[Закрыть] Эту маленькую штучку можно установить на треноге и записывать все происходящее. И тогда он сможет смотреть настоящее кино. Просматривать его в замедленном режиме. От одной только мысли об этом у него участился пульс.

А ведь купить ее проще простого, достаточно зайти в любой магазин. Обычный парень, покупающий камкордер, типичный американец, желающий запечатлеть своих детишек, внуков, племянников, сучек.

Итак, решено: он будет снимать своих сучек. Мертвых и живых.

Мертвых окончательно и навсегда. Не подлежащих воскрешению.

…пятьдесят шестая

Ознакомительная экскурсия по дому престарелых «Серебряные луга» затянулась намного дольше, чем рассчитывала Карен. На нее свалилось слишком много забот, и потому навязчивая реклама, превозносившая достоинства и скрывавшая недостатки, была ей сейчас нужна меньше всего. Особенно учитывая, что альтернативы у нее не было. Но, по крайней мере, она могла поместить сюда мать и не опасаться за качество обслуживания, которое здесь предоставят. Единственное, что вызывало у нее некоторую озабоченность, – это сумма ежемесячного платежа. Но, как сказала однажды ее мать, «это всего лишь деньги».

Карен поблагодарила женщину, которая обнажила в улыбке такое количество здоровых зубов, что ей позавидовала бы и акула, и уже направлялась к своему автомобилю, когда подал голос ее телефон. В последнее время его вибрация заставляла сердце Карен учащенно биться: с равной долей вероятности это могли быть новости о Джонатане или известия об очередном трупе, оставленном Окулистом.

Текстовое сообщение принадлежало Бледсоу. Она должна была встретиться с ним в оперативном центре через пятнадцать минут, чтобы обсудить возможность «решительного прорыва» в ходе расследования. Карен подъехала к тротуару на целую минуту раньше срока, и Бледсоу приветствовал ее прямо на улице. Вслед за ней к штаб-квартире подкатила машина Робби, из дома вышли Манетт, Синклер и Дель Монако, и вся группа устроила импровизированное совещание на лужайке перед особняком.

– Похоже, Окулисту надоело рассылать сообщения по электронной почте. Очевидно, он не дождался от нас той реакции, на которую рассчитывал, – начал Бледсоу. – Сегодня утром Ричард Рей Синглетери в исправительной тюрьме Рокридж получил письмо. Это имя никому ничего не говорит?

– Синглетери? Ну как же, серийный убийца из Северной Каролины, – отозвался Дель Монако. – Рубака из Могаука. Завалил семерых товарищей-первокурсников по колледжу, прежде чем его удалось схватить. Это было одно из первых дел, над которым paботал Томас Андервуд, составляя психологический портрет убийцы. Он несколько раз встречался с Синглетери в рамках реализации программы, цель которой заключалась в том, чтобы понять, почему серийные убийцы делают то, что сделали.

Карен добавила:

– Многое из того, что удалось выяснить в ходе этих допросов, заложило фундамент нашего нынешнего подхода и понимания проблемы. Эта работа оказалась настолько свежей и новой, и точной вдобавок, что впоследствии стала легендарной. Причем настолько, что кое-кто в ОПА до сих пор боится отойти от нее хотя бы на шаг или привнести в нее нечто новое, поскольку открытия Андервуда и его коллег считаются незыблемыми.

Ее комментарий заставил Дель Монако озабоченно нахмуриться. Карен с вызовом посмотрела на него, и он вынужден был отвести глаза. Остальные, заметив их молчаливую дуэль, хранили молчание. Наконец Робби подал голос:

– Тюремные власти изъяли письмо?

– Да. Теперь оно находится у них. Поначалу Синглетери не желал отдавать его. Утверждал, что это его билет. Но куда, никто не знает.

– Разменная монета. Козырь на переговорах, – уверенно заключила Манетт. – Очевидно, других тузов в рукаве у него нет. И он рассчитывает с помощью этого письма выторговать себе какие-нибудь привилегии.

– О каких привилегиях идет речь? – спросил Бледсоу. – Его приговорили к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение через пять дней.

– Казнь путем смертельной инъекции?

– Похоже на то. Во всяком случае, это все, что мне известно. Долгий сон. Точка, конец времен.

Дель Монако пожал плечами.

– Тогда, может быть, он рассчитывает подсластить свои последние пять дней.

Робби поинтересовался:

– И каков же план, босс? Как ты намерен разыграть эту карту?

Бледсоу задумчиво потер подбородок своей огромной лапищей.

– Вейл и Дель Монако отправятся вместе со мной на встречу с этим парнем. Специальный курьер сейчас везет письмо в лабораторию ФБР. Как только в тюрьме поняли, с чем имеют дело сразу же запечатали письмо в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Не знаю, правда, будет ли из этого какой-нибудь толк, потому что его держали в руках уже несколько человек. Но мы все равно должны поговорить с Синглетери и послушать, что он имеет предложить нам.

Карен удивленно приподняла брови.

– Один вопрос у меня возник прямо сейчас: почему он? Почему Окулист прислал письмо именно Синглетери?

– Я знаю, что у каждого из вас своей работы выше головы, – заметил Бледсоу, – но нам нужен список лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления и отбывавших срок вместе с Синглетери.

Манетт подняла руку.

– Я займусь этим.

– Отлично. Манни, приступай немедленно. Я хочу получить этот список как можно быстрее. Итак, в этом и заключается наш план.

– У нас есть разрешение на встречу с Синглетери? – поинтересовался Синклер.

– Дай мне несколько минут, – ответил Бледсоу, – нужно позвонить кое-кому.

Перелет оказался нелегким и изрядно вымотал Карен. Не то чтобы она не любила летать самолетом, просто сама идея казалась ей абсурдной. Она так и не смогла уразуметь, каким образом железная махина размером с динозавра могла подняться в воздух, пролететь определенное расстояние и благополучно приземлиться. Карен предпочитала разбираться в хитросплетениях извращенного ума серийных убийц, где чувствовала себя намного увереннее, чем ломать голову над законами аэродинамики.

Когда они вошли в зал, на экранах телевизоров вспыхнуло срочное сообщение от службы новостей Си-эн-эн.

– Приговоренный к смертной казни серийный убийца Ричард Рей Синглетери утверждает, что получил письмо от другого серийного убийцы, Окулиста, который, как полагают, причастен к гибели сенатора штата Вирджиния Элеоноры Линвуд, равно как и к смерти еще шести молодых женщин…

– Значит, Синглетери открыл свою великую тайну, – сказал Дель Монако. – И ради чего? Ради пятнадцати минут славы? Он и так их получит, когда его казнят.

– Да, но сейчас он заполучит хорошую прессу. Казнь все-таки таит в себе… отрицательное отношение, – саркастически заметила Карен.

В аэропорту Дель Монако, Бледсоу и Карен поджидал сотрудник исправительного учреждения, который и отвез их в тюрьму. Они прибыли туда в три часа пополудни, причем правила встречи были оговорены самим заключенным, который отказался от юридического представителя. После того как они сдали свое оружие, автобус доставил их в здание особо строгого режима с максимальной изоляцией.

Получасом позже они оказались в комнате для допросов размерами восемь на десять, в которой из мебели наличествовали лишь металлический стол, ножки которого были прикручены к бетонному полу, и два стула – один для заключенного, другой для посетителя. Карен заняла место на стуле, она хотела выступить на авансцене, задавая вопросы, тогда как Дель Монако, скрестив руки на груди, отступил в тень. Ему предстояло анализировать поведение Синглетери, его мимику и язык тела. Бледсоу же стоял в соседней комнате по другую сторону огромного, во всю стену, зеркала с односторонней проницаемостью.

Синглетери вошел в сопровождении двух охранников в форме. Запястья и лодыжки заключенного, невысокого человека с коротко остриженными волосами цвета соли с перцем и приятными чертами лица, украшали кандалы. Кожа его была бледной – отличительная черта человека, который постоянно проводит время в камере или которого какое-то время держали в штрафном изоляторе. Несмотря на кандалы на руках и ногах, Синглетери передвигался легко и даже грациозно. Агенты наблюдали за тем, как охранники разомкнули цепь наручников и приковали их к металлическому штырю в центре стола.

– Он ваш, мэм, – обратился один из тюремщиков к Карен. – Мы будем наблюдать за вами. Если начнутся неприятности, просто крикните, и мы придем на помощь.

Карен поблагодарила их, про себя удивляясь тому, почему, если начнутся неприятности, она должна кричать, если, по их же собственным словам, охранники будут наблюдать за ними. Но она тут же выбросила эту мысль из головы и сосредоточила все внимание на человеке, который сидел перед ней.

– Мистер Синглетери, меня зовут Карен Вейл. Я – специальный агент ФБР, а это – агент Франк Дель Монако.

Разумеется, Синглетери уже предупредили о том, с кем он будет встречаться, но такое представление могло сломать ледок недоверия.

Дель Монако равнодушно кивнул, всем видом давая понять, что он находится здесь против своего желания и что на него можно не обращать внимания. Еще во время полета они с Карен в подробностях обсудили стратегию своего поведения.

– Нам сообщили, что вчера вы получили письмо. От человека, который утверждает, что он и есть убийца по кличке Окулист.

– Вам сказали правду, – отозвался Синглетери спокойным и ровным голосом, сопроводив свои слова широкой белозубой улыбкой.

– Это письмо в данный момент находится в нашей лаборатории, с ним работают эксперты.

– Напрасная трата денег налогоплательщиков. Я мог бы сразу сказать вам, что оно подлинное.

– Каким же это образом? – Карен извлекла из кармана копию письма и развернула ее. – Почему вы так уверены в том, что письмо написал именно Окулист?

– Видите предложение «…зло правит миром, а небо окрашивает речные воды в цвет золота»? Он придумал его много лет назад. Оно стало для нас чем-то вроде поговорки.

– Вы знакомы с убийцей по прозвище Окулист?

– Я ведь только что сказал об этом, правда? Проклятье, а я-то считал вас умными ребятами!

Карен вдруг почувствовала, что ей хочется перегнуться через стол и закатить этому негодяю хорошенькую оплеуху, но она сдержалась.

– Кто он такой?

Синглетери расхохотался. Но, как и у всех заядлых курильщиков, смех его быстро перешел в надсадный кашель, и Карен пришлось отвернуться, чтобы микробы изо рта заключенного с брызгами слюны не попали ей на лицо.

– Вы что же, ожидаете, что я вот так запросто назову вам имя и фамилию этого малого?

– Я думаю, что да, вы могли бы сделать это.

– В таком случае вы еще глупее, чем я подозревал. А вот выглядите вы вполне даже ничего, эдакая симпатяшка! – сказал он и показал ей язык, длинный и острый, как у ящерицы. – У меня есть два условия. Первое. Я буду говорить только с Томасом Андервудом и ни с кем больше. И второе: я хочу, чтобы смертную казнь мне заменили пожизненным заключением.

Теперь настал черед Карен расхохотаться, грубо и жестоко, специально для того, чтобы разозлить сидящего перед ней человека, который полагал, что все козыри у него на руках. С его стороны было вполне естественно стремиться ощутить себя хозяином положения, заполучить контроль над ситуацией. Но она отнюдь не собиралась подыгрывать ему.

– Томас Андервуд больше не работает в Бюро. Сомневаюсь, что он пожелает тратить свое время на разговор с вами.

– Вы крупно ошибаетесь, агент Вейл. Томас Андервуд уже сказал, что встретится со мной. Он сообщил об этом, выступая по Эн-би-си, полчаса назад.

Карен подавила желание оглянуться на зеркало, за которым сидел Бледсоу.

– Почему вы хотите говорить именно с Андервудом?

– Потому что он понимает меня. Знакомое лицо. У меня есть важные сведения, и говорить я буду только с ним.

– Если вам что-нибудь нужно, вы можете сказать об этом мне, – заявила Карен.

– О-о-о, какая крутая дамочка. Вы меня возбуждаете, специальный агент Вейл. Вы знаете об этом? Потому что если не знаете, то могу сообщить вам, что Томас Андервуд знает.

Карен скрипнула зубами. Ей вдруг захотелось ухватить этого наглеца за отвороты тюремной робы и хорошенько встряхнуть. А потом еще раз. Так, чтобы у него лязгнули зубы. Но вместо этого она мысленно досчитала до десяти, чтобы успокоиться.

– Я позвоню и узнаю, сможет ли Андервуд прибыть сюда. Что касается отмены вашего приговора, я бы на это особенно не рассчитывала. Я могу распорядиться, чтобы вам в камеру поставили телевизор, а вечером подавали на ужин бифштекс…

– Да-да, в самом деле. Отлично. Я хочу Эм-Ти-Ви.[50]50
  Канал музыки и околомузыкальных новостей.


[Закрыть] Внесите это в список моих требований.

– Мистер Синглетери, я позвоню кому следует и сообщу о ваших требованиях. Но на вашем месте я бы не питала особых надежд.

– Я не питаю вообще никаких надежд, куколка. Я сижу в камере смертников. Бели питать надежду, в самом конце тебя ждет лишь разочарование.

Карен кивнула, потом отодвинулась от стола и встала.

– Одну минутку, – сказал Синглетери. – Если вы дадите мне то, чего я хочу, я назову вам настоящее имя Окулиста.

Карен не двигалась с места, пристально глядя ему в глаза. Ее так и подмывало согласиться на сделку, хотя полномочиями для этого она не располагала. Учитывая все смерти, прошлые и возможные будущие, предложение казалось слишком выгодным, чтобы вот так взять и отказаться от него.

Но на собственном опыте она уже имела возможность убедиться в том, что сделка с дьяволом всегда заканчивается крупными неприятностями.

…пятьдесят седьмая

Карен закрыла за собой дверь. Бледсоу уже поджидал ее и Дель Монако в коридоре, его обычно спокойное и невозмутимое лицо с кожей оливкового цвета покраснело, на нем читалось раздражение и досада.

– Я только что разговаривала с Гиффордом, – сообщила Карен. – Он пытается дозвониться до офиса Андервуда. Скоро мы будем знать, приедет он или нет. Бюро возместит ему стоимость авиаперелета и гостиницы, вообще любые расходы.

Дель Монако недовольно фыркнул.

– Мы все прекрасно понимаем, что эта сделка приведет к отмене смертного приговора.

– Этого никогда не будет! – возразил Бледсоу. – Только представьте, что ждет окружного прокурора, если он пойдет на попятную и предложит губернатору проявить снисходительность. Его сожрут живьем.

Карен покачала головой.

– Лучше подумай о том, что с ним будет, если Окулист убьет очередную женщину, а потом станет известно, что окружной прокурор мог это предотвратить. – Она прислонилась к стене, чувствуя затылком прохладный, выкрашенный в серый цвет шлакобетон. – Думаю, мы должны согласиться на его условия. Заменить смертную казнь на пожизненное заключение после успешного ареста и осуждения Окулиста.

Дель Монако шагнул вперед.

– Этот парень должен умереть через пять дней, Карен. Если отложить его казнь хотя бы на час, возникнет прецедент. Все поймут это как намек, что жюри присяжных должны собраться вновь и вынести приговор. Нельзя взять и заявить, что ты передумала через два или три месяца после того, как было принято окончательное решение. Ты или стоишь на своем, или с тобой перестают считаться.

– То есть ты думаешь, что мы не должны соглашаться на его предложение, – протянул Бледсоу.

– Эй, мне не платят сумасшедшие бабки за то, чтобы я принимал такие решения. Так что не имеет никакого значения, что я думаю по этому поводу.

– Пожалуй, Андервуд – наша единственная надежда, – заметил Бледсоу.

Дель Монако сунул руки в карманы брюк.

– Вопрос не только в этом. Откуда нам знать, что письмо подлинное? И как мы можем быть уверены, что Синглетери действительно знает, кто такой Окулист? Он может просто водить нас за нос. Играть с нами в поддавки, надеясь протянуть время.

Карен достала сотовый телефон и стала набирать номер.

– Может быть, в лаборатории уже нашли ответы на наши вопросы.

Она прошлась по коридору, ожидая, пока кто-нибудь из экспертов ответит на звонок. И поняла, что они лишь напрасно потеряли время, надеясь узнать что-то действительно важное, когда один из ^криминалистов сообщил, что тесты еще не закончены. Пока они могли лишь назвать разновидность бумаги, на которой письмо было написано, и чернила, которыми пользовался отправитель. Отпечатков обнаружено не было, за исключением частично смазанного следа самого Синглетери.

– Этого парня должны казнить через пять дней, – сказала Карен. – Мы можем рассчитывать, что получим от вас доказательства того, что письмо отправлено нашим убийцей?

– Вся сложность в том, что у нас нет других письменных образчиков, с которыми можно было бы сравнить это письмо. У нас нет даже образца его почерка, если на то пошло. – Эксперт вздохнул. – Но мы сделаем все, что в наших силах. И если вообще можно выяснить хоть что-то, наш ответ будет готов завтра.

Карен вернулась к Бледсоу и Дель Монако и сказала:

– Пока ничего.

Дель Монако как раз закрывал свой телефон.

– Андервуд летит сюда. Он присоединится к нам через пару часов. Так что я предлагаю прогуляться по городу и перекусить, что ли.

– Наш рыцарь в сверкающих доспехах спешит сюда, чтобы спасти положение, – с легким сарказмом заметила Карен. – Совсем как в кино. Я умираю от нетерпения.

Они устроились за видавшим виды столиком для пикника в двадцати ярдах от «Деревенской лавки Боба», в которой купили гамбургеры, хот-доги с соусом чили и пиво. Спор о том, можно ли пить в рабочее время, благополучно угас вместе с аппетитом, после того как они обнаружили, что единственное кафе на расстоянии пятнадцати минут ходьбы от тюрьмы оказалось, в сущности, очень дешевой и грязной забегаловкой.

Кроме того, как вскоре выяснилось, пребывание в «Библейском поясе»[51]51
  Территория на Юге и Среднем Западе США с преобладанием приверженцев протестантского фундаментализма.


[Закрыть] подразумевало, что пить горячительные напитки им предстояло вне общественных заведений, на свежем воздухе.

– Итак, – начал Бледсоу, с подозрением рассматривая редкую шапку пены на своем пиве, – похоже, что во время знакомства Андервуд произвел на Синглетери неизгладимое впечатление.

Дель Монако посмотрел сквозь пластиковым стаканчик на свет и озабоченно нахмурился, созерцая цвет своего напитка.

– У Синглетери установилось нечто вроде дружеских отношений с Андервудом. Он ему доверяет. То же самое случилось и с Джоном Уэйном Гейси,[52]52
  Американский серийный убийца (1942–1994). Осужден и казнен за изнасилование и убийства 33 мальчиков и молодых мужчин, совершенные в период с 1972 по 1978 гг. Получил прозвище Клоун-убийца из-за многочисленных благотворительных вечеринок, которые устраивал для друзей и соседей и на которых развлекал детей в костюме клоуна.


[Закрыть] и с Дамером.

Бледсоу отпил глоток пива и скривился.

– Надеюсь, Андервуд сполна продемонстрирует нам свою магию. У меня такое чувство, что сейчас он больше внимания уделяет написанию книг, чем составлению психологических портретов.

– На пенсию, которую платит Бюро, особенно не развернешься, – вступился за Андервуда Дель Монако. – Не вижу ничего плохого в свободном предпринимательстве.

– Пожалуй, ты прав. Только мне кажется, что лавры Джона Дугласа не дают ему покоя.

Карен откашлялась и посмотрела на Дель Монако.

– Франк, – неуверенно сказала она, – тебе когда-нибудь снятся кошмары? Связанные с работой?

Тот не спеша отпил пиво, обдумывая ответ.

– Ты имеешь в виду, что иногда мне должны сниться кошмары, в которых я работаю в паре с тобой?

– Кончай шутить. Я серьезно.

Дель Монако поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на нее.

– Тебя по ночам мучают кошмары? Об Окулисте?

Карен с преувеличенным интересом рассматривала исцарапанную поверхность ветхого стола.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Дель Монако пожал плечами.

– Когда я впервые побывал на месте убийства, мне и вправду приснился кошмар. Но это было давно. С тех пор ничего подобного не происходило. Мой мозг вроде как адаптировался к тому, что я вижу каждый день. Прихожу на работу, разгребаю кровь и грязь, а затем возвращаюсь домой, оставляя все проблемы в офисе.

Карен плотнее запахнула куртку, внезапный порыв ветра заставил ее вздрогнуть от холода.

– Хорошо, что у тебя это получается, – обронила она, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

– Мне тоже снились кошмары, – внезапно признался Бледсоу. – Последний раз это было довольно давно, но я хорошо запомнил один из них. Я участвую в перестрелке, и вдруг у меня заклинивает пистолет. Радио тоже не работает. И говорить я не могу. Как будто горло перехватило. Проснулся весь мокрый от пота, как мышь. – Он покачал головой. – Сон вышел чертовски реальным, совсем как наяву. С тех пор прошло много лет, но я до сих пор помню его во всех подробностях, словно это было вчера.

Карен уже пожалела, что вообще подняла эту тему. Потому что Дель Монако неизбежно должен был повторить свой вопрос о том, не снятся ли ей кошмары об Окулисте.

Но он изрядно удивил ее, когда, шутливо толкнув в бок локтем, предложил:

– Давай-ка еще разок взглянем на это письмо. Если кого-нибудь и учили анализировать подобные послания, так только нас.

Карен достала из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги, расправила его на столе и прочла вслух:

– «…Я сделал больше, чем намеревался и надеялся когда-либо. Но если стремиться к чему-то, то можно добиться чего угодно».

Она подняла глаза на Дель Монако, который в ответ пожал плечами.

– Не знаю, что и сказать, – признался он. – Ничего конкретно здесь нет.

Карен продолжала:

– «…я вдруг понял, что ошеломлен происходящим. Тем, что я могу делать то, что хочу. И нет никого, кто мог бы запретить мне это».

Дель Монако развел руками.

– Налицо все симптомы ощущения силы. И власти. Пока что ничто не позволяет утверждать, что это обман или подделка. Но пои этом нет и таких подробностей, знать о которых мог лишь один убийца.

– Оно вполне согласуется с тем посланием, что я получила по электронной почте, – заметила Карен. – Та же самая неутолимая потребность во власти и контроле.

– Опять же, ничего конкретного, – возразил Дель Монако. – Это общие рассуждения, типичные для любого серийного убийцы.

Карен снова опустила взгляд на письмо.

– «…Я не могу остановиться. Я уверен, тебе известно это чувство, эта жажда, это стремление получить больше, еще больше. Они могут думать, конечно, что остановят меня, но у них ничего не выйдет. Мне известно то, что знают они. Они никогда не найдут меня».

Карен обменялась понимающими взглядами с Бледсоу. Она получила доказательства, которые были ей нужны, – намек на украденный психологический портрет. Разумеется, улика была косвенной, но ее оказалось достаточно, чтобы она поверила в подлинность письма на уровне если уж не холодной логики или юридических доказательств, то хотя бы эмоций. Пресловутого внутреннего голоса.

Откашлявшись, Карен продолжала:

– Что ж, вот эти последние несколько предложений представляются мне наиболее важными, потому как многое говорят о нем. Они подтверждают и составленный нами психологический портрет. И еще они говорят о том, что с течением времени он обретает уверенность, что также характерно для серийных убийц. Они начинают проявлять небрежность, а это уже верная дорога к внутреннему саморазрушению и самоуничтожению. Они даже могут стать еще более жестокими и бесчеловечными.

А я думал, что убийство Линвуд было совершено им с дьявольской жестокостью как раз из-за наличия личных мотивов, – сказал Бледсоу.

– Так оно и было. – По крайней мере, я так думаю. – Но здесь есть и еще кое-что. Большинство серийных убийц, если не все, по мере увеличения числа своих жертв становятся более агрессивными и жестокими. Жажда убийства становится для них невыносимой, они не могут с ней справиться. Даже те, кто гордился своим самоконтролем, теряют способность управлять собственной жизнью, особенно если не понимают, что с ними происходит. И, когда стремление убивать выходит из-под контроля, они больше не могут справиться с перегрузкой. Они начинают делать ошибки, теряют уверенность в своих силах. И это дает нам преимущество. Единственная проблема в том, что мы не знаем, когда он достигнет критической массы, – на жертве номер восемь или двадцать восемь.

Дель Монако поставил свой стаканчик на стол и поерзал, поудобнее устраиваясь на жестком сиденье.

– Первые убийства преступника обычно демонстрируют его жажду испытать восторг охоты. Он живет ради того, чтобы подчинить себе жертву. Но, как только он растворяется в заблуждении о собственной неуязвимости, его нападения свидетельствуют о том, что он начинает испытывать голод, потребность убивать ради самого убийства. – Он посмотрел на письмо и покачал головой. – Что-то не дает мне покоя, но я пока не могу понять, что именно. – Он взял листок с копией письма и принялся его пересматривать.

Карен подождала несколько минут, но, видя, что он погрузился в размышления, сказала:

– Франк?

– «Мне известно то, что знают они», – повторил Дель Монако. – Что он имеет в виду? Кто такие «они»?

– Он говорит о нас, – сказал Бледсоу.

Карен закрыла глаза. Она знала, что сейчас произойдет, и внутренне сжалась, готовясь к неизбежному.

– Он думает, что знает, что у нас есть на него, – продолжал Бледсоу.

Карен открыла глаза, внезапно сообразив, что Бледсоу не намерен выдавать их тайну. Они одновременно поднесли стаканчики с пивом к губам и снова погрузились в размышления о содержании письма. Наконец Бледсоу вздрогнул от холода и взглянул на часы.

– Пора. Андервуд уже подъезжает, а нам еще предстоит сдавать свои пушки и прорываться сквозь систему безопасности.

– Наступает час «Ч», – пробормотала Карен.

Томас Андервуд оказался крепким и жизнерадостным живчиком пятидесяти девяти лет, с копной иссиня-черных волос и мальчишеской улыбкой, которая сделала его популярным в самом начале карьеры в ФБР. У него был вид опытного следователя из голливудских кинолент, играючи раскрывающего самые запутанные преступления, и Карен про себя подивилась тому, что ему так и не предложили вести собственное шоу на телевидении. Но она вынуждена была признать, что одно его присутствие оказывало магнетическое действие на окружающих, и испытала внутренний трепет и радостное возбуждение, хотя, может быть, всему виной было дешевое пиво, бродившее у нее в животе. Завидев Дель Монако, Андервуд улыбнулся.

– Франк, как поживаешь? Радуешься жизни, судя по всему, – добавил он, похлопав Дель Монако по круглому животу. Тот деланно рассмеялся.

Андервуда представили Бледсоу, потом он повернулся к Карен.

– Томас Андервуд, – сказал он, протягивая ей руку и ослепительно улыбаясь.

– Карен Вейл.

Улыбка Андервуда стала еще шире.

– О, вы не нуждаетесь в представлении.

Карен почувствовала, что неудержимо краснеет. Ее приятно поразило то, что Андервуд знает, кто она такая. Быть может, он следил за ее карьерой?

Должно быть, он уловил повышение температуры ее тела тому что сразу же пояснил, что имел в виду:

– Ваша фотография красуется на первых страницах всех мало-мальски влиятельных газет в этой стране.

Карен отвернулась, чтобы скрыть замешательство, и уставилась через стекло с односторонней проницаемостью на их подопечного.

– Полагаю, нет нужды представлять вам мистера Синглетери.

– Да, я достаточно хорошо знаю Рея. – Андервуд потер ладони. – Меня посвятили во все подробности, пока я добирался сюда, так что, может быть, начнем? – Он взглянул на Бледсоу, который согласно кивнул в ответ. – Отлично. Ну что же, ждите здесь, а я попробую раздобыть для нас кое-какие ответы.