Текст книги "Седьмая жертва"

…шестидесятая

Комната для исполнения приговора представляла собой чистое, безликое, хорошо освещенное помещение со стеклянной перегородкой, за которой стояли шестнадцать голубых пластиковых стульев казенного вида. Большая часть их уже была занята родственниками жертв и осужденного, представителями штата и средств массовой информации. Карен и Андервуд заняли свои места рядом с Бледсоу и Дель Монако, за спинами чиновников, наблюдавших за соблюдением юридических формальностей.

Глядя на Бледсоу, Карен отрицательно покачала головой, но он уже и сам догадался по их поведению, что Синглетери отказался сотрудничать. Детектив, всеми силами стремившийся раскрыть дело Окулиста, даже отважился на последнюю попытку уговорить губернатора и окружного прокурора помиловать Синглетери, когда те прибыли в исправительное учреждение. Но ни один из них и слышать об этом не захотел.

Родственники и члены семей семи женщин, погибших от руки Ричарда Рея Синглетери, неподвижно сидели на своих местах. На их лицах были гнев и внутреннее напряжение, кое-кто время от времени вытирал слезы носовым платком. Можно было не сомневаться, что сейчас, в ожидании казни, они заново переживают тот кошмар, который случился с их детьми, вспоминая то, чему не должны быть свидетелями родители. Их дочерей убили с невероятной жестокостью, и в материалах дела с беспощадной точностью содержалось описание последних ужасных часов, которые выпали на долю их детей.

Дверь в комнату для казни распахнулась, и в нее въехала каталка, на которой, пристегнутый ремнями, лежал Ричард Рей Синглетери. К груди у него были присоединены зажимы кардиомонитора и стетоскоп, а из вен обеих рук в соседнюю комнату тянулись тонкие трубочки капельниц. Черно-белые часы, установленные над дверью, показывали 11:49.

Карен, до того сидевшая положив ногу на ногу, выпрямилась и подалась вперед. Упершись локтями в колени, она поднесла руки ко рту, надеясь услышать, как в последний миг чудовище, пристегнутое ремнями к каталке, все-таки произнесет имя, ради которого она сюда приехала.

Шланги капельниц скрывались в стене, уходя через проем в выкрашенную в темно-зеленый цвет лабораторию. Там, в капюшонах и масках, стояли те, кому предстояло совершить казнь. На стене у них перед глазами висели часы, здесь же располагались склянки с лекарствами и батарея телефонов – на тот случай, если губернатор в последнюю секунду пожелает отменить приговор. Соответственно, его присутствие на казни было обязательным. Карен искоса взглянула на него. Судя по напряженной позе и жесткому выражению лица, Ричарду Рею Синглетери не приходилось рассчитывать на помилование.

Карен знала, что делать инъекции в шланги капельниц будут несколько врачей одновременно, но доза яда содержалась в шприце только одного из них. Никто не будет знать, включая исполнителей приговора, кто ввел токсичный коктейль в кровь осужденного, а кто лишь впрыснул безобидную смесь во вторичный резервуар.

В одиннадцать пятьдесят пять люди в капюшонах воткнули иглы своих шприцев в колбы капельниц, ожидая команды начать казнь.

Директор тюрьмы склонился над осужденным.

– Ричард Рей Синглетери, каково будет ваше последнее слово?

Карен закрыла глаза. Сердце у нее в груди стучало так гулко, что она ощутила шум крови в ушах.

– Чтоб вы все сгорели в аду! – выкрикнул Синглетери.

– Благодарю вас, сэр, – ответил директор. – И пусть такая же судьба ожидает вас, в чем я нисколько не сомневаюсь. – Повернувшись, он произнес всего одно только слово: – Приступайте.

Карен представила, как они нажимают поршни своих шприцев, вводя смертельную дозу барбитурата пентотала натрия – первую стадию казни Ричарда Рея Синглетери. Через несколько секунд он должен потерять сознание.

После того как шланги капельниц промыли физиологическим раствором, наступила очередь павулона – вещества, парализующего дыхательную мускулатуру и сердечную мышцу.

Бледсоу глубоко и прерывисто вздохнул, не сводя глаз с минутной стрелки часов, которая прыжками перемещалась по циферблату. Через две минуты после наступления полуночи на мониторе ЭКГ появилась непрерывная ровная линия, и директор тюрьмы объявил о смерти Ричарда Рея Синглетери.

– Дерьмо, – еле слышно пробормотал Бледсоу себе под нос.

Карен согласно кивнула.

– Дерьмо.

…шестьдесят первая

Во время обратного полета на борту чартерного самолета, предоставленного губернатором, было тихо. Никто не произнес ни слова. Карен не могла не думать о том, что они снова оказались у разбитого корыта и что им предстоит начать все с самого начала. Несмотря на всю информацию, которую им удалось собрать на местах преступлений, невзирая на все улики и догадки, они по-прежнему не знали, кто скрывается под жутким прозвищем Окулист. Подозреваемых у них тоже не было. Одни лишь страницы и материалы дела, ужасающие фотографии, от которых кровь стыла в жилах, и пока что бесполезные данные лабораторных и психологических анализов.

Карен вытянула ноги, и от внезапной резкой боли в левом колене у нее перехватило дыхание. Достав из сумочки флакон с тайленолом усиленного действия, она вытряхнула на ладонь две таблетки. Встряхнув почти пустую коробочку, она вдруг поняла, что прикончила упаковку, содержащую тридцать с лишним таблеток, меньше чем за три дня. Карен пообещала себе, что при следующей встрече с доктором Альтманом попросит его взглянуть на колено и назначить ей какое-нибудь обезболивающее посильнее. Даже если ей понадобится операция, сейчас на это нет времени. Она должна оставаться на ногах до тех пор, пока они не поймают Окулиста. Вместе со здоровьем Джонатана дело Окулиста захватило ее целиком, превратившись в навязчивую идею. «Неужели я стала одержимой?» – со страхом спрашивала себя Карен.

Опустив спинку кресла, она принялась думать о Робби. Ей так не хватало его прикосновений, тепла его тела, его запаха, ощущения, что он рядом. Какое, оказывается, это странное и непривычное чувство – желание и стремление раствориться в другом человеке. И будь у нее поменьше других забот, которые дамокловым мечом нависли над головой, Карен, пожалуй, позволила бы себе сполна насладиться ощущением того, что она влюбилась. Последний раз это чувство посещало ее так давно… Она влюблялась всего два раза в жизни: первый раз в средней школе, еще в младших классах, а второй раз – в Дикона. Причем их роман с Диконом начался с головокружительной быстротой, и очень скоро она забеременела Джонатаном. Нет, она не думала, что тогда ошиблась в Диконе, но теперь, оглядываясь назад, вдруг поняла, что жизнь – жестокая штука и обошлась она с ней совсем не ласково.

Небольшой реактивный самолет, снижаясь, лег на левое крыло, и в иллюминаторах показались огни небольшой частной взлетно-посадочной полосы. Карен застегнула ремень безопасности и повернулась к Томасу Андервуду, который сидел справа от нее.

– Я получила удовольствие от работы с вами, – сказала она.

– Жаль, что итоговый результат оказался столь неутешительным.

– Мне тоже.

– Если я могу сделать что-нибудь еще, говорите, не стесняйтесь.

Карен позволила себе слабо улыбнуться.

– Я бы не отказалась от вашей помощи при написании статьи об идентификации почерка в пределах МО, модуса операнда. Что вы думаете о том, чтобы выступить моим соавтором?

– С удовольствием. Разумеется, при условии, что вы – не убийца по прозвищу Окулист.

– Разумеется.

Когда самолет выпустил закрылки, снижаясь над взлетно-посадочной полосой, Карен откинула голову на подголовник кресла и закрыла глаза. Колеса с легким скрежетом коснулись земли. Она была дома.

И еще она знала, что ее ждет Робби.

…шестьдесят вторая

Поворотный пункт. Перелом. Критическая точка. Похоже, они остаются с тобой даже тогда, когда прочие воспоминания давным-давно увяли и поблекли подобно одинокому живому цветку в мертвом, высохшем букете. Склонившись над клавиатурой переносного компьютера, он вновь испытывал те же чувства, которые позволили ему ощутить себя независимым много лет назад. И для него такой перелом или поворотный пункт был не просто цветком, случайно оставшимся в живых в высохшем букете.

…Я устал от побоев, устал от того, что делает со мной этот старый козел. А ведь я не хочу, чтобы он так поступал со мной. Но пока у меня еще не хватает сил, чтобы отвадить его раз и навсегда. Я думал, что если раз или два покажу ему, что могу дать сдачи, он испугается и оставит меня в покое. Но не тут-то было. Он по-прежнему пристает ко мне. Тем не менее мне удалось защитить то, что я считаю самым главным. Ему никогда не удастся найти мое тайное убежище. Его не найдет никто и никогда.

Но вскоре я понял, что есть вещи, которые я могу делать, чтобы контролировать собственную жизнь и управлять ею. Подобно тому, как на бойне они используют крюки, на которых подвешивают туши животных. И я стал думать… Куски мяса были настоящими и тяжелыми. И тогда я спросил у своего начальника, нельзя ли мне работать на участке, где разделывают туши. Он оглядел меня с головы до ног и заявил, что я очень тощий для своего возраста, хотя и высокий. И еще он добавил, что я не справлюсь с этой работой. Но я все равно начал помогать разделывать мясо в свободное время. Босс увидел, что я твердо решил добиться своего, и в конце концов сдался.

Кроме того, после окончания смены я начал упражняться, поднимая туши в течение получаса. Это то же самое, как поднимать штангу или другие тяжести, может, паже лучше. И скоро я стал с легкостью ворочать огромными, тяжелыми тушами. Вот так я провел последние пару месяцев. И постепенно я поверил в то, что теперь смогу справиться и со старым похотливым козлом».

Действительно, поворотный момент. Лучше и не скажешь. Он обрел уверенность в себе, уверенность, которая позволила ему взять собственную жизнь в свои руки, быть может, впервые. Он осознал, что если непременно нужно сделать что-либо, то надо лишь придумать способ, как этого добиться. Словом, вопрос заключался не в том, можно ли осуществить задуманное, а в том, как это сделать. Он понял это в тот самый день, когда притащил лист многослойной фанеры со склада, находящегося в нескольких милях от дома, в свое тайное убежище. Но теперь ставки были выше, и он должен быть уверен в том, что сможет выполнить грязную работу, бросить вызов этому дьяволу и навсегда покончить с ним. Потому что тогда обратного пути уже не будет. Как только он окажется лицом к лицу со старым козлом, он должен победить или умереть, А умирать он пока не собирался.

И вот сейчас, много лет спустя, он снова столкнулся с прежними демонами. Занятно. Жизнь его описала полный цикл. Но теперь он был мудрее, он был готов к тому, что его ждет. И больше никто и никогда не скажет ему «нет». Никто. И никогда.

Он позаботится об этом.

…шестьдесят третья

Утром, проведя бессонную ночь, Карен быстро приняла душ, оделась и поспешила в клинику, к Джонатану. Бывали моменты, когда ей хотелось взять его за руку, погладить, прижать его голову к своей груди. Это желание становилось особенно острым, когда Карен долго не видела сына, и она могла сравнить это чувство лишь с жаждой после бесконечного пути через пустыню. И действительно, вдали от Джонатана ей приходилось придумывать себе занятие, чтобы отвлечься и не сойти с ума. Как однажды заметила Эмма – еще в те дни, когда Джонатан был совсем маленьким, – при виде его «у нее подзаряжались батарейки». И хотя тогда эта аналогия показалась Карен просто трогательной, сейчас она поняла, насколько справедливым было сравнение.

Через три часа после прибытия в больницу Карен решила наведаться в штаб-квартиру оперативной группы. Детективы по-прежнему неустанно прорабатывали составленные списки, но явных кандидатов в подозреваемые до сих пор не было. Обнаружилось, впрочем, несколько любопытных совпадений, и сейчас ими занимались Робби и Манетт. Спустя некоторое время Карен уехала из оперативного центра и направилась в дом престарелых, чтобы покончить с формальностями и подписать все необходимые бумаги. По дороге она позвонила тете Фэй, и та сообщила, что к переезду Эммы все готово. Но хотя вещи Эммы были уже упакованы, осталось еще много коробок и ящиков, содержимое которых следовало бы разобрать. Сделать это сама тетя Фэй не могла, поскольку не знала, что Карен решит оставить себе, а что выбросить.

– Кроме того, есть еще и твоя коллекция кукол.

Карен тихонько вздохнула.

– Столько хлопот, и всем этим нужно заниматься.

– Насчет дома можешь не волноваться, – успокоила ее тетя Фэй. – Позаботься в первую очередь о Джонатане и о матери. А я пригляжу за домом, чтобы к тому времени, как ты решишь выставить его на продажу, все было в порядке.

Карен поблагодарила тетку, сказав, что очень ценит ее доброту и помощь.

– Я привезу с собой несколько коробок, чтобы ты разобрала их в свободное время, – добавила тетя Фэй. – По крайней мере, когда ты займешься домом всерьез, у тебя будет меньше работы.

Они договорились встретиться в доме престарелых около трех часов пополудни и распрощались.

После непродолжительной встречи с управляющим «Серебряными лугами», Карен, глотая слезы, подписала необходимые бумаги. Договор обрел силу. Комната Эммы была уже готова и ждала ее.

Телефон Карен зазвонил в то мгновение, когда она вышла на парковочную площадку. Она вытерла глаза, откашлялась и ответила на вызов. Звонил Джексон Паркер, чтобы сообщить, как продвигается ее дело. Одна его фраза заставила Карен задуматься. Он поинтересовался, не рассматривает ли она возможность того, что сенатора Линвуд мог убить Дикон. И всю оставшуюся дорогу до оперативного центра Карен обдумывала высказанное им предположение. Поскольку она, похоже, оказалась в центре внимания преступника, этим легко можно было объяснить и его личные мотивы, и неприязнь. К тому же убийства начались примерно в то же самое время, как она подала на развод.

Но как Дикон мог узнать, что Линвуд приходилась ей биологической матерью? Еще более важным был вопрос, соответствует ли Дикон нарисованному ею психологическому портрету. Да, во многих аспектах он вполне подходил под него. Ей придется взглянуть на вероятность этого объективно, отринув все эмоции. А для психолога-криминалиста это было, пожалуй, самым трудным делом. Зачастую именно наличие личных связей затрудняло или вообще разрушало способность психолога рассуждать отстраненно, беспристрастно оценивать и анализировать факты и события.

Карен позвонила Дель Монако, поделилась с ним своей гипотезой, и тот согласился, что ею стоит заняться, Она закрыла телефон и покачала головой. В который уже раз она проглядела самый очевидный след, находившийся у нее буквально под носом. Вне зависимости от того, приведет он куда-либо или нет, она даже не подумала о таком варианте. Теперь хотя бы не забыть поблагодарить Паркера за подсказку.

Приехав в штаб-квартиру оперативной группы, Карен первым делом рассказала Бледсоу о возможной причастности Дикона к делу и поинтересовалась, не появилось ли чего-нибудь нового на Хэнкока.

– За ним постоянно следит один из наших сотрудников, и по сих пор он не делал попытки уйти из-под наблюдения. Так что пока у нас ничего нет.

– Ага, и убийца затаился с того момента, как ты пустил хвост за Хэнкоком.

– Совпадение?

– Скоро узнаем. Лаборатория ничего не сообщала о вещах изъятых у него дома во время обыска?

Бледсоу тяжело опустился на стул.

– Нет, ничего.

– Я надеялась, что мы что-нибудь обнаружим. Очень часто убийцы оставляют у себя трофеи, взятые у жертв, даже хранят их в собственных домах, чтобы развлекаться с ними, когда жажда убийства становится непреодолимой. Но иногда они прячут их в других местах – как раз на тот случай, если их дома или квартиры подвергнутся обыску.

– Хэнкок знает, что мы будем искать. И каким бы самоуверенным наглецом он ни был, если он и есть Окулист, у него хватит сообразительности не держать трофеи в том месте, в которое мы заглянем первым делом.

– Кроме того, – подхватила Карен, – жертвы убивали в их собственных домах, так что кровь и грязь наверняка принесены из другого места. И если он переоделся и выбросил одежду по дороге, то она давно исчезла вместе со всеми следами. Что опять-таки приводит нас в тупик.

Бледсоу пожелал ей удачи в устройстве матери в дом престарелых.

– Извини за то, что бросаю тебя в такой момент, но мне нужно о многом договориться и еще больше сделать, прежде чем она попадет туда, – сказала Карен.

– Эй, это же твоя мать! Устраивай ее со всеми удобствам и возвращайся к нам. Ты мне нужна.

Тетя Фэй с Эммой приехали без нескольких минут три. Они зарегистрировали Эмму, распаковали ее чемоданы и помогли ей освоиться в новом окружении. Когда тетя Фэй ушла умыться и освежиться.

Карен присела в комнате матери и попыталась заговорить с ней, чтобы убедиться, что Эмма понимает, что с ней происходит и почему. Но мать периодически теряла связь с реальностью, и эти провалы в сознании приводили Карен в отчаяние, так что она едва сдерживала слезы.

Когда получасом позже вернулась тетя Фэй, Эмма уже спала. Тетка собиралась провести эту ночь на диване в комнате Эммы, а утром отправиться домой. Они выгрузили коробки с вещами из подвала и спальни матери, которые тетя Фэй привезла с собой, и переложили их на заднее сиденье машины Карен.

На прощание Карен крепко обняла тетку и поблагодарила ее за помощь, а потом отправилась в больницу Фэрфакса навестить Джонатана. Она пообедала в его палате и немного поговорила с ним, рассказав о том, что они перевезли бабушку в Вирджинию. И, как всегда, сказала, что очень любит его.

В начале девятого вечера Карен вернулась к Робби, Он отсутствовал, и в доме было непривычно тихо. Она перенесла коробки из машины в гостиную, чтобы разобрать их. Переодевшись в джинсы и хлопчатобумажную спортивную фуфайку, Карен приготовила себе чашку горячего шоколада и, опустившись на колени перед коробками, принялась вскрывать их ножницами.

Внутри первой коробки оказалась Лили, старая кукла, с которой она играла в далеком детстве. Карен усадила ее на диван, прислонив к спинке, и улыбнулась. Эмма очень хорошо шила на машинке, поэтому у ее кукол всегда был самый модный и полный гардероб. Порывшись в коробке, Карен сразу же нашла многочисленные предметы кукольного туалета, которые пребывали на удивление в хорошем состоянии. Она вспомнила о своей подруге Андреа и долгих часах, которые они провели вместе, играя в «дочки-матери» со своими куклами.

Наручные часы Робби электронным писком вернули ее к реальности, разогнав сладкие грезы. Прижимая к груди Лили, Карен почувствовала, как на нее нахлынули воспоминания детства, и она с особой остротой ощутила, что не знает, как поступить с домом Эммы. Пожалуй, она предпочла бы не продавать его. Учитывая, все расходы на его содержание ограничивались налогом на недвижимость, страховыми взносами и мелким ремонтом, имело смысл оставить его себе. С другой стороны, Олд-Уэстбери, очаровательный и безмятежно-спокойный, все-таки находился в пяти часах езды отсюда. Кроме того, в ее представлении он никак не походил на место, где можно было бы проводить отпуск.

Карен отложила Лили в сторону и полезла в другую коробку, Она старалась быть разборчивой и оставлять только те вещи, которые ей действительно нужны, поскольку ее дом был невелик, свободного места в нем оставалось совсем немного, а беспорядок и захламленность она ненавидела всей душой. Она решила воспользоваться своими навыками психолога-криминалиста и вести себя так, словно находится на месте преступления, перебирая памятные сувениры и бумаги, как если бы они принадлежали жертве. Если она начнет безудержно предаваться воспоминаниям, то может не выдержать. Карен боялась, что ее захлестнет шквал чувств и эмоций, и они лишь усугубят чувство вины, что пришлось вырвать мать из привычного окружения и поместить в дом престарелых, которое она старалась подавить… Хотя рассудком она понимала, что приняла единственно правильное решение.

В четвертой коробке она обнаружила запертый металлический ящичек для хранения наличных. Она потрясла его. Он выглядел довольно увесистым, и внутри что-то тяжело перекатывалось. В ней проснулось любопытство, и она отправилась в кухню, отыскала ножницы и вскрыла простенький замочек.

Шкатулка была забита бумагами. Она принялась перебирать их и обнаружила фотографии родителей в молодости – групповые снимки, портреты и даже несколько пейзажей, снятых, очевидно, во время какого-то путешествия. Вынув фотографии, она заметила в углу ящичка маленький предмет, завернутый в мягкую фланель. Карен взяла его в руки, развернула тряпочку и увидела то, что находилось внутри.

От неожиданности у нее перехватило дыхание. Приоткрыв от удивления рот, она молча смотрела на этот предмет. Мысли у нее разбегались, в голове царила звенящая пустота.

Еще одна загадка. Что все это значит?

– Боже мой… – прошептала Карен и только сейчас сообразила, что ее сотовый телефон надрывается пронзительной трелью.

Карен принялась мысленно перебирать все улики, которые им удалось собрать с мест преступления, каждый кусочек головоломки, которую она безуспешно пыталась сложить воедино. Но в ее распоряжении не было ни единой подсказки или зацепки. Отсутствовали каркас и структура. И, соответственно, не было той пресловутой печки, от которой следовало танцевать.

Вплоть до этой самой минуты.

Звонит телефон.

Она вынула трубку из кармана и автоматически ответила на вызов – мысли ее были заняты очередной загадкой.

– Вейл.

– Карен, это Томас Андервуд. Надеюсь, вы не против, что я сую нос в дело, над которым вы работаете, но, по-моему, я кое-что надумал.

Она по-прежнему переваривала всю важность только что сделанного открытия и потому слушала его вполуха.

– Никаких проблем.

– Я по поводу надписи, которую оставляет преступник на месте убийства. Вы были правы в том, что она означает «Это здесь, в крови». Кровь – вот ключ ко всему. Но это не кровь, зараженная в результате какого-то заболевания, это…

– Гены, – перебила его Карен.

– Правильно, – согласился Андервуд. – Вы сами это вычислили?

– Только что.

Она сидела на полу, привалившись спиной к дивану и держа в руке телефон. Шок и оцепенение постепенно проходили, уступая место холодной ясности мыслей.

– И я вычислила кое-что еще. Думаю, я знаю, кто наш неизвестный подозреваемый, НЕПО.