Текст книги "Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники"

Дора. Мир! Когда мы его обретем?

Каляев (с жаром). Завтра.

Входят Анненков и Степан. Дора и Каляев отстраняются друг от друга.

Анненков. Янек!

Каляев. Иду. (Глубоко вздохнув). Наконец, наконец-то…

Степан (подходя к нему). Прощай, брат. Я с тобой.

Каляев. Прощай, Степан. (Поворачиваясь к Доре.) Прощай, Дора.

Дора подходит к нему. Они совсем рядом, но не касаются друг друга.

Дора. Нет, не прощай. До свиданья. До свиданья, мой дорогой. Мы встретимся снова.

Он смотрит на нее. Молчание.

Каляев. До свиданья. Я… Россия будет прекрасна.

Дора (со слезами). Россия будет прекрасна.

Каляев крестится на икону.

Они с Анненковым уходят.

Степан идет к окну. Дора не двигается и не сводит глаз с двери.

Степан. Какой у него твердый шаг. Знаешь, я был неправ, что не доверял Янеку. Мне не нравилась его восторженность. Он перекрестился, ты видела? Он верующий?

Дора. Он не ходит в церковь.

Степан. Но вера у него в душе. Это нас и разделяет. Я беспощадней, чем он, я знаю. Нам, тем, кто не верит в Бога, нужна справедливость вся сполна, иначе – отчаяние.

Дора. А ему сулит отчаяние и сама справедливость.

Степан. Да, слабая душа. Но рука сильная, а это важнее. Он его убьет, я уверен. Это хорошо, очень хорошо. Разрушение – вот что нам нужно. Ты молчишь? (Смотрит на нее внимательно.) Ты его любишь?

Дора. Для любви нужно время. А у нас его едва хватает для справедливости.

Степан. Это правда. Слишком много надо сделать; надо уничтожить этот мир дотла… И тогда… (Глядя в окно.) Я их уже не вижу, значит, они на месте.

Дора. И тогда…

Степан. Мы будем любить друг друга.

Дора. Если доживем.

Степан. Тогда будут любить другие. Это одно и то же.

Дора. Степан, скажи «ненависть».

Степан. Что?

Дора. Произнеси это слово – «ненависть».

Степан. Ненависть.

Дора. Хорошо. Янек его произносил очень плохо.

Степан (помолчав, идет к ней). Понимаю: ты меня презираешь. А ты уверена в своей правоте? (Опять помолчав, с нарастающей яростью.) Вы тут все торгуете своими подвигами во имя вашей мерзкой любви. А я ничего не люблю, я ненавижу, да, да, ненавижу себе подобных! На что мне их любовь? Я ее испытал три года назад, на каторге. Три года она со мной. Ты хочешь, чтобы я умягчился и носил бомбу как крест? Нет! Нет! Я слишком далеко зашел, я слишком много знаю… Смотри… (Разрывает на себе рубашку. Дора делает шаг к нему и отшатывается, увидев рубцы от кнута.) Вот знаки, знаки их любви! Теперь ты меня презираешь?

Она подходит к нему и порывисто обнимает.

Дора. Как можно презирать страдание? Я тебя тоже люблю.

Степан (смотрит на нее и говорит глухо). Прости меня, Дора. (Пауза. Он отворачивается.) Наверно, это от усталости. Годы борьбы, тревоги, шпики, каторга… И это (показывает рубцы). Откуда мне взять силы на любовь? Но по крайней мере мне их хватает на ненависть. Это лучше, чем бесчувствие.

Дора. Да, это лучше.

Он смотрит на нее. Часы бьют семь.

Степан (резко оборачиваясь). Сейчас проедет великий князь.

Дора идет к окну и прилипает к стеклам. Тишина. Потом издалека слышится карета. Она приближается и проезжает мимо.

Степан. Если он один…

Карета удаляется. Страшный взрыв. Дора вздрагивает и прячет лицо в ладони. Долгое молчание.

Степан. Боря не бросил бомбу! Янеку удалось. Удалось! О наш народ! О радость!

Дора (кидаясь к нему в слезах). Это мы его убили! Это мы его убили! Это я!

Степан (кричит). Кого мы убили? Янека?

Дора. Великого князя.

Занавес.

Действие четвертое

Камера в Пугачевской башне Бутырской тюрьмы. Утро.

Когда поднимается занавес, в камере Каляев. Он смотрит на дверь. Входят надзиратель и заключенный с ведром.

Надзиратель. Прибери тут. И поживее.

Он становится у окна.

Фока моет пол, не глядя на Каляева. Молчание.

Каляев. Как тебя зовут, брат?

Фока. Фока.

Каляев. Ты арестант?

Фока. Видно, так.

Каляев. Что ты сделал?

Фока. Убил.

Каляев. Тебе хотелось есть?

Надзиратель. Потише.

Каляев. Что?

Надзиратель. Потише. Я вам даю поговорить, хотя и не приказано. Так что говори потише, вот как старик.

Каляев. Тебе хотелось есть?

Фока. Нет, выпить.

Каляев. Ну, и что?

Фока. Ну и – топор был. Я там все в щепки разнес. Похоже, троих убил.

Каляев смотрит на него.

Фока. Что, барин, больше не зовешь меня братом? Поостыл?

Каляев. Нет. Я тоже убил.

Фока. Сколько?

Каляев. Я тебе расскажу, брат, если хочешь. Но ты мне ответь, ты ведь жалеешь о том, что случилось, правда?

Фока. Известное дело, двадцать лет – многовато. Пожалеешь.

Каляев. Двадцать лет. Я вхожу сюда в двадцать три года, а выхожу с седыми волосами.

Фока. Ну, тебе, может, полегче будет. Судья тоже по-всякому судит. Если он женатый, да смотря на ком, – то одно, холостой – другое. А ты барин. С вами разговор не тот, что с голью. Выкрутишься.

Каляев. Не думаю. Да я этого и не хочу. Я бы не вынес двадцати лет стыда.

Фока. Стыд? Что за стыд такой? По-барски и рассуждаешь. Ты скольких убил?

Каляев. Одного.

Фока. О чем и толковать-то? Невелика важность.

Каляев. Я убил великого князя Сергея.

Фока. Великого князя? Ишь, какой шустрый. Ай да баре! Что, худо будет?

Каляев. Худо. Но так надо было.

Фока. Чего ж ты так? При дворе жил, что ли? Из-за бабы, небось? Собой-то ты молодец…

Каляев. Я социалист.

Надзиратель. Потише.

Каляев (громче). Я социалист-революционер.

Фока. Вон оно что. А что тебе за нужда была идти… в эти, как их, ты сказал? Сидел бы тихо, все бы и хорошо. Земля для бар творилась.

Каляев. Нет, она творилась для тебя. На ней слишком много нищеты и преступлений. Когда станет меньше нищеты, меньше будет и преступлений. Если б земля была свободна, ты бы здесь не сидел.

Фока. Это еще как сказать. Свободна она там, нет ли, а лишний стаканчик все одно до добра не доводит.

Каляев. До добра не доводит. Только пьют люди потому, что они унижены. Настанет время, когда больше незачем будет пить, когда никому не будет стыдно, ни барину, ни бедняку. Мы все станем братья, и справедливость отворит наши сердца. Ты знаешь, о чем я говорю?

Фока. Да, это царство Божие.

Надзиратель. Потише.

Каляев. Не надо об этом, брат. Бог тут бессилен. Справедливость – это наше дело! (Пауза.) Ты не понимаешь? Ты знаешь легенду о святом Димитрии?

Фока. Нет.

Каляев. У него было назначено в степи свидание с самим Богом, и он торопился, но повстречал крестьянина, у которого телега застряла в грязи. И святой Димитрий ему помог. Грязь была густая, рытвина глубокая. Пришлось провозиться целый час. А когда все было кончено, святой Димитрий заторопился к Богу. Но Бога там уже не было.

Фока. К чему это?

Каляев. К тому, что есть такие, кто всегда опаздывают на свидание, потому что слишком много телег застревает в грязи и слишком многим братьям надо помочь.

Фока делает шаг назад.

Каляев. Что с тобой?

Надзиратель. Потише. А ты, старик, поторапливайся.

Фока. Не верю я тебе. Что-то тут не так. Не садятся в тюрьму за-ради сказок про святых и про телеги. Да тут еще другое дело…

Надзиратель смеется.

Каляев (глядя на него). Что такое?

Фока. Что делают с теми, кто великих князей убивает?

Каляев. Их вешают.

Φока. А!

Он направляется к выходу, а надзиратель смеется еще громче.

Каляев. Постой. Что я тебе сделал?

Фока. Ничего ты мне не сделал. Хоть ты и барин, врать тебе не буду. Раз тебя повесить собираются, мне с тобой лясы точить, время проводить не годится.

Каляев. Почему?

Надзиратель (смеясь). Ну, давай, старик, выкладывай…

Фока. Тебе со мной нельзя говорить, как с братом. Я их и вешаю, кого осудили.

Каляев. Разве ты сам не арестант?

Фока. То-то и есть. Они мне посулили за каждого повешенного год тюрьмы скинуть. Стоящее дело.

Каляев. Чтобы простить тебе преступление, они тебя заставляют совершать новые?

Фока. Какие ж тут преступления, раз приказывают. Да им и все едино. Если хочешь знать, они и не христиане вовсе.

Каляев. И сколько раз уже?

Фока. Два раза.

Каляев отшатывается. Надзиратель подталкивает Фоку к двери.

Каляев. Так ты палач?

Фока (с порога). Эх, барин, а сам-то ты кто?

Уходит. Слышны шаги, слова команды. Входит Скуратов, очень элегантный, в сопровождении надзирателя.

Скуратов. Оставь нас. Здравствуйте. Вы не узнаете меня? А я вас знаю. (Смеется.) Уже стали знаменитостью, а? (Смотрит на него.) Разрешите представиться? (Каляев молчит.) Вы не отвечаете. Я понимаю. Одиночка, да? Неделя в одиночке – это тяжело. Сегодня мы прекратим одиночество, вы будете принимать визиты. Я для этого и пришел. Я уже послал к вам Фоку. Поразительная личность, не правда ли? Я подумал, что он вас заинтересует. Вы довольны? Приятно видеть человеческие лица после целой недели одиночества, разве нет?

Каляев. Смотря какие лица.

Скуратов. Хороший тон, хороший голос. Вы знаете, чего хотите. (Пауза.) Если я правильно понял, мое лицо вам не нравится?

Каляев. Да.

Скуратов. Я крайне разочарован. Но это недоразумение. Во-первых, тут освещение неважное. В подвале никто не выглядит симпатичным. К тому же вы меня не знаете. Иногда внешность отталкивает, но когда узнаешь душу…

Каляев. Довольно. Кто вы такой?

Скуратов. Скуратов, начальник департамента полиции.

Каляев. Лакей.

Скуратов. К вашим услугам. Но на вашем месте я бы выказывал поменьше гордыни. Может быть, вы к этому придете. Начинают с жажды справедливости, а кончают тем, что руководят полицией. К тому же, я не боюсь правды. Я буду с вами откровенен. Вы меня занимаете, и я хочу предложить вам способ добиться милости.

Каляев. Какой милости?

Скуратов. Что значит – какой милости? Я предлагаю спасти вам жизнь.

Каляев. Кто вас о ней просил?

Скуратов. Жизнь не просят, милый мой. Ее получают. А вы ни разу никого не помиловали? (Пауза.) Припомните.

Каляев. Я отказываюсь от вашей милости, раз и навсегда.

Скуратов. Выслушайте хотя бы. Вопреки видимости, я вам не враг. Готов признать правоту в ваших взглядах. За исключением убийства.

Каляев. Я вам запрещаю произносить это слово.

Скуратов (глядя на него). А нервишки пошаливают? (Пауза.) Я искренне хочу вам помочь.

Каляев. Мне помочь? Я готов платить сполна. Но я не потерплю от вас фамильярности. Оставьте меня.

Скуратов. Висящее над вами обвинение…

Каляев. Вношу поправку.

Скуратов. Не понял?

Каляев. Вношу поправку. Я не подсудимый перед вами, я ваш пленник.

Скуратов. Пусть так. Но есть тяжелые последствия. Оставим в стороне великого князя и политику. Но была смерть человека. И какая смерть!

Каляев. Я бросал бомбу в вашу тиранию, а не в человека.

Скуратов. Разумеется. Но досталась она человеку. И это не сделало его благообразнее. Знаете ли, милый мой, когда пришли за телом, головы не оказалось. Исчезла голова! А из остального опознали только руку и часть ноги.

Каляев. Я приводил в исполнение приговор.

Скуратов. Возможно, возможно. Вам не ставят в вину приговор. Что такое приговор? Слова, о которых можно спорить ночи напролет. Вам ставят в вину… Нет, это слово вам не понравится… Ну, скажем так, непрофессиональную работу, несколько беспорядочную, но последствия ее неоспоримы. Они были налицо. Спросите у великой княгини. Там была кровь, понимаете ли, много крови.

Каляев. Замолчите.

Скуратов. Хорошо. Я хочу только сказать, что если вы по-прежнему будете вести речи о приговоре, о партии, которая одна может вершить суд и казнь, о том, что великого князя убила не бомба, а идея, – тогда вы не нуждаетесь в милости. Но предположим, что мы вернемся к очевидности, предположим, что это вы бросили бомбу, которая оторвала голову великому князю, – и все меняется, не правда ли? В таком случае вы будете нуждаться в милости. Я хочу вам в этом помочь. Из чистого сочувствия, поверьте. (Улыбается.) Что вы хотите, меня-то идеи не занимают. Меня занимают личности.

Каляев (взрываясь). Моя личность выше вас и ваших хозяев. Вы можете убить меня, но не судить. Я знаю, к чему вы клоните. Вы ищете мое слабое место и дожидаетесь, чтобы я повел себя постыдно, плакал и каялся. Вы ничего не добьетесь. Что я за человек – вас не касается. Вас касается наша ненависть, моя и моих братьев. Вот ею и занимайтесь.

Скуратов. Ненависть? Еще одна идея. А вот что не идея, так это убийство. И его последствия, естественно. Я имею в виду раскаяние и возмездие. Тут мы в центре проблемы. Впрочем, я для того и стал полицейским – чтобы быть в центре проблем. Но вы не любите исповедей. (Пауза. Он медленно идет к Каляеву.) Я хотел сказать только то, что вы не должны притворяться, будто забыли про голову великого князя. Сознайся вы себе в этом – и идея была бы уже вам ни к чему. Вы бы стыдились того, что сделали, а не гордились этим. И с той минуты, как вы испытали стыд, вы захотели бы жить, чтобы смыть его. Самое важное – чтобы вы решили жить.

Каляев. И если бы я так решил?

Скуратов. Помилование вам и вашим товарищам.

Каляев. Вы их арестовали?

Скуратов. Нет. В том-то и дело. Но если вы решите жить, мы их арестуем.

Каляев. Я вас правильно понял?

Скуратов. Без сомнения. Но не возмущайтесь сразу. Подумайте. С точки зрения идеи вы не можете их выдать. А с точки зрения очевидности, напротив, вы окажете им услугу. Вы избавите их от новых тревог, да еще и спасете от виселицы. А сверх всего, вы обретете душевный покой. Это со многих точек зрения блестящая сделка.

Каляев молчит.

Скуратов. Ну что?

Каляев. Мои братья вам скоро ответят.

Скуратов. Опять убийство! Решительно, это призвание. Что ж, моя миссия окончена. Я очень сожалею. Но я убедился, что вы крепко держитесь за ваши идеи. Я не могу вас от них оторвать.

Каляев. Вы не можете оторвать меня от моих братьев.

Скуратов. До свиданья. (Он как будто направляется к выходу, но оборачивается.) В таком случае, почему вы пощадили великую княгиню и ее племянников?

Каляев. Откуда вы знаете?

Скуратов. Ваш осведомитель работал и на нас тоже. Отчасти, по крайней мере… Так почему вы их пощадили?

Каляев. Это вас не касается.

Скуратов (смеясь). Вы думаете? Я вам скажу, почему. Идея может убить великого князя, но убивать детей ей трудновато. Вот что вы обнаружили. И тогда встает вопрос: если идее не под силу убивать детей, стоит ли она того, чтобы из-за нее убивать великого князя?

Каляев хочет возразить.

Скуратов. О, не отвечайте мне, главное – не отвечайте мне! Вы ответите великой княгине.

Каляев. Великой княгине?

Скуратов. Да, она пожелала вас видеть. Я и пришел удостовериться, возможна ли такая беседа. Она возможна. Даже есть шанс, что она вас переубедит. Великая княгиня – христианка. Видите ли, душа – это ее ремесло.

Смеется.

Каляев. Я не хочу ее видеть.

Скуратов. К сожалению, она на этом настаивает. В конце концов, у вас перед ней есть долг вежливости. К тому же говорят, что после смерти мужа она немного не в себе. Мы не хотели ей противоречить. (С порога.) Если вы передумаете, не забудьте о моем предложении. Я приду снова. (Пауза. Он прислушивается.) Вот и она. После полиции – религия! Право, мы вас балуем. Но все связано между собой. Вообразите Бога без тюрем. Какое одиночество!

Уходит. Слышны голоса и команды.

Входит великая княгиня. Она стоит молча и неподвижно.

Дверь открыта.

Каляев. Зачем вы пришли?

Великая княгиня (откидывая вуаль). Смотри.

Каляев молчит.

Великая княгиня. Многое умирает вместе с человеком.

Каляев. Я это знаю.

Великая княгиня (просто, тихим, усталым голосом). Убийцы этого не знают. Иначе как они могли бы нести смерть?

Каляев. Я поглядел на вас. Теперь я хочу побыть один.

Великая княгиня. Нет. Мне тоже нужно поглядеть на тебя.

Каляев отходит назад.

Великая княгиня (садится, словно без сил). Я больше не могу оставаться одна. Раньше, когда я страдала, он мог это видеть. Тогда было хорошо страдать… Теперь… Нет, я больше не могу быть одна и молчать… Но с кем говорить? Другие не знают. Они притворяются, что скорбят. Они и вправду скорбят час-другой. А потом идут есть – и спать. Главное, спать… Я подумала, что ты должен быть похож на меня. Ты не спишь, я уверена. С кем же поговорить о преступлении, как не с убийцей?

Каляев. Какое преступление? Был только акт справедливости.

Великая княгиня. Тот же голос! У тебя тот же голос, что у него. Все мужчины говорят о справедливости одним и тем же тоном. Он говорил: «Это справедливо!», и все должны были умолкнуть. Он, может быть, ошибался, и ты ошибаешься…

Каляев. Он воплощал великую несправедливость, от которой много веков стонет русский народ. И за это он получал одни привилегии. Если я и ошибаюсь, моей наградой будут тюрьма и смерть.

Великая княгиня. Да, ты страдаешь. Не он – ты его убил.

Каляев. Бомба застала его врасплох. Это легкая смерть.

Великая княгиня. Легкая? (Тише.) Правда. Тебя увели сразу же. Ты, кажется, произносил какие-то речи в руках полицейских. Я понимаю. Наверно, это тебе помогало. А я была там через несколько секунд. Я видела. Я уложила на носилки все, что могла унести. Сколько крови! (Пауза.) На мне было белое платье…

Каляев. Замолчите.

Великая княгиня. Почему? Я говорю правду. Ты знаешь, что он делал за два часа до смерти? Спал. В кресле, положив ноги на стул… Как всегда. Он спал, а ты поджидал его в этот ужасный вечер… (Плачет.) Помоги мне теперь.

Напряженно сжавшись, он отходит в сторону.

Великая княгиня. Ты молод. Ты не можешь быть злым.

Каляев. У меня не было времени на молодость.

Великая княгиня. Почему ты так ожесточился? Ты никогда не жалел самого себя?

Каляев. Нет.

Великая княгиня. Напрасно. Это большое облегчение. А я теперь жалею только саму себя. (Пауза.) Мне больно. Надо было не щадить меня, а убить вместе с ним.

Каляев. Я пощадил не вас, а детей, которые были с вами.

Великая княгиня. Я знаю. Я их не очень любила. (Пауза.) Это племянники великого князя. Разве они не так же виновны, как их дядя?

Каляев. Нет.

Великая княгиня. А ты их знаешь? У моей племянницы злое сердце. Она не хочет сама раздавать милостыню бедным – боится к ним прикоснуться. Неужели она не грешница? Она грешница. А он любил мужиков. Пил с ними вместе. А ты его убил. Конечно, ты тоже грешник. Наша земля – пустыня.

Каляев. Это бесполезно. Вы пытаетесь сломить меня, довести до отчаяния. Вам это не удастся. Оставьте меня.

Великая княгиня. Неужели ты не хочешь помолиться со мной, покаяться… Мы больше не будем одиноки.

Каляев. Дайте мне приготовиться к смерти. Если я не умру – вот тогда я буду убийцей.

Великая княгиня (встает). Умереть? Ты хочешь умереть? (Подходит к Каляеву в большом волнении.) Ты должен жить и принять мысль, что ты убийца. Разве ты его не убил? Бог над тобой смилуется.

Каляев. Какой Бог, мой или ваш?

Великая княгиня. Бог Святой Церкви.

Каляев. Она тут не при чем.

Великая княгиня. Она служит Господу, который тоже познал темницу.

Каляев. Времена изменились. А Святая Церковь избрала свою часть в Господнем наследии.

Великая княгиня. Что значит – избрала?

Каляев. Себе она взяла благодать, а нам оставила дела милосердия.

Великая княгиня. Кому – нам?

Каляев (кричит). Всем тем, кого вы вешаете.

Молчание.

Великая княгиня (мягко). Я вам не враг.

Каляев (с безнадежностью). Вы нам враг, как и все, кто вашего племени и вашей стаи. Есть кое-что даже гнуснее, чем преступление, – толкать на преступление того, кто не был для него рожден. Взгляните на меня. Клянусь вам, я не был рожден для убийства.

Великая княгиня. Не говорите со мной как с врагом. Видите? (Она закрывает дверь.) Я отдаю себя в ваши руки. (Плачет.) Между нами кровь. Но вы могли бы соединиться со мной в Господе, там, где пребывает скорбь. Хотя бы помолитесь вместе со мной.

Каляев. Нет. (Подходит к ней.) Я испытываю к вам одно сострадание, вы тронули меня. А теперь попытайтесь вы меня понять, я ничего не буду скрывать от вас. Я больше не жду встречи с Богом. Но, умирая, я явлюсь вовремя на встречу с теми, кого люблю, с моими братьями. Они думают сейчас обо мне. Молиться значило бы предавать их.

Великая княгиня. Что вы хотите сказать?

Каляев (волнуясь). Только то, что я буду счастлив. Мне предстоит долгая борьба, и я ее выдержу. Но когда приговор будет вынесен и приготовления к казни закончены, – тогда, у подножия виселицы, я забуду о вас и вашем мерзостном мире и отдамся любви, переполняющей меня.

Великая княгиня. Нет любви вне Бога.

Каляев. Есть. Любовь к людям.

Великая княгиня. Люди гнусны. Что с ними делать? Только истреблять их – или прощать.

Каляев. Умирать с ними вместе.

Великая княгиня. Умирают в одиночку. Он умер один.

Каляев (с отчаянием). Умирать с ними вместе! Те, кто любят друг друга сегодня, должны умереть вместе, чтобы соединиться. Несправедливость разделяет людей, стыд, боль, зло, причиненное другим, преступление – все их разделяет. Жизнь – пытка, потому что жизнь разделяет…

Великая княгиня. Бог соединяет.

Каляев. Не на этой земле. А я назначаю свидания здесь.

Великая княгиня. Это встречи псов, вечно что-то вынюхивающих, носом в землю, – и никогда не находящих.

Каляев (повернувшись к окну). Скоро я это проверю. (Пауза.) Но разве нельзя вообразить и сейчас, что два существа, отказавшиеся от всякой радости, любят друг друга в скорби и могут назначить свидание только в скорби? (Смотрит на нее.) Разве нельзя вообразить, что эти два существа соединит одна и та же веревка?

Великая княгиня. Какая страшная любовь!

Каляев. Другой нам не позволяли вы и вам по– добные.

Великая княгиня. Я тоже любила того, кого вы убили.

Каляев. Я это понял. Поэтому я и прощаю вам все зло, которое вы и ваши присные мне причинили. (Пауза.) А теперь оставьте меня.

Долгое молчание.

Великая княгиня (вставая). Я вас оставлю. Но я пришла сюда для того, чтобы вернуть вас к Богу. Теперь я это знаю. Вы хотите судить себя и спасти себя сами. Вы этого не можете. Сможет Бог, если вы останетесь жить. Я буду просить, чтобы вас помиловали.

Каляев. Не делайте этого, заклинаю вас. Дайте мне умереть, иначе я вас смертельно возненавижу.

Великая княгиня (с порога). Я буду просить для вас милости у людей и у Бога.

Каляев. Нет, нет, я вам запрещаю.

Бежит к двери и сталкивается со Скуратовым. Каляев отшатывается и закрывает глаза. Молчание. Каляев смотрит в лицо Скуратову.

Каляев. Вы мне были нужны.

Скуратов. Счастлив услышать. Зачем?

Каляев. Чтобы не угасло мое презрение.

Скуратов. Жаль. Я пришел за ответом.

Каляев. Теперь вы его знаете.

Скуратов (другим тоном). Нет еще. Слушайте меня хорошенько. Я устроил встречу с великой княгиней для того, чтобы завтра поместить сообщение о ней в газетах. Отчет будет точным, за исключением одного пункта. Там будет сказано о вашем раскаянии. Ваши друзья подумают, что вы их предали.

Каляев (спокойно). Они не поверят.

Скуратов. Я остановлю публикацию, если вы готовы давать показания. У вас есть ночь на раздумье.

Каляев (громче). Они не поверят.

Скуратов (оборачиваясь). Почему? Они что, без греха?

Каляев. Вы не знаете их любви.

Скуратов. Не знаю. Но я знаю, что нельзя верить в братство всю ночь напролет без единой минуты сомнений. Я подожду этой минуты. (Закрывает дверь у себя за спиной.) Не торопитесь. Терпения у меня достаточно.

Они остаются лицом к лицу.

Занавес