Текст книги "Персия: эра войны и революции. 1900—1925"

Советская разведка и Персия

Причиной падения министра Теймурташа могла быть и публикация в начале 1930-х годов книги другого беглеца из Советского Союза – Григория Агабекова, занимавшего должности резидента ИНО ОГПУ в Иране, потом начальника сектора по Среднему и Ближнему Востоку ИНО ОГПУ и наконец ставшего с октября 1929 года резидентом советской нелегальной разведки в Константинополе вместо небезызвестного Блюмкина. Из Константинополя он и сбежал во Францию. «Одновременно с провозглашением лозунга “освобождение угнетенного Востока” сталинское правительство ведет империалистическую политику в Китае, Персии, Афганистане и на всем Ближнем Востоке, что я докажу фактами в своей готовящейся к печати книге», – гласило заявление Агабекова, напечатанное в одной из эмигрантских газет Парижа.

О том, какие это вызвало последствия, прямо говорят в своей книге «Диверсанты. Легенда Лубянки – Павел Судоплатов» И. Линдер, С. Чуркин и Н. Абин: «…В числе личных врагов Сталина числились и бывшие служащие советских учреждений за границей, такие как Г.З. Беседовский, оставшийся во Франции, или нелегальный резидент Иностранного отдела ОГПУ в Турции Г.С. Агабеков, бежавший в 1930 г. из Стамбула в Марсель. Агабеков не только предал свою партию и страну, но и в 1931 г. опубликовал в Нью-Йорке книгу под названием “ОГПУ: русский секретный террор”. В ней он подробно описал известные ему еще с периода Гражданской войны сведения о деятельности советской разведки в ряде стран Ближнего и Среднего Востока. Книга Г.С. Агабекова стала смертным приговором для многих друзей Советского Союза. Только в Персии (Иране) в июле – августе 1932 г. были арестованы более четырехсот человек, а четверо из них были казнены. Власти полностью разгромили коммунистическое и национально-освободительное движения в Иране…»

Георгий (Григорий) Сергеевич Агабеков (настоящая фамилия – Арутюнов) был одним из первых высокопоставленных сотрудников советской внешней разведки, сбежавших в сталинское время на Запад.

Он сражался на фронтах Первой мировой, закончил Ташкентскую школу прапорщиков. Служил в Красной армии, в ЧК. занимал должность начальника отделения по борьбе со шпионажем и контрабандой ГПУ, в апреле 1924 года был переведен в аппарат Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ. Работал на ГПУ в Афганистане под прикрытием должности помощника заведующего бюро печати полпредства СССР в Кабуле, а в конце 1926 года был направлен резидентом ИНО ОГПУ в Персию.

В апреле 1928 года Агабекова направили в Москву для работы в центральном аппарате ОГПУ – начальником сектора по Среднему и Ближнему Востоку ИНО. Через полтора года стал резидентом советской нелегальной разведки в Стамбуле (Константинополе), спустя несколько месяцев сбежал из Константинополя в Марсель, выпустил на Западе книгу, разоблачающую деятельность советской разведки.

Резиденты ОГПУ запрашивают от руководства бюджет, который утверждает начальство, и выделенная сумма может превышать запрошенную смету или наоборот – в зависимости от успешности работы резидента. Агабеков, будучи резидентом в Персии, в самом начале 1927 года мог рассчитывать на ежемесячную смету в две с половиной тысячи долларов, а уже через несколько месяцев эта смета была увеличена вдвое.

Резиденту ОГПУ в Персии приходилось организовывать работу по разложению армянской эмиграции, устанавливать отношения с персидскими чиновниками (и вождями племен) и добывать для Москвы секретную корреспонденцию иностранных миссий в Тегеране и наиболее важных персидских министерств (в первую очередь – министерства иностранных дел и военного министерства). Среди самых важных документов иностранных миссий значились доклады британских консулов, докладывавших раз в две недели (при необходимости – раз в неделю) своему руководству в Тегеран о настроениях, политической и экономической обстановке на своей территории. Советские разведчики и специалисты по внешней политике считали, что английские консульские работники составляют свои отчеты более объективно и тщательно, чем многие советские представители.

«Английские консулы в Исфагани, Ширазе и Кермане подробно писали о настроениях населения, возбужденного декретом о “шапках Пехлеви”. Из донесений консулов в Кермане и в Мешеде мы узнавали о подробностях борьбы между персидским правительством и вождем белуджей Дост-Магомет-ханом. Ширазский консул Чик подробно освещал экономическое положение своего района, в частности нефтяной рынок. Об английской нефти мы получали также сведения из донесений английского консула в Авхазе. О движении курдов подробно сообщали донесения английских консулов в Тавризе и Керманшахе. Таким образом, помимо донесений от собственных агентов, которых мы имели приблизительно в тех же районах, мы получали все сведения, которыми располагало английское посольство в Тегеране, и ими контролировали работу агентов ГПУ».

«Сердце Коминтерна – это малоизвестный и никогда на афишируемый Отдел международных связей, который сокращенно называют ОМС. До начала репрессий ОМС возглавлял Пятницкий – ветеран большевистского движения, прошедший во время царского режима практическую школу распространения нелегальной революционной пропаганды. В начале столетия именно Пятницкий отвечал за доставку ленинской газеты “Искра” из Швейцарии в Россию. Не удивительно, что когда был создан Коминтерн, выбор Ленина пал на Пятницкого, который стал главой самого важного отдела – Отдела международных связей. Являясь начальником ОМС, он стал в действительности министром финансов и начальником отдела кадров Коминтерна.

По всему миру он создал широкую сесть постоянных агентов, подчиняющихся лично ему, которые и помогали осуществлению связей между Москвой и номинально независимыми коммунистическими партиями Европы, Азии, Латинской Америки и Соединенных Штатов. Будучи местными агентами Коминтерна, эти представители ОМС держали коммунистических лидеров страны, в которой они находились, в ежовых рукавицах. Никакой высокий пост или самое полное досье не дают доступа к сведениям о настоящих именах представителей ОМС. Большинство лидеров коммунистических партий тоже не знают их. Они не знают, кто их представитель, кто докладывает обо всем Москве. А те, в свою очередь, не принимают непосредственного участия в партийных дискуссиях… Однако в невероятно сложной подрывной работе и в координировании действий коммунистических партий ОМС все еще остается главным инструментом.

Наиболее деликатной работой, которую доверяют агентам-резидентам из ОМС, является распределение денег для финансирования коммунистических партий, их дорогостоящая пропаганда и их фальшивые фронты – такие, как, например, Лига за мир и демократию, Международная организация защиты труда, Помощь международным трудящимся, Друзья Советского Союза и множество якобы непартийных организаций, которые становились важными зацепками, когда Москва создавала народный фронт».

Вальтер Кривицкий. На службе в сталинской разведке.

Тайны русских спецслужб от бывшего шефа

советской разведки в Западной Европе

Интерес также представляли послания, отправляемые бельгийским посланником в Персии, дружившим с французским посланником и получавшим от него различную информацию. Также сотрудники ОГПУ проявляли интерес (и удовлетворяли его) к докладам других дипломатических миссий, в том числе французской, голландской, чехословацкой, японской, американской, польской, германской. Именно работники германской миссии относились к дипломатической почте наиболее предусмотрительно, вкладывая уже запечатанные пакеты в металлическую трубку со специальным замком. Трубка завертывалась в бумагу, и упаковка запечатывалась. Но и эти предосторожности не спасали от действий советских разведчиков и их агентов…

«Так же аккуратно поступала в наши руки почта персидского правительства. В первую очередь нас интересовала, конечно, почта Министерства иностранных дел. Нужно сказать, впрочем, в ней мы редко находили что-нибудь ценное. Персидское правительство ограничивалось отправкой своим посланникам очередных циркуляров и всевозможных финансовых отчетов. Лишь последнее время начали посылаться информационные бюллетени, но и они особого интереса не представляли, так как все, что в них сообщалось, мы узнавали раньше. Интересной для нас была только переписка персидского Министерства иностранных дел с персидским представителем в Ираке. Дело в том, что до 1927 года дипломатических сношений между Персией и Ираком не существовало, и только после упорных настояний со стороны Ирака, персидское правительство послало в Багдад уполномоченного для ведения переговоров. О ходе переговоров ГПУ узнавало из шифрованных телеграмм, доставлявшихся нам агентом № 33, шифровальщиком при Совете министров. Доклады персидского представителя полны были ценными сведениями о шиитах и суннитах в Ираке, о курдах, об айсорах и т. д.

Почта военного министерства представляла чисто военный характер. ГПУ аккуратно фотографировало ежемесячные сводки о состоянии армии, о снаряжении, о комплектовании и пр., и пр.

Более полной информации о персидских делах нельзя было желать. Стоило это сравнительно дешево (мы платили по 1 и по 2 доллара за каждый перехваченный и доставленный резиденту ГПУ пакет), а устроено было в высшей степени просто.

«Резидент ОГПУ, помимо своего аппарата, пользуется аппаратом уполномоченного Коминтерна и вербует информаторов для своих шпионских целей среди [членов] местной коммунистической партии. Часто также завербованные коммунисты даже не подозревают о том, что, состоя членами коммунистической партии у себя дома, они в то же время становятся предателями своей родины, выдавая возможным врагам тайны государственной обороны своего отечества».

Е.В. Думбадзе

Дипломатическими курьерами иностранные миссии в Персии почти не пользуются. Отправкой и доставкой дипломатической корреспонденции ведает персидская государственная почта. Каждый вечер видный почтовый чиновник министерства доставлял нам сданные ему для отправки или прибывшие в Персию пакеты. Мы вскрывали их, фотографировали документы, запечатывали и утром возвращали на почту. Пакеты следовали дальше по назначению, ни в ком не вызывая подозрения. Помню, как-то германский посланник Шуленбург, встретив полпреда Давтьяна на рауте, жаловался ему на дороговизну персидской почты. Давтьян отнесся к его жалобам с вполне понятным сочувствием: всего несколько часов назад он читал доставленную мною копию доклада Шуленбурга на Вильгельмштрассе.

Чиновник министерства, любезно доставлявший нам чужую почту, иногда за одну ночь зарабатывал до 50 долларов. Агент № 10 за организацию этой работы, помимо жалования, получил единовременно две тысячи долларов.

Вследствие увеличения работы мне прислали из Москвы в помощь Макарьяна, сотрудника ГПУ. В Тегеране он занял официальную должность делопроизводителя полпредства. Вместе с собой он привез специальную машинистку из ГПУ».

В середине 1920-х годов сеть агентов ГПУ в Персии в пограничной с Советским Союзом полосе насчитывала более пятидесяти человек, по уверениям Агабекова, была организована так хорошо, что «не было распоряжения или действия персидского правительства, не было документа в дипломатической переписке, которые не были бы нам известны. Помимо информации, советская разведка могла в нужном направлении оказывать воздействие на персидскую администрацию в Мешеде, вплоть до губернатора. Нашли мы управу даже на губернатора».

Советские агенты отчасти «контролировали» Баджиранскую таможню и деятельность контрабандистов; собирали данные о настроениях курдских племен и ситуации на нефтепромыслах; наблюдали за деятельностью секретных английских агентов и выявляли замыслы вождей туркменских племен.

Порой в советских заграничных учреждениях случались скандалы и казусы, связанные в основном с непрофессионализмом или личными амбициями (и, безусловно, жадностью!) некоторых руководителей и исполнителей.

После того как в 1927 году в Китае местная полиция произвела обыски в советских консульствах, из Москвы была отправлена секретная телеграмма в полпредства, торгпредства, отделы Разведупра и ГПУ с предписанием просмотреть все архивы этих учреждений и уничтожить документы, которые могли бы компрометировать работу советской власти заграницей. В Тегеране в полпредстве и торгпредстве начали разбирать бумаги (начальство в Москве отказалось, чтобы лишние документы отправили в СССР), а потом ненужные и опасные для хранения жгли семь дней во дворе посольства, и городские власти персидской столицы хотели прислать пожарных для тушения крупного пожара.

«Жгли бумаги торгпредство и другие советские хозяйственные учреждения. Интересный способ разбора и уничтожения секретных бумаг изобрел бывший председатель Нефтесиндиката в Тегеране Ланцов. Это был отменный пьяница, напивавшийся до безобразия. Старый член партии и рабочий, кроме всего прочего, был нечист на руку и, как потом оказалось, ухитрялся получать два жалованья в месяц, не говоря о других художествах. В это время в Тегеране же находился член правления Нефтесиндиката из Баку, он же член ВЦИКа. Оба молодца решили совместно разбирать бумаги Нефтесиндиката и уничтожить все, могущее компрометировать советское правительство. Прежде чем приступить к делу, они решили подкрепиться коньяком. Часа через два после начала разборки архивов сотрудники Нефтесиндиката, привлеченные возней и собачьим лаем в кабинете директора, вбежали туда и остановились на пороге как вкопанные, пораженные невероятным зрелищем: на полу лежали разбросанные дела и пустые бутылки. Ланцов с Ларионовым ползали по полу на четвереньках, вырывали зубами бумаги из дел и лаяли друг на друга. Сперва все были удивлены, а потом недоразумение разъяснилось просто. Начальство, напившись, играло в собачек…»

Агабеков подробно описывает обсуждение двух попыток организации ликвидаций беглецов из СССР сотрудниками и агентами ОГПУ на персидской территории. Самая известная из них была связана с Борисом Бажановым, называемым секретарем Сталина. По словам самого Бажанова, 9 августа 1923 года он был назначен помощником Генерального секретаря ЦК ВКП (Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии) Сталина и секретарем Политбюро ЦК ВКП. Бажанов, который был откомандирован в Асхабад в Туркестане за сочувствие оппозиции, и занимавший должность управляющего делами Центрального комитета партии Туркменистана бежал (вместе с коммунистом Максимовым) из Советской России 1 января 1928 года через персидскую границу.

Агабекову в первых числах января 1928 года было приказано обнаружить его местопребывание и немедленно сообщить в Москву. Когда резидент ГПУ в Мешеде Лагорский доложил, что беглецы появились на его территории и Агабеков сообщил об этом руководству, то «ответ из Москвы пришел приказ: “ликвидировать” Бажанова, служившего в секретариате Сталина и знавшего секретные сведения о деятельности политбюро. Так как резидент ГПУ в Мешеде бездействует, то мне предлагалось немедленно выехать в Мешед и лично, в кратчайший срок, организовать убийство Бажанова, пока он не успел никому разгласить служебных тайн. С такой же просьбой обратился ко мне полномочный представитель ГПУ в Туркестане Бельский, которого особенно волновало то, что побег Бажанова был совершен с подведомственной ему территории.

Получив обе телеграммы, я посоветовался с полпредом Давтьяном. Мы решили, что ликвидация должна быть произведена немедленно. Вылетев на аэроплане из Тегерана, я к вечеру был в Мешеде.

В ту же ночь я передал приказ из Москвы Лагорскому и генеральному консулу СССР Дубсону. В беседе с ними выяснилось следующее: в ночь на 1 января 1928 года Бажанов и Максимов отправились якобы на охоту, вышли из Асхабада и, незаметно перейдя персидскую границу, оказались в пограничном городке Лютфабаде. Председатель Туркменского ГПУ Каруцкий, узнав об этом, немедленно отдал приказ во что бы то ни стало перехватить беглецов на персидской территории и доставить их живыми в Асхабад. Для этой цели через границу была пропущена, под видом контрабандистов, группа туркмен с обещанием крупного вознаграждения в случае быстрого и удачного выполнения приказа. Но туркмены опоздали. Беглецы успели выехать из Людфабада. Тогда резидент ГПУ Пашаев, занимавший внешне скромную должность агента в бюро персидских перевозок в Бажгиране, получил приказ перехватить беглецов в дороге и ликвидировать их собственными средствами. Пашаев выехал в Кучан, куда должны были прибыть беглецы. Он приехал вовремя, но узнал, что Бажанов и Максимов выезжают из Кучана в Мешед. Благодаря своему званию агента по перевозкам и личным знакомствам Пашаев устроился в одном автомобиле с беглецами и выехал в Мешед, надеясь по дороге выполнить приказ. Ему это не удалось, так как при Бажанове и Максимове неотлучно находились персидские конвоиры.

Приехав в Мешед, Бажанов и Максимов остановились в гостинице. Пашаев отправился в советское консульство и доложил обо всем Лагорскому. Оба решили действовать совместно. В тот же вечер один из агентов ГПУ, некто Колтухчев, заведующий советским клубом в Мешеде, вооруженный револьвером “наган”, прокрался на балкон гостиницы, где остановились беглецы, и намеревался выстрелом через окно прикончить их. Однако и тут нас постигла неудача. Охранявшие Бажанова и Максимова агенты персидской полиции схватили Колтухчева, арестовали и, обнаружив у него наган, препроводили в тюрьму. В тюрьме он признался, что убийство ему было поручено ГПУ. Встревоженные персы, опасаясь вторичного покушения, перевели беглецов из гостиницы в полицейское управление, где охрана была надежнее. Тем временем из Асхабада были специально присланы шесть человек с поручением во что бы то ни стало прикончить беглецов.

В таком положении я застал дело по приезде в Мешед.

На следующий день я, как атташе посольства, сделал с консулом визит губернатору, с которым мы были знакомы еще в Керманшахе. Свой приезд я объяснил недоразумениями в деле вывоза персидских товаров в СССР и необходимостью расследовать этот вопрос. Однако губернатор, как, впрочем, и вся персидская администрация, прекрасно знали о занимаемом мною положении и немедленно приняли соответствующие меры. Когда я, выехав из губернаторского дома, намеренно проехал мимо полицейского управления, то нашел его густо окруженным полицейскими чинами. Видя настороженность персидских властей, я решил дать им немного успокоиться. Консулу и местному резиденту ГПУ я предложил пока ничего не предпринимать, а присланных из Асхабада людей отослать обратно в СССР.

Прошло несколько дней. За это время мы старались выяснить, что собираются персы делать с беглецами, и связались с нашим агентом, арестованным персами и помещенным в полицейском участке, где сидели Бажанов и Максимов. Затем был выработан следующий план: решили переслать через надежную связь порцию цианистого калия нашему арестованному агенту, который затем должен был найти возможность в тюрьме угостить им Бажанова и Максимова. Однако в тот же день из Москвы пришла телеграмма, отменявшая приказ о “ликвидации” и предлагавшая мне произвести ревизию мешедской резидентуры ГПУ. Выяснилось, что Бажанов по своей работе в Москве никаких особенных тайн не знал, и, стало быть, его разоблачения не могли представлять опасности…

Вернувшись из Асхабада в Мешед, я узнал, что Бажанов и Максимов отправлены персидскими властями в сторону Дуздаба, на индийскую границу. С первым аэропланом я вернулся в Тегеран.

Дело Бажанова, однако, этим не кончилось. Ташкентское ГПУ телеграфно просило полпреда Давтьяна оказать содействие в убийстве Бажанова. Советский консул в Сейстане Платт тем временем сообщил, что Бажанов и Максимов поселились в Дуздабе и что, если нужно принять меры к их “ликвидации”, то он имеет в своем распоряжении все нужные средства.

Бельский, полпред ГПУ в Ташкенте, послал Платту 5 тысяч долларов на расходы, необходимые для убийства Бажанова. Советский консул в Сейстане немедленно выехал в Дуздаб для личного руководства убийством. Однако ничего ему не удалось, так как его приезд в Дуздаб и появление в консульском автомобиле близ дома, где проживали беглецы, заставили персидское правительство скорее отправить беглецов в Индию. Они оба теперь благополучно проживают в Париже…»

Одной из распространенных особенностей советских дипломатических и торговых работников на персидской территории во второй половине 1920-х была страсть к обогащению, в товарной и долларовой форме.

«В конце апреля 1927 года я занял в Тегеране официальную должность атташе полпредства и, поселившись в здании полпредства, принял дела у прежнего резидента ГПУ, Казаса.

Ежемесячное жалование в 300 долларов на всем готовом его не удовлетворяло. Пользуясь своим влиянием, он устроил на службу в советских учреждениях Персии свою жену и сестру на такое же жалование. С теплым местом ему, конечно, не хотелось расставаться, и мой приезд его мало обрадовал. Этот “идеальный коммунист”, ответственный представитель авторитетнейшего учреждения советской республики, ГПУ, жестоко карающего за всякое нарушение законов и партийной этики, вывез с собой из Тегерана 28 пудов багажа: чемоданы его были набиты всевозможными дорогими тканями, которых, если он не перепродал их из-под полы в Москве, должно хватить ему на десятки лет. Вез он этот громоздкий и дорогой багаж в то время, когда рядовым сотрудникам полпредства разрешалось ввозить с собою в СССР только два костюма и полдюжины белья. Вооруженный дипломатическим паспортом и полномочиями ГПУ, Казас, однако, без всякого осмотра провез свои 28 пудов через советскую таможню и благополучно доехал до Москвы».

Другой негативной страстью среди ответственных сотрудников советских организаций в Персии была, судя по запискам Агабекова, неутомимая страсть к конфликтам и выживанию на родину конкурентов и нежелательных сотрудников своих же органов.

Действия многих сотрудников ОГПУ, при получении важных инструкций из Москвы, отличали бесцеремонность и готовность нарушать персидские законы на территории Персии. В первую очередь при этом рассчитывали на подкуп местных должностных лиц, вплоть до городского начальника полиции и даже губернатора, или ответственного чиновника, приближенного к нему.

Но в некоторых случаях рассматривалось и участие в операции ОГПУ и советских пограничных частей. Персия советские бдительные органы в первую очередь интересовала как территория, граничащая с Афганистаном и Индией, и учитывалась возможность с персидской территории проникать в эти две страны и ввозить нелегальные грузы, в том числе – оружие и снаряжение для не лояльных к центральной власти (в Индии – к английской администрации) племен и групп.

И все-таки среди разведчиков перебежчики появлялись регулярно. Иногда причиной были материальные соображения. Впрочем, мотивом разведчиков-беглецов мог быть вполне объяснимый страх за собственную жизнь. Представление о всесилии органов было для советских людей привычным, но периодические жестокие чистки были для самих сотрудников постоянным источником неуверенности и опасности.

Убийство С.М. Кирова 1 декабря 1934 года было использовано Сталиным для начала нового витка более широкомасштабных репрессий против тех, кого он не считал «своими», и тех «своих», от которых решил «избавиться». Троцкий, а позднее и другие опальные и арестованные члены советской элиты (Зиновьев, Бухарин) вовсе не сотрудничали с разведками капиталистических держав, не планировали и не устраивали проведение терактов, актов саботажа и диверсий, в которых их официально обвиняли на открытых судебных процессах. Но несмотря на кажущуюся «открытость» большинство подсудимых соглашались с выдвинутыми против них обвинениями. Де-факто у карательной системы в заложниках могли оказаться родственники арестованных.

Большой террор характеризовался не только количеством жертв, но и тем, что в этот период Сталин менял правила игры – и уже не имел охранного значения большой послужной список со множеством заслуг (в том числе – помощь к приходу самого вождя к власти), личной верностью единственному непогрешимому правителю и защищенностью своей нужностью и высокой должностью. Оказалось (или в то время казалось, что так), что нет незаменимых и неприкасаемых… В том числе и среди тех, кто работал в разведке за границей, на Западе и Востоке.

Родившийся в 1891 г. в Киеве Яков Григорьевич Минскер стал в 1911 г. членом партии эсеров, через несколько месяцев был арестован и отправлен в ссылку. После Октябрьской революции участвовал в подавлении юнкерского мятежа, принимал участие в борьбе с Колчаком.

В октябре 1920 г. был назначен уполномоченным (резидентом) Разведупра Штаба РККА в Северной Маньчжурии. В феврале 1922 г. стал сотрудником ИНО ГПУ.

Минскер в 1922–1925 гг. находился на разведывательной работе в Персии под прикрытием должности советского консула, управляющим конторы Наркомвнешторга в городах Персии (работал в Казвине, Барфруше, Мазандеране, Астрабаде, Хорасане, Бендер-Бушире).

В конце 1925 г. получил назначение резидентом ИНО ОГПУ в Шанхае, а спустя несколько месяцев назначен на должность резидента ИНО ОГПУ в Турции.

После возвращения в 1929 году в Москву работал в центральном аппарате внешней разведки, занимая должность начальника отделения Дальнего Востока ИНО ОГПУ. Яков Григорьевич Минскер умер 24 сентября 1934 года.

Родившийся в 1909 г. Юлиан Яковлевич Датиев (Очаковский) в 1919 г. вступил в партию большевиков, командовал в Гражданскую войну бронепоездом, работал в органах государственной безопасности – сотрудником или руководителя советских резидентур за границей: два раза – в Афганистане, в Харбине, в Норвегии и Иране.

Несмотря на успешное участие в ряде зарубежных операций, был в 1939 г. арестован и, приговоренный к высшей мере наказания, казнен. Был реабилитирован в 1958 году.

Родившийся в 1895 г. в польском городе Кельцы в семье адвоката Мечислав Антонович Логановский с 1914 г. занимался революционной деятельностью, в 1917 году – участник Октябрьской революции в Москве. После окончания Первых московских артиллерийских курсов красных командиров нес службу в Западной стрелковой дивизии, сформированной из поляков. В мае 1920 г. был назначен начальником и комиссаром военной разведки 15-й армии на Западном фронте, через три месяца – комендантом и военкомом Белостокского округа.

В начале 1921 года был направлен на работу в ИНО ВЧК, был резидентом советской разведки в Варшаве, а в 1923–1925 гг. являлся резидентом в Австрии, затем был переведен на работу в НКИД.

С сентября 1927 г. занимал должность советника советского полпредства в Персии. В 1934–1937 гг. был заместителем наркома внешней торговли.

Логановский был арестован 16 мая 1937 г. и 29 июля 1938 года по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. М.А. Логановский был реабилитирован в декабре 1956 года.

Родившийся в 1883 году в семье профессора медицины Евгений Алексеевич Фортунатов закончил медицинский факультет и работал врачом. Владел несколькими восточными языками, до Октября 1917 г. занимался нелегальной революционной деятельностью.

В 1920 г. стал сотрудником внешней разведки, был до 1926 г. помощником резидента в Шанхае, а затем назначен резидентом в Пекине (официально являясь врачом советской миссии). Работал в Париже.

Позже Фортунатов был руководителем «легальной» резидентуры в Тегеране.

В 1937 г. назначен заведующим музеем УНКВД города Ленинграда (Ленинградский музей ВЧК). В 1937 г. был арестован и в 1938 г. приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.