Текст книги "Линка"

Там, за этим кожаным мешком, за его массивной спиной нас ждёт великая идея. Свобода, клокочет внутри меня Черныш. Жизнь! Рывок, усилие, ну! Великая идея – свободная от оков черноты и клякс, но крепко стягиваемая стальными, ржавыми цепями ярко светит, словно призывая – спасти её.

Крок ухмыльнулся. Черная жемчужина пошла трещинами, рассыпаясь в мелкое крошево, оседая у нас под ногами – и затягивая обоих в болото единства. Черныщ испуганно взвизгнул, как драная кошка, когда в наших с ним ушах прозвучал насмешливый голос старика, обещая не только объединение, но и много чего другого.

Они – одна сущность, дошло до меня. Аномалии, оба созданы из чужого страха, оба им питаются. Крок всего лишь поглотит собственного собрата – и меня заодно. Я испугалась – идеальный план Черныша рушился прямо на глазах. Не свобода там, будто бы язвил Крок, смерть. Все косточки обглодаю, черепушку под пяткой раздавлю. Интересно, а мой страх может сделать его сильнее?

Черныш боялся не меньше меня самой, но по-прежнему сопротивлялся. Моя вторая кожа управляла моим телом целиком и полностью. Единство стягивало. Я разжала пальцы, попыталась оттолкнуть от себя Крока, чтобы потом… чтобы потом постыдно бежать. Не вышло. Единство окружило нас плотным коконом, стягиваясь над головой. Я с отчаянием и тусклой надеждой вырваться из капкана смотрела на последний луч света над своей головы, прежде, чем пришла тьма.

Ловушка захлопнулась.

Меня бросило в холод, на миг показалось, что на мне совсем нет одежды, а я стою на сорокоградусном морозе. Лечь, расслабиться, уснуть. Представить себя цветочком и укутаться в теплое покрывало из снега.

Не спать, визжит Черныш. Уверенный голос сменился жалким писком. Где то там, за гранью моего понимания один страх, вскормленный детскими кошмарами, сытый, злой и огромный бился с Чернышем – самоуверенным, но слабым собратом. Не равная, на мой взгляд, битва.

Я попыталась открыть глаза и ничего не получилось. Вокруг всё та же мгла и темнота, что и до этого. Холодно. Я захотела упасть на одно колено, прежде чем осознала, что у меня нет коленей – моих коленей. Вообще ничьих коленей не существует, мы единое целое, месиво сущностей. Сможет ли Крок проглотить меня? Ведь Элфи тогда уже пыталась и ничего не вышло. Но Элфи-то, живое воплощение идеи о свободе, была порождением местной Искры, а Крок – Крок родился от той же искры, но из страха. Он такая же аномалия, как и Черныш, как и Юма?

Я чувствовала себя листом бумаги, по которому нещадно елозит лезвие ножа для резки бумаги. Чирк, мелькнула перед глазами голубизна искры, пропадая в единстве, и частицы меня уже нет. Чирк – я не чувствую трех пальцев на правой руке и одного на левой. Рот раскрывается в беззвучном крике – уже не отчаяния, мольбы.

Крок, не надо, Крок, пожалуйста. Не убивай нас, не убивай меня. Мне хочется, чтобы зеленый великан меня услышал, смилостивился, а над моей головой распахнулась неприветливая тюрьма. Пусть выплюнет меня… нас? Черныш тоже не хотел умирать, он не желал отпускать меня от себя, словно я – его единственная надежда на спасение.

– Линка! Помоги! – тяжелое дыхание и прорвавшийся сквозь толщу мрачной тишины клич. Черныш тужился под давлением Крока, с каждой секундой слабея. Так, ладно, надо подумать, что делать. Что я тогда делала, когда билась с Юмой? Представила себя ножницами? Что, если и сейчас точно так же – отрезать те путы, что стягивают нас? Некстати всплыл образ Аюсты…

Я – ножницы. Острые, большие, хорошо заточенные. Мне показалось, что я даже вижу. Воображение рисовало большущие ножницы с пластиковыми ручками. Фантазия, совершенно излишняя, пыталась налепить на рукояти цветочный рисунок, но я отмела эту самовольность. Незачем.

Нити были зелеными, плотными толстыми. Лезвия коснулись веревки, чтобы в тот же миг отдернуться – кажется, нити были стальные, а я разве что обломала себе зубы. По мне ударило болью – не дикой, но молниеносной и до жути неприятной. Зеленые, когтистые и чешуйчатые пальцы явились из черноты. Пальцы проделись сквозь положенные под них отверстия – я попыталась вырваться. Понимая, что оказалась в чужой хватке.

– Я верил тебе. Я доверял тебе больше, чем кому бы то ни было. Я думал, что ты хочешь помочь нам, хочешь спасти – Шурша, Лексу, наш маленький уютный мир. А вот ты, значит, как…

Рукояти ножниц хрустнули, стискиваемые ужасными тисками рук Крока. Я закричала, а меня саму отбросило назад – я почуяла, что валяясь на полу. Черныш… ты меня слышишь? Я позвала его. Мне казалось, что я кричу, но сиплый голос, который я слышала вряд ли похож был на крик.

– Помоги… Линка… Линка! – он уже рычал – от натуги, тяжести и невозможной нагрузки. Черныш сопротивлялся старику из последних сил, становясь с каждым мгновением всё меньше и меньше. Он растворялся в могуществе кошмаров Крока, и я ничего не могла с этим поделать.

Попробовать представить себя ножницами ещё раз? Нет, глупо – Крок проделает со мной то же самое – в прошлый раз ему не потребовалось для этого особых усилий. Надо как-то иначе. Не форма, а… состояние.

Состояние. Почему я мыслю себя отдельно от Черныша? Крок неспроста разделил нас, неспроста вышвырнул меня на задворки битвы, обрек в кокон темноты и бессилия. С двумя он не справится, а с каждым поодиночке? Разделается с Страхом и примется за меня. Я сейчас в единоличном состоянии, но если я сольюсь с Чернышем – может, что-нибудь изменится? Знать бы ещё только, как слиться…

Воображение изощрялось. Я чувствовала, как Искра Лексы, которую я щедро потребляла последние недели, бурлила во мне тысячей всевозможных образов. Нет, образы – это та же форма, нужно иначе. Представить, что я – страх, кошмар во плоти, да что там – бесплотный страх, что туманом стелется, нагоняя жути на людей. Мне стоит только явить себя, только образоваться в комнате, шепнуть пару подозрений в чужие уши, навеять образы – другим. И тогда…

Крок разрывал наше тело на части. Там, в зале с резными колоннами он оббивал моим с Чернышем телом полы, словно орудовал дубиной. Он отрывал руки, стараясь отшвырнуть их как можно дальше, но те неустанно, растекаясь каплями, возвращались в наше тело – с каждым разом всё менее усердно.

Я – сам страх. Наше тело сопротивлялось. Оно пыталось отвечать Кроку той же монетой, но было в десятки раз слабее. Черные отростки хлестали старика по морде, пытались вцепиться в могучий хвост, стянуть кровожадную пасть. Великану было хоть бы что. Даже ослабленный он был сильнее.

Захотелось облизнуть губы. Крок, не замечавший меня до сего момента сверкнул желтым глазом, глядя прямо на меня, оскалился. Наше с Чернышем тело впечаталось в стену, а я поняла, что меня видят. Губы – это образ, поняла я. У страха не может быть губ, рук, носа, ничего не может быть. Желания, мысли, чувства – могут. Они существуют вне образов, их можно лишь раскрасить в подобающие цвета.

Крок кинулся на меня, стремясь уловить. Я облачком, тысячью сознаний расплылась, ушла у него из лап, растворилась у него за спиной. Мне казалось, что я вижу Крока со всех сторон сразу, что у меня объемное зрение. Вижу, как он припал на одно колено, как вздымается желтая грудь, как перекатываются мышцы под кожей – на спине, руках и ногах. И досаду в глазах я тоже видела. А мне хотелось, чтобы он меня боялся!

Засмеялась, заклубилась вокруг старика неосязаемой дымкой. Старик втягивал большущими ноздрями воздух. Наше с Чернышем тело – ослабленное, но все ещё живое стекало по стене черной бесформенной кляксой. Ещё мгновение – и оно придёт в норму. Интересно, если я сейчас – тут, то где Черныш? Он единственный и полноправный владелец моего тела? Мне стало неприятно от мысли об этом, а Крок сразу же ухмыльнулся. Стоило мне подать хоть признак, хоть намек на собственный образ, сожаление о своем теле, как безудержная фантазия и жизненная искра торопились восстановить баланс. Мы можем, когда-то говорила мне Трюка, не иметь здесь тел. Но искра не любит бесформенности. В конце концов, можно целиком раствориться в сознании человека и стать его частью, но при этом – погибнуть.

Погибать я не хотела.

– Маленькая, гадостная, паршивая девчонка, – Крок не говорил, плевался словами. Я попыталась взглянуть на него с точки зрений эмоций. Я же ведь сама – Страх, должна уметь чувствовать эмоции своих собратьев. Трюка наверняка могла.

Он не испытывал по отношению ко мне абсолютное ничего. Серая стена безразличия не давала мне прочесть о дальнейших действиях старика. Умело закрываясь от моего любопытства, он продолжал.

– Ты же всего лишь рисунок – мелом на асфальте. Девочка, цветочек, домик. Детская кукла, которой положено пить чай среди товарок, заплетать косички и…

Могучее тело набросилось на меня в тот самый миг, как я, оскорбленная его словами, хотела доказать старику, что я вовсе не кукла. Крок знал, прекрасно знал, что после этих слов не я – моя искра взбунтуется, что образы сами всплывут в моей голове и…

Могучий прыжок прервался красивым до кинематографичности падением. Черная кошка – гигантская и злая, собственным телом столкнула Крока в сторону, заставила удариться о близстоящую колонну. Та не выдержала удара и рухнула. Интересно, а если переломать здесь все опоры – потолок рухнет или нет?

Черная кошка, Страх во плоти, Черныш, объединенный с моим телом. Где то там, за грудой черной лоснящейся шкуры, когтей и клыков прячется миловидная девушка. Или уже нет? Что, если Черныш поглотил меня, а от меня осталось лишь бесформенное сознание, которое вскоре растворится?

Черныш, воспрявший силой и духом, получивший так необходимый ему отвлекающий маневр не дал подняться старику на ноги, тут же пригвоздил его обратно к полу. Тяжелые лапы давили на грудь Кроку, когти и клыки норовили вцепиться в лицо. Тщетно – великан отшвырнул от себя Черныша, как нашкодившую кошку.

– Линка, ко мне, ну! – я услышала утробное рычание Черныша, и стрелой рухнула, уткнувшись в черную шерсть. Темнота ударила мне по глазам, захотелось вскрикнуть.

Неприятные ощущения того, что сама я собираюсь из воздуха, что из прежней свободы меня заковывают в тесные рамки обычного и ничем не примечательного тела заставили меня взвыть. Словно как в тот раз, когда из своего сна я возвращалась в кукольную оболочку. Вой оглушительным ревом пронесся по зале. Устрашающим, мощным, грозным.

На миг мне показалось, что мы растем, становимся больше. Пантера ширилась, обрастала мышцами, моё тело внутри неё существовало в первозданном нетронутом виде. Черныш не тронул его, даже не предпринял попытки поглотить хотя бы частицу.

Крок помотал головой из стороны в сторону, словно стремясь прогнать наваждение, сделал шаг назад, поерзал когтистой рукой у себя на груди в поисках нити бус. Оная трофеем блестела на правой лапе Черныша, правда, в ней не хватало уже двух или трех жемчужин. Я не знаю, как ему удалось её снять, и как удалось так ловко окрутить ей собственную лапу, но это придало нам сил. Гораздо больше, чем требовалось для того, чтобы одолеть Крока. Уже не паршивая кошка и даже не пантера – нечто ужасающее, воющий кошмар, несоразмерный, огромный, всемогущий – вот чем стали мы. И мы бросили всё своё могущество на старика.

Пантера обратилась черной кляксой в полете, растянулась длинным многоруким червем, обвиваясь вокруг несчастного Крока. Не он теперь здесь главный – мы. Я чувствовала, как недавний великан, а теперь маленькая букашка извивается, в надежде вырваться из моей хватки. Мне доставляло удовольствие его унижение – подумать только, великий Крок не может высвободиться из моих объятий! Я обратила верхушку червя в некое подобие своего прошлого тела. Набухла массивная грудь, не меньше чем у Мари – я так хочу! Теперь внутри меня сила менять свою форму так, как захочется!

– Бедный, маленький крокодильчик попал в силки плохой девочки, – я намеренно сюсюкала, поднесла палец к самой его пасти, в надежде, что он оскалится, лязгнет челюстью в попытке откусить. Крок с достоинством каменной плиты проглотил издевку. Ему явно не нравилось то положение, в котором он оказался, но и лица он терять не собирался.

Мой хвост стал больше и толще, я приподняла тщедушнее тело недавнего великана над землей, продолжая обвивать его кольцами.

– Такой сильный, такой большой, а в руках у мерзкой, мелкой девчонки, куклы, которой следует посещать разве что чаепития в окружении своих товарок. Ты ничтожество, Крок. Ты – кожаный мешок, набитый чужими страхами. Предатель, который…

Я попыталась вспомнить, чтобы уличить его в чем-то самом обидном. В том, что он сделал плохого для Лексы – и не нашла в глубинах памяти ничего отдаленно похожего. Мне вспомнились его рассказы о Лексе-мальчишке, смешные детские страхи, ничтожные переживания, убийство кошмаров.

Меня охватила злость. Он ухмыльнулся, ширилась и без того не маленькая морда в устрашающем, унизительном оскале. Съела, спрашивали его желтые глаза. А потом он расхохотался и перестал сопротивляться.

– Забавно. Мне надо было догадаться, что он проел тебе весь мозг насквозь. Я до конца верил, что ты легла под него не по своей воле. Я до последнего надеялся, что если разорвать твою связь с ним и уничтожить его – ты станешь прежней. Но Трюка не врала мне.

– Не врала? Не врала тебе? – мне показалось, что у меня раздвоился язык, иначе почему я вдруг начала шипеть? Пальцы на моих руках заострялись черными, как смоль, когтями. Старик продолжал хрипло хохотать, а потом сделал хитроватый вид, что хочет сказать мне что-то очень важное. Я поднесла его поближе к своему лицу – и тогда он плюнул в меня искрой. Красной, как сама кровь.

– Я вырву твои глаза, старик! Вырву! – нечто изнутри меня рвалось наружу. Я с ужасом поняла, что мой рот говорил помимо моей воли, что голос совсем не мой, что голову затягивает черный капюшон, вот-вот норовя накрыть её целиком. Не я теперь властительница своего тела – Черныш вошёл в свои права.

Черные лапищи обхватили морду Крока, раскрыли ему пасть. Болтался из стороны в сторону розовый язык. В глазах, по-прежнему, лишь насмешка и никакого намека на смертный ужас.

Черныш взбесился. Он что-то рычал, на непонятном для меня наречии. Я пыталась вырваться из под его контроля, молча наблюдая, как он разрывает Крока напополам. Я… я ведь не хотела убивать старика! Черныш, остановись! Иначе я…

Иначе что, ухмыльнулся мне елейный голос моего союзника? Бросишь меня одного? Уйдешь? После того, что было сделано, после всего, что мы смогли пройти? Там – за смертью этого старикашки – твоя жизнь. Собственная. Хочешь?

Не такой ценой, пыталась сказать ему я, но не успела. Из нашей с Чернышём груди вырвался черный отросток. Липкий, склизкий. Он скользнул внутрь Крока – и тот задергался, как кукла. Лапы, теперь уже свободные, бессильно хватались за отросток, теряя хватку. Могучий хвост бешено колотил из стороны в сторону.

Тело старика мешком рухнуло на пол, подняв немало пыли.

– Не такой уже могучий, правда? С кошмарами, которые ты так любовно собирал на протяжении стольких лет и всё, на что тебя хватило – это кокон, да?

– Линка, я… надеялся, что ты… – тело зашлось в нездоровом хриплом кашле. Искра, красная, мерзкая, с каждым приступом вытекала на пол – из носа, рта, глаз старика. Наверно, были бы мы в реальном мире, он не смог бы говорить. Наверно…

– Как жаль… я думал, что… спасу тебя, а…

Я не хотела думать о том, что Крок пытался сказать. Не хотела думать о том, что произошло. Позабылось, выветрилось из памяти, как этот же старикан хотел убить меня. Или не хотел? Он же не зря сказал, что отделил меня…

Не дай ему себя обмануть, вмешался в мои размышления отошедший от ступора Черныш. Нить жемчужин – знаешь, что это? Кошмары Лексы. И собирал он их только для того, чтобы рано или поздно занять местный трон. Не появись я и ты – он сверг бы Трюку, и захватил писателя, понимаешь?

– А ты? Ты хочешь не того же самого, что и он? Ты не власти хочешь?

– Власть разной бывает…

– И твоя была бы самой лучшей, верно?

Черныш опустил черную лапу с браслетом жемчужин, возложил её на Крока, словно желая отдать последнюю почесть противнику. Нет, не почесть. С каждой секундой я ощущала, что расту. Не в размерах, в возможностях. Что мне под силу обуздать весь окружающий мир. О чём я там раньше мечтала? Бегать в кукольном теле без лишних сложностей? Чувствовать холод, тепло, запахи так же четко, как люди? Быть человеком? Пустое – теперь, стоит мне вернуться в серую реальность, как я стану в десятки раз сильнее. Смогу не только двигаться – людьми управлять, перемещаться не хуже Трюки, да что угодно.

Крок растворялся во мне, становясь бесформенным, чернел прямо на глазах. За чувством непоправимого следовало воистину необъяснимое удовлетворение собственного могущества. Могущества вершителя судеб.

Я ухмыльнулась. Все – каждая сопля в этом мире припоминала мне, что я – всего лишь недорисованный рисунок на асфальте. Мела, мол, не хватило, одна лишь искорка осталась. Кукла. Я не разговариваю с куклами.

Заговорите. Дорисуете. Будете кровью чертить, зло ухмыльнулась я. Мне на миг представилось, как я тысячью строк и предложений ухну на белоснежные просторы бумаги. Как сотни, тысячи тысяч пар глаз будут следить за мной. И не важно, чем я стану – гениальнейшей книгой о любви или простеньким рассказом о том, что надо слушаться родителей. Я стану величайшим текстом, какой только знало человечество. А потом. После того, как они прочтут, я навек поселюсь в их душах – ужасом, кошмаром, и буду расти – с каждым днём становясь всё больше и больше.

Мне захотелось помотать головой из стороны в сторону, прогоняя гадостное наваждение. Мысли Черныша, его стремления и желания сейчас были передо мной, как открытая книга. Я закусила нижнюю губу.

– Не нравится? – тут же поинтересовался он у меня, гордый собой. Я не ответила. – Вижу, что не нравится. Но пойми – только страх толкает людей делать поступки! Страх за родных, близких, за свою поганую шкуру! Любят разве тех, на кого возбуждаются? Любят тех, за кого действительно страшно. А тот мелкий ужас, который сладостным покровом приходит по ночам, уча детей, что ночь – не время для игр, что ночь полна опасностей? Разве не такие, как я научили людей строить дома?

Мы медленно шли к Великой Идее. Где-то там за спиной исчезал в небытие Крок, обращаясь лишь кучкой искры. Иссушенный, обессиленный, мертвый, теперь он выглядел тощей дохлой ящерицей, нежели настоящим крокодилом.

Черныш не унимался. Он словно бы бесился от моего молчания, желая услышать от меня слово согласия. Разве не я – Я! – толкал их создавать то, что есть в этом мире? Разве не из страха перед Смертью они создают то, что должно, будто бы, остаться в веках и обеспечить им бессмертие? Не этот ли страх заставлял искать их лекарства? Шарить по пещерам, охотясь на хищников – ради добычи, теплых вещей и мяса – разве не мне они обязаны цивилизацие…

У меня не стало руки. Точнее сказать, у нас не стало не руки – она отмершей кляксой плюхнулась на пол, извиваясь десятком разбегающихся в разные стороны червей. Браслет из кошмарных жемчужин сиротливо теперь лежал на полу. Я смотрела на него, боясь поднять глаза, потому что знала, кто пришёл. Знала и боялась. Ну, Черныш, хотелось спросить мне, а теперь ты скажешь мне, что страх перед НЕЙ должен предать мне сил?

Волшебница молча смотрела прямо на меня, а мне хотелось сгореть от стыда. Её молчание уничижало меня ещё больше, чем молчание Крока. Гулкая, звонкая тишина молоком висела в воздухе – и я боялась её нарушить. Черныш неистовствовал внутри меня, рвясь в бой. Вперед, всё кричало во мне. Бросься на неё, схвати её за рог, отломай, приструни, сядь верхом. Тысячи советов, коим я никогда не последую.

У меня выросла новая рука. Змеями вились новые, свежие пальцы, а я даже не обращала на это никакого внимания. Черныш попытался схватить нить кошмаров теневым отростком, но очередной поток света отсек саму попытку и возможность. Она не даст нам подойти к ним ближе, чем на два шага и не даст поднять. Мне показалось, что я слышу, как скрипит зубами Черныш.

Наверно, говорила я самой себе, стараясь не опускать голову, мы должны что-то сказать друг дружке. Тишина угнетала, тишина съедала и мешала думать. За спиной, мне казалось, у меня бушует целый океан свершенных мной ошибок и Трюка – единственный судья, который выскажет мне за них. Ну же, Трюка, давай, скажи что-нибудь!

Мне на миг стало весело – от страха. Отчаянный смех, надрывный, предсмертный. В коленках появилась предательская дрожь – несмотря на всю поддержку, что оказывал мне Черныш, сейчас он властвовал не только моим телом – сейчас он поселился в моей душе. Ну что же ты, Трюка, давай! Съязви, пошути, обзови, как ты это делаешь обычно.

Она, кажется, даже не моргала. За лошадиной формой вполне угадывался женский силуэт. Как у Юмы. Все ли аномалии рождённые вне людей – женщины, вдруг задалась я вопросом, и мне стало ещё смешнее. Улыбка до ушей выросла сама собой на моём лице.

Я смеялась от вползавшего в меня чувства скорой расправы и легкого конца. Скоро всё это закончится. Всё – моя жизнь, знакомство с Лексой, весь этот глупый мирок для меня – скроется за могильной чернотой. Буду ли я осознавать себя, когда ухну в неё с головой? Не хотелось бы.

Трюка пошла на меня – совершенно спокойно и ничего не боясь. Эхом отзывался цокот её копыт. Мерный такой, похожий на стук каблучков, цокот. Подойдет и посмотрит в мои бесстыжие глаза?

Последним, что я увидела, это как Трюку окутало воистину божественное сияние, а после меня отшвырнуло к самому входу, протащив всем телом по плиточному крошеву. В груди неприятно закололо, Черныш, почему-то, замолчал и больше не проявлял желания общаться.

Трюка стояла над телом Крока. Смотрела на растворяющееся нечто из искры, на мертвую тушу и не пыталась с ним ничего сделать. Мне казалось, что прямо сейчас она бросится на него, дабы впитать силу павшего союзника, но нет. Трюка просто стояла.

– Я… – мне, наконец, удалось совладать с собой.

– Ты, – утвердительно кивнула головой единорожка, пожирая меня полным ненависти взглядом. – Именно ты. Я посчитаю каждую плиту этого зала твоими костями.

Я сделала шаг назад, словно собиралась бежать, но было поздно…

* * *

Моя голова в который раз была отрублена ловким замахом клинка. Отсоединялась всего на секунду, всего на мгновение, чтобы через него же вновь вернутся на плечи. Трюка не унывала. С методичностью печатной машинки, она не переставала убивать меня из раза в раз, жестко пресекая каждую мою попытку ответить ей тем же. Быстрая, неуловимая, она молниеносно жалила меня своим клинком, каждый раз наслаждаясь видом страха в моих глазах.

Черныш изредка просыпался во мне, и тогда сопротивление не становилось таким вялым. Но он замолкал каждый раз, как только Трюка озаряла всё вокруг себя яркой вспышкой.

Я слышала голоса – кажется, Лекса что-то говорил. Нежность рук, влажность поцелуев, неумелость движений. Неумелое сопротивление, легкое заигрывание – где-то там, на задворках чужого мира. Где-то там, верно, писатель боролся с кружевом белья и непокорностью Мари.

Моя рука сжимала нож – кривой, с зазубринами, наверно, разбойничий. С такими на большую дорогу ходить надо, а не на волшебниц охотится, читалось в глазах Трюки. Черный, он растекался в воздухе, оставляя после себя следы – будто мне удалось разрезать воздух. Щупальца хлыстов пытались достать единорожку и им не раз это удавалось – тщетно. Чародейка словно была покрыта непроницаемым щитом.

Нож промахивался каждый раз. Трюка словно дразнила меня опасливой близостью, чтобы в самый последний момент исчезнуть прямо у меня из под носа.

Нас швыряло из реальности в реальности. Я не видела – чувствовала женскую податливость, расслабленность, сладкое предвкушение, теплое прикосновение больших, сильных рук. Тугой лиф не торопился освободить упругую грудь из своих пленительных объятий, не поддавались многочисленные крючки и зацепки. Рывок, в котором сплелось всё нетерпение мира, всё желание обладать женщиной – здесь и сейчас, всё…

А потом раздробленный и протертый мной зал сменялся чернотой дуэльного мира искры, потом швырял нас в потоки цвета и красок – будто бы я вновь оказалась в сознании Мари.

– Чего тебе не хватало, а? – Трюка приподняла меня за шкирку, как нашкодившего котенка после очередного неудачного выпада. Встряхнула, чтобы она могла видеть моё, лицо. Меч, без предупреждения вонзился мне в живот, заставив болезненно вскрикнуть, провернулся. Я взвыла, а уже через мгновение поперхнулась собственной искрой. Уже не голубой – её цвет тускнел, словно становясь серым.

– У тебя было всё, у тебя был человек, который кормил тебя искрой! У тебя были возможности, о которых подобные нам могли только мечтать! Тогда почему? ПОЧЕМУ?

Клинок в очередной раз буром провернулся в моём теле и выскользнул, заставив меня рухнуть на пол. Я съежилась, закрывая рану руками, а Трюка словно специально давала мне время прийти в себя. Мир в очередной раз сменился. Над головой у меня мерцал зеленый, навевая воспоминания о мамином зеленом платье, о зеленых яблоках, о зеленом дедушкином автомобильчике, на котором ездили купаться. Не мои воспоминания, не мои ассоциации, чужие.

Оранжевый цвет пробовал меня на вкус, вокруг Трюки была черная, абсолютная пустота – цвета её попросту боялись и не решались подойти ближе. Рассыпались, в страхе, оплывая мрачную фигуру.

Почему она не убивает меня? Почему мучит, ведь может прикончить здесь и сейчас.

Стон. Протяжный, наполненный удовлетворением по самую высокую октаву коснулся моих ушей. Кружево белья не выдержало варварства и от обиды попросту решило лопнуть, обнажая белое, манящее тело. Отголосок чужого желания окутал меня, словно одеялом. Взять женщину – прямо здесь, прямо сейчас, моя! Взять, как ребенок берет в руки долгожданную игрушку. Присвоить, как правитель ничейные земли. И хотя бы на миг испытать невероятное наслаждение.

Мне было не до того. Искра – влажная, липкая, скользкая, голубым потоком вырвалась у меня изо рта прямо под ноги моей противнице.

– Вставай. Вставай же, дрянь, – мне показалось, голос стальной чародейки дрогнул, дал предательскую слабину. Только спустя мгновение я заметила, что Трюка дрожит. Не от злости, гнева или волнения. Она дрожит от переполняющей её мощи. Невероятная сила, которой я ещё никогда в ней не видела, казалось, не могла поместиться в маленьком тщедушном лошадином тельце, и норовила разорвать её в клочья.

Над нами бушевала самая настоящая буря. Разлапистые образы, картины, аляповатыми пятнами перетекали в слова и предложения, дабы через мгновение стать абзацами чьей-то судьбы. А потом вновь обращались потоком цвета. Они сталкивались друг с дружкой, переплетались единой цепью, порождая нечто новое, нечто живое. Воистину живое.

На это можно было смотреть до бесконечности. Трюка фыркнула, дав понять, что ждать до бесконечности не собирается. Теперь мне был известен секрет её силы. Шторм нитями обвивал её тело, заставляя бурлить его искрой. Перегружал, норовя разорвать образ, придать ему новые очертания, краски и звучание. Но Трюка умудрялась сохранять свой облик без изменения.

Я поднялась на четвереньки, встала на колени, откинула голову и расхохоталась – от навалившейся безысходности. Какая разница, сколько я или Черныш будем прилагать усилий, если она всё равно стократно сильнее нас двоих вместе взятых? Даже нить кошмаров, которую мы хотели забрать у Крока – всего лишь сотая часть её новых безграничных возможностей.

Догадка от увиденного раздольно гуляла в моей голове, разливаясь залихватским смехом. Теперь не страшно, твердила я самой себе. Вовсе даже не страшно. Ну как, как я не додумалась до этого сразу?

Где-то там, над нашими головами любовь и великая идея сплелись воедино. Наверно, коснись этого шторма – и можно будет испытать чувство сладкого стыда, услышать стоны влюбленных и разливающуюся по телу приятность. Не нужно много ума, чтобы догадаться, чем сейчас занимаются Лекса и Мари. Не больше его нужно для того, чтобы понять, как собиралась использовать Великую Идею Трюка. Не во время ли духовного и физического соития можно воспользоваться всей этой искрой – и перейти в тело Мари?

Черныш был прав – единорожка знала это с самого начала. Хитрый продуманный план, который строился годами до моего появления. Внезапно появилась я, и впустила Черныша. Интересно, а он приходил к Трюке с тем же предложением, что и ко мне? Пытался ли взять её силой? Зачем говорить, если я возьму и так – мне вспоминались его слова. Звоном стучали в голове, заглушая голоса – и самого Черныша, что пытался докричаться до меня, и Трюки, что нависла надо мной в нерешительности. Словно собиралась ударить – и не ударила.

Голубая чародейка и в самом деле не меньшая аномалия, чем Черныш. Интересно, что она сделает с Лексой? Загонит под каблук и заставит клепать гениальные книги – одна лучше другой? Заставит его изменить мир по своему хитрому усмотрению? Тысяча интриг, чтобы стать живой, сотня тысяч чтобы захватить мир. Интересно, сколько интриг понадобится, чтобы справится с Дианой? Миллион?

Я поднялась на ноги, как того требовала от меня моя мучительница. Трюка обошла меня по кругу, словно раздумывая, что делать со мной дальше. Она понимала, что я больше её не боюсь.

Я – мутант. Аномалия аномалий, искра, что пьёт из двух источников. Тебе не обязателен тот человек, который тебя породил, говорила мне когда-то Трюка. Ты можешь существовать и от других, если научишься брать искру. Интересно, это был намёк на то, что мне неплохо было бы самоустранится, а я просто не сумела разгадать его вовремя? Моё происхождение уже не раз спасало мне жизнь, вытаскивая с той стороны извечной черноты. Увидеть бы хоть раз свою первую хозяйку и сказать ей спасибо за подаренные мне возможности.

Трюка терпеливо ждала, что я буду делать дальше. Красный клинок, до этого висевший надо мной беспощадным жалом, развеялся, рассыпался в воздухе россыпью искр. Меня всего на секунду коснулась мысль о том, что она не собиралась меня убивать в изначальном смысле этого слова. Ослабить, наказать, отомстить за Крока – но не убивать.

А теперь в её глазах читалась ярость. Читалась злость – за мой острый ум, нашедший выход из положения, за догадливость, и за решение идти до конца.

Черныш внутри вопил – то ли от страха и неизбывного ужаса, то ли от желания броситься в очередную отчаянную атаку. Зачем атаки, Черныш, с усмешкой спросила я. Мы ведь возьмём и так.

Над нами сомкнулась чернота мира Искры. Пропал замок, будто его никогда и не было. Испарились художественные образы, резные колонны, роскошь мраморных плит, и сотни оттенков чужих эмоций. Лишь бескрайняя тьма, в которой кому-то из нас суждено остаться.