Текст книги "Прутский Декамерон"

– Ничего не потребуется, – сказала Вика, – там все есть – шампуни и полотенца.

– Тогда – прошу, – сказал я.

Пока девушки купались, мы тоже времени зря не теряли: в зале на столе появилось шампанское и коньяк, в вазе груши, яблоки и виноград, в центре стола, конечно же, торт; свет был погашен, в двух подсвечниках, расположенных по краям стола, создавая интим, горели зажженные свечи.

А вскоре оба мы, почетным караулом стоя у дверей в ванную, встречали выходивших оттуда порозовевших девушек, – естественно, каждый свою. Когда Кондрат облачив Викторию в халат (в мой, кстати, так как он был большего размера), увел девушку в комнату, я, с другим халатом в руке, вошел в ванную.

Наташа, стоявшая ко мне в профиль, смотрелась в большое зеркало, висевшее над умывальником. Она была полностью обнажена, если не считать цветастого полотенца, намотанного вокруг ее головы. Мощный импульс, словно судорогой пробежав по моему телу, толкнул меня к ней, и я еле сдержался, чтобы тут же не схватить девушку в объятия, но Натали так естественно засмущалась, прикрывшись руками, что, отвернув лицо и протягивая ей халат, я сказал глухо: «Мне не обязательно глядеть на тебя, Натали, ты и так уже целиком в моем сердце», и вышел наружу. Тем не менее я успел отметить, что сложена она великолепно, хотя и казалась, будучи в одежде, по-девичьи хрупкой.

Наташа, облаченная в халат моей жены и в ее же тапочки, прямо после ванной отправилась осматривать квартиру, и у меня от этой умильной картины сердце слегка заныло от восторга, но я быстренько пришел в себя, подобрался и тут же напросился быть ее гидом. Войдя в спальню, Наташа, остановившись у трюмо, долго изучала разложенную на нем косметику, недоверчиво покачивая головой: косметика здесь была представлена в самом широком ассортименте, и почти вся – французского производства.

Потом девушки на несколько минут куда-то исчезли, и мы с Кондратом, спохватившись, отправились на их поиски. Увидев же их вновь, заметно огорчились. И было от чего: Наташа и Виктория вновь облачились в свою походную одежду, а на мой удивленный вопрос: «зачем?» ответили, что им неудобно садиться в халатах за стол. Конечно же, мы с Кондратом не допускали даже мысли, что девушкам удастся ускользнуть из наших рук – у них теперь, даже если бы в их прекрасных головках могла возникнуть подобная идея, просто не было шансов на побег.

Кондрат с Викой сели рядом и, несмотря на то, что были едва знакомы, тут же принялись подшучивать и подначивать друг дружку; мы же с Натальей являли собой редкий образец единодушия, общаясь по-прежнему в основном взглядами и улыбками. Мы посидели с полчасика за столом, болтая о всяких пустяках, выпили шампанского, закусили тортом, затем я, обращаясь к Кондрату с Викой, произнес нашу условленную фразу, звучащую, правда, несколько неуклюже, но в то же время как бы шуточно:

– Ребята, а вы не желаете ли прогуляться!

Кондрат тут же встал, подал Виктории руку, и повел ее во вторую комнату – спальню, которая была предоставлена в его распоряжение. Я проводил их взглядом: надо признать, они были достойной парой – высокий и ладно сложенный Кондрат придерживал под локоть рослую и стройную – ему под стать – хорошенькую блондинку.

Оставшись наедине с Наташей, я вдруг почувствовал себя – о, ужас! – в некоторой растерянности. Если она не захочет интима, подумал я, то я не смогу настаивать – красота этой девушки сыграла со мной злую шутку: я готов был ей как богине поклоняться, но грубить действием по отношению к ней, принуждать к любви – не готов. Хотя кровь во мне буквально бушевала, я не смог бы позволить себе даже легкого нажима, нередко необходимого для первого контакта, при первой близости. Короче – я весь был в ее власти, и теперь все дальнейшие наши отношения зависели только от нее – от этой необычайно красивой девушки по имени Натали.

Пока же я смотрел на мою пассию (очевидно, телячьими влюбленными глазами, надеясь лишь на то, что она не сможет разобрать их выражения в свете свечей), девушка неспешно расправлялась с куском торта, ее манеры при этом были под стать ее внешности – безукоризненны.

Я смотрел на нее и нервно курил, на протяжении всего сегодняшнего вечера я курил одну сигарету за другой и докурился, в конце концов, до одури в голове и противной горечи во рту.

Извинившись перед Натали, я вышел на минутку в ванную комнату – почистить зубы, а по дороге назад услышал как в спальне, где расположились Кондрат с Викторией, зреет конфликт: шумный спор между ними разгорался, голоса звучали все явственней и громче. Такой поворот дел меня абсолютно не устраивал, поэтому я тихонько постучал в двери и вошел. Сцена, которую я застал, была не для слабонервных: Кондрат волочил Вику спиной по полу, ухватившись руками за ее джинсы в районе лодыжек и пытался вытряхнуть ее из них, та же сопротивлялась изо всех сил. Кондрат раскраснелся, очевидно утомившись уже атакующими действиями, и начинал грубить Виктории, потому что войдя, я услышал буквально следующее: «Давай же, дура, немедленно выпрыгивай из штанов, не то ты у меня выпрыгнешь с 4-го этажа».

Мое появление, похоже, не удивило их, и Вика жалобным голосом тут обратилась ко мне:

– Савва, ну скажи хоть ты ему, что он со мной делает?

– Ребята, дорогие мои, – сказал я. – Договоритесь между собой как-нибудь сами, полюбовно, только прошу вас, не мешайте нам!

В голосе моем звучала неприкрытая мольба.

– А что он?.. – продолжая лежать на полу, хотя Кондрат уже оставил ее в покое, сказала Вика. – Я лично не собираюсь никому мешать, лишь бы меня не трогали.

Кондрат зло глядел на Викторию – мне показалось, что еще секунда и он, набросившись на девушку, надает ей пощечин, или, того лучше, тоже начнет мне на нее жаловаться.

Прижав к губам указательный палец, я посмотрел на каждого из них несколько секунд, затем вышел из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и секундой позже присоединился к Натали.

Натали сидела на диване, скрестив руки на груди, полуприкрытыми глазами наблюдая за пламенем свечи. В мягком свете свечей она казалась еще более прекрасной. Испытывая к этой, еще час тому назад незнакомой мне девушке, бесконечный прилив нежности, я молча опустился перед ней на колени и обнял за талию. Натали стала гладить мои волосы, пропуская их сквозь пальцы; девушка что-то шептала при этом.

Я не вслушивался в то, что она говорит: находясь у ее ног, я и так уже чувствовал себя на вершине блаженства. Но внезапно в потоке слов я расслышал сказанное ею как бы между прочим, что я не захочу ее как женщину. Я?! Ее? Не захочу?! Ну, это уж слишком! Услышать такое было свыше моих сил – девушка, вероятно, сомневается в моей готовности обладать ею. Кровь ударила мне в голову, и я одним движением опрокинул Натали на диван и сжал ее в своих объятиях. И тут же встретил мощный отпор – своими маленькими ладошками она уперлась мне в грудь.

И откуда взялось столько силы в таком хрупком теле? Мы барахтались на диване минут десять-пятнадцать и оба громко сопели борясь без слов, пока я сумел освободить Натали от одежды – ужасно тесных джинсов и свитерка вместе с рубашечкой; тонкие, ажурные трусики я сдернул с нее одним движением, после чего, наконец, она осталась нагой – лифчика под свитерком не оказалось. Близость ее тела обожгла меня, я замер, жадно разглядывая девушку, и в эту секунду Натали вдруг уронила по сторонам руки и перестала сопротивляться. Но и теперь я не набросился на нее, нет: я целовал ее, шепча какие-то бессвязные слова, она нежно целовала меня в ответ. Мои руки ласкали ее небольшие, но такие прелестные, словно бархатные грудки, гладили ее упругий животик, затем спустились ниже, к паху, где пальцы моей руки вдруг наткнулись на какие-то странные бугорки на ее коже.

Инстинкт самосохранения в одно мгновение подавил физиологию, и я, стараясь не обидеть Натали, сел, выпрямился в постели и спросил ее: «Что это у тебя, милая?» – еще ничего не понимая и не соображая, страха у меня тоже не было, лишь недоумение и легкая растерянность овладели мной.

– Это не то, что ты думаешь, Савва! – произнесла она, приподнимаясь на руках. – Это нервное заболевание и называется оно псориаз. Но это не заразно, не бойся.

Мне стало ужасно стыдно за свой страх, но в растерянности я продолжал еще несколько секунд сидеть, не произнеся ни слова.

– Вот видишь, – сказала Натали грустно, – из-за этой своей болезни я боялась близости и говорила тебе, что ты меня не захочешь. Разреши, я оденусь.

Я потянулся и обнял ее, с бесконечной нежностью прижал девушку к своей груди и покрыл ее лицо поцелуями; мои страхи улетучились, уступая место легкой жалости – такая красивая девушка и вдруг – эта дурацкая болезнь, да еще с каким-то собачьим названием. Желание вновь пробудилось во мне; Натали, конечно же, мгновенно почувствовала это, и мы бросились друг другу навстречу – теперь нам уже ничего не мешало.

И я был вознагражден сполна и гораздо более того: точеное тело Натали обладало какой-то особой притягательной силой и энергией, а темперамент этой девушки оказался поистине вулканическим.

А мне до этой ночи казалось, что в сексе я уже испытал все: взлеты и падения, подъемы и спады, восторг и ощущение парения; и даже разочарования – все испытал, преодолел, прочувствовал – и охладел. Думал, девиц всяких-разных на своем веку я повидал предостаточно и ничему теперь не смогу удивиться.

Наивный! 19-летняя девчонка, не давая мне опомниться, мотала меня по всему дивану, вознося к вершинам удовольствия, подчиняя своему особенному сумасшедшему ритму, затем уступала, словно выдавая свои страстные порывы за мою инициативу, потом вновь обрушивалась на меня со всей силой своего бешеного темперамента. Мы яростно отдавались друг другу, в неистовстве не уступая один другому. Наташа искусала мою грудь, ногтями разрывала плечи и спину, причиняя мне боль – казалось, она уже не контролировала себя в порывах страсти. В один из таких моментов я попытался освободиться из ее объятий, но мне это не удалось, и лишь когда я оторвал ее руки от себя и громко воскликнул: «остановись, любимая!», она прекратила движения и мелко вздрагивая, стала постепенно приходить в себя, словно выходя из глубокого транса, и, наконец, открыв глаза, сказала:

– Да, Савва!.. Да, милый!.. Что, любимый?..

– Натали, любовь моя, – чуть ли не простонал я, нависая над ней, – ты меня изорвешь в куски. Моя спина…

Одним акробатическим движением, не теряя контакта между нашими телами, она вывернулась, пронеся свою ногу перед моим лицом, и оказалась на коленях. Я ухватился ладонями за небольшие упругие ягодицы – секунда, и комнату огласил ее безумный вопль, напоминавший рык молодой львицы, приглушенный подушкой, в которую Натали вцепилась зубами.

Боже, эта маленькая женщина завела меня до неистовства, до самого последнего нерва! Мое тело больше не принадлежало мне. Эта девчушка словно взорвала меня изнутри, одарив массой новых сладостных и радостных ощущений! Наша ночь была невероятной, фантастической, феерической, любое прикосновение Натали, каждый ее вздох, возглас фонтаном будоражил мое желание; я был неистощим – она великолепна.

Она уснула на рассвете, в изнеможении раскинувшись в горячей постели и забывшись в неглубоком, чувствительном сне, а я лежал рядом, опьянено глядел на нее, дивясь, как в этом хрупком теле может бушевать такая безудержная энергия страсти. Каким счастьем для меня было повстречать такую ЖЕНЩИНУ! Женщину, без сомнения, достойную того, чтобы написать это заглавными буквами – и в этом было мое огромное счастье и невероятная удача. Природа наделила эту юную женщину чудесной внешностью и фантастическим – другого слова не подберу – сексуальным темпераментом – ей одной достались два таких важных женских качества! В моей жизни больше не было случая, чтобы эти качества таким чудесным образом соединялись, переплетаясь в одной женщине – мне просто безумно повезло.

Утром следующего дня, когда мы, проводив девушек, остались с Кондратом вдвоем, он рассказал, что Виктория накануне ночью, услышав доносившиеся из нашей комнаты крики и стоны, изменила тактику своего поведения на прямо противоположную и набросилась на него, словно получив разрешение от подруги, а затем терзала, не оставляя в покое, до самого рассвета…

Достойные друг дружки подруженьки, нечего сказать.

Нам пришлось подняться рано, было что-то около шести; в эту ночь я ни на минуту не сомкнул глаз.

Прохладный воздух раннего утра освежил наши лица, в то время когда мы бодро шагали к студенческому городку.

Мы с Натали шли, держась за руки, изредка поглядывая друг на друга, и нежно улыбались, обходясь без слов. Ее невинное личико было очаровательным: кто бы мог подумать, что предыдущие несколько часов она просто жила, дышала, да что там, пылала сексом!

Кондрат с Викторией, следуя за нами, опять нашли повод для споров и колкостей, хотя и знали прекрасно, что через несколько минут распрощаются, причем, вероятнее всего, навсегда.

Расставались мы с Натали у ворот студгородка почти со слезами на глазах; двумя часами позже она вместе с другими студентами должна была отправляться автобусом в свой родной Кишинев. Уже по дороге домой я вдруг вспомнил, что ровно год тому назад, 25 октября на этом же самом месте я прощался с Людмилой, одной из самых замечательных женщин в моей жизни, и вот…

И еще один год прошел, прошагал, пролетел! Как часто за эти месяцы я с грустью и улыбкой вспоминал ту девушку-женщину Натали – «бархатные глазки» – как называл ее Кондрат.

А 25 октября в Кишиневе проводилось первенство СССР по дзюдо, и я, конечно же, как бывший спортсмен-дзюдоист, не мог упустить такого шанса и приехал посмотреть соревнования. Сидя на балконе второго этажа спорткомплекса, я внимательно наблюдал за схватками на татами. Напротив меня, в противоположной стороне зала, между колоннами, разместилась группа парней, которые своими выкриками то и дело отвлекали мое внимание, и в очередной раз невольно поглядев в их сторону, я вдруг заметил находившуюся среди них девушку, в которой, мне почудилось, я узнал… Наташу.

И уже в следующую секунду я вдруг отчетливо вспомнил, что сегодня был ровно год, как мы с ней расстались, и тут же нахлынули воспоминания; потом пришла мысль, что раз она живет и учится в Кишиневе, существует какой-то, может быть мизерный шанс, что это действительно она.

Чтобы убедиться в том, что это было не просто фантомное видение – всплеск моей воспаленной воспоминаниями фантазии, – я еще и еще раз вглядывался в лицо сидящей среди ребят девушки, однако мелькавшие между нами лица ребят то и дело прикрывали ее, мешая присмотреться повнимательнее. Дзюдо с этой минуты перестало интересовать меня. Теперь, хотя я толком так и не разглядел девушку, я был просто уверен – это она.

Сердце мое тоскливо заныло, пульс увеличился до максимума, словно я должен был сейчас выйти на ковер и бороться в финале, за первое место. Еле сдерживая себя, я вразвалочку, словно прогуливаясь, пошел по балкону, опоясывающему вкруг весь зал, и приблизился к интересующей меня группе ребят, напряженно наблюдавших за событиями на татами. Девушка буквально на мгновение повернула голову, бросила на меня беглый взгляд и сразу отвернулась. Это было достаточным для того чтобы я смог убедиться – это она! Это была Натали. Это ее движение – небрежный поворот головы – могло быть для меня одновременно и хорошим, и плохим знаком: то ли она узнала меня и желала, но боялась встретиться со мной взглядом, то ли просто не хотела признавать меня.

Компания ребят сидела настолько компактно, что я не имел никакой возможности даже кивнуть Натали, опасаясь быть замеченным кем-либо из ее окружения. Однако выбрав минутку, когда один из парней отделился от их группы и по какой-то надобности отошел в сторону, я остановил его и спросил:

– Извини, земляк, мне показалось что девушка, которая с вами сидит, подруга моей сестры, ее не Марина зовут?

– Нет, нет, эту зовут Наташа, ты ошибся, – ответил он добродушно, я извинился и поблагодарил его, и мы разошлись в разные стороны.

Только теперь, после его слов, я окончательно уверился в том, что это была она. Подпирая спиной колонну и делая вид, что внимательно наблюдаю за ходом борьбы, я простоял в одиночестве минут двадцать, – я вдруг почувствовал необходимость заговорить с Натали. Уж не знаю, как она смогла отлучиться, вырваться из своего окружения, но я услышал позади себя ее незабываемый голос:

– Здравствуй, Савва!

– Здравствуй, Натали! – сказал я, медленно поворачиваясь к ней, мое сердце подпрыгнуло до самого горла, дышать стало трудно – она была все так же прекрасна, как и в тот день, когда я впервые, год тому назад, повстречал ее.

– Извини, что я сразу не подошла.

Я жадно разглядывал прелестные черты ее лица.

– А я подумал, что ты меня просто не узнала или не помнишь, – сказал я и сразу же пожалел об этом, встретив ее укоризненный взгляд.

– Помню, я все прекрасно помню, – сказала она мягко.

Она помнит! Какой бальзам для меня ее слова.

Вместе мы сделали несколько шагов в сторону лестницы, ведущей к выходу.

– Я тоже помню, Натали, я все помню, как будто это было вчера, а ведь сегодня год со дня нашей встречи, ровно год, слышишь. – Голос мой стал хриплым от волнения: – Скажи, Натали, а ты могла бы сейчас уйти со мной отсюда, просто взять да уйти!

– Куда уйти, Савва? Ты с ума сошел! – девушка глядела на меня вопросительно и растерянно.

– Куда? Да куда угодно… Куда ты только пожелаешь… Да, я сошел с ума. Мне кажется, это судьба испытывает нас, толкнув именно в этот день навстречу друг другу…

Я увидел в ее глазах вопрос, сомнение, неуверенность; казалось, Натали колеблется. И в эту секунду я почему-то вдруг пронзительно ощутил, что лишь я один в целом свете знаю ее секрет, что только у меня есть тот волшебный ключик, который может открыть и выпустить наружу ее фантастический любовный талант, ее вулканический темперамент…

– Ну же, Натали, решайся. Одно твое слово и мы немедленно уходим, уезжаем, улетаем, наконец. Вдвоем. Ты и я… Ты слышишь меня?

– Нет, Савва, уходи!.. Прошу тебя, уходи сейчас же!.. – в голосе Натали послышались смятение и боль, она закрыла свое прекрасное лицо ладонями. – Уходи отсюда немедленно, сумасшедший. А то я не сдержусь… Ты не понимаешь… Тут в зале сидит мой жених. Он один из этих ребят. Прости! И прощай!

1981–1982 гг.

«Факел».

Вливаем в рюмку яйцо, осторожно, не смешивая, доливаем крепкой (45–53*) водки, выключаем свет, поджигаем и выпиваем одним глотком, стараясь не пролить.

Новелла шестнадцатая. Приз

Дымись, покуда не погас,

И пусть волнуются придурки,

Когда судьба докурит нас,

Куда швырнет она окурки.

И.Губерман.

С наступлением вечера я, хотя сегодняшний день был для меня выходным, привычной дорогой отправился в ресторан: работа в таком заведении словно зараза – я себя уже просто не представлял и не мыслил без нее. Кроме того, ресторан с самого первого дня своего существования стал местом сбора всех сколько-нибудь заметных в нашем городе личностей, своеобразным клубом; многие, встречаясь в этом заведении и похлопывая друг друга по плечам, шутили: «ну что, дружище, место встречи изменить нельзя, а?». Мне же, разумеется, тоже нравилось чувствовать себя в числе избранных.

Впрочем, был у меня и другой, не менее важный повод, для того чтобы появиться в ресторане: Залико, мой напарник, находившийся сейчас на смене, работал в баре всего лишь второй месяц, в связи с чем явно нуждался в моей помощи и опеке. Небезинтересен и сам факт появления у меня нового напарника: несколько недель тому назад, когда я преспокойно трудился в баре один, не нуждаясь ни в каком напарнике, меня вызвали в отдел кадров общепита, и представив Залико, сказали, что он теперь будет моим новым напарником. Признаться, я был неприятно удивлен и с естественными вопросами – зачем? почему? тут же обратился к Мамочке – директору общепита Наине Васильевне, на что она коротко ответила: «Представь себе, меня тоже не спросили, прокурор по телефону сказал: „этот парень будет работать в баре“, вот тебе, Савва, и весь расклад, нравится это нам с тобой или нет». Вот вам и объяснение, почему я теперь нянчусь с напарником.

Свернув на парковую тропинку, которая существенно сокращала путь до ресторана, я заметил шагавшего метрах в тридцати впереди себя огромного верзилу, которого и с большего расстояния ни с кем нельзя было перепутать – это был мой тренер по самбо и дзюдо Женя Ив – ко.

– Молодой человек, – крикнул я ему, ускоряя шаг, – ну-ка притормозите на минутку.

Женя обернулся, увидел меня и остановился, широкое добродушное лицо его расплылось в улыбке.

– Привет, Савва, бармен наш дорогой, – сказал он, осторожно пожимая мою руку своей лапищей, больше похожей на лопату. – А я как раз в бар собрался, надеялся тебя увидеть, поболтать, по сто грамм выпить.

– Выходной я сегодня, Женя, но, ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть, так что и поболтаем, и по соточке выпьем, это без проблем, – сказал я, стараясь приноровиться к его широкому шагу.

– Работа сегодня у меня была тяжелая, – пожаловался он, показывая свои исцарапанные во многих местах руки. – Ремонтируем автобус, послезавтра выходить в рейс, вот и ковырялись в моторе целый день.

Женя давно уже не тренировал, хотя он, мастер спорта СССР по пяти видам борьбы – вольной, классической, самбо, дзюдо и национальной, трынтэ и любил свою работу, но на тренерскую зарплату в сотню с небольшим рублей не проживешь, его, вон, только прокормить целая задача – метр девяносто три рост, сто десять килограммов вес – Геркулес, да и только. Да и супруга Жени, работая секретаршей, такого мужа, да еще с двумя сыновьями-подростками, сложением похожими на медвежат, на две небольшие зарплаты не могла содержать. Поэтому Женька и подался в водители-автобусники, где можно было хоть какую-то денежку зашибить. Хотя и там, у автобусников, тоже бывает по-разному: когда в рейсах, вроде есть живые деньги и ни в чем себе не отказываешь, правда и вкалывать приходится чуть ли не круглые сутки; а потом, когда стоишь неделями на ремонте, всем – кладовщикам, слесарям, механикам трешки, пятерки и десятки без конца раздаешь, а для семьи ни хрена не остается.

– Сколько ты теперь весишь, богатырь? – шутливо спросил Женя, хлопнув меня ладошкой по животу.

– Готов выступить, уважаемый товарищ тренер, хоть на первенстве Союза, – заверил его я, демонстративно втягивая живот. – Только в полумягкой весовой категории.

Мы рассмеялись. Что-что, а в весе я с тех пор, как занимался борьбой, действительно прибавил. Помнится, несколько лет тому назад в Кишиневе на первенстве республики, где я стал призером и вошел в сборную, нам с Женей за обедом повезло сидеть за одним столом вместе с легендарными ветеранами – Самбистами Василием Усиком, Георгием Гуцу и Володей Шарканским – многократными чемпионами и призерами страны по самбо; призерами Европы и мира – по дзюдо. Несмотря на то, что первые двое весили за сто килограммов, ели они вполне умеренно, перед каждым на столе была обычная порция. У меня же на обед кроме первого и салата было три порции второго, три чая и еще что-то там из сладенького. Поглядывая, как я «наминал» за столом, работая ложкой и вилкой, Гуцу – двухметровый гигант, весящий около ста сорока килограммов, сказал басом:

– Ты, парень, если будешь так же бороться, как жрешь, обязательно станешь чемпионом мира.

Все тогда еще посмеялись добродушно. Чемпионом мира я, конечно, не стал, несколько раз еще был в призах на республиканских соревнованиях, и этого мне для удовлетворения собственного честолюбия хватило.

– А тебе, Женя, позавидовать можно, – сказал я оглядывая тренера. – С таким весом и ростом ты кажешься даже стройным.

Тренер на мои слова добродушно усмехнулся.

Войдя в вестибюль ресторана, мы, свернув налево, направились в бар, поприветствовали стоявшего за стойкой Залико, сына грузинского народа, присели напротив и я попросил его налить нам по соточке водочки.

– Только чтобы ледяная была, – напомнил я, указывая на холодильник, где в морозильном отделении содержалось несколько бутылок именно для таких случаев. Коллега отвинтил у покрытой инеем бутылки крышечку, наполнил две рюмки, тут же засеребрившиеся изморозью; водка лилась тяжело и плавно, без булек – при низкой температуре она становится густой и тягучей словно ликер. Соприкоснувшись рюмками, накатили мы с Женькой по первой. Легко пошла, незаметно, пробежала внутрь организма водочка, словно маленькую льдинку проглотил. Затем повторили, и Залико, вздохнув, поставил перед нами тарелочку с двумя бутербродами с копченой колбаской.

– Свой абед атдаю, – не сдержавшись, сказал он. – Дла друзэй не жалка.

– Заслушил камплимэнт, маладэц, – отреагировал я, копируя его грузинский акцент и вновь поднял свою рюмку:

– Давай, дорогой тренер, за твое здоровье и благополучие. И чтобы ты пореже стоял в ремонте.

За разговорами и воспоминаниями прошло не менее часа, мы с Женей «уговорили» одну поллитровку и принялись за вторую.

– Может, поднимемся наверх, – сказал Женя, платком вытирая с покрасневшего лба испарину. – Закажем чего-нибудь закусить. А то что эти бутербродики, только аппетит раздразнили.

– Резонно, – согласился я, и мы, покинув свои места, поднялись в ресторан. Наверху мы разделились: Женя отправился искать место поудобнее, а я – официантку, которая бы нас по-скорому обслужила. Едва мы вошли в зал, я своим натренированным взглядом окинул едва ли на четверть наполненное помещение и тотчас приметил, что в одной из кабинок веселились какие-то ребята с девушками, явно приезжие, – их там было не менее десятка. Уговорив официантку Вику – мою давнюю любовь, оперативно нас обслужить, я отправился искать другую свою «любовь» – Машеньку.

Невысокая, стройная брюнетка с горячей гагаузской кровью, текущей в ее жилах, Маша работала у нас вот уже несколько месяцев, и при одном лишь взгляде на нее я возбуждался необыкновенно, но, как ни странно, до сих пор до своей охмурительницы я не добрался, потому что эта знойная турчанка – хитрющая бестия – каким-то образом умудрялась ускользать от меня, каждый раз находя для этого все новые поводы и отговорки. Кондрат, наблюдая за моими мучениями, только посмеивался – он-то еще в первый день, как Маша пришла работать в ресторан, утащил девушку к себе домой и отработал с ней в постели по полной программе. К моему удивлению, расстройству и даже некоторому разочарованию.

Я нашел Машеньку возле буфета и притянув ее к себе зажал в угол.

– Машуня, – сказал я. – Имей совесть, не избегай меня, ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу, на глазах сохну? Ты должна быть моей, слышишь?

– Ну хорошо, Савва, хорошо. Я обещаю тебе, сегодня… – легко согласилась девушка, поднимая на меня свои пронзительно черные глаза. – И после секундной паузы добавила:… – ну правда, сегодня – это уже точно. – Выражение ее глаз было серьезным и на этот раз мне почему-то захотелось ей верить, потому, что во время наших предыдущих разговоров ее глаза буквально смеялись надо мной. – Только ты больше не пей, хорошо, милый. – И, мягко прикоснувшись ладошкой к моей груди, Маша отправилась по своим делам. С полминуты я простоял на месте, закрыв глаза; тепло от прикосновения ее руки огнем разлилось по всему моему телу.

Очнувшись, я отправился в зал разыскивать Женю, на столе перед ним уже стояли закуски и даже горячее, мой тренер сосредоточенно орудовал в тарелке вилкой и ножом.

– Ну, где ты ходишь? – спросил он, и я без слов выставил на стол прихваченную из буфета бутылку водки. Мы выпили еще по сто грамм, но мне уже трудно было усидеть на месте – я то и дело поглядывал на часы, подгоняя время, слова Маши запали прямо в сердце, и мысли о предстоящей нашей встрече не давали теперь мне покоя. Но время было еще раннее – что-то около половины десятого вечера: то есть, до закрытия ресторана оставалось еще не менее двух часов. Извинившись перед Женей, я решил на минутку спуститься в бар – проверить, как идут дела у Залико, потому что бармен из него, честно говоря, был некудышний, да и опыта у моего напарника было пока еще маловато.

Разговор с Залико, вылившийся в несколько «ценных» указаний, занял не менее десяти минут, а когда я уже собрался было вновь подняться в зал, в дверях бара возник один из наших постоянных клиентов – Валентин, который, увидев меня, заметил удивленно:

– А что ты здесь тасуешься, Савва? Там в фойе твоего тренера бьют, а ты…

Локтями расталкивая стоявших на моем пути клиентов, я выскочил из бара и увидел, как в углу вестибюля, где располагается журнальный столик с двумя мягкими креслами по сторонам и двухметровый фикус в кадке, пятеро жлобов – явно не наших, не городских, зажали в угол Женьку, чье раскрасневшееся лицо возвышалось высоко поверх их голов, и, размахивая руками словно мельница крыльями, пытались достать его, а он как-то вяло отбивался, можно сказать отмахивался от них словно от надоедливых мух.

Издав боевой клич, я рванулся по направлению к дерущимся, и первого же, стоявшего ко мне спиной хлопца, кудрявого блондина, врезал сбоку ладошкой по челюсти. Тот, явно не ожидая нападения сзади, упал, как подрубленный. Второй из ребят успел повернуться ко мне лицом, но я, прыгнув ему навстречу, ударил жестоко, головой в лицо – не до джентльменских изысков, ведь кроме него передо мной оставались еще трое нападавших. Парень взвыл и, схватившись обеими руками за лицо, повалился на пол. Третьего я рукой рванул за ворот рубашки и подсек под пятку, он стал заваливаться назад и упал, после чего его рубашка-газетка (тогда носили такие, словно сшитые из газетных листов) лопнула и расползлась на кусочки. С четвертым, низкорослым крепышом, пришлось повозиться, но и его мне удалось свалить с ног задней подсечкой, и в этот момент чья-то рука потянула меня за ворот, точь-в-точь как минуту назад я проделал с одним из противников. Резко развернувшись, я занес кулак для удара и увидел… бледную, перекошенную страхом физиономию под милицейской фуражкой.

– А е… твою мать, ты-то чего суешься? – проревел я и вырвавшись из его рук шагнул в сторону. Чуть мента не сбил с ног, подумал я оглядывая поле «боя». Теперь численного перевеса у наших противников не было; Женька, обхватив последнего из оставшихся на ногах парня в захват, казалось, пытался задушить в своих объятиях. Еще один, окровавленный, лежал на полу, и что-то мычал, тщетно пытаясь подняться на ноги, других я уже не увидел. Зато я увидел направлявшихся к нам не меньше десятка «красных фуражек» и решил ретироваться – иди знай, чем эта история закончится, корчить из себя героя ни к чему.