Текст книги "Прутский Декамерон"

Витя медленно, точно так же как и я несколькими часами раньше уходя от Маринки, поплелся на выход.

– И чтобы мы тебя больше здесь не видели, – крикнул ему вдогонку Кондрат и добавил: – Точно мама твоя несчастная тебя через задницу родила.

Коктейль «Камикадзе».

Настойка горького перца 15 гр.

Тминная водка 15 мл.

Пряная рогофия 15 гр.

Абрикотин 15 гр.

Вишневка 15 гр.

Ликер черной смородины 15 мл.

Ванильный сироп 30 гр.

Колотый лед, тертый грецкий орех.

Лед, ингредиенты, посыпать тертым орехом.

Новелла девятнадцатая. Чудеса хереса

От акта близости захватывает дух

сильнее чем от шиллеровских двух.

И.Губерман.

Впервые я увидел эту девушку в винном отделе магазина «Молдова», где она сидела за кассой. Рыжеватые кудри до плеч, круглое озорное лицо, почти все время смеющееся, – она не могла не вызывать к себе симпатии окружающих. Портрет ее дополнял слегка курносый нос, усыпанный милыми конопушками, и полные, сочные губы. Однако при более внимательном взгляде на нее мне бросились в глаза сразу два несоответствия – ее крупная грудь, которую не могла скрыть белая форменная курточка, волнующе смотревшаяся на фоне ее миловидного, почти девичьего лица; и совсем не по-девичьи стервозные глаза.

В тот день мне удалось перекинуться с девушкой лишь парой фраз – винные отделы в нашей стране всегда в почете, поэтому в кассу постоянно стояла очередь. Потом на пару недель я потерял Зою – так звали эту симпатичную девушку – из виду, а во второй раз я увидел ее у себя в баре. На этот раз уже я был занят и вовсю трудился за стойкой; было что-то около девяти вечера, а на это время в баре приходится час пик.

Зоя пришла в бар вместе со своей подругой Катюшей – стройной, невысокого роста брюнеткой с черными живыми глазами, улыбчивой и бойкой. Девушки работали в одном магазине, только в разных отделах, и о Катюше я знал от Кондрата лишь то, что она неравнодушна к нему и давно пытается завоевать его внимание и расположение.

Я пригласил девушек присесть у стойки, налил им по фужеру шампанского, и в это время в подсобке зазвонил телефон. Извинившись, я нырнул в подсобку и снял трубку. Звонил Кондрат, и не успел я, порадовавшись этому факту, доложить ему, какие у меня в гостях девушки, как он плачущим голосом сообщил мне пренеприятную новость, что ему только что вручили на руки повестку в военкомат и что уже завтра ранним утром он должен явиться с вещами на призывной пункт, – и вперед, в советскую армию, на защиту Отечества.

Положив на рычаг умолкнувшую трубку, я на минуту задумался.

Нельзя сказать, что для Кондрата эта повестка была неожиданностью – нет, он, разумеется, знал, что его час вот-вот пробьет, и даже ждал, но все же надеялся, что у него будет достаточно времени от момента получения повестки до отправки в армию. А тут такой шок – завтра!

Мне некогда было рассуждать и бездействовать – мой лучший друг и напарник по амурным делам сидел сейчас дома в одиночестве и плакал. В такой ситуации я попросту не мог продолжать работу, поэтому, вернувшись за стойку, я выключил музыку, включил весь верхний свет, и во всеуслышание объявил что бар закрывается, а на расчет и сборы у клиентов есть пять минут. Мои девушки удивленно переглянулись между собой, затем Зоя спросила:

– Что-нибудь случилось, Савва?

– Да, – ответил я. – Случилось то, что моего самого близкого друга завтра утром отправляют в армию.

– Кондрата, что ли? – не сдержавшись ахнула Катюша.

Я кивнул в задумчивости – в голове хаотично крутились всякие мысли. Затем предложил:

– Зоечка, Катенька, девчонки, давайте все вместе поедем к нему домой. Проводим парня по-человечески в армию, а то это все так неожиданно… как снег на голову посреди лета.

– Ну хорошо, – закивала Зоя. – Конечно, поедем. Ты как, Катя?

Девушка порывисто поглядела на нас обоих, покраснела, и наконец сказала застенчиво:

– Да, конечно, я согласна, проводим.

Быстро рассчитав посетителей, которые недовольно ворча покидали бар, и побросав какие-то бутылки в сумку, я вышел вместе с девушками на улицу. «Сейчас поймаем кого-нибудь с машиной», – сказал я им, осматриваясь по сторонам. Нам почти сразу же повезло: знакомый водитель-частник за три рубля согласился подбросить нас в микрорайон Спирина, где жил Кондрат. Девушки расположились на заднем сидении и оживленно о чем-то переговаривались, а я, сидя рядом с водителем, пытался привести в порядок свои запутанные мысли. В какую-то минуту оглянувшись на девушек, я невольно улыбнулся, пожалуй вчетвером мы – они, я и Кондрат составили бы великолепную компанию: одна из девушек, Катюша, симпатизировала Кондрату, другая, Зоя, нравилась мне, причем и я как будто был ей небезразличен. Редко так складывается (по опыту знаю) когда пара подружек идеально подходит паре друзей.

Конечно, этот вечер мы с Кондратом не могли полностью посвятить девушкам хотя бы по той простой причине, что мой товарищ уже до самого отъезда не должен был уходить куда-то и расставаться с матерью – ведь он покидал родной дом как минимум на два года. Впрочем, была и еще одна, не менее веская причина – сегодня я должен был поставить Кондрату последний укол бициллина и на этом заканчивался курс его лечения от… – Да кому какое дело? – настоящие мужчины эту болячку всерьез не воспринимают и зачастую называют насморком.

– Савва, – послышался голос Катюши и я обернулся. – А кто еще кроме нас там будет? Ведь мы не готовились… и не одеты подходяще…

– Никого, Катенька, из посторонних не будет, только мы вчетвером, – улыбнулся я ей. – И мама, конечно, так что парадная форма нам наверняка не потребуется.

Кондрат, открывая нам дверь, был радостно удивлен: он не ожидал увидеть меня так скоро, да еще в сопровождении двух привлекательных дам. Растроганный, он молча уронил голову мне на плечо и стал шмыгать носом.

– Ну-ну, – сказал я грубовато, похлопывая его по спине и желая подбодрить. – Страна нуждается в героических защитниках отечества, так что мужайся, нечего здесь влагу разводить.

Девушки тоже как могли стали утешать и подбадривать Кондрата, затем, сняв верхнюю одежду, мы перебрались из прихожей в зал, а вскоре из кухни подошла мама Кондрата Ивонна Ульяновна и пригласила всех за стол. Девушки вначале несколько стеснялись в присутствии мамы, но я взял инициативу в свои руки, откупорил коньяк и шампанское, захваченные из бара, мы выпили (все, за исключением Кондрата), и вскоре мне удалось шутками и анекдотами немного развеять грустную атмосферу вечера.

После нескольких рюмок коньяка девчонки стали понемногу осваиваться, разговаривать, шутить; при этом Катюша, периодически бросая быстрые взгляды на Кондрата, тут же отводила глаза; Зоя тем временем с интересом наблюдала за ними обоими и заговорщически мне подмигивала. Мама, поначалу пристально разглядывавшая девушек, постепенно успокоилась, и вскоре убежала хлопотать на кухню, а я стал рассказывать смешные истории из своей армейской службы.

– А почему ты совсем не пьешь? – спросила Кондрата Зоя, в очередной раз поднимая свою рюмку. – А то как-то неудобно получается, Савва нам наливает, а тебе нет.

– Да я это… – замялся Кондрат, – вы извините меня, девчонки, пить совсем не умею, сто грамм выпью, потом плохо себя чувствую, дня два не в форме, мутит, голова болит. А завтра ведь в пять утра вставать, так что если выпью, армия меня наверняка не дождется.

Девушки рассмеялись, а я в подтверждение его слов закивал. Тут вошла мама, она несла на исходящем паром блюде жареную кусками курицу с лапшой.

– Вот-вот, девочки, – поддержала она. – Я тоже ему говорю: «Выпей, Кондрат, сегодня такой день, что ты можешь себе это позволить», а он ни в какую, ну совсем не пьет парень.

– Ладно вам, – перебил ее я, вновь разливая коньяк по рюмкам. – Не пьет и не пьет человек, тут радоваться надо, а не удивляться. Я вместо него выпью, нечего ему баловаться – в ближайшие два года пить не придется.

Бедная мама, она не могла знать, что пить ее сыночку Кондрату сегодня было категорически противопоказано. И Катенька тоже была в пролете: если бы она даже очень захотела переспать с Кондратом, ему бы пришлось найти способ увильнуть от этого, хотя девочка она, надо признать, была довольно привлекательная.

За столом, несмотря на все мои старания, было по-прежнему немного грустно, и чтобы проводы в армию не напоминали поминки, мы включили музыку и потанцевали с девчонками, а чуть позже даже спели все вместе несколько песен. А когда мы вновь сели за стол, – мама опять принесла горячее, на этот раз фаршированные перцы, – я подняв рюмку с коньяком, пожелал Кондрату служить в армии так же достойно, как я служил.

Девушки и Ивонна Ульяновна тут же заинтересовались, ну я и рассказал, как после пяти месяцев службы в стройбате меня комиссовали и отправили домой, а когда мои «однополчане» вернулись со службы, я уже благополучно работал в ресторане. Услышав финал этой истории, мои слушательницы дружно рассмеялись. Словом, я пожелал своему другу пройти службу моим «тернистым» путем. Кондрат, знавший эту историю почти дословно, только вздыхал – ему было ужасно жаль времени, затраченного на службу, а о том, чтобы «отслужить» как я, он не мог даже мечтать.

Кто мог тогда знать, что Кондрата комиссуют после девяти месяцев службы в стройбате, причем из того самого госпиталя (?!), что и меня – ОВГ-367, расположенного в г. Тбилиси; и что он, вернувшись домой, вскоре устроится работать в ресторан – то есть, он-таки почти в точности повторит мой путь. И работать он станет в ресторане барменом – а где вы, скажите мне, видели бармена в 19 лет? (Позже, когда мы, смеясь, рассказывали эту историю в кругу друзей, они отказывались нам верить, столько в ней было интересных и необычных моментов и совпадений. Зато из КГБ откликнулись – эти серьезные дяди почему-то сразу поверили, – и мне пришлось дважды рассказывать мою историю в Конторе Глубокого Бурения, правда, при этом никто из слушавших меня не смеялся и уж тем более мне самому было не до смеха).

Уже после полуночи провожать Кондрата прибыл его старший брат Олег, мой сверстник, он был с женой и маленьким сыном. С их приходом стало заметно веселее, и мы с девчонками пробыли у Кондрата почти до трех ночи. (В течение этого времени, выбрав момент и уединившись с ним на минуту в спальне, я торопливо сделал своему товарищу тот самый последний укол). Затем я на прощание обнял его, извинился за то, что не пойду провожать на призывной пункт (решив, что пусть рядом с ним в эти последние минуты перед разлукой будут только близкие), и мы с девушками откланялись.

Катя жила в общежитие торга, до самых дверей которого мы с Зоей ее проводили, затем я взял девушку под руку и через несколько минут бодрой ходьбы мы поравнялись с моим домом.

– Поднимемся? – не сколько спросил, сколько утвердительно сказал я, Зойка быстро взглянула на меня, затем кивнула устало – рассеянно и мы вошли в подъезд.

Взахлеб целуясь, мы, не размыкая объятий, добрались от входной двери до спальни, а там сразу же повалились в постель, и лишь после этого стали избавляться от одежды; все дальнейшее случилось у нас быстро и естественно. Девушка, как выяснилось в первую же ночь, оказалась достаточно продвинутой в области секса, поэтому мы играли с ней на равных, а возможно, Зойка меня еще и пощадила, не раскрывая до поры до времени всех своих сексуальных талантов. В моей партнерше было 100 % горячей гагаузской крови, к тому же девушка оказалась абсолютно незакомлексованной – а это в наше время, согласитесь, больша-а-ая редкость.

Что и говорить, между нами в постели произошла настоящая схватка – «битва титанов», – в результате которой проигравших не было – выиграли мы оба, после чего уснули счастливые и совсем обессилевшие в объятиях друг друга.

Наутро, лишь только я открыл глаза, Зоя склонившись надо мной и перебирая пальцами кудри моих волос, воркующим голоском спросила:

– Тебе понравилась наша первая ночь, милый?

– Очень! – честно ответил я попеременно целуя ее груди, двумя волнующими дыньками нависающими над самым моим лицом. – Это было что-то необыкновенное.

– Ты такой сладкий и ласковый, а говорили, что ты любовник злой и жестокий, девок используешь и сразу бросаешь, – продолжала Зоя, проводя острыми отманекюренными ноготками по моему плечу.

– Ох уж эти сплетни, – пробормотал я, вздрагивая от этих немного болезненных прикосновений. – Работая в таком месте невозможно не попасть на язык окружающих, ты слишком заметен. Плюс к тому слухи, домыслы и фантазии завистливых людей – и вот перед вами готовый злодей. Хотя… говорят, лучше грешным быть, чем грешным слыть, поэтому я стараюсь соответствовать.

– А что девок у тебя было много, это тоже неправда? – спросила она, немного меняя позу и накатываясь своей шикарной тугой грудью теперь уже на мой живот. – Вот я, например, какая у тебя по счету?

– Ты, прелесть моя?.. – произнес я как бы в раздумье, потом коснулся ладонью ее плеча и спросил: – А какой сегодня день недели?..

– Пятница, – с готовностью ответила Зойка, затем на лице ее отразилось легкое недоумение. – А что, почему ты спрашиваешь?

– Просто так. Ты у меня, сладкая моя, пятая! – закончил свою мысль я.

– Вот видишь? – она целиком накрыла меня своим телом и поцеловала в губы. – А говорят, говорят… А почему ты спросил какой сегодня день? – вдруг встрепенулась она.

– Чтобы вспомнить, какая ты у меня… на этой неделе, – ответил я честно.

Теперь вместо поцелуя я чуть не схлопотал пощечину, перехватив Зойкину руку я опрокинул ее навзничь и, преодолевая сопротивление, стал целовать, она с негодованием вырывалась.

– Успокойся, милая, я же не знал, когда повстречаю тебя. И не имел понятия, как ты выглядишь. Так что прости и попробуй понять, ведь это я тебя искал.

– И нашел? – спросила Зойка, теперь глаза ее, озорно поблескивая, вновь смеялись.

– Боюсь… что да, – ответил я опять честно.

Через три дня, в понедельник, я зашел в «Молдову» к закрытию магазина, забрал Зойку, и мы с ней отправились гулять по городу. Естественно, прогулка наша завершилась в баре, расположенном в кафе «Весна» что на ул. Ленина, который сегодня был открыт и функционировал.

(Мы договорились с коллегами чередовать выходные, так как в городе было всего два бара, и один, как минимум, всегда должен был быть открыт к услугам клиентов). Сидевшие в баре завсегдатаи, завидев меня с дамой, зашевелились, некоторые приподняли свои стаканы, салютуя ими в знак приветствия.

– Рад вас всех видеть, – поклонился я всем присутствующим. Улыбающийся бармен – за стойкой сегодня трудился Женька – тепло поздоровался с нами, затем спросил, что мы будем пить. Любящему сыграть на публику, мне ничего не оставалось, как попросить чего-нибудь экстравагантного, и я сказал:

– Налей-ка мне, дружочек, чего-нибудь сек-су-аль-но-го.

– А что ты имеешь в виду? – Женька улыбаясь развел руками. – Это, я так понимаю, в связи с тем, что сегодня с тобой такая симпатичная девушка?

– Да-да, – сказал я, – налей-ка нам, пожалуй, хереса.

В баре послышались смешки, некоторые уловили, очевидно, созвучие в словах херес и хер и откликнулись необидными шуточками на мой адрес.

А Женька-дурень, таки взял и действительно налил мне бокал хереса, а Зойке – шампанского. Я взглянул на Зою – от подколочек со всех сторон девушка слегка зарделась, а тут еще Женька, подливая масла в огонь, спрашивает громко:

– Тебе, Савва, одного бокала хватит, на сколько заходов в эту ночь ты настроен, может, тебе еще один налить?

– Спасибо, коллега, – ответил я. – Мой рекорд – два раза, так что одного бокала будет вполне достаточно, а лишний все равно не поможет.

Вновь смешки окружающих, но Женька будто не слышит их, продолжая наливать херес в мой бокал и шампанское в Зойкин, и говорит, сволочь, во всеуслышание:

– А вот эти два бокала за мой счет, должен же я посодействовать товарищу в таком серьезном деле.

Я вновь поднимаю свой бокал (впервые в жизни пью херес, и сразу в таком количестве) и говорю:

– Ладно, пусть теперь будет два раза. Повторю свой рекорд, но только ради тебя, коллега.

И тут вдруг у самого уха я слышу жаркий шепот моей Зоеньки, от которого меня чуть в пот не бросило:

– В эту ночь, дорогой, ты полюбишь меня пять раз.

Я рассмеялся в полный голос и поцеловал ее в щечку (конечно, приятно слышать такое от своей девушки, ну так ведь им, девушкам, легко говорить). Через минуту от непривычного на вкус вина я почувствовал дискомфорт в желудке и срочно съел подряд два пирожных-трубочки, чтобы вино не попросилось наружу.

А еще через часок, закончив прогулку, мы с Зойкой поднялись ко мне в квартиру. И тут она мне устроила «Варфоломеевскую ночь»: до самого утра я подвергался терзаниям, ни на минуту мы не сомкнули глаз и к рассвету вышло, как она и предсказала – пять раз (?!)

Зойка уже задремывала, когда я шепнул ей на ушко:

– Ну, зайка, хочешь еще разок?

– Хочу, – ответила она будто сквозь сон и потянулась ко мне своим жарким, сладостным телом.

– А нету, – мстительно прошептал я и зарывшись лицом в ее шикарные груди, мгновенно уснул.

Обычно для меня первая проведенная с девушкой ночь становится последней, потому что, во-первых, как говорится: «Привет, невеста ночи, прощай, невеста утра»; а во-вторых, вы же сами понимаете, «как много девушек хороших…»; а в-третьих, так проще, не успевает возникнуть стойких отношений и взаимных претензий. И до этого, до встречи с Зойкой, у меня почти со всеми девушками отношения складывались именно так, легко и просто: шампанское и комплименты в день знакомства, любое угощение и полная взаимоотдача в день (или ночь) любви, а затем пять шампанское и завершающие, прощальные комплименты – в день расставания. Иногда все это соединялось в один день, после чего обе стороны расставались к обоюдному, надеюсь, удовольствию. И все!

Однако в случае с Зойкой со мной произошло нечто необычное: я с каждой новой встречей становился все более жадным до ее ласк, я теперь просто дня не мог прожить без нее. Это был как раз тот редкий случай, когда мне не хотелось расставаться со своей партнершей. Мне уже стало казаться что я банально, по-глупому влюбился, когда произошел случай, который помог мне немного поостыть, спуститься с небес на землю.

В тот вечер мы с Зоей не договаривались о встрече, я должен был работать допоздна, но случилось так, что ресторан, и бар заодно, без всяких на то веских причин закрыли после обеда на санитарный день. И тогда я, быстренько закончив свои дела в баре, довольный и радостный, чуть ли не вприпрыжку направился в магазин, чтобы встретить Зойку после работы. И вдруг увидел ее, мою милую, выходившую из магазина через «черный» ход, и не одну, а с Сережей Птенчиком, которого она держала под руку. Оскорбленный до глубины души я остановился. Стал так, чтобы они меня случайно не заметили, и задумался. Конечно, Зойка мне была не жена и не невеста, но мы с ней по-дружески договорились на период наших с ней встреч воздерживаться от каких-либо связей на стороне во избежание неприятных и неожиданных последствий. Ну а Сережа этот, по кличке Птенчик, надо сказать, и раньше мне «подрезал» с женщинами: он был двумя годами младше, стройный (в отличие от меня), довольно привлекательный (по мнению многих наших общих знакомых женщин), и ко всему прочему приходился мне родственником, правда не кровным, а благоприобретенным, через жену, являясь ее двоюродным братом, так что и бить его, посудите, было как-то несподручно.

Конечно, я мог их окликнуть, помешать этой встрече, даже рванулся было, но в последнее мгновение остановился и решил оставить все как есть. Еще у Пушкина по этому поводу сказано: «Так ваша верная подруга бывает вмиг увлечена: любовью шутит сатана».

Я шел в расстроенных чувствах домой и сам с собой рассуждал. Во-первых, в нашем с Зойкой случае произошло то, что называется «нашла коса на камень», то есть она, как современная женщина, чувствовала себя свободной в своих поступках, и сама решала как ей жить и с кем ей спать. Во-вторых, я не собирался связывать с ней свою жизнь, и разговора у нас об этом не было – во всяком случае до сих пор! – так что мне пришлось проглотить эту обиду, как горькую – и отрезвляющую – пилюлю. Оставалась еще месть, но та, известное дело, подается как шампанское, холодной и выдержанной, для этого нужно было время, да я, откровенно говоря, и не мстительный.

Через несколько дней после этого случая Зоя зашла ко мне в бар (я, конечно же, надулся на нее и первым приходить не собирался) и сказала, что, к сожалению, работа забирает у нас обоих много времени и не позволяет нам чаще встречаться. А я на эти слова понимающе кивал, глядел в ее шаловливые глаза, наблюдая в них резвящихся чертиков, и молчал… Да, я, гордый и самодостаточный мужчина, проглотив обиду, простил ей измену и мы продолжали встречаться еще некоторое время, пока в одну из бурных ночей она, со стоном вывернувшись из моих объятий, не сказала: «Осторожнее, не раздави во мне ребеночка».

Я удивился: «Ребеночка, милая?», и тогда мне пришлось выслушать ее историю.

Зойкин родной брат, футболист сборной СССР Юрий А-м, познакомил ее этим летом со своим приятелем, моряком загранплавания. Моряк, которого звали Саша, ростом под два метра, а лицом и вовсе писаный красавец, был мечтой многих невест в своем родном городе Одессе, а уж тем более он мгновенно покорил Зойку – девушку из провинции, и они стали встречаться.

Все у Зойки с этим Сашей складывалось поначалу хорошо и даже замечательно, дело вовсю шло к свадьбе, когда морячок вдруг, неожиданно для всех заявил, что он жениться передумал. Зоя уже была к тому времени на втором месяце беременности, однако жених пошел в полный отказ и пообещал компенсировать ее проблемы деньгами. После чего надолго исчез.

Сразу после этого Зойка переехала в наш город, ей было невмоготу оставаться в родных местах, смотреть в глаза матери и отцу, встречаться с близкими и знакомыми, тем более что она все же решилась оставить ребенка и рожать; а двумя неделями позже я увидел ее в магазине, где мы и познакомились.

И вот вчера в дом, где Зойка снимала комнату (у моих друзей, кстати), неожиданно заявился тот самый морячок Саша, он вывалил на стол кучу бумажек, взял с нее какую-то расписку, которую она подписала не глядя – слезы застили ей глаза – и уехал.

Наутро после этого рассказа, когда я пошел провожать Зойку домой, она пригласила меня к себе и показала книжечки с бонами – те самые, что получают частью зарплаты моряки загранплавания, которые принес ее бывший жених, несостоявшийся муж и отец ее будущего ребенка. Сумма оказалась приличной – 72 книжечки, 1800 бонов, что по курсу «черного» рынка шли тогда 1 к 11, а это соответствовало примерно двадцати тысячам советских рублей. Когда я, пересчитав по ее просьбе эти бумажки, назвал окончательную сумму, Зойка вдруг напрямую спросила меня:

– Савва, а ты не хочешь жениться на мне и взять в приданое вот это, – она погладила свой живот, – и это, – указала она на деньги.

И тут, в этот момент, признаюсь, я сделал ей больно, сказав:

– Предложение, конечно, заманчивое, Зойка. Вот только я не знаю, и ты как считаешь, Сережа Птенчик не будет против?

Зоя закусила губу, но ей хватило сил не заплакать, она даже улыбнулась и попыталась шутить, сказав что его можно будет пригласить на нашу свадьбу в качестве свидетеля. После этого я встал, поцеловал Зою в лоб, простился и ушел, и мы с ней больше не встречались. А спустя месяц или два она уехала из нашего города.

А еще через полгода ее квартирная хозяйка Нина Гребешкова, моя хорошая знакомая, встретила меня в городе и сказала, что получила от Зои письмо, в котором та сообщала что родила девочку, и передает мне персональный привет. А еще через некоторое время в наш город приехала сама Зойка. И не одна – я увидел ее, когда она входила в бар с замечательной малышкой на руках, упакованной в импортный комбинезон. Первыми ее словами было, что она ужасно по мне соскучилась, а все остальное Зойка рассказала, когда мы с ней оказались в постели.

– Савва, я не спала с мужчиной с той самой ночи… – прошептала она, порывисто обнимая меня. – Я приехала сюда исключительно ради тебя, я ужасно соскучилась.

Я гладил золотые пряди ее волос, целовал измученные стиркой пеленок руки и говорил:

– Я тоже скучал, Зойка. Такую женщину как ты, мне, наверное, никогда больше не встретить. Но… прости меня, я не смогу воспитывать чужого ребенка, это не по мне. Прости.

Утром следующего дня мы вместе прогуливались по городу, я со смешанным чувством полувосторга-полурастерянности толкал впереди себя детскую колясочку. Когда мы поравнялись с «золотым» магазином под вывеской «Ауреола», я, увидев, что девочка уснула в коляске, попросил Зою зайти туда вместе со мной.

Поднявшись по ступеням мы вошли внутрь. По всему периметру помещения располагались ярко подсвеченные прилавки, в них поблескивали, сверкали, подмигивая нам, отливали всеми цветами радуги сотни золотых и серебряных украшений, с камнями и без. Молодая симпатичная продавщица в синей форменной одежде, вышедшая нам навстречу, улыбнулась и сказала:

– Что желаете? Хотите выбрать что-нибудь?

Зоя в растерянности поглядела на меня.

– Да, – сказал я, улыбнувшись ей ободряюще. – Нам надо что-нибудь выбрать. Вот девушке помогите выбрать то, что она пожелает, любую вещь на ее вкус.

Теперь на меня смотрели уже две пары удивленных глаз. Испытывая от собственных слов огромное удовольствие, я повторил:

– Да-да, любую вещь, которая ей понравится.

– За десять лет работы в магазине я что-то подобного случая не припомню, – в замешательстве пробормотала продавщица, приглашающим жестом подзывая Зою. Чтобы не мешать дамам, я отошел на противоположную сторону и стал рассматривать выставленные в витрине часы.

Зойка, наверное от растерянности, выбрала скромный золотой перстенек, надев который подошла и прошептала, пряча глаза: «Зачем, Савва? Я не заслужила от тебя подарка».

Рассчитавшись у кассы, я обнял ее и прошептал на ухо:

– Дурочка, ты заслужила, конечно, гораздо большего, а это лишь та малость, что я могу тебе дать.

В тот же день Зоя уезжала обратно в свой город, мы попрощались у автовокзала, и я ее больше никогда не встречал. Знаю только, что свою маленькую дочь она оставила на родителей – сдала, так сказать, на воспитание бабушке с дедушкой, а сама поступила в Кишиневский университет и успешно его закончила – то есть, нашла своим деньгам наилучшее применение.

1981–1982.

Коктейль «Королевский».

Светлый кубинский ром 20 мл.

Русская водка 20 мл.

Джин 20 мл.

Армянский коньяк 10 мл.

Малиновый ликер 20 мл.

Текила 20 мл.

Лимонный сок 20 гр.

Лимонад 50 мл.

Колотый лед.

«Гарнир»: засахаренная клюква или вишня.