Текст книги "Прутский Декамерон"

3

Где ты нынче? Жива? Умерла?

ты была весела и добра.

и ничуть не ленилась для ближнего

из бельишка выпархивать нижнего.

И.Губерман

Саша, позвякивая ключами, отправился на выход, я же ухватил за руку стоявшую ближе всех ко мне Людмилу и увлек ее за собой.

Людмила не сопротивлялась – она просто удивилась этому моему жесту, так как знала, что я целый вечер уделял внимание Елене. Не долго думая, девушка подхватила со стула свою сумочку и послушно последовала за мной.

Саша на своей машине отвез нас на Липованку, к дому общего нашего товарища Славки Елдакова – какого-либо другого жилищного варианта у меня на этот момент не было предусмотрено. А Славка Елдаков проживал в своей собственной двухкомнатной квартире, в которой, как он говорил, для меня всегда найдется уголок.

Мы с Людмилой вошли в подъезд, подойдя к нужной двери я постучал. На часах было почти три часа ночи, Славка, конечно же, спал и на стук не отозвался. Стучать громче я просто постеснялся и увлек Людмилу на узкую тропинку, опоясывающую дом, намереваясь попасть в квартиру другим путем – через балкон. От чрезмерных алкогольных возлияний временами я чувствовал волнами подкатывающую к горлу тошноту; девушка же, к моему удивлению, казалась вполне в норме, кстати, еще в баре я для себя отметил, что Людмила была трезвее всех остальных. Похвальная стойкость для молоденькой женщины, впрочем, очень возможно, что в конкретном случае сказалась ее привычка к крепким напиткам.

Славкина квартира располагалась на первом этаже, но имела балкон, на который, как я надеялся, нам будет несложно проникнуть с улицы. Забегая вперед, скажу, что нам с Людмилой впоследствии пришлось еще пару раз оказаться в неординарных ситуациях, но эта – первая – была самой эмоциональной и богатой на впечатления.

Итак, обогнув дом, мы пробрались к балкону, который я «вычислил», и осмотрели его. Сам балкон был расположен невысоко, стоя, с земли, приподнявшись на носочки, можно было даже сквозь окошко заглянуть внутрь, но окна эти были узкими и не приспособленными для того, чтобы в них лазили. Но где, скажите, не пролезет нетрезвый искатель приключений, да еще когда рядом с ним хорошенькая, терпеливая, а главное, готовая на все дама. Я подтянулся на руках, с немалым трудом протиснул свое нехилое тело в окно и, балансируя на одной ноге – вторая пока оставалась снаружи, – протягивал руку, чтобы помочь Людмиле забраться наверх, когда вдруг услышал мужской голос:

– Это кто еще, бля, ко мне сюда в окно лезет?

– Не ссы, Славка, это свои, – сказал я неуверенно, голос говорившего отчего-то показался мне незнакомым. Я медленно обернулся, вглядываясь в говорившего, и увидел в проеме балконной двери незнакомого мужика в нижнем белье, в руке которого тускло блеснула какая-то железяка, судя по размерам и форме топор. Поняв уже, что это не Славик, я сказал ему храбрясь:

– Ну ты, герой в кальсонах, иди и позови Славку. И спрячь топор, не то отберу и задницу надеру.

Хотя позиция, в которой я в данную минуту находился, была очень неустойчива и ситуация складывалась явно не в мою пользу, гонору мне было не занимать. А вот двинуться ни вперед, ни назад я не мог – вперед было опасно, назад позорно.

Второй белый силуэт, возникший рядом с первым, рассмеялся женским голосом:

– Вот это класс! Кто это к нам в такое время пожаловал?

– А ну ты, баба, закрой рот, – прикрикнул мужик на женщину, и обращаясь уже ко мне, сказал: – А ты че вообще сюда полез? К моей жене, что ли, добираешься?

– Я лезу к своему товарищу Славику, – ответил я. – А жена мне твоя и на фиг не нужна, у меня, вон, своя имеется.

Мужик опасливо, все еще держа топор наготове, шагнул к окну, перегнулся, всматриваясь сквозь стекло, тем временем я перенес внутрь балкона вторую ногу и теперь уже твердо стоял внутри на обеих ногах. Увидев стоявшую под балконом Людмилу, и от этого успокоившись, мужик уже более дружелюбным голосом сказал:

– Славкин балкон следующий будет, вон он, слева, ну а ты можешь выйти через двери.

– Нет, через двери нас не устраивает, – заявил я, пускаясь в обратный путь. – Извини, брат, попутал.

«Штурм» второго балкона прошел удачнее и быстрее, сказался, видимо, приобретенный опыт. Теперь я уверенно затянул за собой на балкон Людмилу, и мы вместе стали вглядываться внутрь темной комнаты, при этом я, сделав неосторожное движение, ударился локтем об остекленную дверь, которая с шумом завибрировала. Через несколько секунд внутри помещения загорелся свет и сквозь оконное стекло мы увидели могучий голый торс, принадлежавший, несомненно, Славику, и я радостно закричал:

– Ты что же это, сволочь, своим не открываешь?

Славик шагнул к балконной двери и одним рывком открыл ее. По его виду нельзя было сказать, чтобы он был очень рад нашему появлению, он равнодушно протянул руку для рукопожатия и сонно сказал:

– Какого черта в такое время болтаетесь?

– Ну-ну, давай, приглашай старого приятеля, – сказал я, пожимая ему руку. И тут же спросил: – Можешь нас приютить до утра?

– Да куда же от вас денешься? – сказал он, стоя перед нами в «семейных» трусах и почесывая волосатую грудь. – Давайте проходите быстро в спальню. – И пошел впереди нас, по дороге выключив верхний свет. Слабый свет, падающий от уличного фонаря, осветил чью-то фигуру в постели, скрытую от нас простыней до самых глаз; однако в то самое время, когда мы проходили мимо, обладательница фигуры вдруг вывалилась из-под простыни и свесилась с дивана, заголив крупную белую спину и широкую задницу, а руки ее проворно стали вправлять ленту в прорезь магнитофона. Меломанка, улыбнулся я, даже посторонних не постеснялась. Вслед нам заиграла негромкая мелодия. Славик, первым войдя в спальню, включил свет, и пока Людмила осматривалась в комнате, он глядел на нее долгим, липучим взглядом.

– Спасибо, хозяин, – сказал я как можно беззаботнее, – а теперь можешь идти к своей девушке, а то она вспотеет под простыней, тебя дожидаясь.

Славик с вопросительной похабной ухмылочкой на лице попытался поймать мой взгляд, но я быстренько вытолкал его из комнаты, закрыл на защелку дверь, и мы с Людмилой, оставшись наедине, внимательно поглядели друг на друга: тут, в этой комнате, в уже застеленной не слишком свежим бельем постели, нам предстояло знакомиться и любить друг друга. Девушка казалась почти трезвой, я же с трудом сохранял равновесие, при этом, даже глядя на шикарные бедра своей сегодняшней подружки (выше я боялся поднять глаза – чтобы голова не закружилась) слабовольно размышлял: пусть только скажет что-нибудь вроде: «Не могу… мне не хочется… давай в другой раз…», и я сразу же залягу спать, не обращая внимания на то, что рядом находится такая привлекательная женщина – до того мне было в этот момент дурственно от выпитого. Людмила же, не подозревая о моих тревогах, выключила верхний свет (теперь лишь немного лунного света проникало сквозь окно) и спокойно разделась передо мной, а я, не забывая при этом разоблачаться сам, с радостным удивлением, почти с трепетом разглядывал ее великолепно сложенное тело – прекрасные, словно вычерченные божественно красивые крутые бедра, стройные, крепкие икры и нетолстые лодыжки, а прямо напротив моих опущенных глаз, обезоруживая своей естественной наготой, торчали направленные на меня темные сосочки, растущие из совсем еще девичьих грудок в форме опрокинутых чаш.

Как мило все это, нет, я должен, я просто обязан овладеть этой женщиной, мелькнула в мое голове последняя разумная мысль, и я шагнул вперед, припадая к этим чашам губами, после чего мы повалились на простыни.

Наша первая с Людмилой встреча в постели продолжалась совсем недолго и носила сумбурный характер, после чего, так и не прочувствовав меня как следует, девушка получила торопливый поцелуй с пожеланием спокойной ночи, и я, отвернувшись к стене, провалился в тяжелое забытье, мало напоминавшее сон. Озеро коньяка, выпитого мною накануне, волновалось в моем организме, отравляя самоощущение, почти начисто лишив радости естественных прелестей жизни.

Внезапно мой сон, и так далеко не спокойный, прервался стуком в дверь. Казалось, я только закрыл глаза, как кто-то тут же возжелал лишить меня покоя. С великим трудом я разлепил веки, поднялся с постели и подошел к двери, твердо решив послать любого, кто бы за ней не оказался, куда подальше.

Это был, конечно же, Славик. Он стоял передо мной все в тех же семейных трусах, и как только я открыл дверь, мой товарищ зашептал басовито:

– Давай, что ли, меняться, Савва, моя подруга за два дня мне уже надоела.

– Иди на хер, – четко произнес я, слепив перед его носом дулю, – я сам еще свою толком не распробовал.

Славик повернулся и, обиженно сопя, отправился восвояси, а я бегом, потому что был голышом, направился в туалет. Через минуту, выйдя оттуда, я услышал стук в наружную дверь, и ни на секунду не задумываясь в правильности своих действий, пошел открывать. Не успел я отпереть замок, как дверь, прижимая меня к стене, распахнулась, и мимо меня прошелестело что-то багрово-темное, затем я увидел перед своими глазами непонятно откуда здесь взявшуюся спину моего напарника Саши – он шагал по коридору, держа в руках большое красное знамя с серпом и молотом. Вот черт, это и вправду он, или у меня уже начались галлюцинации, подумал я, шагая следом за ним, и как раз в этот момент Саша в полный голос запел:

«Вставай, проклятьем заклейменный…».

Следуя за ним, я поневоле выровнял шаг. Затем, внезапно почувствовав что-то, обернулся – за мной, за моей голой задницей, словно за путеводной звездой, следовала вся остальная звездобратия, оставленная нами накануне в баре, причем в полном составе: первыми шли гости из Ворошиловграда Иван и Сережа, за ними следовали подруги Людмилы Елена и Эльвира, а замыкал «колонну» еле державшийся на ногах Володя Сладков – певец и музыкант; вся эта компания на разные голоса стала подпевать знаменосцу и для полного букета здесь не хватало только Сашиной мамы.

– С днем Конституции! – заорал Сашка. Обернувшись в конце коридора он заметил меня. – С днем проституции тебя, дорогой напарник!

Ответить ему не было ни сил, ни желания, и я лишь молча покрутил пальцем у виска. Дверь слева от меня, мимо которой я только что прошел, отворилась – следуя за придурком Сашкой, я, оказывается, прошел мимо своей комнаты, – и рука Людмилы втянула меня внутрь, а другая сунула мне в руки плавки и я услышал ее шепот: «Оденься сейчас же, ненормальный». Я облачился в плавки и вновь выглянул в коридор, в это время из своей комнаты вышел, застегивая брюки, Славик, который охватив всех одним гневным взглядом, воскликнул:

– Да вы охерели, черти, пять утра, а мне в семь на работу вставать.

Нестройный хор смолк, и Сашка сказал пьяно-пафосно:

– Я пришел сюда, друзья мои, убедиться что вы живы и здоровы.

– Со мной все в порядке, – сказал Славик сердито, – а если ты беспокоишься за своего напарника, можешь его забрать и убраться вместе с ним.

Пока он это говорил, я стоял и виновато глядел на девушек, ведь это именно я пригласил их на этот вечер, и в какой-то мере был ответственен за них, поэтому испытывал сейчас глубокий стыд, особенно перед Еленой. Елена шагнула в мою сторону и толкнула нашу дверь, раскрыв ее пошире.

– Людмила, ты в порядке, – спросила она в темноту, подозрительно оглядывая меня с головы до ног.

– Да, Ленчик, со мной все хорошо, – сказала Людмила, появляясь на пороге комнаты, она даже успела надеть платье. – Как вы? Все в порядке? Эльвира с тобой?

– Да, – был ей ответ.

Я направился к дивану и без сил повалился на него. Девушки вошли в комнату и, косясь на меня, стали о чем-то шептаться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон.

Проснулся я, когда на часах было 12.30 пополудни. Уже полчаса, как я на работе, поневоле отметил я. Людмила спала рядом, сладко посапывая. Наклонившись, я поцеловал ее в нежную белую шейку, ресницы ее дрогнули, и она открыла глаза.

– Вставай, соня, нам пора уходить, – сказал я, вылезая из постели. Людмила полусонно мне улыбнулась. В ответ я чмокнул губами воздух и направился на кухню. Голова раскалывалась. В холодильнике я обнаружил 3-х литровую банку соленых огурцов, в ней сиротливо плавали два последних уродливо-кривых огурца, но главное – ура! – в наличии было почти полбанки драгоценного рассола.

– А даме, – услышал я за своей спиной голос Людмилы, когда, запрокинув банку, стал хлебать рассол прямо через край. Девушка, уверенно забрав из моих рук банку, стала наливать рассол в два стакана.

– Я за стакан рассола утром, моя милая, – сказал я, слегка сдавливая ее тонкую шейку двумя пальцами, – могу убить человека. Поняла меня, девочка? – И, наклонившись, поцеловал ее в висок, прикрытый нежными завитками волос.

– Поняла, милый, – ответила Людмила безбоязненно и открыто мне улыбнулась.

Уже собираясь уходить, мы обошли всю квартиру – кроме нас в ней никого не было, а наружная дверь и вовсе оказалась незапертой.

– Как тебе это нравится?! – пожаловался я Людмиле, когда мы вышли в общий коридор и захлопнули дверь на английский замок. – Когда мы ночью пришли сюда, нам даже на стук не открывали, а теперь, пожалуйста – входи кому не лень.

Держась за руки, мы с Людмилой поспешили в ресторан, каждый мой шаг отдавался в голове тупой болью, и вообще ощущение было такое, словно она стиснута железным обручем. И все же был во всем этом один приятный момент – сознание того, что рядом со мной находилась такая замечательная девушка.

Я отпер двери бара запасным ключом, намереваясь по-тихому, пока нас никто не увидел, пробраться внутрь. Людмила юркнула следом за мной, я запер дверь, и перед нами, по мере того как наши глаза привыкали к полумраку, стала открываться нелицеприятная картина: все пятеро наших вчерашних собутыльников вповалку, тесно прижавшись один к другому спали, расположившись прямо на ковре, причем совершенно компактно занимая своими телами одну кабинку. Спертый запах непроветренного помещения вызывал тошноту, и я поневоле скривился.

Обойдя спящие тела, мы с Людмилой проследовали в подсобку и к моей огромной радости обнаружили в холодильном шкафу несколько бутылок холодного «боржома». Две выпитые подряд бутылки облегчения мне не принесли, и я с завистью поглядывал на Людмилу, выглядевшую в отличие от меня совершенно нормально и медленно потягивающую «боржом» через соломинку.

Открыв дверцу льдогенератора, я, вспомнив совет моего одноклассника Славки Карася, также работавшего барменом, – он ходил в рейсы на кораблях загранплавания, – раскопал ладонями в кучке льда ямку, зарылся в нее лицом, а сообразительная Людмила тут же присыпала мою голову и шею оставшимися по краям кубиками. После нескольких минут, проведенных «во льдах», я почувствовал некоторое облегчение, головная боль стала постепенно проходить, а голова соображать, и – самое главное – я знал теперь, как мне действовать дальше.

Открыв дверь в вестибюль ресторана, я повесил снаружи табличку «Санитарный день», затем поднялся в производственные цеха, набрал полные руки ледяного молока и кефира, только что завезенных с молокозавода, а повариха Маричика, войдя в мое положение, а может, кто знает, ее просто перепугала моя физиономия, дала мне металлическую корзинку для молочного, а в придачу – какое благородство! – целую кастрюльку с различными солениями, от одного взгляда на которые рот мой наполнился слюной.

Когда я, держа в руках все это богатство, вернулся в бар, вся компания была уже на ногах; увидев мерзкие рожи вчерашних собутыльников, мелькавшие по всему бару словно привидения, я вновь почувствовал себя нехорошо.

Мы почти не разговаривали между собой, для этого не было ни сил, ни желания, ни необходимости, каждый приводил себя в порядок как мог.

Через некоторое время мы с Людмилой, выдав каждому по парочке соленых помидоров, напоив крепчайшим кофе и, по желанию, похмелив коньяком, выгнали всех из бара к чертовой матери, проследив в окно, как они погрузились в машины и отъехали.

После этого я принялся за уборку, Людмила, которая не бросила меня в эту нелегкую минуту и не уехала с подругами в студгородок, облачилась в мою рабочую, клетчатую рубаху и, присоединившись ко мне, навела в баре настоящий порядок, который могут сделать лишь заботливые женские руки.

Каждые 5-10 минут, терзаемый сушняком, я прерывал работу, подходил к стойке и залпом выпивал стакан молока, кефира или рассола, затем их сменили чай и кофе, и прошло, наверное, не менее двух часов, прежде чем в голове у меня окончательно прояснилось.

– Ну, как ты теперь себя чувствуешь? – спросила Людмила, останавливаясь и прижимаясь ко мне так, что мое полумертвое тело в ответ на это прикосновение неожиданно отозвалось сладострастной судорогой. – Я, например, ужасно соскучилась и хочу тебя.

Я, признаться, тоже ее хотел, и мы, не теряя ни секунды, расстелили в одной из кабинок матрас и повалились на него. А спустя еще полчаса, счастливые и бессильные, мы лежали и целуясь, беседовали.

– Ты знаешь, Савва, сегодня это у нас получилось гораздо лучше! – прошептала моя пассия, красиво вытягиваясь на матрасе. – А то я вчера перепила, и совсем тебя не чувствовала, осталось лишь приятное ощущение от того, что трахалась с барменом.

«Что значит медик, хотя бы и будущий, – подумал я, мое самолюбие было слегка уязвлено ее словами. – Она ко всему диагноз прилепит, даже к своим постельным ощущениям».

– А ты знаешь, – тут я услышал в голосе моей милой совсем новый, тревожный мотив, – из-за Ленки, моей подружки, у нас могут быть неприятности.

– С кем это, хотел бы я знать? – удивился я, отметив это «у нас».

– У нее через пару недель намечена свадьба. В Кишиневе. А жених знаешь кто? – спросила она, заметив, что я на ее слова пренебрежительно хмыкнул.

– Не-ет.

– Жениха ты можешь не знать, а вот папа его – второй человек в республике, – почему-то шепотом сообщила Людмила. – И, говорят, он скоро будет первым.

– О-го-го, как высоко мы забрались! – вырвалось у меня, и сразу же где-то в мозгу появился и затаился маленький, но противненький такой липучий комочек страха. – Только этого нам не хватало. Теперь главное, Людка, чтобы она не рассказала кому-либо о вчерашнем и не пожаловалась – ведь и она сама тоже не заинтересована в утечке информации.

– Я поговорю с ней об этом, – произнесла задумчиво Людмила, – а ты объяснись с этими… чтобы не хвастали, а то последствия могут выйти самые непредсказуемые.

– Хорошо, схавал, – сказал я, закрывая эту опасную тему.

Прошло около двух недель. Мы с Людмилой встречались почти каждый день, очень привыкли друг к другу, и уже не могли, а главное, не желали расставаться. Друзья моего напарника Сашки Чумакова тем же утром, когда мы их выпроводили из бара, уехали в свой родной Ворошиловград. Причем они захватили с собой и Сашку – поэтому мне пришлось работать одному целых три недели, вплоть до его возвращения, и все это время я силился покрыть недостачу в кассе, составившую восемьсот рублей – последствия того самого, праздничного загула.

Прошло еще некоторое время, 25 октября студенты медицинского института возвращались в Кишинев, и нам с Людмилой пришлось расстаться, но я пообещал ей при первой же возможности приехать, навестить ее.

А еще через некоторое время после ее отъезда, в один из обычных будничных дней, когда я, как обычно, в полдень, открыл бар для посетителей, в двери сразу же шагнул клиент – моложавый чернявый мужик лет сорока на вид и малоприметной внешности. Поведение клиента показалось мне несколько необычным: он вежливо попросил меня закрыть двери бара и повесить снаружи одну из табличек, имевшихся у меня в богатом разнообразии, и добавил, что нам необходимо серьезно поговорить. Он назвал мне только свое имя – Валентин, и, предупредив, что тема нашего разговора будет щекотливой и сугубо личной, стал расспрашивать про тот вечер и ту ночь, когда мы праздновали день Конституции. Причем его интересовали не флаги и не песни, а все что касалось девушек, и в особенности одной из них – Елены. На мое обоснованное возмущение (хотя я уже догадывался, конечно, с кем имею дело), Валентин не церемонясь, достал и показал свое удостоверение, и выяснилось, что я разговариваю с подполковником КГБ.

Это был один из самых серьезных разговоров в моей жизни, напряжение в ходе его было колоссальное. Мне пришлось покрывать всех, включая этих уродов, приехавших из Ворошиловграда, для того чтобы обезопасить тем самым и свою задницу, и я старался рассказывать все так, чтобы комитетчику не понадобилось обращаться к другому очевидцу этих событий. Тогда, возможно, вся та история выплыла бы наружу, и, еще неизвестно, чем бы все закончилось.

Разговор наш продолжался около двух часов, завершая его, Валентин сказал:

– Смотри, Савва, если в этой истории всплывут еще какие-нибудь гаденькие и незнакомые мне подробности, я могу тебе лишь обещать, что вы все, кого сочтут виновными, пойдете в тюрьму на 48 лет.

– Мы пока что, слава богу, не в Италии живем, – вырвалось у меня. – У нас в стране максимум –15.

– Ты сам знаешь, где мы живем, – повысил голос Валентин. – Держи язык за зубами, а лучше напрочь забудь обо всей этой истории и тогда следующие 48 лет, возможно, ты проживешь на свободе.

– Я все понял, спасибо, – только и смог я выцедить из себя на прощание.

1980 г.

«Ералаш».

Красное столовое вино 250 мл.

Молоко 100 мл.

Пиво 100 мл.

Сах. песок, перец – по вкусу.

Смешиваем ингредиенты, солим, перчим, коктейль готов.