Текст книги "В злом сердце Бог не живет"

– Ничего, через Тучков проскочим.

– А потом? Придется ждать?

– Пока едем, Дворцовый на двадцать минут откроют. Успеем…

– И как это вы все помните? – удивилась Эля.

– А чего тут помнить? – отозвался водитель. – У меня график разводки мостов есть.

На одном из поворотов машина слегка накренилась, и я привалился к Эле плечом. При этом моя рука, ища опору, случайно наткнулась на ее руку. Я почувствовал гладкую и прохладную кожу ее запястья… От волнения у меня все замерло в груди, но я не торопился убирать руку. Наоборот, слегка сжал ее тонкие пальцы. И она не отстранилась… Так мы и проехали остаток пути, держась за руки.

Когда остановились возле дома, Эля полезла в сумочку за деньгами.

– Сколько мы вам должны?

Но я опередил ее, протянув водителю смятую купюру.

– Вот, возьмите… И, пожалуйста, подождите, я сейчас… Поедем потом на Гагаринскую.

– Долго ждать не смогу. У меня диспетчер на связи…

– Пять минут, не больше, – успокоил я его. – Девушку только провожу до подъезда.

Мы вышли из такси и отправились к ее дому. По пути Эля сняла пиджак и отдала его мне. Она была в нем всю дорогу. На крылечке Эля сказала:

– Все, спасибо… Дальше провожать не надо, я сама.

– Хорошо, – ответил я. – Ты устала?

– Немного…

Она была совсем близко, я чувствовал тепло ее тела, запах волос. Неловкая пауза повисла в воздухе… Преодолев замешательство, я приобнял Элю за плечи и поцеловал. Она ответила легким движением губ, потом, словно спохватившись, отстранилась.

– Ладно, пока.

– Я позвоню тебе завтра.

– Звони… А, знаешь, лучше, давай я сама тебе позвоню. Когда встану.

– Договорились… Спокойной ночи.

– Тебе тоже.

Пока шел до машины, я все еще чувствовал на губах тепло ее губ. Это было восхитительное чувство. Первозданная легкость переполняла меня, хотелось взлететь, воспарить над этими серыми крышами. Давно уже я не переживал ничего подобного.

– Поехали на Гагаринскую, – сказал я таксисту. – Дорогу знаешь или подсказать?

– Да знаю, – ответил водитель. – На Моховой у меня теща живет. А это рядом.

– Точно, по соседству. Надо же, какое совпадение.

– Это еще что… У меня недавно случай был – обхохочешься. Отработал смену, диспетчер напоследок звонит: «Забери последнего клиента» Я в отказ – домой, говорю, еду, хватит. А она ни в какую, настаивает. Что ты будешь делать… Ладно, думаю, хрен с тобой. Давай своего клиента… Сажаю мужика, он мне – «Вези в Веселый поселок». Хорошо, едем… Володарский мост переехали. «А далыне-то куда?», – спрашиваю. Он говорит: «Проспект Большевиков» – «Понятно, а номер дома?» – «Да потом скажу, ты все равно не разберешься. Там через двор надо…» В общем, говорит, покажу… Ну, едем, едем… Он только командует – налево, направо, вперед, назад. Я баранку верчу, куда скажет… Хотя район этот я как свои пять пальцев знаю. «Так, – говорит, – сюда давай, к этому дому поворачивай. Теперь сюда… И к этому подъезду» Остановились… «Все?», – спрашиваю. – «Все, – отвечает. – Сколько с меня?» И тут я не выдержал, расхохотался… Анекдот просто. Он же меня к моему собственному подъезду доставил. Да еще и щедрые чаевые заплатил. Вот такая смена у меня в тот раз удачная получилась…

Стало заметно светлее, небо слегка зарумянилось, заголубело, на нем явственней обозначились легкие перышки облаков. А когда мы въехали на Литейный проспект, взошло солнце. Яркие лучи озарили спящий город, раскрасили в огненные оттенки все вокруг и наполнили живительным теплом притихшие пустынные улицы.

Я взглянул на часы. Стрелки показывали три, тридцать семь. Мне подумалось, что, наверное, эта ночь станет самой счастливой в моей жизни. Захотелось запомнить все, как есть: и эти дома, и деревья, и гранитную набережную Невы, сверкнувшую издалека отраженным от воды ярким солнечным светом. И даже этого таксиста, сидящего рядом со мной. Я неожиданно для себя ощутил, как стремительно и неудержимо несется наша жизнь по дороге, под названием время. Словно вот эта машина такси по пустому безлюдному проспекту. И невозможно остановиться и нельзя ничего захватить с собой, кроме воспоминаний. Которые со временем обветшают, состарятся и уже будут мало похожи на ту действительность, что окружает меня сейчас.

13

После возвращения на прежнее место работы, дела мои пошли в гору. Заказов было достаточно, я едва успевал закончить один фильм или ролик, как тут же принимался за другой. Работал почти без пауз, брался за все, без разбору, словно наверстывал упущенное… Одним словом, в материальном плане не бедствовал. Но хотелось, конечно, снять что-то и для души.

В этом мне вызвался помочь мой старинный приятель Петр Гасилов. Он уже долгое время сотрудничал с ГТРК «Россия» в качестве сценариста. Мы договорились встретиться в офисе отдела местного вещания, на набережной реки Карповки.

Большое многоэтажное здание телекомпании окружали высокие зеленые деревья. На площадке перед входом трепетали на ветру флаги с городской и государственной символикой. Петр ожидал меня у центрального входа.

– Паспорт не забыл? Сценарий?

– Нет, все с собой.

Мы прошли через проходную и поднялись на второй этаж. До условленной встречи с руководством у нас было еще полчаса. Петр, подумав, предложил:

– Может, пойдем в буфет, перекусим? А то я сегодня с утра на монтаже, даже чаю попить некогда.

Есть я вроде бы не хотел, но решил сходить с другом за компанию. Тем более что нам надо было еще кое-что обсудить перед встречей.

В тесном зале витали запахи общепита. Почти все столики были заняты. Мы взяли подносы и встали на раздачу.

Петр заказал себе большую домашнюю котлету с картофельным пюре, грибной подливой и зеленью. Глядя на него, я тоже не удержался – очень уж ароматный запах исходил из его тарелки. Да и выглядело блюдо очень аппетитно. Из напитков предпочли прохладный клюквенный морс.

Пока расплачивались на кассе, у окна как раз освободился столик. Мы захватили ножи с вилками и заняли свободные места.

– Ну, что? – спросил Петр, видя, как я расправляюсь с огромной сочной котлетой. – Понравилось?

– У-гу-гу… – невнятно пробормотал я набитым ртом.

– А говорил, не хочу…

С Петром мы знакомы еще со студенческой скамьи. Вместе учились на журфаке. С тех пор он почти не изменился – та же короткая стрижка, те же стекляшки очков в тонкой изящной оправе, та же широкая белозубая улыбка. Только в непослушной вихрастой челке проступила легкая седина, резче обозначились лучики морщинок у глаз, да немного плотнее стала фигура.

– Ты взял там работы свои какие? Показать…

– Да, взял несколько фильмов, на флешке.

– Хорошо… Сценарий твой я прочитал, мне понравился. Я думаю, их тоже должно это заинтересовать.

– Посмотрим…

Мы доели свои котлеты и поднялись в офис. Руководитель отдела местного вещания Марина Минина встретила нас радушно.

– Познакомьтесь, – представил меня Петр. – Это Роберт. Я тебе о нем рассказывал.

– Очень приятно, – сказала Марина. – Петя действительно про вас много говорил.

Мы обменялись дружеским рукопожатием.

– Садитесь, сюда, к столу. Вы что-то с собой захватили?

– Конечно… Вот резюме, вот флешка с фильмами… А вот сценарная заявка и синопсис.

– Про что фильм? – спросила Марина, бегло пролистывая скрепленные степлером листы.

– Про войну… – ответил я. – Вернее, про людей, которые там оказались.

– «Из смерти – в жизнь», – прочла она название на титульном листе.

– Да, именно так… Здесь три истории участников боевых действий, объединенных общим посылом о помощи Божьей на войне. Речь идет о реальных событиях – Афганистан, Чечня… Все герои фильма отмечены боевыми государственными наградами. В фильме будут использованы монологи героев от первого лица, комментарии за кадром, кинохроника и кадры реконструкции событий.

– А почему вы решили взять именно эту тему?

– Потому что мне это близко и понятно…

– Роберт сам имеет боевой опыт, – пояснил Петр.

– Мне очень хотелось бы снять этот фильм, – продолжил я. – Поверьте, лучше меня это никто не сделает.

– Вполне возможно… – сказала Марина. – Но… Мы же с вами еще не работали. Вышестоящее руководство меня не поймет… Что если сделаем так – вы пойдете как автор сценария, а режиссером будет… – она на секунду задумалась. – Лена Рослякова… Петя ее хорошо знает. Она уже снимала фильм про финскую войну. Вы согласны?

В груди у меня что-то оборвалось. Я представил себе, как эта девушка Лена будет снимать постановочные сцены боевых действий, какие вопросы будет задавать моим героям, на долю которых выпало такое, что не каждому во сне присниться. Мне стало дурно… Захотелось немедленно встать и уйти. Но я пересилил себя. В конце концов это было бы не вежливо… Да и перед Петром неудобно.

– Ну, так что, Роберт, вы согласны? – снова спросила она.

– Не знаю, – я неопределенно пожал плечами. – Не знаю.

Мне было обидно: ведь в своем воображении я уже видел весь фильм от начала и до конца. Каждый кадр был выстроен предельно ясно, каждое слово закадрового текста стояло там, где ему положено… Словно в замедленной съемке я представил солдата, бегущего под огнем. Кирзовые сапоги выше щиколотки утопают в грязи. Комья серой раскисшей глины летят у него из-под ног. Вот он с разбегу падает в грязь, мелкие брызги орошают его лицо. Он ладонью размазывает грязь по щекам, вскидывает автомат и стреляет. Раскаленный ствол плюется горячим свинцом, затвор выбрасывает пустые болванки стреляных гильз. Солдат поднимает каску, сползающую ему на глаза, и надсадно что-то кому-то кричит искаженным от напряжения ртом… А в ушах у меня между тем слышится перестук автоматных и пулеметных очередей, разрывы мин и гранат… Сквозь шум боя пробиваются искаженные помехами эфира голоса: «Заря, Заря – у нас подбили БМПшку, подбили БМПшку… Ребят в упор расстреливают!» – «Восьмой, восьмой, сейчас вертушки окажут помощь» – «У меня девять двухсотых, трехсотых немеряно… Блок-пост полностью разбит, полностью разбит».

– А резюме ваше, Роберт, придется переписать, – возвращает меня к действительности голос Марины. – Вот вам образец, сделайте, пожалуйста, как там. Хорошо?

Очнувшись, я горестно вздыхаю. Печальные мысли не оставляют меня: «Как эта девушка Лена сможет все это снять? Неужели у нее получится лучше?» Обида не дает мне покоя. Хотя с другой стороны, Марину тоже можно понять…

– Да не переживайте вы так, Роберт, – на прощание ободряет меня она. – Может, еще что-нибудь придумаем.

Вечером я заехал за Элей. Сегодня у нас по плану был совместный ужин. Я пригласил ее к себе домой. Вот уже две недели прошло, как мы познакомились. За это время я привязался к ней, и она, судя по всему, тоже. Мы почти каждый день были вместе: подолгу гуляли, общались, иногда ходили в театр или кино. Я уже не мог представить себе, как жил без нее.

Ровно в восемь я остановился возле ее дома. Эля издали заметила мою машину и пошла мне навстречу. За ней увязалась какая-то девочка, лет пяти. Эле пришлось долго уговаривать ее вернуться. Девчушка проделала это с явной неохотой.

– Привет!

– Привет!.. Не хотят отпускать?

– Это дочка моих соседей, – улыбнулась Эля. – Меня иногда просят с ней поводиться. Когда у родителей возникают какие-то срочные дела.

– Милый ребенок.

– Да, она мне совсем не в тягость. Даже наоборот. Я люблю детей… Мы с ней играем в разные настольные игры. Как две подруги… Правда, я ей чаще всего поддаюсь. Ее мама говорит, что это непедагогично, но я с ней спорю. Мне кажется, детям надо прививать вкус не поражений, а побед. Ты как считаешь?

– Совершенно с тобой согласен, – ответил я, выезжая с дворовой территории на шумную проезжую часть Московского проспекта. – Ребенок должен с ранних лет обрести веру в свои силы. Так ему легче будет потом пережить любую неудачу.

– А тебе в детстве уступали?

– Наверное, как и всем детям… Но я тебе больше скажу – иногда можно и взрослому поддаться.

– Взрослому-то зачем?

– Ну, всякие ситуации бывают… У меня, например, однажды был такой случай. До сих пор не знаю – правильно я поступил или нет?

– Интересно…

– Я когда-то занимался боксом, были даже определенные успехи в этом направлении… И вот однажды судьба занесла меня на тренировку к знакомым парням. Они рукопашным боем занимались… А их тренер возьми и предложи мне спарринг. Отказаться вроде как неудобно, не по-мужски… Надели перчатки, начали биться. Я смотрю – а защита-то у него так себе, хромает. Пропускает легко даже неподготовленные удары. И ростом ниже, и весовая категория явно не моя… В общем, чувствую, могу разбить его в пух и прах, порвать как Тузик грелку. А он и сам видно это понял, осознал свою ошибку. Только отступать уже некуда… И тут вдруг бац, мысль мне в голову ударила – а как же он потом будет этих ребят тренировать? На глазах у которых так бесславно проиграет. И от этой мысли мне стало как-то не по себе. С одной стороны хотелось блеснуть своим умением и мастерством, а с другой было понимание, что делать это в данном случае не стоит. Так и боролся весь бой не столько с соперником, сколько со своим искушением. Пока он мне, в конце концов, не засветил под глаз и не поставил во-о-от такой синяк…

Я посмотрел на Элю. Она сидела у открытого окна и, опершись щекой на ладонь, задумчиво глядела вперед. Поток встречного ветра трепал ее длинные светлые волосы. В прищуренных глазах таилась загадка.

– Нет, ты был абсолютно прав, – уверенно произнесла она, повернувшись ко мне. – Нельзя было поступить иначе.

– Вот и я так думаю… Не знаю, правда, почему…

– Есть вещи, которые не требуют объяснения. Потому что и так все понятно.

Какое-то время мы ехали молча. Машины, заполонившие проспект двигались медленно, люди, шагающие по тротуарам, изнывали от жары.

– Душно, – сказала Эля, обмахиваясь ладошкой. – Наверное, будет гроза.

– Нам с тобой это не страшно, – ответил я. – Мы заедем во двор и оставим машину почти у самого подъезда. Мы не промокнем, даже если начнется настоящий ливень.

– Это радует… Ужасно не хочется выглядеть мокрой курицей.

К дому мы подъехали, когда небо уже стало темно-серым, почти черным. Молнии ослепительно сверкали, рисуя замысловатые огненные узоры. Гром рокотал грозными раскатами совсем рядом. Поднявшийся ветер взметал ввысь клубы пыли и раскачивал трепетавшие листвой деревья.

– Давай быстрее, – поторопил я Элю. – Сейчас начнется.

Мы выбрались из машины и бегом бросились к подъезду. Первые капли дождя уже тяжело падали на асфальт позади нас. Вбежав под металлический козырек, мы победно огляделись.

– Успели.

– Только-только… Еще бы немного и…

Это маленькое неожиданное приключение развеселило нас. Мы стояли рядом, обнявшись. Эля встряхнула головой, пытаясь совладать со спутавшимися от ветра волосами и ее губы оказались рядом с моими. Я привлек ее к себе и поцеловал. Прикрыв глаза, она ответила мне с легкой нежностью.

Дождь обрушился сплошной стеной, с шумом стремительного водопада. Струи небесной воды отвесно падали с высоты и звонко бились о мокрый асфальт, разбрасывая по сторонам мелкие холодные брызги.

– Ай! – воскликнула Эля, поджимая ноги, орошенные каплями дождя. – Даже здесь достает.

– Идем в дом, – предложил я и, не дожидаясь ответа, увлек ее за собой.

Мы вошли в прихожую, скинули мокрую обувь. В комнате царил легкий полумрак. Я задернул шторы и включил свет.

– Садись, смотри телевизор… А я на кухню, быстренько соберу что-нибудь на ужин.

– Нет, я с тобой, – возразила Эля. – Помогу тебе…

– Хорошо, только не запачкайся. У меня даже фартука для тебя нет.

– Я аккуратно, не беспокойся.

Кухня у меня была небольшая, вдвоем там было даже тесновато, но мы распределили свои обязанности и не мешали друг другу. Эля резала огурцы, помидоры, зелень для салата, а я достал из холодильника кастрюлю с тушеной говядиной и, разложив еду по тарелкам, поставил разогреваться в микроволновку.

– Что это у тебя там? – поинтересовалась Эля.

– Говядина с картошкой.

– Вкусно пахнет.

– Специально для тебя старался.

– По рецепту?

– Нет, я давно уже это блюдо научился готовить… Ничего сложного. Берешь говядину, желательно мякоть, без костей. Нарезаешь на кусочки, потом выкладываешь на сковороду, обжариваешь до румяной корочки с двух сторон. Затем перекладываешь в большую кастрюлю, заливаешь бульоном или водой – что на тот момент под рукой окажется. И тушишь на медленном огне, пока мясо мягким не станет. Потом добавляешь крупно нарезанный картофель, сверху покрываешь все это помидорами, тоже порезанными не слишком мелко. Лук, чеснок, зелень… Соль-перец, как говориться, по вкусу. Доводишь до готовности на медленном огне – и пожалуйста… Подавать это блюдо, кстати, надо с зеленым горошком.

– Ты прямо как шеф-повар в ресторане.

– Вообще, блюда из мяса, птицы и рыбы я очень хорошо умею готовить. А вот выпечка – это явно не для меня.

– Зато я наоборот печь люблю: пироги, торты, пирожные. Много чего… Меня мама еще в детстве научила.

– Вот видишь, как мы здесь друг друга удачно дополняем…

Я подошел к ней со спины и обнял ее, уткнувшись носом в густые шелковистые волосы. Она пахли яблоками и какой-то природной свежестью. Эля слегка подалась назад и положила голову мне на плечо. Какое-то время мы стояли так, обнявшись, и молчали. Потом я поцеловал ее в щеку, она слегка повернулась ко мне и губы наши соединились. В этот сладостный миг я забыл обо всем, время словно остановилось. Как восхитительным вином я наслаждался каждой секундой бытия, смаковал каждое мгновение и чувствовал, что душа моя наполняется бесконечным счастьем.

Когда мы сели за стол, есть почему-то уже не хотелось. Я предложил Эле вина, но она отказалась. Пить в одиночку я тоже не стал… Возникла вдруг какая-то неловкость, какое-то непонятное напряжение. Я пытался казаться беспечным, шутил, но избавиться от этого состояния не мог.

С Элей мы были знакомы уже две недели. За это время привыкли друг к другу и стали даже духовно близки. Но настоящей физической близости, той, что по-настоящему соединяет мужчину и женщину, превращая их в одно целое, у нас еще не было. Теперь, очевидно, пришло то время, когда все должно произойти. Мы внутренне были готовы, но оказалось, что сделать этот шаг нам обоим не просто.

У каждого были на то свои причины. Эля все еще переживала крушение прежних иллюзий, не могла забыть совершенных ошибок, опасалась вновь пережить боль и разочарование. А я, много лет, проживший в одиночестве, боялся, что не смогу построить нормальные долговременные отношения с женщиной, намного моложе меня.

Дождь за окном все так же шумел, капли били по стеклам. Мы молча сидели друг перед другом за накрытым столом. Слышно было, как на кухне тикают большие настенные часы. Эти мерные звуки создавали атмосферу спокойствия и уюта.

– Почему ты ничего не ешь? – спросил я, заметив, что в тарелке у нее почти не убыло. – Не вкусно?

– Нет, все замечательно, – ответила Эля. – Просто что-то не хочется…

Она встала из-за стола и подошла к занавешенному окну. Осторожно отогнув плотную штору, посмотрела на улицу.

– Все льет и льет… Конца не видно.

Я встал с ней рядом, обнял и тоже выглянул из-за шторы. За разводами дождевой воды на стекле видна была часть безлюдной улицы. Серый сумрак скрадывал знакомые очертания. Вечер уже уверенно вступал в свои права.

Я привлек Элю к себе и, сжимая в объятиях, прошептал ей на ухо:

– Ты останешься у меня сегодня?

Она помолчала, потом, не поднимая глаз, чуть слышно произнесла:

– Хорошо… Останусь.

Наши губы слились в поцелуе, дыхание участилось, мы стали бесплотны и невесомы. Одежда вдруг, словно сама собой начала падать с нас на пол, затем так же, будто по волшебству погас свет, и мы оказались в постели, сминая разгоряченными телами прохладный шелк свежих простыней. Забыв обо всем, мы щедро дарили друг другу нежность, ласку и ту нерастраченную любовь, которой в избытке накопилось у каждого из нас за эти долгие годы одиночества… Дремучие инстинкты, вырывавшиеся из глубин подсознания, неодолимо влекли нас за собой и мы покорно следовали им, поддавшись, зову человеческой природы. Мы умирали и воскресали вновь, мы исторгали горячий шепот и первобытный крик, мы поднимались к облакам и падали в бездну – и все для того, чтобы постичь непостижимую и великую тайну бытия, с которой все начинается и которой все заканчивается. И была в этом неистовом буйстве плоти какая-то удивительная первозданная чистота: безгрешная и наивная, словно слеза ангела.

Мы лежали в полутьме, обнявшись, обессиленные и умиротворенные. Дождь за окном тоже притих, только редкие тяжелые капли все еще глухо падали с карниза на гладкий жестяной подоконник, отзываясь в тишине короткими размеренными звуками.

Не хотелось ни о чем говорить, и думать тоже… Зачем, когда можно просто лежать, обнявшись, и чувствовать, как душа твоя наполняется тихой радостью и блаженством. Все, что должно было случиться, уже случилось. И произошло это именно так, как об этом мечталось. Чего еще можно желать, о чем просить всевышнего?

Долгие годы одиночества научили меня не думать о будущем. Я жил только сегодняшним днем и боялся заглядывать в завтра. А теперь передо мной словно открылась какая-то потаенная дверь, за которой простирался огромный, необъятный, волнующий мир. Полный счастья и солнечного света. В нем легко можно было укрыться от любых жизненных передряг, обрести желанный покой и душевное равновесие.

Мне показалось, что я задремал, но стоило Эле слегка пошевелиться, как от сонной неги не осталось и следа.

– Ты заметил, стало как будто светлее? – спросила она, приподнявшись на локте. – Неужели уже наступило утро?

– Да нет… Это просто туча ушла, – сказал я. – Солнце взойдет не скоро.

– Ночи стали длиннее. Но все еще светлые.

– Так будет до августа. А потом они потемнеют… И незаметно, вместе с дождями придет осень.

– Холодная, ветреная, дождливая… Бр-р-р-р… Не хочу.

– Ничего, – успокоил я ее. – Дома непогода нам не страшна. Мы будем сидеть, укрывшись пледом на мягком диване, смотреть телевизор и пить горячий чай с малиновым вареньем.

– И есть тушеную говядину с картошкой… – Эля по-детски прыснула в ладоши.

Я тоже рассмеялся следом за ней. Непонятно отчего, нам вдруг стало весело. Любой пустяк вызывал взрыв хохота. Мы смеялись и шалили, как дети, которых строгие родители оставили без присмотра.

– А кстати, – сказал я, когда эмоции немного поутихли, – что ты там про еду говорила?

– А что?

– Ничего… Просто не отказался бы сейчас съесть чего-нибудь.

– Прямо посреди ночи?

– Конечно… Тем более, что накрытый стол у нас почти под носом. Мы даже в холодильник ничего не убрали. Встаем?

– Встаем… Только можно, я сначала воспользуюсь твоей ванной?

Эля ушла в ванную комнату, а я, натянув футболку, уселся за стол и принялся за еду. Остывшая говядина показалась мне очень вкусной. Я доел почти все, что было в моей тарелке, и переключился на салат.

– Я где-то слышала, что на ночь есть вредно, – заметила Эля, входя в комнату и присаживаясь ко мне на колени. На ней была надета моя рубашка с засученными по локоть рукавами. Голову украшал тюрбан из полотенца.

– Вот именно, – с готовностью согласился я, обнимая ее за талию. – На ночь… Но мы-то едим уже непосредственно ночью. Значит, получается, как бы – на утро… А это совсем другая история.

Я подал Эле вилку.

– Ешь, не бойся, от пары кусочков ничего страшного не произойдет. Твоя фигура слишком далека от того предела, когда надо контролировать каждую калорию.

– Ты так считаешь?

– Абсолютно в этом уверен…

Эля поела немного и отложила вилку в сторону. Я протянул ей стакан сока. Она благодарно кивнула.

– Знаешь, что мне все это напоминает?

– Что? – спросил я.

– Новый год… Там тоже все посреди ночи едят и никому не приходит в голову, что это может быть вредно.

Мы сидели, обнявшись. Сквозь тонкую материю рубашки я чувствовал ее живое тепло. Элина рука доверчиво обхватывала меня за шею, своей щекой она прижималась к моей щеке. С глубокой нежностью и замиранием сердца я ощущал ее близость, пьянящее чувство вселенского счастья переполняло меня.

– Я, наверное, тебе все ноги отсидела, – сказала Эля, чуть отстраняясь и заглядывая мне в глаза.

– Нет, ни сколько, – возразил я, удерживая ее на коленях. – Ты совсем не тяжелая. Правда…

– Ладно, а вот скажи… Как ты думаешь, что такое любовь?

– Любовь? – я задумался. – Так сразу и не ответишь. Это все равно, что спросить – что такое жизнь? Лучшие умы человечества столько веков бьются над этим вопросом.

– Ну, а все же… Твое мнение.

– Недавно прочел, что Всемирная организация здравоохранения внесла любовь в реестр заболеваний. И даже номер присвоили – эф шестьдесят три, точка, девять. Любовь отнесли к психическим отклонениям.

– Вот это да… И что, теперь будут больничный давать?

– Про то ничего не известно.

– Бедный Шекспир… – усмехнулась Эля. – Узнай об этом, он бы в гробу перевернулся, вместе со всеми нашими классиками. Ведь, так или иначе, все они писали о любви.

– Потом, правда, некоторое время спустя, появилось опровержение, что это якобы средства массовой информации все перепутали. В погоне за сенсацией… Но нет дыма без огня. Ведь признали же в некоторых странах браки гомосексуалистов. Почему бы теперь не пойти еще дальше… И объявить любовь вне закона.

– Тем более что определенные категории ученых давно «исследуют» это чувство. По их представлениям оно не более чем легкое помешательство, которое проходит через определенный срок.

– Да, они объясняют это кратковременным повышением в организме человека уровня дофамина, норадреналина и прочих интересных веществ. У них все разложено по полочкам. Одни гормоны влияют на ощущения, другие – на восприятие объекта, третьи – на продолжительность отношений. Кстати, эти умники посчитали, что страсть длится в среднем триста семнадцать с половиной дней.

– Какие они точные… Надо же.

– Представь себе. Но, только, исследуя тела, они и мысли не допускают, что любовь может жить не в теле, а в душе. Вот в чем разница! Понимаешь? Они путают причину и следствие.

– Выходит, у них нет души, раз они этого не чувствуют?

– Видимо так…

– Мне жаль этих несчастных теоретиков, – печально вздохнула Эля. – Людей, живущих в абсолютно прагматичном, материальном мире и не ведающих, что есть еще какая-то другая, духовная жизнь.

– Чтобы признать наличие души, надо сначала признать существование Бога. Это две вещи взаимосвязанные. Так же, как Бог и любовь… «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» – говорится в Священном Писании.

– Как далеко мы зашли.

– Иначе ничего объяснить невозможно… Знаешь, мне в армии один священнослужитель открыл удивительную вещь. Он сказал: «В злом сердце Бог не живет». Эта фраза запала мне в душу. А сейчас я подумал, что, по сути, у нее имеется продолжение. И звучать оно может именно так – «потому что, Бог есть любовь»