Текст книги "В злом сердце Бог не живет"

Общими усилиями нам удалось убрать его ноги с педали газа. Продолжая биться в конвульсиях, Кротов елозил по моим коленям. Я сидел еле живой от ужаса.

– Что это с ним?

– Отходит, наверное, – предположил водитель.

Жалость, отчаяние и страх переполняли меня. Прямо на руках умирал человек, а я ничего не мог сделать. Извиваясь в судорогах, Кротов сполз с сидения на пол, перевернулся вниз лицом и затих.

Какое-то время мы ехали молча, переживая случившееся, потом Сагитдинов спросил:

– Как он? Живой еще?

Я нагнулся и приложил ладонь к его носу и рту. Мне показалось, что он дышит.

– Вроде живой.

– Жалко будет, если не довезем, – покачал головой Сагитдинов.

В медсанбате нас уже ждали. Легко раненные, опираясь на плечи санитаров, ушли сами. Тяжелых унесли на носилках. Потом забрали «двухсотого».

Водитель остался в машине, а я пошел в приемное отделение. Надо было оформить поступление раненых. Да и хотелось рассказать докторам про Кротова, как он бился в судорогах, узнать, насколько все серьезно.

Опытный военврач, выслушав меня, сразу понял, в чем дело.

– В судорогах он бился, потому что лежал у вас неправильно. Вверх лицом, верно? Язык у него запал, воздух перестал поступать, вот организм и пытался сигналить… А так вроде жить будет. Хотя прогнозы в таком деле делать бессмысленно. Время покажет.

«Да, – подумал я о Кротове, – хорошо, что он с сидения свалился и упал на пол. А если бы лежал, как лежал – могли бы его и не довезти. Но откуда же мы знали?»

Идя обратно по коридору, я увидел одного из наших раненых – Гришу Чеботарева. Его везли на каталке в операционную. Он был в сознании, поэтому узнал меня. Желая подбодрить его, я взмахнул рукой и произнес что-то оптимистическое, жизнеутверждающее. В ответ он только слегка кивнул. В глазах у него была такая тоска и безнадега, что мне стало не по себе. Он смотрел на меня, как на человека из другого мира. И думал, должно быть: «Почему я? Почему именно меня? За что?»

Водитель ждал на улице, возле крыльца. С ним был еще какой-то военный. Они курили на самодельной лавочке под фонарем и о чем-то неспешно беседовали.

– Знакомься, – сказал Сагитдинов, – это мой земляк Ашур из Уфы. Он здесь служит. Тоже водитель… На скорой «буханке» ездит. Мы можем переночевать у него в вагончике. Они с напарником сегодня вдвоем – места хватит.

Едва я сбросил бушлат и сапоги, как тут же почувствовал неимоверную усталость. Слишком насыщенным на события оказался сегодняшний день. Мне хотелось упасть на застеленную синим армейским одеялом постель и тотчас уснуть, но гостеприимный контрактник Ашур достал откуда-то алюминиевую солдатскую фляжку с медицинским спиртом.

– Давайте по пятьдесят грамм за встречу. Сегодня никто вас уже не потревожит, а завтра с утра поедете.

– Закусить у нас есть, ты не беспокойся, – произнес Сагитдинов, развязывая спутанные лямки вещмешка. – Вот, тушенка, галеты… Даже печенье с Моздока осталось. Позавчера утром купил, когда одного капитана на станцию отвозил.

Мы сели за маленький, покрытый дырявой клеенкой столик и, чокнувшись железными кружками, выпили спирт, разбавленный водой. За всю мою службу это был первый раз, когда я выпивал. В голове зашумело, по телу разлилось приятное тепло.

«Какой долгий сегодня день, – подумалось мне. – Никак не закончится. Столько событий произошло, столько всего случилось. В настоящем бою побывал… Подумать только».

Мне захотелось подойти к зеркалу, чтобы посмотреть на себя. Сильно ли я изменился. Но зеркала здесь не было… Вспомнилось, как я стоял у зеркала в ранней юности, когда поцеловался в первый раз. Смотрел, изменилось ли что-то во мне, стал ли взрослее. Наивный мальчик с голубыми глазами… А что сейчас? Наверное, постарел лет на десять, а может быть, даже, на висках появилась седина. Хотя, кто его знает, может так же как после того поцелуя – не изменилось ничего.

Засыпая на нарах, на продавленном сером топчане под синим байковым одеялом, я вдруг подумал о том, что совсем рядом, в холодной и пустой комнате соседнего здания лежит на полу завернутый с головой в такое же точно синее армейское одеяло с тремя черными поперечными полосами боец из нашего взвода Коля Щагин. Ему уже не холодно и не жарко; у него ничего не болит и ничего ему не мешает; все, что волнует нас, для него уже неважно. Он теперь знает о жизни гораздо больше всех нас, живущих. Потому что прикоснулся к вечности, познал то, что всем нам пока еще неведомо. Только сегодня утром я общался с ним, мы были рядом, на равных… А сейчас он уже далеко. Душа покинула земные пределы и унеслась, оставив бренное тело лежать на грязном холодном полу, военного лазарета.

«Вот интересно, – подумал я, – успел он или нет понять, что убит? Что жизнь закончена… Ощутил ли боль и страх смерти или просто внезапно перестал осознавать действительность – как будто уснул».

Пытаясь понять, что значит быть убитым, я вдруг почувствовал нарастающую головную боль. Мне показалось, что еще немного – и я сойду с ума. Словно я приближался к какой-то опасной черте, за которую вход воспрещен. Это было так явственно и очевидно, что ужас объял меня. Я сжал ладонями виски, пытаясь дать своим мыслям задний ход, переключиться на что-нибудь позитивное. Ценой огромных усилий, мне это удалось. Я начал думать о дембеле, о том, какая чудесная у меня на гражданке будет жизнь. И с этим уснул.

6

Несмотря на ранний час в приемной президента корпорации «Промнефтегаз» Леонида Павловича Байкалова, было многолюдно. Я пришел первым и сидел ближе всех к дверям его кабинета. За стойкой ресепшена секретарь Людмила Ивановна шелестела залежами деловых бумаг.

– Хотите кофе? – любезно предложила она.

– Хочу, – кивнул я, поднимаясь с черного кожаного кресла.

Людмила Ивановна включила стоящую возле окна бежевую кофе-машину, которая, пожужжав, до краев наполнила подставленную чашку. В воздухе аппетитно запахло свежезаваренным кофе.

– А мне? – спросил с дивана вице-президент по кадровым и социальным вопросам Игорь Михайлович Шубин.

– Пожалуйста, – ответила секретарь, – и для вас чашечка найдется.

– Ну, тогда и мне налейте, – поддержал компанию заместитель председателя правления Баринов Виктор Петрович.

Облокотившись на стойку ресепшена, я мелкими осторожными глотками смаковал обжигающий ароматный напиток. Рядом лежала стопка свежих утренних газет, подготовленных для доклада шефу.

Мой рабочий день начинался раньше всех. В семь тридцать утра я уже должен был быть на своем рабочем месте. За час мне надо было успеть получить печатную прессу, исследовать ее на предмет новостей, впрямую или косвенно касающихся нашего концерна, обобщить или сделать выжимки из конкретных материалов. Так же интерес представляла общественно-политическая информация о жизни города и страны, которая в той или иной мере могла повлиять на работу нашей компании. Кроме печатной периодики, мне необходимо было успеть ознакомиться и со свежими новостями в интернете: обобщить, сделать скриншоты, скопировать и распечатать. Если учесть, что от места получения печатных изданий на проходной до моего кабинета было метров триста по внутренним коридорам, а от кабинета до приемной шефа – метров пятьсот, то времени на подготовку было не так уж и много. Приходилось все делать очень быстро, но при этом стремиться ничего не упустить. И в приемную мне надо было попасть непременно первым, иначе можно впустую просидеть часа полтора, а то и дольше, прежде чем подойдет твоя очередь.

Круг моих служебных обязанностей оказался необычайно широк. Помимо ежедневного обзора средств массовой информации и подбора материалов, касающихся сфер деятельности нашей компании; подготовки пресс-релизов и информационных материалов; непосредственной работы со СМИ; взаимодействия с пресс-службами ведомств, входящих в сферу деятельности концерна; подготовки и проведения пресс-конференций и брифингов; обеспечения сайта информационными материалами; подготовки текстов поздравлений с юбилеем, днем рождения; с государственными и профессиональными праздниками; обработки и написания текстов выступлений руководства – мне пришлось заниматься и многими другими делами, весьма далекими от моих непосредственных обязанностей. Например, финансово-учетной деятельностью: проводить котировки, писать технические задания, согласовывать с планово-экономическим отделом коды ОКПО, искать соответствующие статьи расходов. Или нормотворческой деятельностью: подготовкой приказов по компании, проектов ведомственных постановлений, относящихся к сфере СМИ. Кроме того, на мне лежала ответственность за изготовление сувенирной и полиграфической продукции.

В общем, всего этого вполне хватило бы на целый отдел, но по странному стечению обстоятельств, в штате пресс-службы такой большой организации я был один. И самое неприятное для меня состояло в том, что моими непосредственными начальниками оказались целых три человека. Если с первым лицом компании все было более или менее понятно, то насчет целесообразности двух других у меня возникли большие сомнения. Оба они мало что смыслили в информационной сфере. Но, тем не менее, с большим энтузиазмом взялись мной руководить. И ладно бы, если бы дело ограничивалось какими-то общими пожеланиями и рекомендациями. Нет, они влезали в такие мелочи и детали, куда вообще совать свой нос были не должны.

Ну, например, готовлю статью в ведомственный журнал. Прежде чем разместить, мне необходимо показать ее директору департамента административно-хозяйственного обеспечения Черняеву. Показываю… Виталий Устинович внимательно изучает текст, вносит свои правки. Я смотрю, и все у меня начинает клокотать внутри. Масштабы разрушения грандиозные… В коротеньком абзаце трижды встречается слово «заказ», дважды – «предприятие», в разных вариациях без конца употребляется указательное местоимение «это». В середине абзаца в предложении переставлен порядок слов и от этого грубо нарушается ритм повествования. В одном из предложений глаголы стоят в прошедшем времени, в следующем – в настоящем, потом опять в прошедшем. Однокоренные слова располагаются практически рядом… Меня бросает в жар от отчаяния – ведь я столько времени потратил, чтобы написать красиво. А тут минута работы – и все мои труды насмарку. Я ничего не пытаюсь объяснить, потому что себе дороже. Но это еще не все… Мы идем к вице-президенту Романенко. Антон Валерьянович с важным видом разглядывает текст и мимоходом интересуется у Черняева: «Сам-то читал?» – «Конечно», – отвечает Виталий Устинович. «А почему именно это фото?» – спрашивает у меня Романенко. «Это самое лучшее из того, что есть», – уверенно говорю я. «Покажи остальные», – настаивает он. Я выкладываю фотографии на стол, и пока Антон Валерьянович их изучает, снова убеждаюсь, что мой выбор правильный: первый план, второй план, динамика, плотность кадра – все соответствует нужным критериям. Куда уж лучше-то… Но Романенко выбирает другое фото. «Вот это поставь» – советует он. «Конечно, – поддерживает его Черняев. – Это намного лучше». Я устало соглашаюсь…

Первое время я боролся, пытался отстаивать свою точку зрения, но потом понял, что это бесполезно. Мое мнение тут никого не интересовало. Здесь царили свои строгие законы, по которым право голоса было только у сильного, остальные должны были молча внимать. Пресс-секретарь в этой иерархии занимал далеко не самое видное место. Поэтому абсолютно правильным было в этих обстоятельствах действовать согласно древней заповеди: «Не мечите бисер перед свиньями…». Так я обычно и поступал, помня, чем кончается эта фраза из Библии. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас».

Естественно, под таким жестким прессингом, ни о каком свободном творчестве и речи быть не могло. Надо было просто крутиться, чтобы везде успеть. А задач в течение дня поступало достаточно. Кроме того, каждый понедельник я должен был составлять план на неделю и если он по какой-то причине не выполнялся, это отражалось на размере премии. Не в сторону прибавки, конечно… Я пребывал в постоянном цейтноте, но изо всех сил старался все успеть. Мне казалось, что рано или поздно все наладится, войдет в размеренный ритм и я, наконец, смогу спокойно вздохнуть.

Президент корпорации «Промнефтегаз» Леонид Павлович Байкалов появился на месте в половине девятого. Я доложил ему по прессе, согласовал тексты нескольких поздравлений, выяснил, надо ли приглашать журналистов на предстоящее городское мероприятие с участием нашей компании. В конце доклада, когда я уже собирал бумаги в папку, Байкалов сказал:

– Там у Губернатора день рождения близится. Надо поздравительный адрес сделать. Подумай…

– Понял, Леонид Павлович, – с готовностью отреагировал я. – Сделаю.

– И еще… Сегодня на производстве запускаем новую линию. Надо бы тебе туда съездить, осветить.

– Я готов, но… Антон Валерьянович…

– Что?

– Он говорит – машины все заняты. Не на чем ехать.

Байкалов властным жестом снял трубку.

– Слушай, что у тебя там с машинами?.. Пресс-секретаря надо отправить… Что?.. Пресс-секретарь должен быть там! Все! Точка!

Леонид Павлович строго хлопнул ладонью по столу.

Я внутренне ликовал, представив, как побурело и вытянулось лицо Романенко. Вот пусть знает, как козни строить… Он ведь прекрасно был осведомлен, что мне надо ехать. Но когда я завел об этом разговор – пренебрежительно ответил: «Езжай на автобусе». Теперь, небось, быстро машину найдет.

С Леонидом Павловичем мне работалось гораздо комфортнее. Он не придирался по мелочам, не стремился унизить. В отличие от этих двух контролеров…

После доклада Байкалову я сел писать информацию на сайт, в раздел «новости». Материал должен был быть небольшим, в пределах страницы. Но мне с трудом удалось осилить только несколько строк. Всему виной – куча народу в кабинете. Несколько человек приехали на совещание с одного из нефтедобывающих предприятий на Дальнем Востоке, привезли Виталию Устиновичу рыбу в подарок. Черняев в ответ выставил литровую бутылку коньяку.

За окнами бушевала весна, горячие лучи полуденного солнца пробивались сквозь толстое оконное стекло. А я сидел, склонившись над белым листом, и никак не мог подобрать нужные слова. От напряжения все кипело у меня внутри.

«Им-то что, – думал я, с трудом сдерживая праведный гнев, готовый вырваться наружу. – Пей, гуляй, ни перед кем отчитываться не надо. А тут… До конца дня еще столько дел надо сделать».

Сделать и в самом деле предстояло немало: написать и разместить информацию на нашем сайте; написать три официальных поздравления с днем рождения для городских руководителей от имени концерна; согласовать с заместителем председателя Правления Бариновым и руководством информационной программы время и место его интервью на телеканале РТР; подготовить и подписать у Романенко проект речи Леонида Павловича на общегородском мероприятии; разложить по конвертам более двухсот именных открыток с поздравлениями ко Дню Победы и отправить их через канцелярию адресатам; дать официальный ответ на письмо гражданина обеспокоенного экологической безопасностью нашего проекта в Западной Сибири; связаться и информационным агентством по поводу предстоящей пресс-конференции.

И если что-то из этих дел не успеть сделать сегодня, то завтра, за счет этой прибавки, список будет уже гораздо больше. А к концу недели – станет вообще неподъемным. Как снежный ком дела будут непрерывно нарастать, пока совсем не погребут тебя под своим грузом.

– А чего это наш пресс-секретарь сидит в уединении?

– Иди, Роберт, выпей, закуси с нами…

Я вежливо отказываюсь, сославшись на дела. Но они не отстают.

– Ну, пятьдесят-то грамм коньячку употреби… Ничего не будет.

– А рыбка смотри какая… Давай, бросай свои дела, присоединяйся.

Поддавшись на уговоры, я подошел к столу, взял кусок рыбы и присоединился к трапезе. Но пить с ними не стал… Алкоголь всегда действует на меня расслабляюще. Стоит пригубить пятьдесят граммов, и мысль уже не концентрируется. Нет, с моей работой это абсолютно несовместимо.

Слегка перекусив рыбным деликатесом, я вернулся на свое рабочее место и снова склонился над листом. После перерыва не смотря на присутствие шумных гостей, с текстом мне удалось справиться довольно быстро. Наверное, потому, что просто перестал на них злиться.

Закончив писать, я еще раз внимательно перечитал текст и переслал его для согласования Романенко.

Телефон на рабочем столе разразился заливистой трелью. Я снял трубку:

– Да, слушаю.

– Роберт Викторович, – донесся до меня голос секретарши, – срочно зайдите к Леониду Павловичу.

– Хорошо, – сказал я, – сейчас буду.

– Давайте бегом.

«Что там случилось? Зачем понадобился?» – думал я, торопливо шагая по широким коридорам.

Леонид Павлович принял меня вне очереди, кивнул, предлагая присесть.

– У нас тут неприятность случилось, – без предисловий начал он. – Сын руководителя службы безопасности в ДТП попал. Причем, на служебной машине отца… Понимаешь?

– Да, понимаю, Леонид Павлович. Ситуация щекотливая…

– В витрину магазина влетел. Прямо на Невском.

– Есть пострадавшие?

– Слава богу, обошлось, но ущерб магазину нанесен существенный. Про машину я уже не говорю… Сам, дурак, тоже пострадал – руку сломал, сотрясение. Представляешь, что сейчас в прессе начнется? А у нас с китайцами контракт на носу.

– Пьяный?

– Да как сказать… Дело темное. Тут важно другое… В общем, надо срочно дать нашу версию в СМИ, сработать так сказать на опережение. Пояснить, что за рулем был человек, не имеющий отношения к нашей компании. Самовольно завладевший машиной… Понятно?

– Угнал?

– Не совсем… Взял ее со стоянки вне территории компании. Так надо сказать… На самом деле он прямо из гаража уехал. Но это не для прессы. Они тут знаешь, как раздуют – мол, бесконтрольность и все такое.

– Понятно. Но потом все равно узнают, что это не случайный человек.

– Может и узнают. Пусть… Это уже не так важно будет. Не та новость, чтобы второй раз об этом сообщать… Давай, сейчас сразу же займись этим.

– Хорошо. С вами потом надо согласовывать?

– Ну, занеси посмотреть.

По пути к рабочему месту мене уже стали названивать журналисты из разных СМИ.

– Здравствуйте, Роберт, – раздался знакомый голос сотрудницы радиостанции «Эхо Москвы». – Вам уже звонили мои коллеги?

– Нет, – честно признался я. – Вы, как всегда первая.

– О, это приятно… – она улыбнулась. – Как вы прокомментируете аварию на Невском, с машиной вашей компании. Кто был за рулем, в каком состоянии, есть ли какие-то подробности?

– Пока ничего определенного сказать не могу. Известно только, что за рулем машины, которая действительно принадлежит нам, был совершенно посторонний человек.

– Угонщик?

– Ну, я бы не стал так категорично… Просто взял покататься.

– Это кто-то из знакомых, родственников, друзей?

– Пока сложно сказать что-либо определенное. Машина стояла в зоне свободного доступа, вне территории компании. Вот все, что могу на данный момент сообщить.

В течение получаса мне позвонили еще человек пять из разных изданий, и всем я ответил почти так же. Потом с распухшей от звонков головой, я сел писать официальную информацию. Написав, отнес ее на согласование к Байкалову и только после этого отправил в рассылку СМИ.

Коллеги мои уже вернулись с обеда, а я еще только приступил к сортировке праздничных открыток. Их было более двухсот – и все именные. Они лежали в нескольких стопках, перетянутых резинками. Тут же, были отпечатанные в типографии конверты с фамилией, именем и отчеством конкретного адресата. Я брал открытку, допустим, на имя Ивана Ивановича, отыскивал в стопке конверт, адресованный Семенову Ивану Ивановичу, вкладывал послание туда, потом сверялся по списку – тот ли это Иван Иванович, и, убедившись, что это именно он, откладывал в коробку с готовыми отправлениями. Затем в прилагаемом списке я должен был указать адрес получателя… И ошибиться было ни в коем случае нельзя, поскольку все открытки были подписаны собственноручно Леонидом Павловичем Байкаловым.

От многочисленных имен и фамилий рябило в глазах. Дело двигалось медленно. А впереди меня ждало еще много другой неотложной работы… Значит опять придется сидеть допоздна.

Закончив с фасовкой открыток, я поспешил в канцелярию. Тяжелая коробка оттягивала мне руки. Я занес ее в кабинет и с облегчением поставил на стол.

– Лариса Алексеевна, – обратился я к канцелярской начальнице, – вот открытки, надо их разослать. Список адресов у меня на флешке.

– А почему на флешке? – подала голос ее помощница Анна Сергеевна Шаркунова. – Вы должны были принести в распечатанном виде.

– Не успел распечатать… Дел полно, зашиваюсь… Я покажу какой файл, сделайте, а? Мне бежать надо.

– Почему мы этим должны заниматься? – нервно поправила очки Лариса Алексеевна. – У нас своей работы хватает.

– Да, – поддержала ее Шаркунова, – действительно… Больше нам делать нечего.

Они сосредоточенно уткнулись в бумаги, не желая продолжать разговор. Я почувствовал, как меня бросило в жар, а внутри словно натянулась и зазвенела тугая струна. Переработали они… Сидят вшестером две бумаги перебирают. Чаю сто раз успеют попить, все новости обсудят. А тут пашешь, как папа Карло, с утра до вечера, и никому дела нету.

Я подошел к одной из девушек, протянул флешку.

– Катя, распечатай, пожалуйста, список.

Девушка вставила USB-накопитель в разъем, щелкнула пару раз мышкой компьютера. Принтер подмигнул зеленым огоньком, приглушенно зажужжал и выплюнул несколько отпечатанных листов бумаги. Я скрепил их степлером и снова обратился к Ларисе Алексеевне.

– Вот адреса… Я сделал все, как вы просили. Сейчас-то можете отправить?

– Подойдите к Анне Сергеевне. Мне некогда заниматься этим вопросом.

Крашеная блондинка Шаркунова – крупная дама в возрасте за сорок, смотрясь в круглое карманное зеркальце, сосредоточенно поправляла макияж. Я подошел к ее столу и молча протянул ей распечатанный список. Она смерила меня надменным взглядом:

– Что вы мне эти бумажки даете? Возьмите ножницы, нарежьте адреса, расклейте их по конвертам.

Я с тоской посмотрел на часы. Время было уже без четверти четыре. От мысли, что придется убить остаток рабочего дня, занимаясь непонятно чем, мне стало дурно. А кто будет писать поздравления для городских руководителей, проект речи Леонида Павловича, ответ на письмо гражданина? Кто будет договариваться с телеканалом об интервью, и решать вопросы с агентством по поводу предстоящей пресс-конференции?

С пачкой конвертов в руках я стоял перед этой невозмутимой дамой, и чувство обиды переполняло меня. Ведь отправлять почту – это их прямая обязанность. Почему я должен кого-то упрашивать?

– Знаете, что… – сказал я, с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться и не натворить глупостей. – Вы… Вы…

Голос у меня задрожал, конверты посыпались на пол. Я кинулся их собирать. Мне стало ужасно неловко и стыдно, я почувствовал себя униженным…

– Роберт Викторович, – услышал я чей-то нежный и ласковый голос у себя над головой, – вы не волнуйтесь. Давайте список сюда, я все сделаю.

Подняв глаза, я увидел Кристину – молодую девушку, одну из сотрудниц канцелярии. Она присела рядом и стала вместе со мной собирать рассыпанные по полу конверты.

Ее неожиданное участие, внезапный искренний порыв до крайности растрогали меня. Я благодарно кивнул девушке, сказал несколько путанных торопливых слов и быстро вышел из кабинета.

* * *

Вот уже неделю мы стояли на подступах к Грозному, но приказа входить в город все не было. Видимо печальный опыт первых январских боев возымел действие. Чтобы избежать неоправданных потерь, нас не торопились с ходу бросать в сражение. Мы проводили тренировки по взаимодействию между подразделениями, отрабатывали варианты совместного решения поставленных задач, пристреливали оружие, готовили технику.

Взамен выбывших бойцов, в наш взвод прислали пополнение. Ребята были нашими ровесниками, такими же необстрелянными пацанами как мы, но на нас смотрели с нескрываемым уважением. Как на бывалых солдат, успевших, что называется, понюхать пороху.

В боевой обстановке сходятся быстро, поэтому через пару-тройку дней они для нас уже стали своими. Как заместитель командира взвода я всячески старался опекать их и следил за тем, чтобы новичков никто не обижал. Но парни и так прекрасно понимали – не сегодня-завтра нам вместе идти в бой.

А война глухо гремела где-то совсем рядом. По ночам небо над юго-западом светилось огненными зарницами. Ветер доносил запах едкого горького дыма и серый пепел покрывал грязным налетом свежевыпавший белый снег. На душе было тревожно.

Квартировали мы в полевых условиях, в обычных армейских палатках. На широких нарах, располагавшихся по периметру, на высоте около метра над землей, лежали матрасы с подушками и одеялами. В углу, возле входа на специальной подставке стояла железная печь-буржуйка. Труба от нее выходила на улицу через дырку в потолке, которая была обделана нержавейкой, чтобы избежать перегрева и случайного возгорания. Спали в одежде, потому что тепло от печи быстро уходило сквозь тонкие стенки. Топить приходилось постоянно. Это было обязанностью внутреннего наряда. Каждая такая палатка была рассчитана на одно отделение и вмещала в себя в среднем десять человек. Но можно было бы разместить и больше, если потесниться.

Офицеры нашей роты располагались в кунге автомашины ГАЗ-66. Хотя поначалу командиров взводов хотели тоже разместить в палатках вместе с солдатами. Вроде как из тех соображений, чтобы поближе к подчиненным. Но я лично был от этого не в восторге. Ведь мне пришлось бы находиться круглые сутки в одной палатке со старшим лейтенантом Громовым. Поскольку я был заместителем командира взвода, и мое место было в палатке первого отделения… Но солдат есть солдат, а офицер – это офицер. И между ними должна быть разумная дистанция. Иначе трудно будет командовать. Да и солдатам в присутствии командира не расслабиться… В общем, когда это дело замяли, все вздохнули с облегчением. Включая и самих офицеров.

Я сидел на нарах и листал какой-то растрепанный журнал, невесть как попавший сюда, когда в палатку заглянул младший сержант Авдеенко со второго взвода.

– Привет, Роберт! – поприветствовал он меня и добавил. – Дело есть к тебе.

– Привет… Какое дело?

Авдеенко поздоровался со мной за руку и сел рядом. Потом расстегнул ворот армейской куртки, достал из внутреннего кармана военный билет. Раскрыв его, извлек спрятанную меж страниц небольшую фотографию.

– Вот, это моя девушка. Люся зовут.

– Ничего, симпатичная, – сказал я, разглядывая портрет. – И что?

– Понимаешь, у нее скоро день рождения. Я хочу ей сюрприз сделать… Ты же, рисуешь, я знаю. Так вот, нарисуй ее с фотки, а я письмом отправлю. Ей будет приятно…

– Не знаю, – растерялся я, – получиться ли? Я же не художник… Так, балуюсь просто.

– Не надо, я видел твои рисунки в стенгазете. Очень даже неплохо.

– Правда?

– Сто процентов… В общем, Роберт, сделай, а?

Это было конечно, неожиданно. Но в то же время – довольно лестно. Я и предположить не мог, что кто-то всерьез может принять меня за художника.

– Так, а на чем рисовать-то? И чем?.. У меня же ничего с собой нет.

– Не беда, я все подготовил, – улыбнулся Авдеенко, расстегивая висящую на боку полевую кожаную сумку. – Вот тебе простой карандаш. А вот – листок альбомный. Я его у старшины на три сигареты обменял. Помял, правда, немного… Да, у меня даже стирательная резинка есть. Вот…

Он выложил передо мной все свое богатство. Я растерянно повертел в руках остро отточенный карандаш, потрогал лист бумаги, помял ластик. Поняв, что отказаться не получиться, спросил:

– А где рисовать? Здесь у нас даже стола нету.

– В пункте обогрева… Там замечательный большой раскладной стол и стулья.

– Ладно, – сказал я. – Так и быть… Но я же не Микеланджело и не Рембрант. Нарисую, как получится.

– Хорошо-хорошо… Конечно… Как получиться, так и ладно. Я все понимаю… Но очень хочется сделать ей что-то приятное. Представляешь, как она удивится?

Не успел Авдеенко уйти, как в нашу палатку пожаловал новый гость. Это был заместитель командира роты по воспитательной работе старший лейтенант Шелест.

– Сидите, сидите… Я на пять минут… Посмотреть, как вы тут живете.

Замполит снял головной убор и присел на нары.

– Как настроение, бойцы?

– Отличное, товарищ гвардии старший лейтенант, – бодро ответил я за всех, кто был в палатке.

– Ну, хорошо, коли так… Скоро, ребята, выдвигаемся. Есть вероятность, что завтра. Надо быть готовыми ко всему. Но на то мы и российские солдаты, чтобы не пасовать перед трудностями, верно, Корольков?

– Так точно!

– Вижу, настрой боевой. Это радует… Мы не с чеченским народом воевать идем. Нам с бандитами и террористами предстоит сражаться. Которые ради своих мифических идей готовы пожертвовать жизнями своих соотечественников. Они ведь что проповедуют? Самый настоящий национализм. Их идеологи на полном серьезе доказывают, что чеченцы самый древний народ. А русские их поработили… Они думают, что отделившись от России заживут лучше, чем в Эмиратах. Но это в высшей степени наивно. На самом деле, за несколько лет фактической независимости не было построено ни одной школы, больницы или хотя бы мечети. Они умеют только разрушать. Система власти криминализировалась настолько, что начались открытые боевые столкновения различных группировок. Дошло до того, что сотни поездов, проходящих по территории республики, были подвергнуты полному или частичному разграблению. Процветали захват заложников и работорговля…

– А нельзя было их просто колючей проволокой по периметру окружить – и пусть бы себе жили спокойно, – высказал свое мнение один из бойцов.

– Нельзя, Еремеев… – возразил ему замполит. – Мы же не в каменном веке живем. Простые люди не должны страдать из-за каких-то бандитов. Они просто задурили головы всем своими бессмысленными идеями. Ну, сами посудите, как такая крохотная страна, практически без собственного производства будет жить? Нефть добывать?.. Но ведь это довольно сложное, высокотехнологическое производство. Просто так ведром не начерпаешься. Тут же найдутся доброхоты из-за океана, влезут без мыла – потом не выгонишь. Надо ведь учитывать и такую вещь, как геополитика. Все равно, так или иначе, республика будет под чьим-то влиянием. Либо России, либо Запада… Других вариантов нет. А Запад крайне заинтересован, чтобы ослабить или вообще развалить нашу страну. Как удалось это сделать с Советским Союзом. Теперь у них на очереди Россия. И если им удастся выбить первый камешек – Чечню, то зашатается вся наша держава. Нельзя, никак невозможно позволить им это сделать… Поэтому и должны мы этот пожар здесь потушить, чтобы не перекинулся он на всю Россию.