Текст книги "В злом сердце Бог не живет"

Потом старший лейтенант Шелест рассказал немного о своей службе в Афганистане, поговорил с нами о дружбе и взаимовыручке. Пользуясь случаем, я попросил у него разрешения посидеть пару часов после отбоя в пункте обогрева.

– Зачем? – удивился он.

Я ему рассказал все, как есть… В другое время я может быть и не стал бы так откровенничать, но тут обстановка располагала.

– Хорошо, – сказал замполит, – ты только взводному доложись. А с командиром роты я сам поговорю.

Когда старший лейтенант ушел, я заметил, что трое бойцов, сняв бушлаты, что-то шьют сидя на нарах.

– Три девицы под окном, шили поздно вечерком, – пошутил я.

Рядовой Жигалов показал автоматный патрон.

– Вот… На всякий случай в воротник зашиваем. Последний патрон. Мало ли что…

– В третьем взводе все так делают, – добавил рядовой Еремеев. – Сам видел.

Глядя на ребят, я тоже решил вшить патрон в одежду. Только не в ворот, как они, а в рукав. Так мне показалось надежнее.

– Что патрон… – философски произнес рядовой Шагинян. – Я лучше гранату на всякий случай оставлю.

– Да, – согласился с ним сержант Герасимов. – Граната, если что – самый лучший вариант.

Я удивился, с каким будничным спокойствием мы говорим о таких страшных вещах. И от этого стало как-то не по себе. Тревожно ворохнулась в груди душа, и холодок пробежал по спине, между лопаток.

После отбоя я уединился в пункте обогрева – так называемой комнате досуга. Расположившись за вполне сносным столом, положил перед собой чистый альбомный лист, фотографию девушки, взял в руки карандаш и начал рисовать портрет.

Нанеся на чистый лист первые робкие штрихи, я неожиданно впал в ступор. Карандаш совсем не слушался меня. Контур рисунка расползался по белому полотну и никак не хотел принимать нужную форму.

В отчаянии я взял ластик, старательно вычистил до основания все свои наброски. Страх бесславного поражения обуял меня. Я сидел перед белым листом и не мог совладать со своим творческим бессилием.

Несколько раз я пытался начать рисовать заново, но безуспешно. Все было не то и не так… Хотелось бросить это дело, да только упрямство не позволяло.

Оставив бесплодные попытки, я отложил в сторону карандаш и стал просто смотреть на фото. Я представил себе, как эта девушка ходит, говорит, смеется. Я почувствовал запах ее духов, ощутил тепло ее рук, шелковистую прохладу волос. Прошло, наверное, полчаса, прежде чем я увидел ее волнующий образ. И почувствовал непреодолимое желание запечатлеть его на бумаге.

Это была уже не просто девушка Люся с потертой любительской фотографии. Принцесса, фея, богиня… Само Совершенство смотрело на меня с альбомного помятого листа.

Чувство, знакомое всем творцам снизошло на меня. Я услышал тихую музыку, которая струилась откуда-то с неба. Душа откликнулась ей в унисон, и сладостные токи пронзили тело.

Накладывая штрих за штрихом, я вызволял красавицу из белого небытия. Мой карандаш, скользя по листу, наделял ее плотью, вдыхал жизнь в прекрасные тонкие черты, и было в этом что-то магическое, волшебное, неземное.

Отодвинув в сторону готовый портрет, я взглянул на часы. Стрелки показывали почти два ночи. Я почувствовал огромную усталость и в то же время радость от проделанной работы. Словно совершил что-то очень важное и нужное для многих. Я представил, как обрадуется Авдеенко, как удивится его девушка, как они будут счастливы. И я тоже в какой-то мере буду ко всему этому причастен.

7

Большая черная машина с тонированными стеклами лихо мчалась по солнечным улицам Петербурга. Я сидел на заднем сидении, прислонившись к окну, и смотрел по сторонам, радуясь теплому летнему дню.

Мы ехали на пресс-конференцию, посвященную двадцатилетию компании. В машине нас было трое: я, водитель и вице-президент ОАО «Промнефтегаз» Антон Валерьянович Романенко. Именно он должен был выступить на мероприятии с докладом и заодно анонсировать специализированную конференцию «Технологии в области разведки и добычи», намеченную на завтра. В рамках ее планировалось обсудить актуальные вопросы профессионального сообщества в сфере нефтегазодобычи, провести обмен мнениями и передовым опытом между подразделениями корпорации и сервисными компаниями-подрядчиками.

Романенко сосредоточенно, в который уж раз перечитывал, лежащий у него на коленях проект доклада. Было заметно, что он волнуется… Я тоже переживал, поскольку лично готовил этот доклад, и все организационные моменты предстоящей пресс-конференции так же были на мне. В мероприятии, кроме нас, должны были принять участие руководители структурных подразделений компании, представители министерства промышленности и торговли, первые лица комитета по промышленной политике и инновациям, а также известные научные эксперты, в числе которых – доктора и кандидаты наук солидных образовательных учреждений.

В машине было жарко, мы сидели, сняв пиджаки, в рубашках и галстуках.

– У тебя что, кондиционер не работает? – спросил Романенко у водителя.

– Нет… Все работает.

– Ну так сделай нормальную температуру тогда… Дышать нечем.

Антон Валерьянович нервно покрутил головой и опять уткнулся в бумаги, лежащие у него на коленях. Мне виден был только его мощный коротко стриженый затылок.

– Слушай, – неожиданно обернулся он ко мне, – а как отчество у директора этого завода? Ну, которые наши партнеры…

– А как там написано?

– Владимирович… Но чего-то сомнения у меня.

– Хорошо, сейчас проверю.

Я открыл ноутбук, полез проверять свои записи: выписки из официальных документов, интернет-статьи и прочее. Пробегая глазами по строчкам, я вздрогнул… Отчество у директора было Вадимович. Меня бросило в жар. И не столько от того, что сейчас у Романенко случиться истерика, сколько от того, что, по сути, он будет прав.

– Ну, что там? – нетерпеливо поерзал в кресле Романенко.

– Антон Валерьянович… – я сделал паузу, собираясь с силами. – Извините, я ошибся. Отчество у него – Вадимович.

– Роберт, ты, что конкретно подставить меня хочешь!? – громогласно взорвался он. – Это вообще хрен знает, что такое… Я там перед прессой, перед гостями… Что за дела!?

– Антон Валерьянович, – снова попытался оправдаться я. – Виноват… Как получилось – сам не пойму. Простите…

Романенко продолжал бушевать, а я сидел и молчал. Мне было так стыдно, что словами не передать. Словно я оступился и со всего маху вляпался по уши в самую грязь. На душе кошки скребли… И ведь не объяснишь, что невнимательность эта от перегруза. Что вчера опять допоздна сидел, готовил ответы на вопросы, которые ему сегодня будут журналисты задавать. Да, я заранее договорился с тремя знакомыми журналистами из разных СМИ… Они встают, задают подготовленные мной вопросы, а Романенко с умным видом им отвечает. Такими же заранее подготовленными мной ответами. Перестраховка?.. Может быть. Но зато никакой самодеятельности – все гладко, красиво и вероятность попасть впросак сведена практически к нулю.

Мы подъехали к офису информационного агентства, где планировалось проведение пресс-конференции за полчаса до начала. Я позвонил по мобильному телефону, и одна из сотрудниц встретив нас у входа, проводила в специальную комнату, где уже были наши коллеги. Оставив с ними Романенко, я отправился на рекогносцировку. Надо было узнать, как работают микрофоны, правильно ли расставлены на столе именные таблички участников, сверить регламент… Кроме того, поскольку я должен был вести это мероприятие, надо было еще раз пробежаться по тексту.

Постепенно в зале стал собираться народ. Представители СМИ занимали свои места, рассаживаясь напротив ярко освещенного длинного, изогнутого дугой стола, за которым должны были разместиться главные участники пресс-конференции. Встречая у входа гостей, я с нетерпением ждал своих журналистов – тех, кто должен был задать вопросы Романенко. На тот случай, если кто-то из них не придет, у меня были подготовлены запасные варианты. Знакомых среди журналистов у меня было достаточно.

– Привет! – услышал я за спиной и, обернувшись, увидел оператора из службы новостей РТР. Когда-то мы вместе с ним снимали рекламный ролик. И не один…

– Привет! – откликнулся я, пожимая ему руку.

– А ты чего здесь делаешь? – спросил он. – Тоже что ли снимаешь?

– Нет… Я теперь в этой компании работаю. Пресс-секретарем…

– Поздравляю… Выглядишь неплохо… Деньги, наверное, платят приличные?

– Ты, знаешь, с деньгами как-то не очень. Пока только обещают.

– Зато стабильно.

– Ну, да… А помнишь, как мы с тобой мебель рекламировали?

– Конечно… Там ешё девчонка одна была – модель. Красавица…

– Надо же, запомнил, – улыбнулся я.

– Да… А где она, кстати?

– В Москву уехала, не знаю, чем сейчас занимается.

– А я думал у вас это… Шуры-муры.

– С чего ты взял? Обычные производственные отношения.

Знакомые журналисты не подвели – явились вовремя. Я посадил их поближе и пошел приглашать руководство. Пора было начинать.

– Добрый день, уважаемые дамы и господа, – произнес я, открывая пресс-конференцию. – Очень приятно, что вы проявили такой интерес к сегодняшнему мероприятию. Мы постараемся по возможности ответить на интересующие вас вопросы, рассказать о результатах нашей работы. Для начала я представлю участников и затем передам слово вице-президенту ОАО «Промнефтегаз» Антону Валерьяновичу Романенко…

Когда все формальности были соблюдены, Романенко обратился к собравшимся с речью. Он рассказал об истории компании, о том, кем и как она была создана, проследил этапы ее роста и развития, а в заключение подвел оптимистический итог:

– Сегодня корпорация «Промнефтегаз» является одним из лидеров российской нефтяной отрасли. Мы будем и впредь так же эффективно решать стоящие перед компанией задачи, изыскивая все новые и новые возможности для повышения производительности труда в сложившихся экономических условиях.

Бурные продолжительные аплодисменты заглушили окончание фразы. Затем представители СМИ начали задавать свои вопросы.

Все шло по плану, можно было вздохнуть и расслабиться. Но на душе у меня было скверно. Я с грустью подумал о том, что жизнь моя складывается как-то не так. В бешеном темпе дни пролетают за днями, а я смотрю вокруг, словно из окна скоростного экспресса. Кому нужно, то, что я делаю? Кто это оценит? И хотя бы скажет спасибо… Я должен писать сценарии, снимать фильмы, но вместо этого занимаюсь, бог знает чем. Я погряз в суете… Мне некогда даже подумать о личной жизни. А между тем я до сих пор одинок. И это меня пугает. Неужели я так и не встречу ту, которую смогу по-настоящему полюбить? Что ждет меня тогда? Одинокая жалкая старость… Но я не хочу этого. Напротив, я мечтаю о том, чтобы в доме моем звучал веселый детских смех, чтобы там поселились любовь и нежность. Так в чем моя вина? Что я делаю не так? Отчего я лишен такого простого житейского счастья?

«Кошку, что ли завести?» – подумал я, но тут же поймал себя на том, что не смогу себе этого позволить. Кто будет кормить и ухаживать, если целыми днями на работе? Нет, тут даже рыбок аквариумных завести – и то проблема.

* * *

Утром было объявлено общее построение. Бойцы нашего первого батальона выстроились поротно в виде буквы «п» возле площадки, где стояла техника. После короткой вступительной речи, командир батальона майор Скворцов довел до личного состава приказ о выдвижении в район боевых действий.

Мы были готовы и знали, что не сегодня-завтра нам это предстоит, но все равно восприняли новость с волнением. Я почувствовал, как все внутри у меня будто сжалось. Сослуживцы мои на первый взгляд вроде совсем не изменились, только глаза у ребят стали серьезными.

Разбившись повзводно, мы проверили вооружение и снаряжение, доукомплектовались боеприпасами. Старшина роты прапорщик Радченко вывалил на расстеленный брезент целую кучу автоматных магазинов и выставил два открытых «цинка» с патронами. Я взял себе еще четыре «рожка», снарядил их, рассовал по карманам бушлата. Вместе с теми, что были в подсумке, у меня оказалось восемь магазинов. Так же, я добавил в свой личный арсенал пару гранат Ф-1 к тем РГД-5, что у меня уже имелись.

У всех командиров нашей роты, включая сержантов, были автоматы АКС-74 с откидным прикладом. Члены экипажей боевых машин были вооружены АКС-74У, а остальной личный состав, за исключением, естественно, пулеметчиков и снайперов, имел в качестве личного оружия АК-74.

Я, в общем-то, доволен был своим автоматом, однако, подслушанный ненароком разговор наших офицеров с одним командиром-разведчиком, уже успевшим изрядно повоевать, посеял во мне некоторые сомнения. Он рассказал, что у них во взводе предпочтение отдается АКМ и АКМС с патронами калибра 7,62 мм. Потому что, по его словам, пуля 5,45 мм от автомата АК-74 имеет гораздо меньшее пробивное действие – половину красного кирпича пробить не может, да и от веток очень сильно рикошетит. Тогда как более тяжелая пуля 7,62 мм крошит этот кирпич почем зря, преграду из веток пробивает и на дальней дистанции имеет неоспоримые преимущества… Тут кто-то из наших продвинутых офицеров сказал, что в городских условиях, где нам предстоит воевать, дальность дистанции не имеет практического значения, а до четырехсот метров преимущество однозначно за калибром 5,45 мм – за счет большей начальной скорости, настильности стрельбы и меньшей отдачи. На что этот бывалый разведчик ответил: «Зато автомат АКМ с патроном 7,62 мм пробивает перегородки квартир, заборы, стенки сараев и гаражей, что очень важно в городских условиях. Так же с определенной дистанции пробивает почти все известные бронники и каски. При этом отдача у автомата вполне терпимая» – «Зачем же тогда надо было перевооружаться?» – задал резонный вопрос наш офицер. «Не знаю, – пожал плечами разведчик и после паузы добавил. – Наверное, опять из-за того, что все время оглядываемся на Запад. Страны НАТО перешли на патрон 5,56 по необходимости. Просто их М-16 была утроена так, что часто травмировала стрелка тяжелой отдачей. Поскольку конструкция штурмовой винтовки была далека от совершенства. Сила выстрела не раскладывалась на векторы сил, а нещадно била стрелка в плечо. Вот и пришлось им уменьшить патрон, тоже, кстати, изначально бывший 7,62 мм – до 5,56 мм, чтобы снизить силу отдачи. А вслед за переходом стран НАТО на патрон 5,56, ставший для них необходимым, подсуетились и наши – тоже приняли на вооружение патрон калибра 5,45. На мой взгляд, совсем необоснованно…»

Я не знал, кто из них был прав в этом споре, но другого оружия у нас на данный момент не имелось. Поэтому пришлось исходить из реальности.

Свой автомат я берег и по возможности всегда старался содержать в чистоте. Особенно аккуратно следил за тем, чтобы нигде не ударить мушкой. У нас в «учебке» был случай, когда солдат случайно сбил мушку и, не заметив, на всех стрельбах благополучно палил в «молоко». Его замучили нареканиями, нарядами вне очереди. Но потом кто-то из офицеров догадался проверить оружие и, выяснилось, что прицел сбит. Поправили мушку, и все пришло в норму. Поэтому я всех бойцов в своем взводе заранее предупредил, чтобы с оружием обращались бережно.

Кроме того, в той же «учебке» один из бойцов во время чистки оружия нарушил технику безопасности и произвел случайный выстрел из автомата. Тут тоже мы сразу два момента усвоили. Во-первых, оружие требует почтительного к себе отношения и не прощает ошибок. А во-вторых, что особенно актуально в условиях городского боя, – рикошет в помещении не менее опасен, чем прямой выстрел. Ведь та пуля, что случайно вылетела из автомата нашего сослуживца, прежде чем попасть в окно, от потолка отрикошетила в пол, потом ударила в одну стену, потом в другую… А в помещении в этот момент было полно народу. И только чудом никого не задело. Я постоянно напоминал об этом случае своим бойцам.

Прозвучала команда «По машинам!» Мы забрались на броню, построились в походную колонну, и, с короткими остановками, последовали по указанному маршруту. Конечной точкой нашего марша был жилой район за речкой Сунжа. Там нам предстояло занять отбитые у противника дома и сменить десантников, измотанных непрерывными боями.

День был серым и ветреным. Колонна бронетехники двигалась по разбитым городским улицам. Устроившись поудобнее на холодном и жестком борту БМП, я с интересом глядел по сторонам. Странные чувства боролись в душе. Было немного жутковато от неизвестности, от осознания близкой опасности. Но в то же время хмельное чувство азарта, какой-то непонятной эйфории и откровенного мальчишеского любопытства переполняли меня. Я внимательно смотрел вокруг и замечал каждую мелочь. Я видел разрушенные, обгоревшие остовы жилых домов, с пустыми глазницами окон; бредущих по обочине женщину и старика; худую испуганную собаку на трех лапах; бойцов тыловых подразделений, греющихся у большого костра; кучи строительного и прочего мусора разбросанного повсюду. Все это, словно кадры немого черно-белого кино мелькало перед моим взором, заставляя взволнованно биться сердце. Все было предельно достоверно, близко и в то же время – казалось нереальным.

Линии фронта как таковой в городе не было. Боевики могли обстрелять отовсюду. Но все же по мере приближения к конечной точке нашего марша явственно чувствовалось нарастающее напряжение. Оно буквально витало в воздухе.

Десантники, которых нам предстояло заменить на этом рубеже, встретили нас радушно. Ведь мы для них были символом жизни и перемен к лучшему. Как ни крути, а от постоянного напряжения – физического и душевного – устают все, даже самые крутые парни. Усталость отпечаталась на их лицах, слегка ссутулила и пригнула к земле, отучила громко говорить и задорно смеяться. Ни внешнего лоска, ни куража… Но мы смотрели на них с глубоким уважением.

Наша рота взяла под контроль три рядом стоящих дома: для каждого взвода – свое здание. Мы, бойцы первого взвода заняли крайнюю пятиэтажку, второй взвод расположился в следующем доме, третий – еще правее. Соседями слева были подразделения внутренних войск. Они тоже только что, практически в одно время с нами сменили морских пехотинцев.

Наше здание стояло чуть впереди, перед большим пустырем. Сзади была детская площадка. Вернее, то, что от нее осталось… Сам дом являл собой зрелище весьма впечатляющее. Обгорелые, в пробоинах стены были посечены пулями и осколками и частично обрушены на разных этажах. Окна без стекол зияли черными провалами. Горы щебня и битого кирпича окружали здание с двух сторон.

Единственный плюс – это полуподвал, в котором раньше, по всей видимости, располагалась молодежная «качалка». В углу лежали сваленные в кучу тренажеры, штанги, гири и прочий спортивный инвентарь. Все это было покрыто серым налетом пыли. Но в остальном подвал оказался очень даже ничего, вполне пригодный для фронтового жилья.

Вокруг было на удивление тихо: никто не стрелял, не рвались снаряды, не свистели пули. Вдобавок полуденный ветер разогнал облака, и впервые за долгое время выглянуло солнце. Десантники шутливо отнесли это на свой счет – дескать, вот, Господь сподобил милостью. Нам трудно было по этому поводу что-либо возразить.

– Кто тут у вас главный? – спросил наш взводный.

– Ну, я… – отозвался высокий, перепачканный сажей и копотью военный в изодранном бушлате и черном шерстяном подшлемнике, колом сидящем на голове. – Старший лейтенант Янковский… ВДВ… Командир разведвзвода.

– Старший лейтенант Громов, командир взвода мотострелковой роты.

Офицеры обменялись приветствиями. Потом взводный подозвал меня, представив, как своего заместителя. Командир десантников протянул руку, и я с некоторым благоговением и замиранием сердца пожал его крепкую огрубевшую ладонь. Еще бы – такой человек… В моем восприятии все десантники даже в мирное время были героями. Попробуй-ка просто сигануть с такой высоты. Да по мне, только за прыжок с парашютом ордена надо давать. А тут – боевой офицер, командир разведвзвода, элита, можно сказать. Куда нам до них – простым военным работягам… Такие мысли пронеслись у меня в голове, пока я пожимал ему руку.

Угостив десантников сигаретами, мы втроем пошли осматривать наше хозяйство. Старший лейтенант Янковский в качестве сдающей, мы со взводным – в качестве принимающей стороны.

– Вы этот дом брали? – спросил я, осторожно ступая по усыпанному бетонным крошевом полу.

– Мы… А кто же еще? – устало ответил старший лейтенант. – Троих положили. Да раненных несколько человек… Позавчера только отбили… Дом-то непростой, стоит на отшибе. Подобраться было непросто…

– Тихо тут у вас, – заметил на ходу наш взводный.

– Это обманчивая тишина… Сейчас тихо, а вечером или под утро – как по расписанию. Такой концерт… Кстати, сегодня утром у нас бойца убили. Вон, возле того окна.

Старший лейтенант Янковский подвел нас к оконному проему с обгоревшей рамой и остатками мутных стеклянных осколков по краям. На отбитой оштукатуренной стене видны были крупные потемневшие брызги. Ниже, на заваленном мусором полу чернела застывшая кровяная лужа.

Я почувствовал, как дурнота подкатывает к горлу. Разом все вокруг потемнело, зашумело в ушах, перед глазами замельтешили какие-то желто-белые точки…

«Только этого еще не хватало, – испуганно подумал я, пытаясь удержаться на ватных, вмиг отяжелевших ногах. – В обморок упасть, как девчонка… Что они обо мне подумают».

Опершись о стену, я расстегнул ворот бушлата и сделал вид, что меня крайне интересует вид из окна. На мое счастье офицеры двинулись дальше, о чем-то негромко беседуя между собой.

Я жадно хватал перекошенным ртом свежий воздух, чувствуя, как лоб покрывается холодной испариной. Подобная реакция на кровь была для меня не в новинку. Пару раз такое со мной уже случалось… Однажды, в школе еще, когда учитель биологии очень подробно рассказывал, о работе кровеносной системы человека и демонстрировал свой рассказ красочными картинками и плакатами. А в другой раз – на призывной медицинской комиссии, когда брали кровь из пальца…

– Эй, – окликнул меня старший лейтенант Янковский. – Ты там возле окна не маячь… А то мало ли что… Снайпера, бывает, и днем постреливают.

Я послушно отошел от окна, закинул за спину автомат и принялся ладонями тереть лицо. Мне не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь увидел мою нездоровую бледность. Потом я почувствовал жар изнутри и внезапно нахлынувшая дурнота отступила.

Мы с офицером-десантником обошли весь дом. Он подробно разъяснил, как лучше организовать систему обороны; показал, куда поставить пулеметы, где посадить снайперов, как организовать ночные дежурства… На прощание старший лейтенант Янковский позвал нас со взводным заглянуть в свой закуток. Там стоял скромно накрытый маленький кривоногий стол, возле которого хлопотал смуглолицый, заросший многодневной щетиной прапорщик.

– Знакомьтесь, это Казбек Далелов – мой заместитель.

Мы пожали друг другу руки. Я удивился, что заместителем командира взвода был прапорщик. Ведь это сержантская должность… Но подумал, что так у них, у разведчиков-десантников положено. Позже выяснилось, что это произошло случайно. Просто Далелов пришел во взвод после школы прапорщиков, проходить стажировку. Отслужил неделю, а тут приказ – срочно в командировку. Ну и пришлось ему стать заместителем… Родом он был из Кабардино-Балкарии. С ярко выраженной кавказской внешностью. И это однажды спасло его в бою. Да и не только его. Старший лейтенант Янковский об этом так рассказал…

– Оторвались мы с Казбеком в бою от своих. А уже вечер, смеркаться стало… Вокруг стрельба, не поймешь – где свои, где чужие… Сидим с ним возле дома, думаем, что делать. И вдруг из проема окна на первом этаже один вываливается, второй, третий… Нас увидели, кричат: «Откуда?» Казбек к ним ближе был, встал: «Оттуда!.. А вы кто такие?» Ответили что-то неразборчиво – и бегом к нам. В бушлатах солдатских, с оружием… Подбегают гуртом: «Федералы где?» Ну, Казбек, недолго думая, прямо от бедра, как даст! Весь рожок по ним выпустил. Так на месте всех и положил…

– Хорошо патрон был в патроннике, – добавил Далелов. – А то бы мог и не успеть.

Я с уважением посмотрел на прапорщика, восхищаясь его решимостью. Вот что значит настоящий разведчик… Я бы, пожалуй, засомневался – а вдруг это наши; а, может, просто послышалось; а что если не так понял? Все-таки это непросто – вот так по людям, из автомата, в упор… Но на войне все решают мгновения. Если не ты – то тебя…

– Ну, давай, пехота… За содружество родов войск, что ли?

Мы чокнулись железными кружками, выпили, закусили консервами. Как выяснилось, водку и закуску бойцы притащили из разбитого магазина, который был здесь, неподалеку… А действительно, чего добру пропадать?

– Там кое-чего еще осталось, – сказал старший лейтенант Янковский, обращаясь к нашему взводному. – Пошли ребят, пусть принесут. Неизвестно сколько вам тут еще сидеть придется.

Мы потом так и сделали… Водка нам пригодилась. С водой было напряженно, поэтому водкой мыли руки. И обрабатывали раны… Но это было потом. А пока нам еще предстояло обустроить хотя бы немного свой быт, наладить систему взаимодействия между подразделениями и отдельными бойцами.

Когда десантники уехали, стало совсем тихо. Я вышел на улицу во внутренний двор, сел на деревянный ящик возле дома, взял автомат в охапку и, подняв воротник, прислонился спиной к стене. Я сидел с заветренной стороны, на солнышке и чувствовал его ласковое тепло. Удивительно – вроде еще зима, а уже пригревает… После радушного приема десантников и сытного обеда меня слегка разморило. Ведь утром мы встали ни свет ни заря. Да еще все эти эмоции – как ни крути прибыли на передовую. Короче, я подумал, что минут пятнадцать здорового сна на свежем воздухе мне никак не повредят.

– Товарищ старший сержант, – голос над ухом заставил меня мгновенно проснуться. – Там вас взводный ищет.

Это был рядовой Коляда из недавнего пополнения.

Я взглянул на часы – сорок минут прошло. А мне показалось, только веки сомкнул.

Старший лейтенант Громов и прапорщик Радченко ждали меня на втором этаже. Перед ними россыпью лежали какие-то коробочки с ампулами, индивидуальные пакеты и просто рулоны медицинских бинтов.

– Где ты ходишь! – недовольно буркнул взводный и, не дожидаясь ответа, приказал:

– Раздай командирам отделений индивидуальные пакеты, промедол… Пусть по бойцам распределят. Себе тоже возьми, мало ли что… Да, капитан Борисов приказал всю технику нашу к третьему взводу отогнать. Здесь, у нас слишком далеко ее видно. Пожгут еще…

– А если «заваруха» какая начнется? – спросил я. – Как без поддержки?

– Если что – танки помогут. Они тут недалеко стоят…

– А экипажи? Тоже в третьем взводе останутся?

– Нет, люди останутся у нас… Ротный еще АГС[1]1
  АГС-17 «Пламя» – 30-мм автоматический гранатомёт станковый.


[Закрыть] и «Утес»[2]2
  НСВ «Утёс» – 12,7-мм крупнокалиберный пулемёт.


[Закрыть] обещал нам подкинуть. Надо подумать, куда их определить.

Капитан Борисов появился вместе с заместителем по воспитательной работе старшим лейтенантом Шелестом. Они осмотрели здание, побеседовали с бойцами. Объяснили, что впереди нас войск нет. Хотя и противника тоже вроде бы прямо перед нами не наблюдается. Но по ночам возможно проникновение диверсионных групп и как следствие – обстрелы. Так что надо быть все время настороже.

Потом офицеры ушли, а я отправился в третье отделение, к ребятам. Там были мои друзья-земляки – Серега Масляков, Вадим Горин, Андрей Белоханов и Женька Майданов.

Мы со взводным так и договорились, что он будет на левом фланге, с первым отделением, а я на правом – с третьим. И это было правильно, потому что так легче держать под контролем все здание.

Ребята готовились к предстоящему ночлегу. Обустраивали внизу, в полуподвале свои спальные места.

Я тоже присмотрел себе укромный уголок. Хорошо, что до нас здесь уже были десантники, и нам в обустройстве не пришлось ничего делать с нуля.

– Как думаете, дадут сегодня поспать? – спросил Женька Майданов, приспосабливая под голову вместо подушки примятый солдатский вещмешок.

– А кто его знает, – серьезно ответил Горин, и потом шутливо добавил. – Ты на это особо-то не рассчитывай…

– Спать, что ли сюда приехал, боец? – в тон ему отозвался Серега Масляков.

Все засмеялись.

– Да ладно, – отмахнулся Майданов. – Посмотрю я на вас через пару бессонных ночей…

Андрей Белоханов, присев на обшарпанный табурет возле стены, листал какую-то старую, довольно потрепанную книжицу. Страницы ее были слегка тронуты огнем.

– Ого, – удивился я. – Где взял?

– Да там, на третьем этаже целая библиотека… Кое-что погорело, но можно и целые отыскать.

Я поднялся наверх, нашел эту комнату… Книги валялись прямо на полу. От книжного шкафа почти ничего не осталось. Он упал вместе с краем обрушившейся стены. Потом здесь изрядно похозяйничало пламя. Но все же часть книг осталась цела.

На закопченных обоях виднелись следы осколков и пуль. Семейная фотография в деревянной рамке, с разбитым стеклом, покосившись, едва держалась на одной петле. Сквозь толстый слой серой пыли можно было разобрать лица мужчины, женщины и двух малолетних детей. Эти люди, наверное, жили здесь. Собирались все вместе за обеденным столом, строили планы, мечтали о будущем… Потом пришла война и все перечеркнула.

Где они сейчас и что с ними сталось? Живы ли?.. Или жестокий молох войны поглотил и безжалостно растворил их в своем ненасытном чреве? Как многие сотни и тысячи жертв, уже принесенных в дар этому страшному божеству.

Я почувствовал себя неуютно. Холодный сквозняк пробирал до костей. Окна с выбитыми стеклами, пустые проемы без дверей, огромные рваные дыры – в стенах, полу, потолке… Все это действовало угнетающе.

– Ну, что, откопал что-нибудь?

Я вздрогнул и обернулся.

Хрустя осколками бетона и стекла в разбитую комнату вошел Серега.

– Да так… Ничего стоящего.

– А у меня смотри что… – Масляков отогнул ворот бушлата и вытащил из-за пазухи тряпичный сверток. – Вот, только взводному ничего не говори… И вообще никому.

Он развернул какую-то грязную тряпочку, и я увидел слабо блеснувший черный пистолетный ствол.

– «Макаров»?

– Не-е, «Стечкин»… – Серега взвесил пистолет на ладони. – Гляди, красота какая.

Это был АПС – пистолет Стечкина. Внешне очень похожий на «Макарова», только покрупнее и помассивнее. Мне ни разу не доводилось стрелять из него, однако я знал, что в обойму входит двадцать патронов и при необходимости, можно вести огонь не только одиночными, но и очередями.

– Где взял? – поинтересовался я.

– В куче мусора… Смотрю, что-то металлическое блестит. Раскопал – и вот…

– Наверное, боевики оставили.

– Не знаю, может и наши – спрятали, а потом забыли где… Хочу домой увезти… Весной поедем на дембель, с собой возьму.

– Вряд ли получится, – скептически возразил я. – Шмонать наверняка будут по полной.