Текст книги "В злом сердце Бог не живет"

Девушка за роялем продолжала играть. Чарующие волшебные звуки, казалось, неслись откуда-то с неба. Было в них что-то такое – до боли щемящее, грустное, но в то же время дающее свет и надежду.

Я уткнулся в ладони и зарыдал. Навзрыд, со всхлипом, как последняя девчонка… Слезы ручьями катились из глаз и падали с подбородка горячими каплями. Тело мое содрогалось, плечи вздрагивали… Но, как ни странно, эти слезы принесли мне облегчение. Я почувствовал, что душа моя избавляется от тяжести. Я ощутил, как вместе со слезами меня покидают отчаяние, тревога, тоска. И снова возвращается вкус к жизни, желание радоваться мелочам, простым вещам из которых по большому счету и состоит сущность нашего бытия.

После выписки из госпиталя меня почти сразу демобилизовали. Вместе со мной в запас были уволены Горин и Майданов. Мы уже знали тогда, что наши друзья Белоханов и Масляков, несмотря на тяжелые ранения, выжили и сейчас поправляют здоровье в военно-медицинской академии Санкт-Петербурга. Мы решили, что сразу после возвращения домой обязательно съездим их навестить.

Из части нас – человек десять-двенадцать дембелей в отутюженных парадных мундирах – отправляли с первой партией. Командир батальона майор Скворцов перед строем произнес торжественную напутственную речь, а командир роты капитан Борисов лично проводил до железнодорожного вокзала.

Помню теплый весенний день, ласковое солнце, шумную пеструю толпу на перроне. Искренне верилось, что все плохое теперь уже точно позади… И в то же время было немного странным видеть эту беззаботную мирную жизнь. Ведь там, откуда мы недавно вернулись по-прежнему шли бои, гремели выстрелы, лилась кровь, гибли наши солдаты – чьи-то отцы, мужья или сыновья. Все это с трудом укладывалось в голове.

В тесном купе мы сидели плечом к плечу. На столе – хлеб, консервы и водка, по случаю раздобытая у проводников. Пили за удачу, за дембель, за жизнь на гражданке… И конечно, не чокаясь, «за тех, кого с нами нет».

За вагонным окном мелькали какие-то полустанки, леса и поля; стучали колеса, отсчитывая оставшиеся до дома километры, а мы вели хмельные разговоры и шумно братались, давая клятву всегда быть верными нашей армейской дружбе. О пережитом старались не говорить и даже не думать. А если и вспоминали что ненароком, то только какие-нибудь пустяки.

Трясясь в нашем шумном вагоне, мы думали, что больше никогда не будем вспоминать то, что довелось нам пережить. Мы надеялись, что время залечит былые раны и все плохое забудется, рассыплется, превратится в прах. Но мы ошибались… Прошлое и не думало исчезать из нашей памяти навсегда. Оно только затаилось на время. Что бы потом спустя месяцы или даже годы, снова и снова настойчиво напоминать о себе.

По-разному мы пытались с этим бороться. Кто-то находил спасение в вине, кто-то – в работе, кто-то – в религии… Но самым лучшим лекарством были любимые женщины. И тот, кто смог удачно жениться, создать семью, тот выжил. А у тех, кому в этом не повезло – жизнь не сложилась.

Опаленные жестоким дыханием войны мы превратились в молодых стариков. Мы разучились безмятежно смеяться, восторженно мечтать… Нам было трудно различать полутона, мы заводились с пол оборота… Там, где другой мог промолчать, мы не молчали. Вряд ли все это пошло нам на пользу. Но жить иначе мы уже не могли.

Мы не терпели предательства. Нам было больно, когда нас секли вражеские осколки и пули. Но гораздо больнее было слышать равнодушное чиновничье: «Я вас туда не послал». Или жестокие и обидные заявления правозащитников и либеральных журналистов. И еще… Нам хотелось бы знать ответ на один простой вопрос: почему всякий раз, когда противник оказывался на грани явного разгрома, именно в этот момент надо было срочно объявлять перемирие?

У этой войны не было дня победы. После двух лет кровопролитных сражений войсковая операция была завершена подписанием мирного соглашения, от которого у всех нас остался привкус горечи и разочарования.

Но, так или иначе, войны начинают и заканчивают политики. А удел солдат – сражаться и умирать на поле боя. Мы были простыми солдатами на этой войне и как могли, исполняли свой долг. Мы были честны перед командирами, перед самими собой, и даже перед врагами… Нам не в чем себя упрекнуть.

11

Я принял решение об увольнении на одном из утренних совещаний. Это произошло совершенно неожиданно для меня. Можно сказать, случайно…

Как обычно я слушал эмоциональное выступление Романенко, парировал едкие уколы Черняева в свой адрес, готовился к очередному изматывающему бессонному авралу и вдруг подумал, что можно ведь в одно мгновение все это прекратить. Стоит только дойти до отдела кадров и написать заявление. Это неожиданное открытие приятно удивило меня. Как я раньше до этого не додумался?

– Чего ты Стрельцов улыбаешься? – с сарказмом заметил Антон Валерьянович. – Записывай, давай, записывай… А то будешь опять потом говорить, что тебя не предупредили.

Я пропустил его слова мимо ушей. Странное ощущение легкости и покоя охватило меня. Я не думал о том, на что потом буду жить и где работать. Каким образом и на какие средства существовать… Все мое существо радостно устремилось к свободе. К тому естественному для меня состоянию, в котором я пребывал долгие годы до прихода сюда, и к которому привык… Я как дикий зверь, рвался на волю: пусть там нет соломенной подстилки и плошки с едой, но зато нет и решеток. И безжалостных жестоких хозяев, которые громко хлопая кнутом, заставляют тебя танцевать и ходить на задних лапах.

Я позвонил на студию, своему другу Михаилу.

– Привет, как там кризис? Есть изменения к лучшему или все так же безрадостно?

– Есть… Появились новые заказы, старые клиенты возвращаются. Мы иной раз даже работаем в две смены. А как у тебя дела?

– Паршиво… Быть у кого-то в услужении, мальчиком на побегушках. Не создан я, видимо для такой жизни… Пора возвращаться.

– Давай, возвращайся, твой стол свободен.

В отделе кадров я узнал, что есть возможность уйти сразу, без положенной в таких случаях отработки. Надо было только, чтобы заявление подписали мои непосредственные руководители – Черняев и Романенко. Я не стал долго раздумывать и тут же положил заявление Черняеву на стол. Он в шоке перечитал его дважды, повертел в руках, не решаясь поставить свою подпись. Потом позвонил Романенко, но тот не ответил… Видно было, что Виталия Устиновича терзают сомнения – одобрит ли его действия вышестоящее начальство? А вдруг Антон Валерьянович будет против? После долгой внутренней борьбы и еще одного бесплодного звонка он, наконец, решился и неуверенно расписался на листе. Причем особой радости на его лице я не заметил.

Романенко мне удалось поймать часа через два.

– Антон Валерьянович, вот заявление об увольнении подпишите… Надеюсь, возражать не будете?

Романенко усмехнулся, покачал головой:

– Не-е… Не буду.

Поставив размашистую корявую подпись, он протянул мне листок. Я убрал его в папку и молча закрыл за собой дверь.

Теперь оставалось соблюсти еще только одну формальность – подписать заявление у шефа. Но это сделают уже без меня. Начальник отдела кадров пообещал оформить документы сегодня к вечеру.

«Вот и все… – подумал я. – Свободен, как птица в полете. Через пару дней только за трудовой надо будет зайти».

Шагая по длинным бесконечным коридорам, я мысленно прощался со всем, что два эти долгие года окружало здесь меня. И не было ни малейших сомнений в том, что я поступил правильно.

* * *

Город, умытый летним дождем, сиял веселыми красками. По проспектам и улицам текла привычная людская река. Я медленно брел в шумной толпе – абсолютно бесцельно, куда глаза глядят. Мне было все равно куда идти, лишь бы не сидеть дома в одиночестве.

Я вышел на Невский, постоял возле художников, рисующих на заказ портреты, посидел на скамейке рядом с Казанским собором, потолкался в Доме Книги. Хотел сходить в Эрмитаж, но потом передумал…

Был выходной день, и я не знал, чем мне заняться, куда себя девать. Состояние неприкаянности, болезненное чувство внутреннего дискомфорта одолевали меня. Только среди людей можно было хоть ненадолго забыться.

Я не заметил, как оказался в метро. Зашел в переполненный вагон и поехал неизвестно куда. Просто так, без определенной цели.

Через несколько остановок, когда народу вокруг поубавилось, я присел на освободившееся место. И вдруг прямо перед собой увидел прекрасную незнакомку. Ту самую девушку, с которой еще зимой в ДК Ленсовета хотел познакомиться. Это было так неожиданно… Сейчас, судя по всему она была одна. Ничто не мешало подойти к ней, но я отчего-то разволновался. Как она отреагирует, захочет ли общаться?

Девушка сидела напротив и, казалось, не замечала меня. Один только раз скользнула рассеянным взглядом. Конечно, вряд ли она запомнила мою личность. Да и времени порядком уже прошло – почти полгода. Мало ли мужчин с тех пор мелькало у нее перед глазами? Что она всех помнить должна?

Я украдкой поглядывал на нее, пытаясь отыскать хоть один, самый маленький недостаток. Признаться, мне сразу бы стало легче. Но, как назло, ни к чему не мог прицепиться. Лицо, волосы, фигура – все совпадало с моим представлением об идеале женской красоты. От волнения у меня пересохло во рту, и внутри началась какая-то вибрация.

«Ну, ты чего… – попытался я успокоить себя. – В первый раз, что ли с девушкой знакомишься?»

Действительно, не мальчик ведь уже, раньше легко знакомства заводил: на улице, в ресторане, в транспорте – да где угодно. А тут… Может быть, просто одичал от одиночества? Ведь если разобраться столько лет серьезных отношений не было. Так, все какие-то случайные поверхностные связи. Хотя иногда и продолжительные по времени… Но без сильной привязанности, без высоких чувств. Как там сказал поэт: без слез, без жизни, без любви… В тех женщинах я не пытался найти недостатки. Скорее наоборот – искал положительные черты. Как будто уговаривал себя… А здесь все было не так.

Поезд с легким гудением медленно сбавил скорость и, вздрогнув, остановился. Девушка поднялась и направилась к выходу. Я поспешил за ней.

Мы шли по просторному вестибюлю: она впереди, я чуть сзади и сбоку. Народу было не очень много, но все равно приходилось лавировать, чтобы не отстать слишком далеко. Я старался подгадать так, чтобы на эскалаторе встать с ней рядом.

Перед самым подъемником толпа заметно уплотнилась. Какой-то лысый, шумно дышащий дяденька нагло попытался оттереть меня в сторону, и влезть следом за девушкой первым, но я его опередил.

Мы с девушкой оказались на одной ступеньке эскалатора. Я не решался посмотреть на нее. Боковым зрением я лишь угадывал ее силуэт. Но было приятно ощущать эту близость.

Сойдя с подъемника, я пропустил ее вперед и пошел следом. Я был уже твердо уверен, что непременно попытаюсь познакомиться с ней. А там – будь что будет.

Когда мы вышли на залитый солнцем проспект, я догнал ее и, поравнявшись, приветливо улыбнулся:

– Девушка, можно с вами пообщаться?

Она внимательно посмотрела на меня своими голубыми глазами, небрежно заложила за ухо светлую прядь и вдруг тоже улыбнулась в ответ:

– Ну, пообщайтесь…

От этой улыбки у меня потеплело в груди. Я почувствовал, как за спиной вырастают крылья. То, что меня не отвергли сразу – уже здорово.

– Как вас зовут? – спросил я, чтобы начать разговор.

– Эвелина, – ответила она.

– А меня Роберт.

Она кивнула и поправила разметанные ветром волосы.

– А можно я вас немного провожу?

– Можно.

Мы пошли рядом, почти касаясь друг друга плечами. Тротуар был не слишком широк для двух встречных потоков. То и дело мне приходилось уворачиваться, чтобы кого-нибудь случайно не задеть.

Я не знал о чем говорить, но и молчать было вроде как неловко. Поэтому брякнул первое, что пришло в голову:

– Вы меня не помните?

Девушка с интересом посмотрела в мою сторону.

– Мы что, раньше где-то встречались?

– Да… То есть нет… – я смутился. – Зимой мы вместе с вами были в ДК Ленсовета. На детском мероприятии. Я видел вас… Вы сидели там в зале.

– Постойте, – Эвелина задумчиво прищурила глаза. – Действительно, было такое мероприятие… Но вас – нет, не помню… Хотя…

Она еще раз внимательно взглянула на меня.

– Знаете, может быть… Что-то такое…

– Правда? – обрадовался я. – Неужели вспомнили?

– Возможно, возможно… Теперь я поняла, почему мне ваше лицо показалось знакомым. Сначала я подумала, что вы чей-то папа.

– В каком смысле?

– В смысле – родитель кого-то из моих учеников.

– А вы что, учительница? – удивился я.

– Да, а почему это вас смущает?

– Нисколько не смущает… Просто на учительницу вы как-то не очень похожи. Скорее на студентку…

– Внешность бывает обманчива, – назидательно заметила Эвелина, и добавила:

– Нам сюда.

Мы свернули в проулок, пошли между серых высоких домов. Здесь было безлюдно и тихо; наши шаги гулким эхом отдавались в пространстве.

– Так что же вы преподаете? – полюбопытствовал я. – Русский язык и литературу? А может быть математику?

– Не угадали, – с легким кокетством ответила она. – Не то и не другое…

– А что же, позвольте узнать?

– Я работаю в музыкальной школе… Учу детей играть на фортепиано.

– Здорово, – искренне восхитился я. – В свое время мне тоже пришлось музыке поучиться. Правда, это было очень давно. И особых успехов на этом поприще я не снискал. Но школу закончил. С отличием…

– На чем вы играли?

– На баяне… Сейчас, конечно, все забылось. И вряд ли уже вспомню хоть что-нибудь… Зато до сих пор играю на гитаре. Хотя этот инструмент осваивал в качестве факультатива.

– Вы молодец, – похвалила меня Эвелина.

Я был рад, что мне удалось завоевать ее расположение. Не зря все-таки в детстве осваивал азы нотной грамоты, часами корпел над инструментом. Только ради этого стоило мучиться пять лет.

– Кстати, а чем отличается пианино от фортепиано? – поинтересовался я. – Или это одно и то же? С роялем-то все понятно…

– Нет, не одно и то же, – с преподавательской ноткой в голосе ответила Эвелина. – Пианино, фортепиано и рояль – разные инструменты. Первые два похожи тем, что в них струны, дека и механическая часть расположены вертикально, а в рояле – горизонтально. Но пианино и фортепиано так же различаются между собой. Прежде всего, размером… Пианино не может быть выше ста сорока сантиметров. А фортепиано, как правило, может достигать высоты метр восемьдесят. От роста инструмента зависит и длина струн, натянутых на рамы. И чем длиннее струны, тем больше шансов извлечь из инструмента более красивые и насыщенные звуки.

– Теперь вижу, что вы учительница. Все прямо по полочкам разложили.

За разговорами мы не заметили, как пришли. Эвелина остановилась перед высокой массивной аркой.

– Все, дальше меня провожать не надо. Спасибо за компанию.

Это прозвучало неожиданно отстраненно, и сразу как будто что-то изменилось вокруг – словно солнце за тучу зашло.

«Сейчас выяснится, что у нее муж и трое детей, – с тоской подумал я. – Потом она уйдет, и мы никогда больше не встретимся».

Это предположение всерьез расстроило меня. Ведь за те минуты, пока мы были рядом, я почему-то уверился в своей удаче. Мне показалось, что между нами возникла незримая связь. Когда мы говорили или просто шли рядом, словно какие-то скрытые токи пронзали меня, и я видел, что она чувствует то же самое. Без всяких сомнений… Я заметил – она говорила, улыбалась и вела себя так, как будто хотела мне понравиться.

Так неужели все это только привиделось? Рассеется мираж – и конец… Опять тоска, одиночество, пустая никчемная жизнь, пропитанная лживым самообманом, что все когда-нибудь будет хорошо. Когда-нибудь может быть потом… Нет, этого я не переживу.

– Подождите… – я хотел назвать ее по имени, но как назло имя девушки вылетело у меня из головы. – Можно глупый вопрос?

– Что за вопрос?

– Можно у вас телефончик попросить?

Она замешкалась, потом окинула меня пристальным взглядом.

– Зачем?

– Ну, как… Позвоню, приглашу вас в кафе. На чашечку кофе… Вы не против?

Моя спутница опять выдержала небольшую паузу. Но я увидел ее глаза – они улыбались. И это меня обнадежило.

– Так как насчет телефона?

– Записывайте…

Я быстро достал свой мобильник, и девушка продиктовала номер.

– Все, теперь я могу идти? – она уже улыбалась не одними глазами.

– Теперь можете, – в тон ей ответил я. – До встречи!

– Пока!..

Я развернулся и, не оглядываясь, пошел к метро. На душе у меня творилось что-то совершенно невообразимое. Мне хотелось обнять весь мир, всех расцеловать. Совершить какой-нибудь невероятный подвиг или просто сделать доброе дело – перевести бабушку через дорогу, например, или снять с дерева несмышленого котенка. Но ни бабушек, ни котят мне по пути не попалось. Зато, замечтавшись, я чуть не снес с тротуара какого-то сердитого кавказца.

– Ты че, глаза не имеешь, да?! – тут же вспылил он.

В другое время я тоже мог вспыхнуть как порох. Но не сегодня…

– Прости, брат… – извинился я, приложив ладонь к сердцу. – Не заметил. Не хотел тебя обидеть, честное слово…

– Сумасшедший, да? – донеслось мне в след. Но прозвучало это уже как-то негромко, слегка растерянно и даже почти ласково.

Моя новая знакомая не выходила у меня из головы. Я снова и снова слышал ее голос, видел ее лицо, чувствовал легкий запах духов. И пьянящее, давно забытое ощущение захватывало меня, било через край. Казалось, я стою у истоков чего-то невероятного, грандиозного, удивительного. Того, чего никогда раньше не испытывал еще в своей жизни.

12

На следующий день я созвонился со своей новой знакомой, пригласил ее на свидание, и она согласилась прийти. Мы договорились встретиться в кафе. Радости моей не было предела. Вот только одно обстоятельство омрачало сей счастливый момент: я так и не смог вспомнить, как ее зовут.

«Элеонора, Эльвира, Эльмира…» – вертелось у меня на языке. Но не было уверенности в том, что это именно ее имя. В телефонном разговоре мне как-то удалось выкрутиться. Однако при личной встрече легко можно было попасть в неловкое положение.

«Ладно, – подумал я, – как-нибудь разберемся на месте».

К свиданию я начал готовиться за полдня. Помылся, побрился, надел свой лучший костюм. На всякий случай решил выйти из дома пораньше, чтобы случайно не опоздать.

Во внутреннем дворе увидел соседа Сан Саныча. Он сидел на скамейке, читал газету. Я подошел поздороваться.

– Привет! Что пишет пресса?

– О-о, привет! – Сан Саныч пожал мне руку. – Что пишет… Вот то и пишет… Парня хорошего три гаденыша покалечили ни за что. Заступился он за мужика, которого они на ночной улице ногами добивали. Поднял его, повел в медпункт, а по дороге эти ублюдки ему голову проломили. Инвалид теперь на всю жизнь… А чиновники вместо того, чтобы помочь, заявляют – зачем мол, было геройствовать. У меня слов нет… Так бы и вмазал по роже!

Сан Саныч снял очки, прищурился на солнце.

– Герои ходят поодиночке, а ублюдки – толпой. Ублюдки поодиночке совсем ничего из себя не представляют… Вот скажи, когда-нибудь такое было, чтобы толпа героев – на одного ублюдка? Никогда… Всегда только наоборот. Согласен?

– Согласен.

Сан Саныч отложил газету.

– А ты, куда такой красивый? На свидание что ли?

– Вы такой проницательный, Шерлок Холмс прямо.

– Конечно, поживи с мое… Кстати, можешь меня поздравить – я дедом стал.

– Поздравляю. Кто: мальчик, девочка?

– Мальчик… Дочка говорит – на меня похож. Вылитый… Во вторник забирать из роддома с женой поедем.

– Где рожала?

– Здесь, рядом, на Фурштадтской… Так что, дед я теперь, вот.

– По вам и не скажешь, – сделал я ему комплимент.

– Да ладно, – усмехнулся Сан Саныч. – На днях захожу в вагон метро, вижу, девушка симпатичная сидит. Посмотрела так внимательно на меня, глаза в глаза. Ну, думаю, наверное, понравился, раз так смотрит. Пробрался на всякий случай поближе – мало ли что. А она вдруг встает и место мне уступает. Представляешь?..

Мы вместе посмеялись над неудачным флиртом Сан Саныча. Потом я вспомнил, что мне пора идти. И, попрощавшись с соседом, двинулся со двора.

– Новость слышал? Расселяют нас, – донеслось мне вслед.

– Нет, не слышал – остановился я. – Серьезно?

– Серьезней некуда… Приходи завтра на собрание. Вон, на дверях объявление висит.

– Все-таки решили… А нас куда?

– Завтра все расскажут.

– Может еще передумают? Сколько лет уже собирались.

– Нет, на этот раз точно… Какой-то международный центр построят. Я даже проект в чертежах и эскизах видел. Красиво… Вот здесь, вот где ты стоишь пальмы будут. А сверху – стеклянная крыша.

– Над всем двором?

– Ну да… Эх, жалко, мы с тобой эту красоту не увидим. Просто так потом сюда уже не войдешь… Не хочется отсюда уезжать. Лучшие годы тут прожиты… Ладно, иди, давай, а то опоздаешь.

Новость о нашем расселении застала меня врасплох. Конечно, здание уже давно признали аварийным, и переезд на новое место жительства был предрешен. Но постоянные отсрочки приучили к мысли, что произойдет это еще не скоро. Я привык к этому дому, к его старым, потрескавшимся от времени стенам, к глубокому полутемному колодцу «итальянского» дворика, к людям, населявшим бесконечные «коммуналки». Все здесь стало для меня таким близким и родным. И вдруг – уехать… Это звучало как приговор.

Я подумал о том, что еще сутки назад эта новость могла бы повергнуть меня в глубокое уныние. И не знаю, как бы я стал с этим бороться… Но сегодня меня мало что могло по-настоящему огорчить. Я как щитом был прикрыт от всех житейских напастей. И виной тому была девушка, случайно повстречавшаяся мне в вагоне метро.

Неподалеку продавали цветы. Я хотел купить, но потом передумал. Мне показалось, что приходить на первое свидание с букетом как-то неудобно. И даже легкомысленно… Ведь мы еще практически не знакомы. Так, прошлись только вместе по улице. А то, что она согласилась встретиться, еще ни о чем не говорит. Нередко бывает, что первое свидание оказывается и последним.

Но, тем не менее, на душе у меня был праздник. Я пребывал в состоянии эйфории. Мне не терпелось вновь увидеть ее.

Прохаживаясь возле выхода из метро, я замирал каждый раз, когда из стеклянных дверей вываливалась очередная партия прибывших пассажиров. Глаза напряженно и зорко высматривали знакомый силуэт. Я боялся пропустить ее невзначай.

Наконец она появилась из-за дверей, и я облегченно вздохнул: зря боялся – пропустить такую девушку было невозможно. В легком сиренево-синем платье, изящно облегающем стройную фигуру, с распущенными светлыми волосами, мягко струящимися по открытым плечам, она выглядела невероятно красивой. Наряд дополняли стильные туфли с открытыми носами и маленькая сумочка в тон платью.

– Куда пойдем? – поинтересовалась она.

– Здесь недалеко есть пара кафе, – ответил я. – Посмотрим, где народу поменьше.

Мы шли рядом, и я чувствовал нежный запах ее духов. Этот легкий, волшебный аромат показался мне знакомым. Как будто давным-давно я уже слышал его, но только не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Это странное ощущение дежавю промелькнуло и бесследно исчезло, словно мимолетное послание из вечности или какой-то другой жизни, оставив после себя необъяснимо приятное послевкусие.

Тут я подумал о том, что надо бы выяснить, как ее зовут. А то потом, в кафе это будет совсем уж неудобно.

– Давай перейдем на «ты», – для начала предложил я.

– Давай, – легко согласилась моя спутница.

Я немного помялся, потом все же сказал:

– Слушай… Неудобно, конечно… Забыл как тебя зовут.

Она улыбнулась, поправила волосы, снисходительно посмотрела на меня.

– Эвелина.

– Все, – с облегчением выдохнул я. – Теперь запомню… Просто имя довольно редкое, не часто встречается.

– Согласна.

– Что оно означает?

– Какой-то одной устоявшейся версии нет. Но мне больше нравится – «дающая жизнь».

– Звучит символично… А как будет краткая форма?

– Эля.

– Эля… – повторил я, словно смакуя это слово на вкус. – Красиво… Очень женственно. И тебе подходит…

– Спасибо, Роберт, – со значением произнесла она, дав понять, что в отличие от некоторых, имена при знакомстве не забывает.

Мы вошли в кафе, осмотрелись. Народ, конечно, был, но мест вполне хватало. Свободный столик в дальнем конце послужил нам пристанищем. Мягкий угловой диван, покрытый кожзаменителем, и широкая столешница из темного дерева располагали к приятному общению. Я открыл меню, полистал страницы, пробежался глазами по столбцам с ценами. Потом протянул своей спутнице толстую книжицу в дерматиновом переплете.

– Что будем заказывать?

– Мне только кофе, – уверенно и твердо сказала Эля.

Я посмотрел на нее с немым укором.

– Нет, правда… – чуть смутилась она. – Кроме кофе ничего не надо.

– Хорошо, – согласился я. – Кофе, так кофе.

Мне тоже есть совсем не хотелось. Обстановка не располагала… Как можно сейчас думать о еде? В присутствии такой девушки.

Подошла официантка, я заказал две чашки капучино, и мы снова остались наедине. Надо было о чем-то говорить, но все слова куда-то подевались.

Я посмотрел на Элю… Мягкий приглушенный свет падал на ее лицо. В этот момент она показалась мне такой прекрасной, такой совершенной, что я совсем растерялся. Никогда еще по отношению к девушке я не чувствовал себя настолько робким и беспомощным. Она вдруг стала для меня каким-то удивительным божеством, с которым нельзя общаться на равных. Можно только завороженно смотреть снизу вверх и восхищаться.

– Как день прошел? – спросил я, чтобы не молчать.

– Три урока отвела. Потом еще домой успела съездить, переодеться.

– Давно там живешь?

– Два года… Это не моя квартира. Снимаю… Я вообще-то из Москвы.

– Обычно бывает наоборот – все рвутся в столицу. А ты… Почему?

– Была на это своя причина.

– Что за причина? – полюбопытствовал я.

– Да так, потом как-нибудь расскажу.

Официантка принесла поднос, где теснились две чашки горячего пенистого кофе на крохотных блюдцах, салфетки, маленькие ложки и вазочка с сахарным песком. Я расставил все это на столе.

– Пей, – сказала мне Эля. – Капучино надо пить сразу. Иначе пена осядет, и напиток потеряет вкус.

– Не очень-то разбираюсь во всех этих тонкостях… И вообще, больше чай люблю.

– А я фанатка кофе. Утром, пока чашку не выпью, ничего не могу, хожу сонная…

Она изящным движением приподняла чашку со стола и сделала глоток. Я тоже пригубил горячий напиток, ощутив на губах легкий вкус ванили.

– Расскажи о себе, – попросила Эля.

– Рассказать?.. Что же?

– Что-нибудь. Я совсем ничего о тебе не знаю.

– Хорошо, – я отставил в сторону недопитый кофе. – Тогда начну с главного. С недостатков… Во-первых, я намного старше тебя. Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать восемь.

– Вот видишь… А мне за сорок.

– Ну и что. Мне всегда нравились мужчины постарше. Так что этот недостаток несущественный… Давай дальше. Что там, во-вторых?

– Во-вторых, многие почему-то принимают меня если не за миллионера, то за очень состоятельного… А на деле все не так. Конечно, я не нищий, но больших денег у меня точно нет. И вряд ли они когда-нибудь появятся, поскольку заработок мой крайне нестабилен.

– А чем ты занимаешься?

– Я режиссер. Снимаю рекламу, представительские, учебные фильмы. Живу от заказа до заказа… Иногда мне везет – могу заработать прилично. Но потом, бывает, полгода сижу совсем без работы.

– Поменять профессию не пробовал?

– Пробовал… Но быстро понял, что ни чем другим заниматься не могу. Да и привык я к такому образу жизни за много лет… Так что…

– Это все? Или еще недостатки имеются? В-третьих, четвертых…

– Вроде бы все… По крайней мере мне так кажется.

Я вздохнул с облегчением, потому что теперь подсознание мое было свободно. Мне важно было получить ее реакцию на мои слова. Увидеть ее отношение к тому, что меня действительно волнует. И я был рад, что она восприняла мои откровения совершенно спокойно.

– С недостатками понятно, – продолжила разговор Эля. – А достоинства?

– О, достоинств у меня много. Наверное… Только рассказывать о них я не буду.

– Почему?

– Не хочу чувствовать себя идиотом.

– Ну, ладно-ладно… Чего уж так стразу.

– Нет, правда. Об этом не говорят.

Мы помолчали, потом Эля спросила:

– Ты не женат?

– Нет.

– Жена бросила или сам ушел?

– Ты не поверишь – ни разу в браке не был.

– Почему?

– Так получилось… А ты? Замужем?

– В разводе.

– Давно?

– Два года уже прошло.

– Дети?

– Нет никого, я одна.

Шумная ватага молодежи ввалилась в зал и расположилась за соседним столиком. Смеясь, и перебивая друг друга, они горячо обсуждали что-то, не обращая на нас никакого внимания. Но мне почему-то стало неуютно. Исчезла доверительная атмосфера уединенности и тишины, в которой так легко было общаться.

– Пойдем? – словно угадав мои мысли, предложила Эля.

– Да… – согласно кивнул я, отыскивая взглядом официантку. – Девушка, рассчитайте нас, пожалуйста!

Мы вышли на улицу и медленно двинулись в сторону метро. Солнце уже спряталось за крыши домов, в воздухе ощущалась вечерняя прохлада. Листья деревьев слегка подрагивали под слабым, едва уловимым ветерком. Стояла пора белых ночей – самое романтичное время… Мы молча шагали рядом, почти касаясь друг друга плечами, и мне хотелось идти и идти так, как можно дольше.

– Давай погуляем? – не на что, особо не надеясь, предложил я. – Или ты торопишься?

– Нет, не тороплюсь, давай, – неожиданно согласилась она. – Все равно завтра выходной… Рано вставать не придется.

– Тогда просто пойдем, куда глаза глядят, и будем идти, пока не устанем. А устанем – найдем какую-нибудь скамейку. Передохнем – и отправимся дальше.

Несмотря на вечер, городская жизнь и не думала затихать. Всюду были люди, ездили по дорогам машины, где-то играла музыка… Я подумал, что уже, наверное, целую вечность не гулял вот так с девушкой по вечернему городу. Забыл, когда это было в последний раз.

Небо алело яркими закатными красками. Отсветы вечерней зари играли бликами на золоченых куполах, отражались в витринах и в водах каналов. Кусты цветущей сирени источали пьянящий аромат. Силуэты старинных домов с желтыми пятнами окон возвышались в легких сумерках массивными исполинами.

Мы свернули с проспекта, прошли через Александровский парк и оказались прямо перед Петропавловской крепостью.

– Ни разу здесь еще не была, – сказала Эля.

– Так в чем же дело? Вперед…

Вместе с другими праздно гуляющими в этот поздний час, мы перешли через горбатый деревянный мостик и ступили на мощенную брусчаткой дорожку Заячьего острова. Впереди, в арке гранитной стены были входные ворота, а справа, в отдалении, на травянистой лужайке между крепостной стеной и каналом, виднелись подсвеченные разноцветными огнями шатры. Судя по всему, там происходило что-то очень интересное: возле импровизированной сцены толпился народ, доносились какие-то голоса, усиленные микрофоном, играла громкая веселая музыка.