Текст книги "Славия. Паруса над океаном"

Тела уносили в далекую рощу, которая находилась километрах в трех от поселения. Там между деревьями на высоте примерно трех метров устраивали лежанки из тонких бревен, на которые укладывали бывших воинов, отправляя их путем вечной охоты. Главный шаман был убит, его бубен и головной убор из перьев подобрал мальчишка лет тринадцати. Он и камлал в роще до тех пор, пока солнце не спряталось в океане.

Женский плач слышался над тихой водой залива до глубокой ночи, а вой собак не давал нормально выспаться до самого рассвета. И вот утром, когда дежурное отделение бойцов пригнало с выпаса лошадей, мы опять высадились на берег и, разделившись на группы, разъехались осматривать территорию.

Решать вопросы ассимиляции аборигенов пришлось бы так или иначе, не здесь, так в другом месте. Но коли так произошло, почему бы не начать с этого племени? Посоветовавшись с отцом Герасимом, решил немного задержаться, но отпускать наших девчонок с кораблей на берег запретил категорически.

Число «четыре» священно для всех индейцев, поэтому четыре дня после побоища мы их вообще не беспокоили, а занялись исследованием окружающих земель. Краснокожие тоже занимались какими-то своими делами, но на охоту и рыбалку не ходили и поселок не покидали.

Ранним утром на пятый день пребывания, собравшись на очередную выездку, увидели перед входом в самый длинный бревенчатый дом восседавшего на циновке одинокого сгорбленного старого вождя, который держал в зубах трубку, пыхал дымом и бесстрастным взглядом провожал нашу кавалькаду. Когда мы возвращались, он сидел на том же месте, но теперь рядом с ним расположились еще четыре воина с богатыми перьевыми головными уборами, видимо, новые вожди, а также малолетний шаман.

Сидели они полукругом, оставив свободным застеленный циновками полукруг напротив себя.

– Наверное, приглашают к разговору, – кивнул отец Герасим, который стоял на берегу вместе с монахами и другими прибывшими с объезда воинами.

– Наверное, – согласился с ним. – Вообще-то я сегодня сам хотел инициировать переговоры, но, видимо, вождь оказался человеком разумным. Прошло четыре дня траура, эта страница бытия была прочитана, ее следовало перевернуть и жить дальше. В любом случае мы для них враги, но слабому с сильным враждовать накладно, и, думаю, они это понимали.

Повернулся к Данко и распорядился:

– Скажи, чтобы с «Алекто» доставили бочонок вина и большой серебряный кубок, а Фомка пускай вынесет из моей каюты одну стрелу с каменным наконечником.

Пока шлюпка плавала к флейту и обратно, успел выслушать доклады вернувшихся после осмотра окрестностей разведчиков. При этом выяснил, что в радиусе ближайших тридцати километров никаких других индейских поселений не обнаружилось. Правда, было поймано и приведено в селение еще три десятка сбежавших женщин и детей.

– Со мной пойдут отцы Герасим и Филарет, майор Полищук, капитан Ангелов и лейтенант Шкуро, – объявил, когда с корабля доставили все, что было мной указано. Заметив некоторые недоуменные взгляды, которые бросали на бывшего сержанта, добавил: – Да-да! Сегодняшним указом сержант Шкуро Александр Семенович возведен в офицерский чин и ему присвоено звание лейтенанта.

В сопровождении роты Ангелова мы направились к поселку и остановились у крайней хижины. Затем вшестером подошли к сидящим вождям и, скрестив ноги, расселись на циновках. За моей спиной на некотором отдалении остались стоять Фомка с ведерным бочонком красного вина и двое бойцов с обнаженными саблями и револьверами в руках. А метрах в пятидесяти за спинами вождей собралась огромная толпа местных жителей.

Некоторое время мы внимательно рассматривали сидящих напротив нас индейцев. Одеты они были в набедренные повязки и подвязанные к поясу кожаные легины, переходящие в мокасины, а с плеч свисали замшевые накидки с ромбическими узорами разных цветов. Сегодня их лица тоже были разрисованы, но гораздо меньше, и ритуальные узоры имели совсем другие цвета – в них преобладали белые полоски. По глазам старого вождя и мальчишки-шамана ничего нельзя было прочесть, а во взглядах других краснокожих проскакивали искорки злости, растерянности и недоумения. Но страха не было.

Аборигены выглядели довольно опрятно, их руки и волосы оказались чисто вымыты, дурным запахом не перло. Для меня это не было удивительным, ибо когда-то читал, что краснокожие индейцы к чистоте тела относятся очень серьезно. У них грязнуля-чмошник, который не посещает специальные парильные домики или вигвамы, в которые закатывают раскаленные камни, никогда не сможет стать не то что воином – даже простым охотником.

– Михаил, – приложил указательный палец к броне кирасы, затем вопросительно посмотрел на старого вождя.

– Оксолука, – проскрипел он надтреснутым голосом.

– Уважаемый Оксолука, – начал говорить медленно, сопровождая слова выразительной жестикуляцией. При этом рассчитывал на понимание, так как кое-что из американского языка жестов помнил по научно-популярной и развлекательной литературе, а непонятные моменты собирался разъяснять, рисуя кончиком ножа по земле. – Я прибыл с миром и обозначил свои мирные намерения.

Правую руку с раскрытой ладонью поднял вверх и круговым движением обвел всех присутствующих. Затем опустил руку, взял лежащую у ног стрелу, продемонстрировал всем и с силой ткнул ею в свою бронированную грудь. В результате из обсидианового наконечника только крошка посыпалась.

– Вот так вы нас, мирных, встретили, – развернул стрелу огрызком наконечника вниз, загнал ее в землю, после чего опять обвел всех рукой, сжал кулак и продемонстрировал короткий удар. – Мы ответили. Но после этого не пошли грабить ваши дома и насиловать ваших жен.

На последних словах кивнул на любопытных женщин, которые выглядывали из-за шкур, висящих у входа в самый длинный дом поселка, из них две молоденькие девчонки были очень даже недурны собой. Глядя на них, жестами изобразил возможные действия, отрицательно качая при этом головой. В глазах женщин мелькнул испуг, они тут же спрятались за ширмой, но слегка подрагивающие шкуры говорили о том, что из этого дома за нами все же подсматривают. Старый вождь опустил глаза, мальчишка-шаман продолжал бесстрастно смотреть на отцов-священников, во взглядах прочих молодых вождей промелькнуло нечто, похожее на сожаление, и лишь один из них стал что-то зло говорить, но его прервал глухой окрик старика. По коротким неприязненным взглядам остальных индейцев на этого, излишне говорливого, мне показалось, что его здесь мало кто любит.

– Господь Бог, а по-вашему великий Квавар, – при этом я возвел глаза к небу, – велел мне взять все здешние племена под свою руку, но не делать рабами, а оставить свободными людьми. Отныне вы мои подданные.

Сначала показал на присутствующих и весь поселок, потом нарисовал в воздухе купола и прижал их к груди, демонстрируя объятия. Затем сложил пальцы левой руки щепоткой и вложил невидимую горсть в правую ладонь, которую сжал в кулак. После этого жеста загалдели все сразу, поняли меня не только сидящие рядом, но и толпа индейцев, расположившихся вдали, особенно возмущался и плевался тот самый крикливый вождь.

Вот он вскочил на ноги и стал что-то кричать и тыкать в меня пальцем. Я не боялся, что он выхватит из-за пояса томагавк и нападет, ибо любой из наших воинов тоже не промах, среагировать успеем и нашпигуем его свинцом по самое «не могу». Но индеец сорвал с себя накидку и стянул через голову рубаху, отошел к врытому на площадке столбу. После этого вытащил из-за пояса свой каменный топорик, стал что-то выкрикивать и зло тыкать в нас пальцем. Старый вождь пытался его успокоить, что-то сердито и строго выговаривал, но тот отвечал язвительно и вызывающе.

– На поединок нас вызывает, сука, – тихо прошипел Шкуро. – Разрешите, сир?

– Уважаемый Оксолука не возражает? – громко спросил вождя и показал пальцем на Сашку.

– Яа-а, Микхаила. – Тот степенно склонил голову. Его «яа-а» было мною воспринято как согласие, поэтому, повернув голову к Сашке, кивнул на высокопоставленного, но придурковатого аборигена.

– Не нужен мне такой подданный, тем более в зоне твоей ответственности. Иди и отруби эту глупую башку. – Глянув за спину, негромко позвал: – Фомка, помоги лейтенанту снять кирасу.

Через три минуты Сашка Шкуро приседал, нагибался и отжимался, а еще через пять минут вышел на бой. Его худощавый голый торс, перевитый узловатыми мышцами, развернулся вполоборота, правая нога выступила на полшага вперед, левая рука была заведена за спину, а кончик кривой турецкой сабли смотрел в лицо противнику.

Сам индеец имел атлетическую фигуру и выглядел колоритно, ростом был немного выше, чем Сашка, но в плечах гораздо шире, про таких говорят «шкаф». Кубики его пресса выделялись более рельефно, а перья шикарного головного убора свисали на мышцы мощно накачанной груди. Он широко расставил полусогнутые ноги, слегка присел, левую руку с растопыренными пальцами выставил вперед, а томагавк приподнял крепкой правой рукой и отвел в сторону.

– Командуй, капитан, – толкнул я локтем Ангелова.

– Начали! – громко выкрикнул он и взмахнул рукой.

Противник команду понял правильно и плавно затанцевал, коротко «поклевывая» на Сашку томагавком и смещаясь влево. Сашка двигался более легко и, можно сказать, расслабленно. Вот противник сделал резкий выпад вперед и махнул томагавком крест-накрест, но лейтенант немедленно вышел из зоны поражения, сделал шаг влево и полшага вперед. В момент, когда уклонился от второго мощного замаха и каменное лезвие завалилось в противоположную от него сторону, Сашка нанес кончиком клинка удар по пальцам правой руки противника. Мизинец сразу упал на землю, безымянный палец повис и болтался на кусочке недорезанной кожи, а кровь противника брызнула на древко оружия.

Индейцу еще хватило силы воли и отваги, чтобы перехватить томагавк левой рукой, но вот скорости и боевого умения, необходимых для ведения боя против воина европейских школ фехтования, было недостаточно. Когда он попытался нанести удар томагавком из неудобного положения, сабля, со свистом рассекая воздух, уже неслась навстречу его шее. Сашка помог кисти руки поворотом корпуса и отрубил голову противника – полностью снял ее с плеч.

Тело индейца пару секунд еще стояло в боевой стойке, фонтанируя кровью, а голова уже катилась по земле. Вот она стукнулась темечком об основание врытого на площадке столба и застыла, глядя в небо открытыми, мутнеющими глазами, а некогда красивое тело только теперь рухнуло бесформенной и окровавленной кучей костей и мяса.

В селении стояла звенящая тишина, даже собаки не гавкали. Сашка молча очистил клинок о легины противника, подошел к своим вещам и спрятал саблю в ножны. Потом в полной тишине оделся, а с помощью Фомки облачился в броню и прочее снаряжение.

Как выяснилось немного позже, такого представления аборигены еще не видели. Мало того, что неизвестным доселе, гремящим подобно грому оружием была уничтожена большая часть их воинов, но даже чудом оставшийся в живых лучший боец племени, мужчина крепкого сложения и большого опыта, не смог устоять против казалось бы средненького молоденького юноши.

Мне в голову пришла одна интересная мысль, которую захотелось тут же реализовать.

– Фомка, возьми оружие дикаря и вырой под столбом яму. – Тот сорвался с места, совсем не брезгуя кровью, взялся за косичку и оттащил в сторону голову индейца, затем ухватил топорик и начал рыть сильно утоптанную землю. Все это делалось при полном молчании окружающих. Видимо, по знаку вождя к столбу подошли три воина, голову с телом погибшего подняли и унесли. Когда глубина ямы потянула на полную длину руки, приказал остановиться.

– Достаточно. А теперь кинь туда эту палку с привязанным камнем, засыпь землей и хорошенько утрамбуй ногами. – Когда Фомка топтался, старательно трамбуя землю, констатировал факт: – Все, надеюсь, зарыли топор войны.

Заглядывая вперед, могу сказать, что именно эти действия были первым шагом к началу мирного сосуществования бледнолицых колонизаторов и краснокожих аборигенов, в подавляющем большинстве склонившихся к объединению в единый народ единого государства. А те немногие, которые не пожелали прогресса и не захотели лучшей жизни для себя и своих детей… да Бог с ними. О мертвых нужно говорить либо хорошо, либо никак.

Да, были еще в нашей истории две подобные бойни, только с намного меньшими потерями противной стороны, были и десяток карательных экспедиций, и несколько настоящих боев, как с северными морскими племенами, так и с равнинными, проживающими на востоке от Скалистых гор. А с этим племенем первое время тоже все было не так просто, ведь столько народа перебили. Но тот факт, что их дома не подверглись грабежу, а жен и дочерей не стали насиловать (что противоречило всем мыслимым канонам), имел для взаимного сближения немаловажное значение.

Что касается будущей судьбы сидящих в этом кругу, то один из молодых вождей окажется очень любознательным человеком и, получив приличное образование, дорастет до офицерского чина, станет командиром разведроты. Вместе со мной он пройдет в авангарде войск через весь материк и закончит путь в устье реки Миссисипи, на берегу Атлантического океана. Ныне малолетний шаман в будущем станет видным религиозным деятелем, епископом Новокаширским, ну а сам старый вождь – это мой близкий родственник, и сделается он им очень скоро, буквально через девять месяцев.

– Наливай, Сашка, сегодня разливать будешь ты.

Взяв в руки наполненный до краев сладким церковным вином полуведерный серебряный кубок, сделал небольшой глоток и передал в руки старому вождю. Тот с достоинством его принял, наклонился, слегка помочил губы, но, распробовав, втянул в себя добрый глоток. Кубок пошел по кругу и опустошился быстро. Кстати, отцы от нас не отставали. Ощущая на себе действие алкоголя и понимая, чем это грозит для индейцев, приказал остаток вина убрать и больше не разливать.

Из дверного проема того самого длинного дома так и выглядывала чья-то мордашка. Показав на нее Оксолуке, который глядел на мир счастливейшими глазами, спросил:

– Кто это?

Как это ни странно, вопрос он понял. Что-то ответил, затем указал на себя пальцем, а ладонь другой руки немного приподнял над землей, показывая что-то маленькое. Я и подумал, что эта девчонка либо его младшая жена, либо дочь, либо внучка. Как чуть позже выяснилось, я был недалек от истины, это оказалась его дочь от младшей жены, и звали ее Паракоами, или Маленькая Радуга.

– Фомка, отправляйся на «Алекто», скажи лейтенанту Кульчицкому, пускай в трюме отберет из числа агадирских трофеев пять ножей, три копья и одну саблю. И еще один плотницкий топор. Запомнил?

– Так точно, ваша светлость! Пять ножей, три копья, сабля и плотницкий топор!

– Точно. А еще в моей каюте в шкатулке на столе лежат серебряные цепочки с крестиками. Принесешь одну. Все, вперед.

Пока Фомки не было, старый вождь разговорился, жестами помогая заплетающемуся языку. Я тоже что-то бубнил и раскидывал пальцы веером, мол, мы не нападали, а шли к вам с миром, но вы нас встретили стрелами, и я вынужден был отдать приказ ответить стрельбой. Да, погибло много людей, но мы в этом не виноваты, да и что можно сделать, если в моем оружейном арсенале не простые луки, а малые и большие «громкие палки».

Наконец Фомка приволок подарки, и наступил торжественный момент. Впрочем, не буду считать это подарками, так как поклялся никогда никаких подарков никаким аборигенам не дарить. Будем считать, что это малая компенсация за погибших в бою воинов.

Кульчицкий парень сообразительный, видно, понял, для каких целей мне все это нужно, так как один из ножей был украшен более богато. Его-то и подарил старому вождю, а еще вручил саблю. Остальные получили по ножу и копью, а малолетний шаман еще и плотницкий топор. Аборигены еле сдерживались, пытаясь не выплеснуть эмоции наружу.

Выглядывающей из двери симпатичной мордашке тоже махнул рукой:

– Иди сюда!

Это была девчонка пятнадцати-шестнадцати лет с большими черными глазами, пушистыми ресницами и длинными косичками цвета вороного крыла. Правда, излишне скуластенькая, но с вполне сформировавшейся фигурой, остро выступающей грудью, тонкой талией и стройными ногами. А еще, как потом выяснилось, была она довольно серьезно физически развита. Впрочем, как и все остальные индейцы, по крайней мере, рыхлых, а значит, ленивых ни здесь, ни в других племенах мне видеть не довелось.

Когда надел цепочку девчонке на шею, та ухватилась за мою руку и больше не отпускала. Сразу не понял, почему это в индейском лагере вдруг наступила тишина, даже старый вождь перестал алчно глазеть на выдвинутую из ножен саблю и уставился во все глаза на меня. Неужели нарушил какие-то местные правила?

В общем-то, как оказалось, ничего особо не нарушил. Просто предложил девчонке стать моей женой, ну а она согласилась. Оксолука быстренько вскочил с циновки, степенно подошел, возложил нам на головы свои тяжелые грабки и о чем-то минут пять разглагольствовал. Народ подтянулся ближе и стал что-то радостно выкрикивать. Воины роты Ангелова тоже выдвинулись метров на пятьдесят ближе и с недоумением поглядывали на меня, не понимая ситуации. А мне вдруг все стало ясно.

Но что теперь делать? Кричать, что уже женат и меня неправильно поняли? Что у нас другие обычаи? Взглянув на строгое и угрюмое лицо отца Филарета, на короткую ухмылку и веселую искорку в глазах отца Герасима, решил для себя: а! Что ни делается, все к лучшему. Да и народ в основном выглядел довольным. Еще бы, могущественный вождь, с которым лучше не враждовать, а дружить, в одночасье стал близким родственником их племенного вождя. Правда, радовались далеко не все, едва не половина мужчин и многие женщины смотрели на меня с ненавистью.

Мои терзания прервал вождь. Он снял висевшую на шее разноцветную курительную трубку, набил ее табаком с какими-то травками и стал высекать на клочок мха огонь. Я тут же вытащил зажигалку, которая удивила всех сидящих индейцев. Дав возможность вождю раскурить трубку, показал, как пользоваться зажигалкой, и преподнес ее в подарок.

Вождь забыл все на свете и стал радостно крутить колесико. Действительно, простейшие механизмы оказались для них чудом невиданным, до прибытия на континент европейцев краснокожие даже колеса не знали, таскали грузы на волокушах с собачьими упряжками. Наконец вождь вспомнил о нас, опять что-то сказал, торжественно поднял трубку и приступил к курению. Он глубоко затянулся, пыхнул дымом на левую сторону, на правую, вверх и вниз. Потом передал трубку мне. Да, в той жизни долгое время курил, затем бросил и никотинового запаха терпеть не мог, а сейчас приучать свой организм к этой гадости не собирался. Но дыма все же набрал полный рот и точно так же пыхнул им на все четыре стороны, после чего трубку передал сидящему рядом Антону.

– Делайте, как я, – сказал негромко. Правда, отцы не «пыхали».

Как только поднялся с циновки, девчонка тут же подбежала ко мне, и буквально через десять минут нас стали одаривать какими-то кожаными изделиями, а плечи покрыли расшитыми бисером накидками. Пришлось в который раз за сегодняшний день отправлять шлюпку за ответными подарками. На берег привезли четыре рулона ситца, три рулона шелка и двухведерный бочонок вина. В общем, повеселились от души.

Спал эту ночь в доме вождя. Помня о венерических заболеваниях, этот момент проверил в первую очередь. Моя Маленькая Радуга была во всех отношениях чистой. Правда, она оказалась не девочкой. Выяснилось, что, прожив два дня замужем, четыре месяца назад она стала вдовой. Ее молодой муж погиб в бою с воинами чужого племени. Еще сегодня утром Маленькая Радуга являлась потенциальной невестой, но буквально пару часов назад ее потенциальный жених потерял голову под «столбом позора». Да и не люб он ей был, а вот я стал люб с первого взгляда.

То, что мы с ней вытворяли целую ночь, описать невозможно. В общем-то я и раньше особо воздержанием не страдал, Марфуша и Глашка никуда не делись, но на борту и себе и кому-то другому подобных шалостей никогда не позволял. Разве что при высадке на берег. Но высадки были нечастыми, поэтому гормоны молодого организма уже давно рвали мозги пополам.

Удовольствие от полового акта моя девчонка получила впервые в жизни. Да что там говорить, кроме положения буквой «зю», она ранее ничего знать не знала. Но я научил. Угостил глотком вина и зацеловал все тело, вертел во всех позах и отдавал всего себя, показал, как получать удовольствие и удовлетворять. Маленькой Радуге это дело ужасно понравилось, с двумя небольшими перерывами, периодически лаская и возбуждая уставшую плоть, мы занимались любовью целую ночь. Шептали ласковые непонятные слова, кричали и стонали, плакали и смеялись.

Сначала мы в своем углу прислушивались к смешкам родственничков за ширмой, шуткам караула за стенами на улице и немного сдерживались. Но, войдя в раж, плюнули на все и на всех. Да и смешки умолкли, везде стало тихо-тихо. А мы отрывались по полной программе Камасутры, и только когда моя вконец измотанная Маленькая Радуга откинулась на медвежьей шкуре и не смогла больше поднять ни ног, ни рук, мы наконец успокоились. Честно говоря, я тоже чувствовал себя совершенно обессиленным.

На следующее утро, сбегав к ручью и искупавшись (кстати, это была обязательная ежедневная процедура для жителей всего поселка), мы разошлись по делам. Мою индейскую скво сразу же окружила добрая сотня женщин, которые из-за нас не спали целую ночь, и она, совершенно никого не стесняясь, в образах и жестах поведала о пережитом за ночь.

Намного позже, вспоминая нашу первую ночь, мы постоянно смеялись и подшучивали друг над другом. Когда стали лучше друг друга понимать, я как-то спросил, почему она была такой исступленно-неутомимой? На что Маленькая Радуга призналась – она думала, что именно такое ее поведение мне понравится, поэтому-то и старалась изо всех сил. Ну а я думал наоборот. Конечно, дальнейшие наши сексуальные отношения стали куда более спокойными, ну, по крайней мере, раза в два.

Пьянка с индейцами, несмотря на то, что выпито было совсем немного, дала серьезный повод для размышлений. Теперь я и сам видел, что пить краснокожим категорически нельзя, даже от мизерной дозы они становятся совершенно неадекватными. Да и сам я алкоголь в общем и алкоголиков в частности терпеть не мог. Отец Женьки в той жизни и отец Михайла в этой были хорошими воспитателями.

С одной стороны, прекрасно понимаю, что производство и реализация спиртных напитков приносят сумасшедшие деньги. Например, на оставшейся в будущих веках бывшей родине треть государственного бюджета покрывалась именно за счет этих доходов. С другой стороны, вспоминались слова незабвенного экономиста и капиталиста Фридриха Энгельса: «Когда арабы научились дистиллировать алкоголь, им и в голову не приходило, что они этим создали одно из главных орудий, при помощи которого будут уничтожены коренные жители тогда еще не открытой Америки».

Да, алкоголь самый разрушительный наркотик, который сокращает жизнь обычного человека на двенадцать – пятнадцать лет. Что уж говорить об американских индейцах, генетически не приспособленных к его употреблению, так как нейроны их головного мозга не успевают вырабатывать достаточное количество эндорфинов, способных его нивелировать.

Из некоторых источников мне было известно, что к моменту открытия Колумбом Америки на обоих материках проживало около семнадцати миллионов индейцев. А к тысяча девятисотому году их осталось двести сорок тысяч. Всего! И вымерли они в основном за два последних поколения перед началом двадцатого века.

Да, краснокожих сгоняли с земель и уничтожали физически, а детей рубили на куски, и человечиной кормили гончих собак. Власти Штатов, например, за скальп индейца выплачивали премию в пять долларов, по тем временам это была серьезная сумма.

Индейцев уничтожали с помощью «подарков», например, зараженных оспой одеял, в питьевую воду им сыпали стрихнин, который доставляли в Штаты именно для этих целей.

Но если в первом случае за все века умерло около десяти процентов американских коренных жителей, во втором около тридцати пяти процентов, то от алкоголизма вымерло пятьдесят пять процентов!! Поэтому ну его к чертям собачьим, этот самый алкоголь, пока не поздно, нужно на этот счет разработать специальную государственную программу – жестокую, беспощадную – и злостного пьяницу поставить вне закона. Нет, спиртные напитки, конечно, запрещать не буду, лишь бы ими не злоупотребляли, но аборигенам разрешу их употреблять только во время церковных праздников и причастия. Пускай идут на службу в церковь и там причащаются.

Не знаю, удастся ли мне в моем государстве не допустить распространения этого ужасного недуга, способного уничтожить целые народы, но культуру винопития гражданам привить обязан. Но чтобы быть до конца справедливым, следует с сожалением вспомнить и о той заразе, которой нас одарили сами индейцы – имею в виду табак, от которого к концу ХХ века европейцев умерло в тридцать раз больше, чем индейцев от алкоголизма.

Заключение мира с аборигенами и принятие первым крупным племенем нашего подданства задержало мою экспедицию еще на четыре дня. Но лиха беда начало. Пришлось даже наших бедных девчонок выпустить на берег.

За это время организовали загонную охоту на стадо оленей, затем всем сделали прививки от оспы, так как мы, сами того не желая, запросто могли заразить местных. Эпидемии этой болезни частенько свирепствовали в Европе и были, пожалуй, самыми распространенными. Уговорить краснокожих сделать прививки было сложно, но по моей просьбе пример показали вожди, и все прошло нормально, они сами проследили за тем, чтобы непривитым не осталось ни одного человека. Вакцина у нас уже заканчивалась, но на шхуне была специальная корова для заражения, поэтому переживать оказалось не о чем.

Мы отобрали две сотни молодых еще-не-воинов, из которых сотне юношей предстояло пополнить местный гарнизон, а еще сотне – отправиться со мной. Целовал шпагу (это считалось очень сильной клятвой), что сделаю из них настоящих бойцов. Кроме того, в путь отправлялось девяносто шесть молодых вдов. Никак не думал, что они согласятся, все-таки мы уничтожили их мужей, но этому здорово способствовали моя скво и гуляющие по поселку сто двадцать наших девчонок. Обещал им в течение года обеспечить женихов, да к злобствующим вдовам и прочим девчонкам, которые оставались здесь, тоже обещал направить холостых парней. Двумя десятками казачат и призывниками из других племен местный гарнизон пополнить не помешает. Да и специалистов на фабрику обязательно надо будет доставить.

В уговорах и разговорах пролетели дни, и мы наконец опять вернулись на корабли и отправились к долгожданной цели путешествия.