Текст книги "Херсон Византийский"

– Все собрали! – крикнул снизу Гунимунд.

– Идем к шлюпке, – приказал я и начал спускаться по оврагу.

С убитых коней сняли седла и сбрую. Вот уж чьей гибели я не желал. Над их ранами кружились мухи, которых, сидя в засаде, не видел ни одной. Авары, не привыкшие ходить босиком, осторожно переставляли ноги по камням и гальке. Я решил продать их гарнизону Солуни. Пусть допросят, может, узнают что-нибудь важное.

Первым делом в шлюпку погрузили трофеи, оставив пленным их кожаные штаны, грязные и вонючие. Я приказал развязать их по очереди и дать одеться. Молодежь послал за козами и баранами, которые щипали траву неподалеку. Жаль, шлюпка маловата для перевозки лошадей. Придется таких красивых коней оставить здесь. Убивать их рука не поднималась.

Командир аваров, переодеваясь, спросил меня на плохом старославянском:

– Славянин?

– Ант, – ответил я, привыкнув представляться антским купцом.

– Сколько ты хочешь? – поинтересовался авар.

– Выкуп предлагаешь? – уточнил я.

– Да, – ответил он.

– Мне в Солуни за вас много заплатят, – поднял я нижнюю планку торга.

– Я дам больше. Золото. Много, – предложил авар.

– А сколько по-твоему много? – поинтересовался я.

– Кувшин, – ответил авар.

Серьезный парень нам попался!

– Ты каган? – спросил я.

Он ничего не ответил. Значит, так оно и есть.

– Валя, передай нам пустой кувшин! – крикнул я на шхуну.

Когда привезли кувшин, обычный, простой работы и с щербинами на горлышке, я показал его кагану и уточнил:

– Полный. Согласен?

Он кивнул головой.

Я подождал, когда перевезут на шхуну большой кусок конины, пять баранов и двух коз и охапки травы и пучки веток для них, а оттуда вернут трофейную уздечку, и приказал развязать второго авара. Отдав ему кувшин и уздечку, сказал кагану:

– Пусть берет коня и скачет за золотом. Жду его безоружным завтра утром вон на том месте, – показал я голый мыс, вдававшийся в море метров на сто. – Он должен быть один, остальные пусть ждут там, – показал я на высокий берег метрах в двухстах от мыса.

С такой дистанции стрелять по нам бестолку.

Каган перевел и еще что-то добавил от себя.

– Если попытаетесь обмануть, убью, – предупредил я.

– А ты не обманешь? – спросил авар, глядя мне в глаза.

– Мне твоя жизнь не нужна, – ответил я, не лукавя.

Он что-то еще сказал своему соплеменнику.

Тот издал короткое, лающее слово, наверное, аварское «Есть!» и с кувшином в одной руке и уздечкой в другой пошел ловить лошадь, осторожно шагая босыми грязными ногами по гальке.

В шлюпку каган садился с опаской. Наверное, не умеет плавать. Я приказал запереть его кубрике. Ночи были теплые, наши никто не спал там. Мы снялись с якоря, отошли от берега мили на две, легли в дрейф. Ветер дул слабенький, относил нас от берега. Шлюпку не поднимали на борт. В обед и вечером накормили авара вареным мясом его коня. На ночь я назначил усиленные караулы из трех человек, а Гарика привязал возле кубрика. Да и сам не спал первую половину ночи.

Авары с выкупом прискакали рано утром, мы еще завтракали. Они остановились в том месте, где я указывал, лишь один приехал к мысу, оставил коня наверху и спустился к воде. Безоружный, с кувшином, который прижимал левой рукой к груди.

Ветер дул слабенький, поэтому пришлось ребятам попотеть на веслах, перемещая шхуну к берегу. Легли в дрейф кабельтовых в трех от мыса. Я в кольчуге, с щитом на спине и арбалетом на коленях сел на корме шлюпки на руле, Хисарн – на веслах на ближней к носу банке, Гунимунд, тоже с арбалетом, – на носу. Пленника со связанными руками посадили на ближнюю к корме банку, между мной и Хисарном.

Каган смотрел на меня так, словно пытался понять, как я осмелился с таким маленьким и слабым отрядом не только напасть на него, но и победить, захватить в плен. Казалось, если он узнает мой секрет, сам станет непобедимым. Я бы ему рассказал, но тогда пришлось бы пересказать массу книг по тактике и стратегии, мемуары полководцев разных времен и народов, которые я от скуки перечитал в рейсах. У меня ведь на судне был высокоскоростной интернет, качай книги, сколько хочешь. Фильмы тоже качал, но в последнее время они, за редким исключением, стали однообразно-туповатыми, с первых кадров появляется чувство, что уже видел это. Впрочем, для меня вся тактика и стратегия сводилась к суворовскому «воюй не числом, а умением» и сунь-цзинскому «нападай там, где не ждут, и тогда, когда не ждут».

Насколько я помнил, авары не были в числе тех, кто захватывал Салоники. Правда, список был длинный, я мог и забыть. В мою память врезались сарацины, которые продали в рабство всех оставшихся в живых, двадцать две тысячи человек. Но это будет намного позже. Нынешние сарацины еще не знают, что они грозные и непобедимые сарацины.

– Ты не возьмешь этот город, – сказал я кагану.

– Почему? – поинтересовался он.

– Потому что у тебя нет зубов, чтобы пережевать такой твердый кусок, – ответил я.

– А у тебя есть? – спросил он.

– Я мог бы их сделать, – произнес я.

– Иди ко мне служить, – предложил каган.

– Я служу только себе, – отказался я.

– Со мной станешь богатым. Очень богатым, – пообещал он.

– Мне не надо очень много. Это мешает жить в мире с самим собой, – объяснил я.

Каган, видимо, не ожидал услышать от человека другой, менее духовной, как он думал, культуры основы буддистского мировоззрения.

– Ты ант? – переспросил он.

– Я много путешествовал по всему свету, учился у мудрых людей, – ответил я.

– Для ученого ты слишком хорошо воюешь, – сказал каган.

– Для воина ты слишком учен, – сказал я, улыбнувшись.

И он улыбнулся.

Мы подошли к берегу и развернули шлюпку бортом к нему там, где глубина была по пояс. Я жестом пригласил авара с выкупом подойти к нам. Двумя руками он прижимал к груди кувшин, доверху наполненный монетами. Наверное, тяжелый, не меньше пуда. Я показал авару, чтобы пересыпал золото из кувшина в кожаный мешок. Мало ли какой сюрприз он заготовил?! Первые монеты упали в мешок глухо, остальные посыпались с характерным звоном, от которого у некоторых слабых душ сносит крышу. Много было колец и перстней, которые при одинаковом весе с монетами занимали больше места. Ладно, простим такую мелочь.

Заметил, что каган наблюдает за мной. Наверное, его поразило равнодушие, с каким я смотрел на золото, слушал его звон. Во-первых, я никогда не рвал задницу из-за денег, потому что однажды понял: сколько ни получай, их никогда не хватает – для этого деньги и предназначены. Во-вторых, привык иметь дело с банкнотами, а в последнее время и вообще с кредитной картой, так что вид золота у меня всё ещё ассоциировался с трудностями его реализации, перевода в купюры.

Я закрыл мешок, достал кинжал и перерезал им веревку, которой были связаны руки кагана. И поддержал его, помогая выбраться из шлюпки. Он даже на мели боялся воды. Гунимунд, как мы договорились на шхуне, сразу пересел на место Хисарна, а тот – на место авара. Они налегли на две пары весел, быстро перемещая шлюпку к «Альбатросу».

Я оглянулся. Оба авара поднимались по склону. К ним скакали те, что ждали вдали. Никто не собирался стрелять по нам. Каган почувствовал мой взгляд и тоже обернулся.

Я помахал ему рукой и крикнул:

– До встречи!

Он помахал в ответ.

29

Мы опять выгружаем родоское вино в Александрии. Я решил отблагодарить солуньцев, привезти еще зерна, ведь с их косвенной помощью разбогател. Золота в кувшине оказалось примерно на три тысячи солидов. Плюс золото на оружии и прикрепленное к ремням и уздечкам в виде блях, а также серьги, гривны, браслеты, кольца и перстни с убитых и из их седельных сумок. Плюс сами доспехи и оружие. В сумме набегало чуть более четырех тысяч. По меркам шестого века я олигарх. Самое лучшее из трофеев забрал себе. По комплекту доспехов и оружия и по седлу вручил Гунимунду и Хисарну. Их долю золота пообещал отдать в Херсоне. Они не возражали, потому что товар на продажу брать не собирались, а для себя купят на отданную им одежду аваров. Пять стеганых халатов и пять пар остроносых сапог и всё шелковое, кроме двух рубах и трусов или шорт, оставил для скифов и росов, остальное досталось готам. Они уже успели продать большую часть этих шмоток и накупить, по моему мнению, всякой ерунды.

Я же решил взять на продажу, кроме зерна для солуньцев, индийские ткани, специи и благовония – то, что занимает мало места, но стоит очень дорого. Со мной пошла Алена и в качестве охраны скифы. Моя жена теперь обвешана золотом покруче александрийских богачек. Я отобрал из кувшина самые красивые женские украшения, подарил ей. Себе взял только перстень с камнем темно сине-зеленым при дневном свете и пурпурным при вечернем. Я не большой специалист по драгоценным камням, но так менять цвет умеет только александрит, получивший свое имя, скорее всего, в честь меня. Почему и запомнил его. В Византии принято утверждать договор не подписью, а оттиском перстня-печатки. Поэтому первым делом зашел в мастерскую огранщика.

– Сможешь сделать на камне такое? – показал ему татуировку на своем плече.

Он долго ее разглядывал, даже дотронулся пальцем, наверное, чтобы убедиться, что не нарисована, не стирается.

– Да, смогу, – пообещал он. – Завтра к обеду будет готова.

Мы договорились о цене, и я повел свою свиту дальше. Сперва купил Алене разноцветных тряпок и сладостей для себя и остальных членов экипажа. Всё это было нагружено на скифов и отправлено вместе с Аленой на шхуну.

Сам я пошел к ряду лавок, где торговали купцы из Индии. Заглянул к индусу, у которого купил кинжал.

После обмена приветствиями, он сказал:

– По тебе видно, что дела идут хорошо.

– Твой кинжал принес мне удачу, – сообщил я.

– Раньше он принадлежал великому воину и всегда приносил ему удачу в бою, – сообщил индус.

– Почему тогда кинжал оказался у тебя? – удивился я.

– Потому что хозяин утонул в реке, – ответил индус, – а его дочерям нужны были красивые сари.

Это «утонул» меня цепануло. А вдруг все предыдущие хозяева этого кинжала утонули, и меня ждет та же участь?! Я убедился, что есть вещи, которые меняют твою судьбу или влияют на окружающую тебя обстановку, людей. Однажды я купил в Таиланде шорты. Я так нравился сам себе в них! Зато каждый раз, когда надевал их, попадал в скандальную ситуацию. Люди начинали нападать на меня из-за всякой мелочи. Я подарил их матросу-филиппинцу. Он вышел в этих шортах в город и был арестован в супермаркете за кражу шоколадок. Вызволив филипка из полиции, я подарил ему другие шорты, а те забрал и сжег, чтобы больше не гадили людям.

– А что случилось с предыдущим хозяином? – поинтересовался я.

– Не знаю, – ответил купец.

Ну, что ж, придется узнать на себе влияние кинжала на судьбу хозяина.

Я пошел к другим индийским купцам, торгующим слоновой костью, дорогими тканями, благовониями, специями. Они, правда, называли себя не хинди, а несколькими разными, видимо, племенными наименованиями, но я-то знал их историческую судьбу. Посмотрел товар, сторговался, договорился, куда и когда его поставить. Сперва надо было погрузить зерно в твиндек. Остальное, как более легкое, поместим в трюм.

В заключение сделал самую важную для меня покупку. Я нашел тележку, запряженную осликом, с которой крестьянин продавал арбузы. Они были не круглые и полосатые, как астраханские, а вытянутые, «огуречной» формы, светло-зеленые и без полос и намного больше. Арбузы – моя слабость. Я могу есть их каждый день и весь год напролет. По моему глубокому убеждению, арбузы не любят только те, кому не нравится пачкать уши. Я заплатил за всю тележку с доставкой на шхуну. Крестьянин чуть ли не молился на меня. Так думаю, он бы за целый день вряд ли продал половину товара.

Арбузы сложили на ахтеркастле, чтобы не мешали грузить шхуну. Я разрешил всем членам экипажа есть их, когда захотят, и сам нарезал первый. Кожуру отдавали козам. Овец мы съели по пути сюда, а коз оставили, чтобы было свежее молоко, в первую очередь для малого, который уже начал мерить палубу на четвереньках. До Родоса путь наш пролегал между островов. Обычно становились на якорь на ночь. Я посылал росов и скифов на берег за травой и ветками для коз. Они не такие, как в России, другая порода, более крупная и изящная, если к козе можно применить это слово. Единственное, что у них было похоже, – это прямоугольные зрачки. Ну, и упрямство, конечно. Козы намного упрямее осла. И злопамятнее. Гарик одну из них цапнул за ногу, когда коза всего лишь решила понюхать его пайку – баранью кость с остатками мяса. Теперь обе козы считают святым долгом боднуть пса или хотя бы продемонстрировать намерение, поскольку держим их на привязи, и радиус поражения ограничен.

Возле меня сидит Геродор, ест арбуз. Сейчас задаст каверзный вопрос. Он задает такие вопросы только после того, как я поем.

– Что ты хочешь спросить? – опережаю его.

– Сколько мы можем взять своего груза? – поинтересовался он.

Каждый член команды может перевозить договоренное количество своего товара. Я с греками уговорился на сто килограмм на троих. Хранить его должны или в кубрике, если не мешают остальным, или на палубе. Но я могу разрешить взять и больше.

– До Константинополя в трюме будет свободное место, – отвечаю я. – Что вы собираетесь взять?

– Ковры, – ответил грек.

– Грузите, – разрешил я. – Как только закроем твиндек, кладите их на палубу трюма.

Не мешало бы и мне взять ковры для своего будущего жилья. Пора мне стать гражданином Византии или, как они сейчас себя называют, Ромейской империи, обзавестись собственным домом и избавиться от части налогов и пошлин, которыми облагают иностранцев.

– Пожалуй, и я возьму штук пять, – решил я.

– Если купим оптом, дешевле обойдутся, – сразу сообразил грек.

– Хорошо, пойдем вместе покупать, – предложил я.

– А нельзя ли получить зарплату за этот месяц? – спросил он. – Пока доберемся до Константинополя, он уже закончится.

– Утром выдам, – сказал я.

Они еще не подозревают, что получат долю от трофеев. Не такую, конечно, как готы. Я собирался выдать им в Константинополе, чтобы накупили товаров домой. Если хотят подзаработать и в столице – флаг им в руки. Я заметил, что в Византии торгуют все. Даже высокопоставленные чиновники и командиры воинских частей не считают западло купить-продать с выгодой. Не то, что средневековые рыцари. А может, последним просто нечем было торговать или не умели. Хорошим торговцем надо родиться. Впрочем, это касается всех профессий.

30

По пути в Солунь, во время ночевки у острова Кос, узнали новость, что осада снята. Авары прошли рейдом по Пелопоннесу и отправились к себе, на территорию, которая в двадцать первом веке будет принадлежать Венгрии, Чехии, Словакии, Хорватии. Среди этих народов они вскоре (по историческим мерам) растворятся бесследно. Вторая новость оказалась интереснее: тюркюты (тюрки или турки) захватили Пантикапей, который здесь называли Боспором. Насколько я помню из истории, турки никогда не владели Крымом напрямую, только через вассалов крымских татар, до пришествия которых еще очень много времени. Так что захват этот ненадолго.

Я решил не заходить в Солунь, не тратить на нее время, сразу отправиться в Константинополь. За что и был наказан задержкой на три дня. В Дарданеллах дул сильный норд-ост, метров двадцать пять в секунду. Пролив проходит, искривляясь, с северо-востока на юго-запад между высокими берегами, образующими как бы ущелье. В этом же направлении там и течение узла два-три. Но если направление ветра совпадает с направлением пролива, то при норд-осте течение усиливается до четырех-пяти узлов, а при зюйд-весте почти исчезает. Пришлось нам ждать на якоре. Стояли под высоким берегом, где было относительно тихо. Каждый день высаживались на него, чтобы набрать свежей воды, корма козам и купить экипажу продуктов в деревеньке, расположенной километрах в трех южнее. В двадцать первом веке здесь было пустынно, а сейчас под посевы или оливковые рощи используется каждый клочок пригодной земли. Видимо, требуется прикладывать много усилий, чтобы собрать урожай с этих засушливых земель. Моим современникам это уже не выгодно, а в шестом веке не так уж и много относительно безопасных мест, где пусть и маленький собираешь урожай, зато не отберут весь и не убьют.

В Константинополе нам были рады, как всякому судну, привезшему зерно. Я объяснил чиновнику, что зерно в твиндеке, сперва надо выгрузить и продать то, что сверху. Он обеспечил нам режим наибольшего благоприятствования: сам оповестил купцов, которые занимаются продажей «колониальных» товаров. Это были сирийцы. Внешне от иудеев они отличались только отсутствием пейсов, а внутренне – аж ничем. Вязкий, настырный торг за каждый нуммий. Я сразу приказал Вале нарезать арбуз и угостил купцов. Они взяли по маленькому кусочку, потому что полный отказ означал бы разрыв переговоров, а я взял большую и толстую скибку. Сочная сладкая мякоть сбивала волны раздражительности, которые накатывали от слов и поведения сирийцев. Я ел и молчал, только отрицательно мотал головой, не соглашаясь отдавать за бесценок. Один купец, самый немногословный, если такое слово можно применить к сирийцу, понял мою тактику и тоже переключился на арбуз. Он так смачно плямкал губами, наслаждаясь само крупной ягодой в мире, что я проникся к нему расположением и сказал тихо цену, ниже которой не собирался опускаться. Сириец с наслаждением размял во рту очередной кусок арбуза, проглотил его и только после этого подтвердил сделку, моргнув глазами.

– Геродор, проводи купцов на причал, – приказал я. – Они мешают нам наслаждаться арбузом.

Сирийцы моментально смолкли. Они смотрели на своего соплеменника, который оставался на шхуне есть со мной арбуз, и догадывались, что весь груз достанутся ему, но не могли понять, почему? Подозреваю, что у них была договоренность действовать сообща, а потом поделить прибыль. Не срослось. Как говорят византийцы, за общим столом коротких рук не бывает. Благодаря арбузу, я выбрал самые длинные. Наевшись от пуза, мы с сирийцем обговорили технические детали и расстались, довольные друг другом.

Он должен был начать вывоз груза завтра утром, поэтому я пошел в город с Аленой Скифы сопровождали нас, шагая впереди, а молодые росы – сзади. Скифы расчищали нам проход. Людей на улицах было слишком много. Они направлялись к главной улице. Толпами народ ходит только за зрелищами или хлебом.

– Сегодня соревнования на ипподроме? – спросил я молодого горожанина, босого, но в чистом хитоне и штанах.

– Какие соревнования?! – не понял он. – Сегодня рабочий день.

– Где-то раздают хлеб? – не унимался я.

– Где раздают? – сразу заинтересовался горожанин.

– Наверное, там, куда вы все идете, – ответил я и сам спросил: – А куда вы идете?

– Император будет проезжать, – ответил он.

Значит, все-таки зрелище, но другого плана. Император, как мне рассказывали, почти не покидает дворцовый комплекс. Там есть всё, что ему нужно для полного счастья. Так что каждый его выезд – праздник для подданных.

Народ стоял по обеим сторонам улицы Мессы и на балконах, выглядывал из окон второго и более высоких этажей. Со стороны дворца доносилось торжественное пение. Оно становилось громче по мере приближения императорской процессии. Когда она приблизилась с нам, запели люди, стоявшие группой неподалеку. Пели гимн императору Юстину. Византийцы, как я заметил, обожествляли императорский титул, но с самими императорами обращались очень бесцеремонно, даже жестоко. Должность эта была не наследственная. Иногда властвующий назначал преемника, как случилось с нынешним Юстином Вторым, но чаще корону захватывал самый шустрый. Причем в Византии происхождение не имело значения, ценили только личные качества. Юстин Первый родился крестьянином, а умер императором.

Впереди скакала гвардия в посеребренных шлемах и белых накидках поверх сверкающих на солнце доспехов. Высокие по местным меркам, не ниже меня, и разных национальностей. Я заметил славян, гуннов, аваров, аланов, готов… Кого только не было, кроме греков и римлян! Следом шли пехотинцы тоже в белом и с зажженными факелами. Солнце вроде бы светило ярко, даже слишком. Потом шагали то ли монахи, то ли просто слуги в белых одеждах типа ряс, помахивая кадилами с фимиамом. За ними шестнадцать крепких парней несли паланкин с золочеными шестами и пурпурными, слегка приоткрытыми с боков занавесками. По обеим сторонам паланкина шагало по пять очень высоких, выше меня, гвардейцев в золоченых шлемах и белых с золотом накидках поверх золоченых доспехов. В одной руке эти гвардейцы держали обнаженные длинные мечи и золоченые щиты в другой. Это, наверное, самые гвардейские из гвардии. В просвет между занавесками был виден человеческий силуэт, весь в пурпуре с золотом.

– Император! Император!.. – послышалось со всех сторон.

Толпа вокруг нас заорала, завыла в экстазе. Рядом со мной визжала толстая тетка, да так громко, что заглушала всех остальных.

Следом шли еще по одной группе факельщиков и кадильщиков, а потом несли второй паланкин, но полностью закрытый.

– Императрица! – разнеслось по толпе.

И опять громкий восторг, быстро переходящий в истерику.

Замыкал шествие отряд конных гвардейцев в белом. Только они проехали, как толпа сразу рассосалась. Те, кто остались на улице, вели себя так спокойно, будто не они визжали от восторга несколько минут назад. Впрочем, минуты они пока не знают.