Текст книги "Херсон Византийский"

60

Мой старший сын пошел в гимнасию, как в Византии называют школы. Тут принято начинать учиться с семи лет. В мое время тоже шли в школу с семи, но в конце двадцатого века сократили детство на год. Учебная программа здесь полегче. Основной упор делают на умение болтать, составлять документы и физическое воспитание. Я научил сына читать и считать до ста на славянском, латыни и греческом еще пару лет назад, так что ему учеба пока дается легко. И физически он тоже хорошо развит. С ним шесть раз в неделю занимается Сафрак. Гепид мне сам говорил, что фехтованию надо учиться с детства. Вот я и поймал его на слове. Впрочем, и деньги тоже плачу, хотя Сафрак согласен был возиться с пацаном и бесплатно. Наверное, чтобы не заниматься со мной. Я, по словам гепида, застрял на уровне «чуть лучше среднего», все его усилия сдвинуть меня выше ни к чему не приводили. Я понимал, что мне нужен новый тренер, с другой манерой биться. Сафрак нашел такого, когда мы стояли в Александрии.

Им оказался перс по имени Эллис. Перс имел курчавые волосы до плеч, схваченные на голове тонким золотым обручем, карие влажные глаза, густые усы и темную щетину на круглом лице даже сразу после бритья. Был Эллис полноват, немного выше среднего роста и казался медлительным. Если бы такой подошел ко мне и предложил свои услуги, как фехтовальщик, я бы послал его без колебаний. Но перса привел Сафрак. На первой же тренировке я понял, что этот тот, кто мне нужен. Гепид был техничен, работоспособен, силен, но однообразен, предсказуем. С ним я мог только улучшать технику. Перс был ленив, а потому подходил к поединку творчески, больше полагался на интуицию, скорость и ловкость, я бы даже сказал, скользкость. Он напоминал кусок мокрого мыла в мокрой руке. Было интересно, как перс вгонял в тоску гепида во время поединка. Сафрак начинал очень технично, казалось, сейчас выиграет, но Эллис выкидывал какой-нибудь непредсказуемый финт и побеждал. Подозреваю, что перс и сам не подозревал, что сделает, действовал спонтанно. Этому он учил и меня. А все свободное от тренировок время Эллис ел или спал, причем никогда не уставал ни от того, ни от другого.

Следующей весной я, как обычно, отвез рыбаков на Тендровскую косу, а потом продукты и инвентарь на медный рудник, забрав с него добытые медь и золото. Благодаря стараниям Хисарна добыча металлов повысилась процентов на десять. Предполагаю, что гот перекрыл каналы, по которым они разворовывались, потому что «главный инженер» с опаской посматривал на меня, ожидая наказания. Но Хисарн ничего мне не сказал, и я не стал вмешиваться. Часть меди продал в Херсоне. Один из мастеров по бронзе, который покупал у меня медь, рассказал, что раньше олово привозили из Гелона – города, расположенного на одном из правых притоков Дона, скорее всего, Северском Донце. Я вырос на берегу этой реки. Правда, в том месте она была шириной всего метра полтора и глубиной по щиколотку. Тюрки больше не мешали византийским судам ходить по Керченскому проливу, поэтому я решил прометнуться в края, где прошло мое детство.

Азовское море – самое мелкое и спокойное из всех морей. Самое страшное, что здесь может случиться, – сильным ветром сорвет с якорей и выбросит на мелководье. Впрочем, умудрялись и в нем затонуть в двадцать первом веке. Сдуру даже такое возможно. Северо-восточная его часть узка, в море вдаются несколько длинных песчаных кос. Я опасался налететь на одну из них, а неприятности возникли с другой стороны. Примерно от того места, где в двадцать первом веке находится город Ейск, к нам быстро плыли две длинные высокобортные лодки. У каждой весел по двадцать. Гребли в такт, слаженно.

– Бораны, – сразу определили мои матросы-греки.

– Что это за народ? – спросил я.

– Они и сами не знают. Разные люди там намешались, – услышал в ответ.

Наверное, типичный пиратский интернационал, которых объединяет не национальность или религия, а жажда наживы.

Я дал команду привести противника на кормовые курсовые углы, а сам зашел в каюту, где надел полный доспех и, кроме меча, взял арбалет и копье. Последнее прислонил к переборке ахтеркастеля, а сам поднялся наверх. Там уже стояли матросы и Вигила с арбалетами и Эллис с мечом и щитом. Перс, как обычно, когда не спал, что-то жевал. На лице полнейшее равнодушие. То ли он не сомневался, что отобьемся, то ли был уверен, что и боранам пригодится такой умелый фехтовальщик.

До передней лодки оставалось метров сто пятьдесят, когда я решил проверить их щиты на прочность. На носу ближней сидел воин, закрывшийся большим овальным щитом, обтянутым темно-коричневой кожей и с красным умбоном в центре. Время от времени боран выглядывал из-за щита, чтобы посмотреть, сколько осталось до цели. Когда он в очередной раз спрятался за щит, я выстрелил в середину овальной мишени чуть выше умбона. Болт вроде бы пробил его, но боран остался сидеть. Я перезарядил арбалет и собрался выстрелить в щит ниже умбона, но заметил, что тот начал клониться вперед, а затем и упал. До лодки теперь оставалось метров сто, и гребцы превратились в отличную мишень. Хватило одного залпа из десяти арбалетов, чтобы у боранов пропало желание нападать на нас. На ближней лодке перестали грести и пригнулись, прикрывшись щитами, которые раньше стояли вдоль бортов, а дальняя развернулась почти на месте и полетела в обратном направлении. Мы подошли к ближней лодке, сделали еще по выстрелу из арбалетов, а потом подняли на борт шхуны оставшихся невредимыми четырех человек. Раненых добили и отправили кормить рыб. Оружие и броню забрали, лодку взяли на буксир. Кольчуг досталось нам всего семь, и оружие было простенькое. Видимо, в последнее время дела у боранов шли неважно.

Возле устья Дона нас встретила маленькая лодка с двумя гребцами, безоружными, в старых рубахах и портах из грубого холста. Оба русоволосые, длинные, худые, мосластые. Они оказались лоцманами. Правда, такой профессии тогда еще не было, называли они себя проводниками.

– До Гелона сможете довести? – спросил я.

– Конечно, – ответил тот, что постарше, с раздвоенной бородой.

У второго борода была по форме, как штыковая лопата.

Мы договорились о цене – по серебряному милиарасию каждому, и они подплыли к борту шхуны. Поднявшись на палубу, с удивлением начали осматривать судно.

– А где весла рулевые? – спросил козлобородый.

– Мы румпелем управляем, – показал ему наше рулевое устройство.

Лоцмана подивились, но освоили быстро и похвалили, что рулить легче. Поскольку они собирались рулить двумя веслами, один – тот, что помоложе, – теперь оказался не у дел.

– Вы кто по национальности? – спросил я его.

– Греки, – ответил он на таком плохом греческом, что все мои матросы заржали.

Лоцман тоже улыбнулся. Добродушно, понимающе. Они, действительно считали себя греками, потомками жителей разрушенного кочевниками Танаиса. А то, что не похожи на греков и говорят на вульгарном греческом, их не сильно смущало.

– Боранская? – показал он на лодку, которую мы буксировали.

– Да, – ответил я.

– Без нее быстрее пойдем, – сказал лоцман. – Лучше ее продать.

– Да я бы с радость, – согласился я. – Но где и кому?

– В нашей деревне купят, – ответил козлобородый.

Деревня находилась на правом, высоком берегу. Десятка три домов, обнесенных высоким валом. Было заметно, что деревня знала лучшие времена. Наверное, сказался перерыв в торговле из-за тюрок, перекрывших на несколько лет Керченский пролив. Мы встали на якорь, и лоцмана отправились на берег. Вернулись еще с одним русым «греком», одетым получше, но таким же худым и мосластым, и двумя большими кувшинами молока, которое я купил для экипажа.

Пока мои матросы пили молоко, я договорился о цене на лодку и четырех боранов. Сделал большую скидку, потому что думал, что у покупателя с деньгами не густо. К моему удивлению, «грек» достал из наплечной сумы кожаный мешок, котором золота было больше, чем мы договорились. Лоханулся я малехо. Но что легко пришло, то легко и ушло. Когда пленных вывели из носовой каюты, мне показалось, что они знакомы с покупателем.

Я раздал экипажу их долю, затем подняли якорь и пошли вверх по Дону. Какое-то время пытался угадать, где будет стоять город-порт Ростов-на-Дону, который я посещал несколько раз. Так и не смог определить. Оба берега поросли деревьями, а в двадцать первом веке будут застроены домами, дачами.

В Гелон мы пришли на девятый день. Это было городище на высоком холме, окруженное валом метров пять высотой, потом рвом шириной метров десять, заполненным водой, которая непонятно откуда в него поступала, и еще одним валом высотой метров семь, по верху которого торчал частокол из заостренных бревен. Через каждый метров шестьдесят была деревянная вышка с часовым. Внутрь вели четверо ворот. Нас туда не пустили. Увидел только покрытые дерном длинные двускатные крыши домов и деревянного идола высотой метров пять, напоминающего человека со сложенными на животе руками, черного то ли от времени, то ли от копоти. Рядом с ним, видимо, горел костер, потому что там поднимался серый дым. Торговля шла на широком лугу рядом с городищем, где стояло несколько арб и кибиток, запряженных волами, навьюченные лошади и даже верблюды. На берег у луга были вытянуты несколько лодок разного размера. Только моя шхуна стояла на якоре метрах в двадцати от берега. Что, впрочем, не мешало всем покупать мой товар. Здесь давно не было византийцев, поэтому дорогие ткани, краснолаковая, стеклянная, медная и бронзовая посуда, оружие, специи и вино просто улетали. В обмен взял много мехов беличьих, куньих, бобровых, лисьих, медвежьих и даже собольих, мед, воск, сырое железо и олово. Последнего всего с полтонны. Причем мне сказали, что больше олова здесь и не бывает, а где есть – никто толком не мог объяснить.

Обратная дорога до устья Дона заняла всего четыре дня. Там мы высадили лоцманов и пошли к Керченскому проливу. Дул свежий северо-западный ветер, поэтому поставили все паруса. Скорость была узлов семь. На ночь не останавливались. Я хотел пройти по темноте то место, где на нас напали бораны. Было у меня нехорошее предчувствие. Пройти успели, но и предчувствие оправдалось. На этот раз лодок было три. Мне показалось, что с одной мы уже встречались. Не удивлюсь, если обнаружу на ней наших недавних пленников. Мы изменили курс, чтобы ветер стал попутным. Скорость шхуны немного подросла, но бораны нагоняли нас. Когда между нами оставалось метров четыреста, спереди на лодках установили толстые и широкие деревянные щиты, которые хорошо защищали от болтов. Да и парусами служили при попутном ветре.

Поэтому я положил шхуну на курс крутой бейдевинд. Теперь щиты уменьшали скорость, причем значительно. Бораны убрали большие щиты и прикрылись обычными, кожаными. Мы с Вигилой, как самые меткие стрелки, сократили количество пиратов на два человека. После этого на лодках опять установили большие деревянные щиты. Хоть и медленно, однако лодки все равно догоняли нас. Гребцы тренированные, не скоро устанут.

– Ну-ка, ребята, давайте поприветствуем их из баллисты, – приказал я.

Только четвертый камень попал в щит ближней лодки и разбил его в щепки. Залп из всех наших арбалетов на время вывел эту лодку из активной борьбы. Она сразу отстала, попустила вперед две другие, но от преследования на безопасном расстоянии не отказалась.

Следующим счастливым камнем оказался седьмой. Это пробил щит и ранил несколько гребцов. Лодка вильнула влево, повернувшись к нам бортом. Наш залп из арбалетов сократил количество гребцов человек на пять-шесть. И эта лодка подотстала, но от погони не отказалась. Еще один наш камень упал на планширь возле кормы третьей лодки, сломал весло и ранил одного гребца. Больше стрелять нам было нечем, но и у боранов пропало желание нас догонять. Три лодки сблизились, что-то обговорили и не спеша поплыли по ветру. Наверное, сделали выводы из очередной неудачной атаки и в следующий раз учтут замечания. Только нападут не на мое судно. Олова в Гелоне оказалось маловато, а рисковать судном и экипажем из-за мехов не стоило. Жадность губит во все века, в том числе и в шестом.

61

В конце зимы я съездил на рудник, забрал медь и золото. Отвозить рыбаков на Тендровскую косу поручил Геродору, а сам, погрузив стеклянную посуду, оружие и доспехи, причем заполнил этими товарами лишь твиндек, в начале марта отправился в Британию. Якобы за оловом. На самом деле мне просто стало скучно мотаться по Черному, Эгейскому и восточной части Средиземного морей. Захотелось посмотреть, как жили в шестом веке на западе и севере Европы. Тут еще Алена в очередной раз забеременела, а нет ничего более выталкивающего в рейс, чем растущий живот жены. Она предлагала мне завести наложницу еще во время первой беременности. У росов практиковалось многоженство, потому что мужчин на всех не хватало. Но поскольку христианам запрещено иметь вторую жену, Алена предложила мне купить рабыню. Я предпочитал услуги проституток: они дешевле обходятся. Однако в последнее время появилась мысль последовать совету жены. Осталось подобрать достойную кандидатку. Может, повезет в неизведанных в эту эпоху землях? Я поручил Семену присматривать за Гунимундом, которого в свою очередь назначил главным управляющим на время моего отсутствия, а Алене – за Гариком. Оставил пса на берегу, чтобы его не съел в рейсе мой экипаж в случае непредвиденных неприятностей.

На острове Хиос догрузились вином. Трюм забил не полностью. Во-первых, чтобы быстрее идти; во-вторых, уже взятых товаров должно хватить для обмена на полный трюм олова, которое там дешево, незачем таскать туда-сюда лишний груз. Выйдя в Средиземку, старался держаться подальше от берегов и, следовательно, от пиратов. Только к южной части острова Сицилии приблизились, чтобы в прибрежной деревеньке взять свежую воду и купить продукты. Остров был частью Византийской империи, но говорили аборигены на чистой латыни, изредка вставляя греческие слова.

Гибралтар прошли ночью. Если бы я был пиратом, то устроил бы где-нибудь здесь базу. Сильной морской державы в этой части Средиземного моря пока нет, порядок поддерживать некому. Дул очень свежий юго-восточный ветер, который гнал нас со скоростью узлов девять, если не больше. Шхуна, слегка накренившись на правый борт, летела по невысоким волнам, освещенным круглой, полной луной, такой яркой, что видно было почти, как днем. Мы держались на одинаковом расстоянии от обоих берегов. Если нас и заметят, то перехватить не успеют.

К рассвету мы уже были в Атлантическом океане. Что сразу и почувствовали, потому что волна здесь была выше и длиннее. Амплитуда качки сразу увеличилась. Хотя народ у меня закаленный, не страдающий морской болезнью, но непривычная качка немного взбодрила их. Мы уже почти месяц в рейсе. Жизнь стала однообразной, вязкой и скучной. А тут что-то новенькое, пусть и не совсем приятное.

Где-то на территории, на которой в будущем образуется Португалия, подходили к пустынному берегу, чтобы набрать воды. Место было дикое, безлюдное. Специально выбрал такое, потому что опасался пиратов. Несколько раз видели небольшие рыбацкие лодки. Значит, могут быть и большие и не только рыбацкие. Почему-то думал, что здесь, на краю Европы, а значит, и тогдашнего света, никто не живет. В следующий раз брали воду на севере Иберийского полуострова, перед выходом в Бискайский залив. Впрочем, мы пошли по самому краю залива, сразу на мыс Лизард, юго-западную оконечность Британии. Что не помешало Бискайскому заливу оправдать свою репутацию самого беспокойного места Атлантики. Четыре дня нас трепал шторм баллов семь. В русском языке принято называть штормом любой сильный ветер и волнение, а у англичан от семи до десяти баллов обозначают словом «gale», а выше – «storm». Так вот, мы попали в «гэйлик». Шхуна держалась молодцом, почти не брала воду. А я поимел возможность потренироваться с Эллисом в непривычной для него обстановке и несколько раз выиграл. Впрочем, возможно, я просто изучил уже его манеру боя. Всё чаще заставляю Эллиса подвигаться, попотеть. Год тренировок с персом не прошел для меня впустую.

Штормик отнес нас немного на запад. По моим подсчетам мы должны были уже добраться до Британии, но берега пока не было видно. К сожалению, без часов не мог определить долготу. Интуиция подсказывала, что мы левее, идет на Ирландию, поэтому изменил курс немного вправо. По рассказам знакомого мне константинопольского судовладельца, олово в Британии добывали где-то на юго-западе, на полуострове Корнуолл. Порт, через который «экспортировалось» олово, находился со стороны Кельтского моря. Поэтому я не боялся проскочить мыс Лизард. Лишь бы не выскочить на берег ирландский или любой другой. К сожалению, и широту я не мог определить, потому что небо затянуло тучами, и пошел классический британский дождь – мелкий и, как кажется, бесконечный. Но нет худа без добра. Матросы растянули над палубой старый парус с дыркой в центре. Дождевые капли стекали по парусу к дырке, а через нее – в пустую бочку. Наполнялись бочки очень быстро. Команда сразу повеселела. Последние дни воду экономили, ничего не варили, питались всухомятку. Теперь можно было и напиться вволю, и поесть горячего, и помыться, и постираться.

Через два дня дождь прекратился. Вместо него задул штормовой юго-западный ветер. Солнце ненадолго появлялось из-за туч, но широту измерять было незачем. С левого борта появился берег. В двадцать первом веке я целый четырехмесячный контракт работал на линии Кардиф-Дублин, поэтому сразу узнал ирландский мыс Корнсар. Мы находились в самом начале пролива Святого Георга – самого узкого места между Британией и Ирландией. Если бы я в двадцать первом веке промахнулся на сотню миль, сразу бы стал безработным капитаном. В шестом веке, после продолжительного перехода в открытом океане, такой результат можно считать успехом. Вот только развернуться и направиться к месту назначения мешал встречный ветер.

Я решил пройти вперед, поджаться к гористому уэльскому берегу и переждать там шторм. Оставив только штормовой стаксель, легли на курс бакштаг. Постепенно ветер усилился баллов до девяти, если не больше, и начал заходить по часовой стрелке. Волны поднялись метров до трех, не собираясь останавливаться на достигнутом. Они били в корму справа, отчего шхуна вздрагивала и кренилась, жалобно скрепя. Ахтеркастель прикрывал нас от волн, но все равно палубу иногда накрывало водой полностью. Она едва успевала стекать через шпигаты до прихода следующей высокой волны. Меня поражало в этих морях то, что при южных ветрах случаются жестокие штормы. Обычно это привилегия северных ветров. К берегу поджиматься теперь было опасно, поэтому я повел шхуну на север.

К следующему утру шторм разыгрался на все двенадцать баллов. Волны все чаще заливали палубу. Мои матросы, мокрые и озябшие, уже не успевали откачивать воду из трюма, хотя работали без остановки. Я тоже был мокрый с головы до пят и на ветру быстро замерзал, не смотря на то, что натянул на себя поверх шелковой рубахи и штанов еще и шерстяные и надел новый кафтан из темно-зеленой плотной шерстяной ткани с накладками из индийской парчи – плотной узорчатой шелковой ткани с переплетающимися золотыми нитями – на воротнике, концах рукавов, по краю верхней полы и подола. Сшили его по моим пожеланиям, вопреки византийской моде. Данью этой моде были детали из индийской парчи, на которых настояла моя жена. Они должны были указывать на мой социальный статус. Еще я обул длинные сапоги и туго подпоясался. Даже в моей каюте гуляла по палубе морская вода. Две пары тонких шпигатов по бортам не успевали пропускать ее, прорывавшуюся в щель между дверью и палубой. На столе лежала развернутая карта. Я запрятал ее в футляр и засунул во внутренний карман кафтана – самое сухое место.

Набрав морской воды, шхуна осела глубже, стала менее чувствительна к ударам волн, зато они легче перекатывались через фальшборт, заливая нас все сильнее и сильнее. Все валились с ног от усталости и холода. Держались только на вине, благо было его много. Пока много. Вигила, который достал из трюма очередную амфору, доложил, что там сильно воняет вином и всё мокрое. Наверное, разбились несколько амфор. Черт с ним, с вином! Главное выбраться из этой свистопляски. Когда-нибудь она должна закончиться. Ничто в этом мире не бывает вечным, даже неприятности.

На третий день шторм не прекратился. Он зашел еще по часовой стрелке и теперь дул с вест-зюйд-веста. Мы как раз миновали остров Ангсли, и я решил повернуть больше вправо, чтобы спрятаться за ним и переждать шторм или хотя бы отдохнуть немного. Но по мере того, как мы смещались за остров, ветер переходил в вестовый. Спрятаться не удалось. Я старался вести шхуну в северном направлении, чтобы не приближаться к берегу, но нас медленно и уверенно сносило к тому месту, где будет (или уже есть?) порт Ливерпуль.

На четвертый день, во второй его половине, когда ветер задул уже с норд-веста и вроде бы начал помаленьку стихать, у нас в очередной раз сорвало штормовой стаксель. Буквально за минуту парус превратился в лохмотья. Шхуна сразу начала разворачиваться бортом к волне – самое опасное положение. Я побежал на полубак, чтобы помочь поставить запасной парус. Когда добрался до бушприта, шхуна начала крениться на левый борт, перед которым поднималась громадная волна. Она надвигалась неторопливо, вроде бы даже замедленно. Я поднимал голову, чтобы не упустить из вида ее подрастающий, белесый от пены гребень. Почему-то для меня стало очень важным не упустить из вида этот гребень. И только когда у меня заболела шея, выгнутая до предела назад, я вдруг понял, что волна вот-вот обрушится. Я инстинктивно упал, обхватив двумя руками бушприт. Он был мокрый, скользкий, холодный, но казался толстым и крепким. Я не услышал звука падающей волны. Удар был настолько сильный, что я потерял сознание. Очнулся вроде бы быстро. Вода бурлила вокруг меня так, как бывает, когда на мелководье ныряешь в высокую волну. Я держался за что-то круглое и скользкое. Оно вертелось в морской воде вместе со мной. Когда от задержки дыхания закололо в груди, меня наконец-то вытолкнуло на поверхность моря. Держался я за обломок утлегаря. Как он оказался в моих руках – понятия не имею. Поднявшись вместе с ним на волну, убедился, что шхуны рядом нет. Всё, что от нее осталось, – это обломок утлегаря. Бедный мой экипаж! Впрочем, у меня будет шанс позавидовать им: вокруг только штормовое море, причем очень холодное…

© 2012