Текст книги "Херсон Византийский"

40

Зимой я стал отцом еще одного сына, которого назвал Андрей. На этот раз, по настоянию Алены, крестили в главном храме города. Проделал обряд сам епископ херсонский Филосторгием – круглолицый и улыбчивый, больше похожий на ведущего развлекательного телешоу. Причем не только внешне: процедуру крещения превратил в маленькое преставление. Крестным отцом на этот раз был сам дукс стратилат Евпатерий, а крестной матерью – жена богатого местного винодела, который жил с нами по соседству. Меня начали втягивать в стаю местных олигархов. Даже намекнули, что могу занять пост в городской администрации. Я, как обычно, сказал, что подумаю, но пока, мол, надо реализовать несколько задумок. И на улицах со мной здоровались многие. Ладно бы солдаты, которым хотелось сходить со мной в рейд, но и лавочники, ремесленники, рыбаки. Впрочем, кое-кому из них я был интересен, как покупатель или работодатель.

Весной я нагрузил соленой и вяленой рыбой «Альбатрос», сократил его команду до восьми человек, забрав Агафона и Пифодота, потому что на веслах грести придется только в порту, недолго, и отправил в Константинополь. Сам же на «Альбатросе-2» отвез на Тендровскую косу две артели рыбаков, лодки, сети, тару, котлы, инструменты и съестные припасы для них. Гуннские старухи не только выжили, но и родили двух детишек. И коровы были с приплодом, двумя телками. Работавшие здесь в прошлом сезоне неплохо получили. Желающих теперь было хоть отбавляй. Так что набрал не шваль, как в прошлый раз, а людей посерьезней. Продукты для них были с моих ферм. Семен собрал хороший урожай. Особенно мне понравился выращенный им лук, крупный и сладковатый, и, само собой, арбузы, дыни и фрукты. А вина заготовили столько, что половину можно будет продать. Скифы тоже потрудились на славу, поставляя мясо, шерсть и сыры. Точнее, они занимались выращиванием скота и производством сыра, а отправкой товара – Гунимунд, которому я поручил присматривать не только за лесопилкой, но и скотоводческой фермой. У скифов оказалось довольно легкомысленное отношение к реализации продукции. Они были уверены, что обязаны одарить всех знакомых скифов.

С Тендры я вернулся в балласте в Херсон, где пополнил экипаж до четырнадцати человек. Из старых остались Хисарн, Агафон и Пифодот, Мила в качестве кока и ее сын юнгой. Взял еще четырех греков «чистыми» матросами, матросами-охранниками двух готов, Гунтериха и Аргаита, сыновей Гунимунда, и Сафрака по его просьбе. Мы с ним не то, чтобы сдружились, поскольку он всегда держал дистанцию, подчеркивая разницу в социальном статусе, но привыкли друг к другу. Я взял его с удовольствием, чтобы не растерять за навигацию приобретенные навыки фехтования. Четырнадцатым был освобожденного из плена сына хозяйки, продавшей мне ферму. Звали его Вигила.

Они с матерью пришли ко мне через день после нашего возвращения в Херсон. Вигила нес корзину с продуктами, принесенными в подарок.

– Это бог меня надоумил продать ферму! – искренне верила вдова. – Все меня отговаривали, но ОН во сне приказал мне: «Продавай!»

Интересно, а чтобы она делала, если бы не продала? Ждала следующего налета, когда отберут и продадут в рабство оставшихся детей? Но она поверила в то, что хотела. Переубеждать бесполезно. Женщины искренне верят во всё эмоциональное. Это сухие цифры им кажутся нереальными. Особенно ценники на красивых шмотках.

– Теперь мой сын – твой должник, – продолжила вдова. – Он отработает на тебя, сколько скажешь.

Тоже образец женской логики. Устроиться в ученики к хорошему ремесленнику или купцу – большая проблема. Я слыву хорошим. Некоторые судовладельцы намекали, что надо строже быть с матросами, не баловать их. Поскольку я спас Вигила, значит, просто обязан нанять его вместо опытного работника, избавить вдову от лишнего рта.

– Ладно, возьму его юнгой, – уступил я. – Но если будет страдать морской болезнью, спишу на берег.

– Даже если будет болеть, не жалейте его, – настаивала мать.

– Дело не в жалости, – сказал я. – Тогда он работать не сможет, а мне пассажиры не нужны.

Этот аргумент произвел впечатление. Договорились на один рейс, а там посмотрим.

И как по заказу на полпути до Босфора попали в небольшой штормик. Вигила держался нормально, ел много и жадно. У тех, у кого проблемы с вестибулярным аппаратом, при качке пропадает аппетит, а у беспроблемных наоборот усиливается. Мила в шторм горячее не варила, и по моему приказу выдавала дополнительную пайку сыра с хлебом.

В Константинополе, как договаривались, меня ждал Геродор на старой шхуне. Я нашел прошлогодних покупателей рыбы, договорились о поставке ее в течение всей навигации. Геродор разгрузился первым и пошел за оливковым маслом в Ираклий, который он называл на старый греческий манер Гераклионом. Там он купит оливковое масло, отвезет его Фритигерну, затем отправится за рыбой к Тендровской косе, а оттуда – в Константинополь. Если ничего не случится, «Альбатрос» будет до зимы мотаться по этому четырехугольнику.

Его младший брат «Альбатрос-2» под моим командованием займется решением более прибыльных задач. Мы пошли на Родос, где набрали полный трюм амфор с вином, почти в два раза больше, чем влезало в старую шхуну. Значит, грузоподъемность ее тонн семьдесят-восемьдесят. И шла, как мне показалось, немного быстрее, ведь общая площадь парусов увеличилась, благодаря более высоким мачтам и двум добавочным стакселям. Капитанская каюта была настолько просторнее, что я мог даже расхаживать по ней. Единственный недостаток, к которому, правда, я быстро привык, – шаги рулевых над головой. Ходили они босиком, так что шумели не сильно.

Переход от Родоса до Александрии занял трое суток. Ветер был почти попутный и умеренный до свежего. На третью ночь заметили огонь Александрийского маяка, подкорректировали курс на него. Во время перехода я в свободное время занимался с Сафраком, а все остальные осваивали арбалеты, которые заготовил на всю команду, кроме Милы и ее десятилетнего Савы. Пацаненок, кстати, освоился на шхуне быстрее всех. Любимым его местом было «воронье гнездо» на грот-мачте, где он по очереди с Вигилой нес вахту. Умел и с парусами работать. Если так и дальше пойдет, станет у меня капитаном.

В Александрии уже было жарко. И арбузы продавались. У меня большое подозрение, что я придумываю повод типа покупки специй, чтобы приплыть сюда, а на самом деле именно арбузы мне и нужны. И еще финики, халва и прочие сладости. В шестом веке я вдруг стал вульгарным сладкоежкой. Хотя уверен, что в двадцать первом съедал сахара намного больше да еще в чистом виде.

Кроме специй, благовоний и дорогих тканей купил здесь уникальную для данной эпохи карту Европы, Северной Африки и Малой Азии с сеткой меридианов и параллелей. Я помнил примерные координаты некоторых портов, проливов Гибралтар, Ла-Манш, Босфор, так что смог определить, что параллели нанесены через шесть градусов, а меридианы – через двенадцать. Мало того, что карта была очень точная, на ней, что меня больше всего поразило, были нанесены не только острова Мадейра, Канарские, Англия с Ирландией, но и Шетландские острова, и Фарерские, и даже Исландия и норвежский берег до мыса Нордкап. Интересно, кто ее составил в эпоху, когда большая часть населения уверена, что земля плоская? Обошлась мне эта карта по цене хорошей лошади. К ней прилагался тубус из черного дерева, водонепроницаемый, как меня заверил продавец, старый крючконосый финикиец. Пришлось к карте покупать и бронзовый квадрант – прибор для измерения высоты светила, предок секстанта, который состоит из пластины с лимбом в четверть окружности для отсчёта углов и планки для фиксации угла, прикреплённой к этой пластине одним концом. Высота солнца в полдень соответствует широте, на которой ты находишься. То есть получаешь одну линию положения даже в открытом море. Для определения второй, долготы, нужен очень точный хронометр, а самое точное, что здесь можно купить, – это солнечные часы. Они, кстати, у меня были на шхуне. По ним определяли время смены дневных вахт и приема пищи. Ночью менялись по звездам или луне, из-за чего вахтенные штурмана Агафон и Пифодот часто жаловались мне друг на друга. Но иметь хотя бы одну линию положения – лучше, чем ничего, особенно, если судно идет курсом, близким к меридиану.

– Ты умеешь пользоваться квадрантом?! – удивился финикиец.

– Конечно, – ответил я. – Но привык иметь дело с более точными приборами.

– Точнее не бывает! – не поверил он.

И это говорит потомок народа, который внес в мореходное дело столько новшеств!

– Есть много такого, что и не снилось финикийским мудрецам, – перефразировал я для него Шекспира.

Благодаря этой фразе я сэкономил пять солидов, на которые торговец согласился уменьшить затребованную вначале непомерную цену. Классика – великая сила!

41

На это раз мы повезли предметы роскоши в Равенну – административный центр Равеннского экзархата, как называлось то, что еще принадлежало Византийской империи на Апеннинском полуострове. Мне сказали, что там выращивают крупных и выносливых лошадей для византийской тяжелой кавалерии, катафрактариев. Я хотел купить несколько таких на племя. Налог на всех лошадей одинаковый, так что лучше выращивать породистых, дорогих.

В двадцать первом веке Адриатическое море было почти все заставлено нефтяными вышками, действующими и законсервированными. В одном месте они стояли так густо, что издалека смахивали на редкий лесок. Возле них постоянно суетились мелкие суда обслуживания, поплевывающие на правила движения. Особенно этим отличаются хорваты. Они, кстати, суржики авар и славян. При этом взяли от тех и других не самое лучшее. До сих пор помню, как хорватский супертанкер обгонял здесь небольшой сухогруз под панамским флагом. «Хорват» вызвал на связь «панамца» и потребовал, чтобы ему уступили дорогу только потому, что он супер. Лень было отвернуть чуть в сторону, обогнать, а потом вернуться на прежний путь. Глубины позволяли, никто не мешал. «Панамец» посоветовал именно так и сделать. За что был обозван использованным не по естественному назначению бастардом и другими хорошими словами на английском языке и, наверное, не менее приятными на хорватском.

Примерно на траверзе Анконы, от которой берег прогибается дугой к северо-западу, я заметил небольшую одномачтовую военную галеру, которая шла только на веслах пересекающимся курсом. Решил, что она направляется к восточному берегу, наверное, везет какого-нибудь византийского чиновника. Привык, что военные корабли обеспечивают безопасность на море, что пираты нападают на лодках или баркасах. Поэтому мне показалось странным, что галера подворачивает в нашу сторону.

– Лангобарды! – испуганно произнес Агафон, стоявший рядом со мной на ахтеркастле.

– С чего ты взял? – не поверил я.

– Флага византийского нет, – ответил грек.

Тут и я обратил внимание, что галера идет тяжеловато, гребцам не хватает слаженности, чего на византийском корабле не может быть в принципе, и что на мачте не развевается полотнище с ликом Христа. Лангобарды по большей части язычники или ариане. Они захватили часть Апеннинского полуострова, после чего разделились на несколько герцогств. Сейчас мы проходили мимо герцогства Сполето, в котором правил некий Фароальд. Это мне рассказал Сафрак, когда мы только приблизились в Апеннинскому полуострову. Лангобарды, хоть и тоже германцы, выжили гепидов с их земель, поэтому Сафрак называл их бородатыми бабами. И еще потому, что лангобардские женщины завязывали косы под подбородком так, чтобы издалека казаться бородатыми мужчинами, визуально увеличивая количество воинов.

– Боевая тревога! – объявил я и приказал менять курс, чтобы, как меня учили по предмету «Кораблевождение», удалиться на максимальную дистанцию от быстрее идущего противника. Для этого надо было идти по ветру, который дул с юго-запада.

Забежав в каюту, быстро натянул стеганку, кольчугу, доспех и шлем, схватил арбалет и пояс с мечом и кинжалом, выбежал на ахтеркастель. Галера теперь была у нас по корме на дистанции метров четыреста, которая сокращалась, потому что они подняли латинский парус.

Хисарн и Сафрак натянули жгут баллисты. Был он из конского волоса, довольно толстый. Оба умели обращаться с осадным орудием лучше меня, поэтому не лез с советами. Сава снял кожаный чехол, который закрывал ящик с камнями. Отборные такие каменюки, закругленные, обточенные морем. Хисарн выбрал потяжелее, зарядил баллисту. Прицеливались, маневрируя судном. Галера шла прямо за нами, так что, когда она приблизилась на нужную дистанцию, Сафрак выбил клин. Баллиста издала щелкающий звук и, как мне показалось, немного «клюнула». Камень, крутясь с воздухе, полетел в сторону галеры. Упал метрах в двадцати перед ее носом, Гот и гепид сразу начали заряжать ее по-новой.

А греки принесли копья, которые лежали в кладовке, прислонили их к переборке полуюта, а сами зарядили арбалеты.

– Поднимайтесь сюда, занимайте позиции вдоль бортов, – приказал я им.

– Можно мне из вороньего гнезда стрелять? – спросил Вигила.

Я дал ему свой первый арбалет, самый легкий, который теперь был ни к чему Семену.

– Там неудобно будет заряжать, – засомневался я, – но если хочешь, лезь.

Всё равно толку от него мало.

Баллиста выстрелила во второй раз. На этот раз был бы перелет, если бы камень не угодил в парус. Не прорвал его, но упал на палубу. Задел кого-нибудь или нет, мы не видели.

На бак галеры вышел бородатый воин в ламинарном доспехе и со шлемом в руке. Его рыжие длинные волосы сдувало ветром на лицо, и воин постоянно их поправлял. Он обернулся и что-то крикнул своим. Наверное, сообщил, что добыча близко. До галеры было уже метров двести пятьдесят. Я решил не торопиться, бить наверняка. Подойди поближе, лангобард, и всё, что получишь, будет твоё! Скоро нам сверху станут видны сидящие под прикрытием бортов гребцы. Тогда и посмотрим, кто быстрее.

Сафрак и Хисарн посовещались и опять зарядили баллисту. На этот раз камень пролетел рядом с рыжим и попал в гребцов левого борта. Там сразу перецепились веслами, перестали грести. Галера начала поворачивать влево, несмотря на усилие кормчих, которые по двое ворочали тяжелые рулевые весла. Рыжий обернулся, что-то начал кричать, но вдруг резко наклонил голову. Лангобард медленно повернул к нам лицо, из которого, словно острый клюв, в рыжей бороду на левой щеке торчала вниз и немного вбок окровавленная, передняя часть болта. Еще медленнее он отвернулся и рухнул на палубу.

– Кто стрелял? – спросил я.

У всех греков, стоявших на ахтеркастле, арбалеты были заряжены.

– Это я! – крикнул сверху Вигила.

Он, быстро освоив арбалет, стрелял метче, чем взрослые греки. Причем их приходилось заставлять, а Вигила занимался с удовольствием. Поставит мишень на полубаке и пуляет по ней всё свободное время. Довольно метко. Но попадать с пятнадцати метров – не проблема. Оказывается, и с двух сотен бьет не хуже. А что ему остается?! Он не шибко крепок физически. С копьем, мечом и луком вряд ли добьется больших успехов, а быть беззащитным разучился в таврском зиндане.

– Молодец! – похвалил я его.

Вигила улыбнулся и, вертясь так и эдак, потому что не хватало места приладить рычаг, начал натягивать тетиву арбалета.

Мог бы это не делать. Еще один камень из баллисты залетел в галеру, снова попал в гребцов левого борта. Она опять пошла влево, но теперь уже на разворот.

Когда моя команда поняла, что атака отбита, заорали все, даже обычно спокойные Хисарн и Сафрак. Последний крикнул врагам что-то на родном языке. Голову даю на отсечение, что это было «Бабы бородатые!»

42

Равенна располагалась не на берегу моря, а километрах в десяти выше по реке По. Оба берега реки болотистые, нездоровые, хотя дичи там водится много. Мы вспугнули много уток, лебедей, цапель, пока поднимались вверх по течению. Сразу возле устья располагалась военно-морская база, довольно большая, но стояли в ней всего два двухмачтовых дромона. Сам город тоже окружен болотами. Жить в таком с одной стороны вредно для здоровья, а с другой – выгодно для жизни, потому что его легче защищать. В «прошлой жизни» я не бывал здесь, хотя по Италии поколесил порядком, в том числе на автомобиле, который брал в аренду. Через турагентство оформлял визу, что было легко, потому что в Шенгенскую зону прилетал неоднократно на судно, покупал у них же билет со скидкой в оба конца, а по прилету брал в аэропорту дешевенькую машину и ехал туда, куда хотел, останавливаясь там, где желала душа. Тупое вяление на солнце мне не вставляет. Пару часиков в день – да, но не больше.

Не знаю, кто из моих проболтался, как мы отбились от лангобардов, но, как мне показалось, все жители Равенны считали нужным поздравить и поблагодарить нас. Особенно старались торговцы. Ну, этим надо было сбить цену. А я не спешил, поэтому и не сбавлял.

Город мне понравился. Когда-то здесь была столица Западной Римской империи, потом Королевства Готов. Тридцать семь лет назад ее отбили, превратив в провинцию. Насколько помню, где-то здесь похоронят Данте – первого известного писателя-фантаста. Имена предыдущих фантастов – авторов Ветхого Завета, греческих мифов и т. д. – до нас не дошли, Я пару раз вырывался с судна, гулял по улицам. Все время было такое чувство, будто я в Италии двадцать первого века, только памятников старины больше и среди аборигенов многовато блондинов. Случайно набрел на базилику Сан-Витале. Она значилась в туристических справочниках, значит, простоит еще больше пятнадцати веков. Снаружи так себе, я даже сначала принял ее за оригинальный трехэтажный жилой дом, но потом заметил, что люди крестятся на нее и свободно заходят внутрь, и сам заглянул. И чуть не присвистнул от удивления! Внутри она была высотой во все три этажа, и через большие окна потоки света падали на стены и потолок, украшенные мозаиками с библейскими сюжетами. Постарались ребята! Понимали, что религия работает через сердце, а не разум. Искусство – самое надежное орудия порабощения человека. Не перестаю удивляться, почему люди двадцать первого века, имея такую продвинутую технику и технологии, редко когда умудряются сделать что-нибудь такое же талантливое. Впрочем, искусство и техника не зависят друг от друга.

Я нашел торговца лошадями, отец которого был готом, а мать ромейкой. В нем каким-то странным образом сочетались готская грубость и ромейская тяга к роскоши. Приехал он в порт на красивом и высоком кауром – рыжеватое туловище, а грива и хвост темнее, рыже-коричневые, – жеребце с золочением всех деталей упряжи и седла, которые только можно было покрыть этим металлом. Даже стремена были позолоченные. А уж количеством блестящих предметов на всех частях тела он бы переплюнул любого дикаря из джунглей. Звали его Вультвульф, был он брюнетом лет сорока, с короткими, слегка вьющимися волосами и бородкой на ромейский манер. Одет в шелка, не дешевые, с золотым шитьем. На ногах высокие и разрисованные сапоги для верховой езды. Я заметил, что у людей шестого века какая-то болезненная тяга к золоту, к украшательству им. Напоминали мне цыган двадцать первого, которые вырывали здоровые зубы, чтобы вместо них вставить золотые. Здесь, кстати, я тоже встречал золотозубых. То ли это коронки, то ли вставные зубы – не знаю.

Пока Вультвульф рассматривал товар, я спросил, где он купил такого красивого коня.

– Это жеребец из моего табуна, – гордо заявил он.

– Ты продаешь лошадей? – поинтересовался я.

– Да, – ответил он и высокомерно добавил: – Но мои лошади стоят очень дорого.

– Я похож на бедного человека?! – так же высокомерно произнес я.

Тут его и пробило. Наверное, во всей Равенне найдется не много людей, способных потягаться с ним богатством, и с теми он хорошо знаком. Вультвульф сразу посмотрел на меня, как на лошадь, неожиданно выигравшую забег. Видимо, не похож я был на богатого человека, но каких только злых шуток не бывает в жизни?!

– Ты хочешь купить коня? – уже более почтительным тоном спросил Вультвульф.

– Пару жеребцов, которые смогут нести меня в доспехе, и двух-трех кобыл на племя, – ответил я.

У равеннского олигарха сразу поубавилось спеси.

– Они пасутся в предгорье, день езды отсюда, – сообщил он деловым тоном. – Я пошлю людей, они отберут, каких скажешь, и послезавтра пригонят лошадей сюда.

– Мне бы хотелось съездить и самому выбрать, – выдвинул я условие.

– Когда? – спросил он.

– Хоть завтра, – ответил я.

– Можно и завтра, – сразу согласился Вультвульф.

Видимо, не так уж и много здесь покупателей на его бесценных лошадей.

– Подскажи, где лошадей нанять для поездки? – спросил его.

– Можешь воспользоваться моими, – предложил он. – Сколько тебе надо?

– Три, – ответил я, решив взять с собой Хисарна и Сафрака.

Рано утром двое вооруженных слуг Вультвульфа прискакали к судну с тремя лошадьми на поводу. Одеты были скромнее хозяина: доспехи кожаные, рубахи из грубой ткани. Седла на лошадях с луками немного выше, чем у кочевников. Я выбрал самого крупного и по виду самого спокойного жеребца. Он, казалось, тяжко вдохнул, когда я занял седло, но пошел без натуги и выпендрежа.

Вультвульф с еще двумя слугами поджидал нас у городских ворот. Эти двое были в кольчугах. Наверно, личная охрана. Моя охрана одета покруче. Не говоря уже обо мне самом. Конезаводчик не без зависти посмотрел на мои доспехи, оружие и особенно на ремень с золотыми бляхами.

– Какой красивый! – похвалил Вультвульф. – В Константинополе делали? Нет, персидская работа. Или сирийская?

– Не знаю, – ответил я и как бы между прочим рассказал: – Снял с аварского кагана, когда взял его в плен.

– Ты взял в плен аварского кагана?! – не поверил конезаводчик. – Шутишь?!

– Хисарн снимал с него этот пояс, – сказал я, кивнув на сопровождавшего меня гота.

Уверен, что наполовину своему поверит наполовину скорее.

– Он сам снял, я только собрал его доспехи и оружие, – молвил Хисарн буднично, как что-то обычное, что происходит чуть ли не каждый день.

– Но он же живой! – возразил Вультвульф. – Сейчас напал на Фракию.

– А какой мне толк с мертвого?! – сказал я. – Он заплатил выкуп и пошел добывать новый.

– И много заплатил? – сразу спросил Вультвульф.

– А сколько это – много?! – одесским способом ушел я от ответа.

– И то верно! – согласился он.

В это время мы проезжали мимо странной белой башни. Я принял ее за часовню.

– Это мавзолей Теодориха, короля готов, – заметив мой интерес, сообщил Вультвульф.

– Твои предки когда-то владели этой землей, – сказал я Хисарну.

– Он был вассалом Ромейского императора! – обиженно возразил конезаводчик.

– Формально – да, – выдал я компромиссный вариант.

Вультвульф не стал его оспаривать.

К вечеру без происшествий мы добрались до его коневодческой фермы. Тянула она на хороший замок. Ров шириной метров десять, подъемный мост, стены пятиметровой высоты и метра три шириной, на углах башни. Через тысячу лет такими замками будет утыкана вся Европа. Видимо, такая же нескучная жизнь у равеннцев, как и у людей шестнадцатого века.

Мы помылись в бане, которая к нашему приезду уже была натоплена. Сафрак впервые увидел шрам у меня на животе и спросил:

– Меч?

– Да, – ответил я.

Скальпель – тоже меч, только маленький.

Сафрак разбирался в ранах, поэтому не понимал, как я смог выжить. Отвечая, видимо, на заданный самому себе вопрос, показал рукой вверх, в сторону небес: мол, без божьей помощи не обошлось.

Ужинали с серебряной посуды, но руками. И лежа, на римский манер. Оказалось, что быть римлянином не очень удобно. Вультвульф пригласил только меня, остальные ели со слугами и, как я потом узнал, сидя. Зато еда была высший класс! Начали с холодных закусок: соленых маслин, сыра и каких-то слизняков, противных на вид, но интересных на вкус. Потом была жареная птица разных видов, от, судя по размеру, голубя до гуся. Далее последовало мясо животных. Тут я уже ел всё по чуть-чуть, потому что живот был полон. Вультвульф сходил облегчился, а вернувшись, предложил и мне поблевать, чтобы было куда продолжать пир. Я отказался от нерационального использования пищи. Хозяин глянул на меня с сожалением: варвар, что с него возьмешь?! Затем принесли рыбу, сладости, фрукты… И всё это запивалось отличным вином. Мне оно понравилось больше родосского. Надо будет купить местного вина для себя.

Болтали с ним о жизни здесь и в Херсоне. Как положено, оказалось, что лучше там, где живешь не ты. Поговорили и о политике – куда без нее даже в шестом веке?! Эти авары, славяне, персы… И чего им не сидится дома?! Вультвульф несколько раз пытался перевести разговор на пленение кагана, но я ловко менял тему. Для этого надо было всего лишь похвалить самого хозяина или что-нибудь из принадлежавшего ему. Поговорили и об искусстве. Вультвульф очень удивился, что я знаю работы Аристотеля лучше. Он ведь не писал курсовую по древнему мыслителю. Разошлись заполночь. Точнее, пошел я, а заснувшего за столом Вультвульфа слуги перенесли в спальню. Кровать мне была приготовлена та еще – в ширину больше, чем в длину, с пуховой периной такой высокой и такой мягкой, что я долго не мог заснуть. Казалось, что мое тело медленно падает. Теперь понимаю выражение «заснул – как в яму упал».

Утром после завтрака, не такого обильного, всего из шести перемен, поехали отбирать лошадей. Они паслись в долине между двумя горными склонами под охраной семи вооруженных пастухов. Табун был голов на сто пятьдесят. Из них примерно треть – те, что мне нужны. Скилур часто говорил мне скифскую мудрость, что самые лучшие кони всегда гнедые – корпус коричневый, а грива, хвост и нижние части ног черные. Поэтому я сразу отобрал гнедых жеребца и двух кобыл, а потом добавил к ним каракового – черный корпус, грива и хвост и коричневыми подпалинами на морде, под мышками и в паху – жеребца и вороную кобылу. Точнее, выбирали Хисарн и Сафрак, а я смотрел на подведенную ко мне лошадь и, если сердце ёкало, кивал головой.

– Ты выбрал самых лучших лошадей! – похвалил Вультвульф.

Причем было заметно, что он не набивает цену, а говорит искренне. Я для него, как и для многих других жителей шестого века, был непонятен. Вроде бы не похож на богатого человека, а деньги имею немалые; не выгляжу воинственным, а побеждаю; по виду – типичный варвар, а знаю труды греко-римских гениев лучше большинства греков и римлян; на лошади езжу не очень хорошо, но сумел отобрать ценнейших.

Вультвульф отстал от меня, проехал немного рядом с Хисарном, что-то спросил у него. Тот ответил длинным германским словом, которое я никак не могу запомнить. Так меня называл и Гунимунд. Я пытался спросить, что оно значит, но не мог повторить, поэтому готы и делали вид, что не понимают, какое именно. Наверное, обозначает мою исключительность, но не понятно, со знаком плюс или минус. Скорее плюс, что-то типа «родился в рубашке», или «с серебряной ложкой во рту», или «с мечом в руке», потому что Вультвульф стал относиться ко мне с большим уважением. Я купил у него еще и вина, расплатившись за всё специями, благовониями и тканями.