Текст книги "Херсон Византийский"

49

Я поставил «Альбатроса-2» под командованием Агафона на линию Томы-Константинополь-Ираклий. В столицу возили нефть. Я очень удивился, когда увидел на рынке амфору, на которой было написано «нефть». Привык в предыдущей жизни, что ее добывают из глубоких скважин и транспортируют по трубопроводам или на танкерах. А тут на тебе – продается на рынке на разлив! В мирное время ее использовали для светильников, факелов, а в военное – для уничтожения живой силы и осадной техники противника. В Константинополе ее покупали военные, отправляя часть в крепости в глубине материка. Из Ираклия везли в Томы оливковое масло.

Сам на «Альбатросе-4» мотался на Тендру за рыбой, которую вез в Константинополь. Оттуда на Родос за вином для Александрии, где набивал трюм предметами роскоши типа перца, корицы, ладана, сандала… Большую часть этого товара продавал в столице и перегружал при встрече на «Альбатросом-2» для продажи в Томах, еще часть – в Ираклии, где догружался оливковым маслом, а остальное – в Херсоне. Фритигерн на реализации моих товаров здорово приподнялся.

Осенью у меня родилась дочка, получившая по настоянию матери имя Мария. Год вообще был удачный на детей. В конце зимы у Скилура и Палака родилось по второму сыну, а в начале лета у Вани и Толи – по первой дочке. Я пытался снизить прирост населения в отдельно взятой своей семье, но на мои предохранительные меры жена реагировала асимметрично.

– Ты что, больше не любишь меня?! – произносила она обиженно.

– Не в этом дело, – объяснял я. – У нас и так достаточно детей. Зачем тебе мучиться, рожать еще?

– Я тебе не нравлюсь, да?! – сделала она вывод.

Понимая, что логичные доводы не действуют, а женские генерировать не умею, закрыл этот вопрос.

Затем пришлось заплатить хрисагир – налог на суда, тягловых животных, повозки и всех работников, свободных и рабов. К счастью, платится он раз в пять лет, и, благодаря новому императору, теперь ниже на четверть. Система сбора налогов здесь довольно интересная. Собирают их специально назначенные люди, обязательно богатые. Они должны сдать определенную сумму, которая вычисляется в Константинополе на основании информации, получаемой от осведомителей или попросту стукачей. Говорят, таковых на страну тысячи полторы. Сколько их орудует в Херсоне – не знает даже дукс стратилат. Всё, что сборщик наберет больше этой суммы, – его, а если меньше – добавляет из своих. При наличии определенных черт характера, эта должность становится очень прибыльной. Предыдущий сборщик налогов построил на свои деньги церковь. Это же как надо было нагрешить?! Предлагали его место мне, но у меня нет желания строить еще одну церковь.

Большую часть вырученных в Томах денег я вложил в землю – купил два участка земли с виллами. У меня ведь трое детей теперь, каждому по одной. Да и рыбакам моим требовалось прорва продуктов. Все-таки три большие артели трудились на Тендровской косе. В виллу побольше поселил Ваню с семьей, в меньшую – Толю, но общее руководство оставил за Семеном. Остальное золото под залог еще одного земельного участка и городского дома дал в долг на год под шесть процентов, то есть среднюю ставку. По закону Юстиниана Второго она не могла превышать двенадцать процентов.

И в начале следующего лета пожалел, что поторопился с покупкой земли. Пришло известие, что тюрки закончили поход на юг и юго-восток, решили прошвырнуться на запад, то есть к нам, в Херсон. Не знаю, от кого дукс стратилат Евпатерий получил такую информацию, но он недели за две знал о грядущем нападении. Слух сразу разнесся по городу и окрестностям. Кое-кто упаковал чемоданы и рванул на противоположную сторону Черного моря, подальше от греха. В том числе и мой должник, оставивший мне недозревший урожай на полях и пустой дом в городе. Дом, правда, больше моего, новее и расположен еще дальше от производителей гарума и ближе к цитадели. В этом районе селились самые богатые. Если в бедных районах квартал состоял из восьми-двенадцати домов, в средних – из четырех, то в богатом – из двух. Я, не долго думая, перебрался в него. Поскольку знал, что Херсонес не захватят, уезжать не собирался.

А вот остальные сомневались. Даже дукс стратилат Евпатерий.

– Боюсь, не выдержим мы долгой осады, – сказал он мне. – Я попросил помощи у Константинополя, но, думаю, им сейчас не до нас.

– Не сомневайся, выдержим, – успокаивал я.

– Дай-то бог! – произнес дукс. – Но, когда придут тюрки, держи все свои суда неподалеку на случай эвакуации.

– Не будет эвакуации, – настаивал я.

А что еще мог сказать?! Что знаю будущее этого города?! И кто мне поверит?!

– Чтобы ее не было, привези нефти побольше, – попросил дукс стратилат.

Я погнал в Томы три моих судна. Каждое успело сделать по две ходки. В общей сложности мы привезли тонн триста нефти. Вся она была размещена в складах у крепостных стен и в цитадели.

А за это время Семен перевез в город все запасы съестного и сена, всё ценное с вилл и перегнал весь скот и птицу. Разместились в новом доме. В старый пришлось впустить беженцев из пригородов и деревень. Скифы по моему приказу пригнали в город несколько коров, бычков и овец. Кто знает, сколько продлится осада?! Остальной скот и лошадей перегнали выше в горы, перебравшись на временное жительство в деревню тавров, которая пустовала после нашего нападения.

Дал знать аланам о надвигающейся угрозе. Они ушли к Тендровской косе. Там их вряд ли найдут. Да и вряд ли вообще будут искать.

50

С высоких городских стен хорошо видны подступы к Херсону. Первыми появились разведчики, утигуры. Было их около сотни. Они остановились у пригородных слобод, не решаясь сразу проехать по улице. Боялись засады. Мой урок усвоили хорошо. За ними показалась голова основной колонны. От группы разведчиков отделились человек десять, осторожно поехали по улице. Когда они одолели метров двести, за ними двинулись остальные утигуры. Основная колонна ехала без остановок, неспешным, даже ленивым шагом, словно на прогулке. Разведчики остановились у ближних к городу домов. Между утигурами и нами теперь было метров пятьсот открытого пространства. Два дня назад там еще были хлипкие хибарки, сколоченные из подручных материалов – местные трущобы. Их снесли в срочном порядке, не оставив ничего, что могло бы послужить противнику. Во главе колонны, судя по черным знаменам с вышитыми золотом волчьими мордами и волчьим хвостам, прикрепленным к шлемам, ехали тюрки. На открытое пространство выехало около тысячи всадников. Они растеклись влево и вправо, освобождая проезд «старшему командному составу». Десятка два турок в золоченых шлемах и доспехах подъехали к городским стенам на дистанцию метров четыреста. Они смотрели на нас снизу вверх и обменивались короткими фразами. Вели себя, как туристы.

Наверное, подобная мысль пришла в голову и командиру нашей «артиллерии». Гулко щелкнули баллисты – и в тюркский «генеральный штаб» полетели три увесистых камня. Два не долетели, а третий на отскоке задел ногу лошади крайнего слева тюрка. Конь встал на дыбы, чуть не скинув всадника, потом шарахнулся в сторону и заковылял к домам, увозя своего седока подальше от баллист. Остальные командиры тоже убрались на безопасную дистанцию.

А к городу все шли и шли колонны вооруженных людей. Вот вроде бы показался хвост последней. За ней никого не видно. Однако вскоре появлялась новая, которая так же медленно и уверенно перемещалась к городу, растекаясь возле него, заполняя слободы, виллы и любые участки, на которых можно поставить шатры. Сколько пришло турок и их пособников – трудно сказать. Может, десять тысяч, может, двадцать. Сам вид этой огромной толпы нагонял страх. Я видел, как всё мрачнее становились лица херсонцев, наблюдавших с городских стен за подходом врага.

Тюркская гвардия расположилась в шатрах на возвышенности примерно в километре от города. Оттуда можно было, как с театральной галерки, наблюдать за осадой города. Вокруг них расположились тоже в шатрах тюрки менее знатные. Так понимаю, ни первые, ни вторые сами лезть на стены не будут, подождут, когда им откроют ворота. Дома в слободах и виллы заняли самые бедные тюрки, утигуры и разный сброд, пришедший с ними. Я видел даже несколько алан и славян. Эти и станут, как говорили в двадцать первом веке, «пушечным мясом». Они составляли примерно две три тюркской армии.

Вскоре везде задымили костры и застучали топоры.

– Лестницы делают, – сказал Сафрак, который стоял на городской стене рядом со мной.

Мы с ним, Гунимунд с сыновьями, Хисарн, Семен, Ваня, Толя, Вигила, еще несколько горожан и солдаты гарнизона будем защищать участок стены между второй и третьей башнями справа от ворот. Отсюда хорошо виден мой дом, даже часть двора. Там стоят наши женщины, смотрят на нас. Они впервые в осажденном городе, не знают, чего ждать. Наверное, боятся попасть в плен во второй раз, потерять всё, что имеют.

Я стою между двумя зубцами, которые были выше меня на полметра. Камень-песчаник местами обкрошился, в оспинах. Высота ограждения между зубцами была по пояс. Удобно стрелять из лука, но из арбалета придется бить или с рук, или приседать, чтобы положить его на ограждение.

Тюрки установили несколько баллист «среднего калибра» – метавших камни весом килограмм десять. Видимо, достались им при захвате Пантикапея. Камни попадали в стены примерно в двух третях от земли и оставляли еле заметные следы. Когда баллисты подтащили поближе, чтобы была возможность повреждать зубцы на стенах, наши ответили. После второго залпа одна вражеская баллиста оказалась разбита в щепки. Остальные быстро оттащили в тыл. Толковых инженеров у тюрок пока нет, строить мощные осадные орудия не умеют.

– Сегодня не нападут, – уверенно произнес Сафрак.

Он дважды сидел в городах, осаждаемых кочевниками, хорошо знал их «распорядок».

Гунимунд добавил шутливо:

– Им надо отдохнуть с дороги.

Штурм, действительно, начался на следующее утро. Сперва появились солдаты с высокими большими деревянными щитами, сколоченными из ворот, дверей. Каждый несли четыре человека, держа по углам над собой, как крышу. Они встали в кривоватые линии, которые с небольшими интервалами протянулись от слободских домов до рва. Под этими щитами проходили те, кто нес бревна, ветки, камни, мешки и корзины с землей. Всё это бросалось в ров. Освободившиеся от груза быстро убегали, чтобы через несколько минут вернуться с новой ношей. Со стен полетели камни. Время от времени они проламывали щиты, открывая подносчиков. Тогда начинали стрелять лучники. Но на освободившееся место, закрывая разрыв, быстро смещались уцелевшие щиты, а сзади к линии пристраивался новый щит.

Вроде бы широк и глубок ров, но вскоре из воды начали вырастать холмики. К обеду в нескольких местах через ров уже можно было перебраться. Особенно широкий проход сделали напротив главных городских ворот. По улице, ведущей к ним, прикатили «черепаху» – сооружение на восьми тележных колесах с крышей, под которой висел на тросах таран – толстое дубовое бревно с железной бульбой на переднем конце. Сверху крыша была оббита свежими бычьими шкурами и хорошенько смочена водой. Вслед за «черепахой» скакали тюркские вожди. Оно остановились на безопасном расстоянии, наблюдая, как у крайних домов сосредотачиваются солдаты с длинными лестницами, которые несли человек по десять. Это был сброд, паршивые овцы разных народов. Сзади них стояли лучники-утигуры. Третьей линией – лучники-тюрки.

Со стороны вождей протрубила труба. Звук низкий, протяжный и надрывный. Первыми пошли солдаты с лестницами. Медленно, прогулочным шагом. За ними на дистанции метров двадцать – утигуры. Еще через двадцать метров – тюрки. «Черепаху» толкали человек тридцать, за которыми шли около сотни лучников-утигур. По мере приближения к городским стенам, солдаты убыстряли шаг, а войдя в зону поражения, побежали трусцой. Лучники-утигуры остановились перед рвом, а лучники-тюрки позади них, и начали обстреливать защитников на стенах. «Черепаху» подкатили к воротам и принялись раскачивать таран. Вскоре послышались звонкие удары железной бульбы об оббитые железными листами дубовые ворота.

Моя команда занимала отрезок стены между тремя зубцами. Две тройки арбалетчиков стреляли в два просвета между зубцами: первый после выстрела отходит вправо, второй – влево, третий – назад. Сафрак и Хисарн стояли с копьями, чтобы отражать прорвавшихся противников. Пока таких не было. Я быстро натягивал арбалет, выглядывал из-за зубца, ловил в прицел первого попавшегося нападающего, всаживал в него болт и отступал влево, уступая место Гунимунду. За ним стрелял Вигила. Потом опять наступала моя очередь. Я видел поле боя только через промежутки времени, поэтому у меня складывалось впечатление, что атакующие приближаются рывками.

К стенам покатила вторая волна солдат с лестницами, потом третья. Казалось, они возникают из ниоткуда. И никогда не кончатся. На каждого из нас было заготовлено по сотне болтов в широких и низких корзинах из ивовых прутьев. Я вдруг начал замечать, как они быстро уходят, а врагов меньше не становится, хотя у стен уже был широкий и высокий вал из трупов.

Резко запахло нефтью. Ее лили на нападающих из амфор и метали в глиняных кувшинах. Видимо, уже давно, потому что темных пятен от разливов было много. Увлеченный стрельбой, я не сразу заметил это. День был жаркий, нефть быстро испарялась. Затем в нее полетели горящие стрелы. Поразив очередного противника, я увидел, как внизу разбегается в разные стороны огонь. В следующий раз не стал стрелять, решив сэкономить болт. На подходах к стенам полыхало высокое пламя. У меня «включился» звук, и я услышал внизу истошные вопли. Сильно завоняло паленым мясом и шерстью. В основном это поджаривались трупы, но все равно было муторно. Возникало впечатление, что присутствуешь на приготовлении обеда для людоедов. Я выглянул из-за зубца. Горели лестницы, прислоненные к стене и лежавшие на земле, горела «черепаха», которой не помогли ни шкуры, ни вода, горели трупы, горели живые люди. Кто-то, объятый пламенем, орал благим матом и катался по земле. Кто-то, чтобы сбить пламя, прыгнул в воду во рву, но и на ее поверхности горела нефть. Остальные, опаленные сильно или не очень, убегали подальше от городских стен.

– На сегодня всё, – уверенно сказал Сафрак.

Ночью со стен спустили ко рву на веревках несколько человек, которые собрали оружие и доспехи врагов и наши стрелы и болты. По ту сторону рва шуровали тюркские мародеры. Обе команды делали вид, что не замечают друг друга.

На следующее утро атака повторилась. Опять первыми шли солдаты с лестницами, но теперь среди них были и утигуры. И лучников была только одна линия, из тюрок, и держались они дальше, чем в предыдущий день. Появилась и новая «черепаха», только поменьше, на шести колесах. Начали они дружно и задорно, однако, когда со стен полилась нефть, сразу побежали назад, не смотря на грозные окрики конных командиров. Огонь кажется страшнее железа. От него не спасает никакая броня, а ожоги намного болезненнее колотых или резаных ран и заживают дольше.

– Может, еще завтра нападут, но вряд ли, – сказал Сафрак. – Теперь будут брать измором.

И действительно, тюрки не стали нападать на следующий день, а прислали парламентеров, предлагая сдать город. С ними не стали разговаривать, убили под одним коня выстрелом из гастрофета – тяжелого арбалета. Стрела размером с дротик попала лошади в грудь под углом и вышла из бока. Животное издало хриплый продолжительный звук, будто намеревалось харкнуть. Из лошадиного рта потекла кровь. Всадник спрыгнул и попробовал развернуть коня, но тот завалился на бок, из которого торчало острие дротика. Тюрки поняли намек и ускакали подальше от беды. Потом вернулись и попросили разрешения забрать трупы. Выдвинув несколько условий, дукс стратилат Евпатерий разрешил им.

Трупы вздулись, начали тухнуть. Их пожирали бродячие собаки и птицы, в основном вороны и чайки. В молодости мне нравились чайки, не смотря на их мерзкий, визгливый крик. Ведь по легенде в них переселяются души моряков. Пока не увидел мертвого моряка, который в спасательном жилете бултыхался в море четвертые сутки. Умер он, скорее всего, в первые часы от переохлаждения. Чайки обклевали его голову до костей. Начинают с глаз. Бывшие моряки на такое вряд ли способны. Скорее всего, в чаек переселяются души неверных жен моряков, которым есть, что скрывать.

51

Заканчивалась вторая неделя осады. Мы больше не ходили на стены, потому что тюрки не желали штурмовать, терять понапрасну людей. Сперва они каждый день собирались как бы для штурма, кричали, грозили, а потом расходились. Вскоре и это им надоело. С утра до вечера везде дымились костры, на которых что-то жарилось или варилось. Казалось, целыми днями осаждающие только готовят и едят. На дрова выламывались все деревянные части домов и вырубались сады. На полях, огородах и в виноградниках паслись лошади.

Тюрки еще раз присылала парламентеров с требованием выкупа в десять талантов золота. На этот раз им пообещали ответить на следующий день.

У дукса стратилата Евпатерия собрались на совет лучшие люди города. Почти со всеми я встречаюсь каждый день в термах, которые работают, как ни в чем ни бывало. Только теперь большую часть времени посвящаем разговорам об осаде, а не торговым сделкам. Обсосали уже и вопрос с выкупом.

– Десять – это, конечно, слишком много. Нужно снизить до пяти, а если повезет, и до трех талантов, – сообщив известие, которое все и так уже знали, закончил дукс стратилат.

«Лучшие люди» посмотрели на меня, предлагая высказать общее мнение. Основную часть выкупа придется платить им, а делать это не хотелось. С другой стороны, убытки от осады растут с каждым днем. Уже ясно, что урожай пропал. Торговля еле теплится, и в мастерских почти не работают.

– Мы не будем ничего платить, – твердо произнес я.

– У меня мало солдат, – сообщил Евпатерий. – Еще три-четыре штурма – и мне не с кем будет защищать город.

– Штурмовать они не будут, – уверенно сказал я. – Нефти у нас много, а скоро мои суда еще подвезут. Продукты тоже поставляются регулярно. Вот если бы они отрезали нас от моря, тогда стоило бы подумать о выкупе. А пока подождем. Скоро они снимут осаду.

– Откуда у тебя такая уверенность? – спросил дукс, глядя мне в глаза. – Ты что-то знаешь?

Если он искал в моих глазах хоть крупицу сомнения, то зря напрягался.

– Я знаю, что заставлю их снять осаду, – отчеканил я.

– Как? – задал дукс стратилат Евпатерий вопрос, ответ на который хотели услышать все, собравшиеся у него.

– С божьей помощью, – ответил я с улыбкой атеиста. – Завтра покину город с сотней добровольцев, высадимся в тылу у тюрок…

– У меня и так мало людей! – возмущенно перебил дукс.

– Моя семья, – произнес я с ударением, – останется здесь.

То есть, я уверен в крепости городских стен. Ну, и, если я окажусь неправ, они смогут перед смертью разделаться с моей семьей. Утешение будет слабым, но даже таким мелочам в шестом веке придают большое значение.

– Сидите себе спокойно за крепкими стенами и ждите, – посоветовал я. – Если сможете, каждый день демонстрируйте намерение напасть на тюрок, чтобы они не расслаблялись и потом по ночам спали, как убитые. Еще лучше было бы делать днем на них вылазки, но такой отваги я от вас не требую.

Кажется, дукс стратилат Евпатерий начал догадываться, чем я собираюсь заняться, и сразу поменял тон:

– Вылазки не обещаю, но беспокоить будем, – пообещал он и спросил с сомнением: – А хватит тебе сотни человек?

– Я воюю не числом, а умением, – процитировал ему своего тезку по имени и отчеству, который произнесет эту фразу через двенадцать веков.

С набором добровольцев проблем не было. Пришлось только отказать всем солдатам гарнизона по договоренности с Евпатерием и Семену, Ване и Толе, которых я счел не годными для предстоящих боевых действий из-за слабой военной подготовки. А может, хотел подстраховаться. Одно судно, «Альбатрос-4», на тот случай, если я что-то запамятовал из истории славного города Херсона Византийского, находилось на рейде или неподалеку, чтобы эвакуировать наши семьи.

52

В этой ложбине где-то в трех километрах на северо-восток от города расположилось около тысячи тюрок. Наверное, должны прикрывать тыл. У них нет шатров, спят на попонах или шкурах и тряпье, найденном в домах. Целыми днями рыскают по окрестностям в поисках пропитания. Ночью спят. Охрану выставляют, но всего два поста по три человека на противоположных склонах. Поскольку от города они далеко, никто их не тревожит, охрана сникает вместе с костром, который разводит в начале ночной смены.

Мы за ними наблюдаем уже пятый день. Все предыдущие операции проводили с другой стороны от города. Уничтожали мелкие отряды, которые искали, чем бы поживиться. Мои люди хорошо знают эти места, подсказывают мне, где лучше сделать засаду, из которой никто не убежит. Это обязательное мое условие. Мало просто убить врага. Надо, чтобы он бесследно исчез для своих. Поэтому трупы мы хорошо прячем и забирая все их вещи. В последнее время в ту сторону стали ходить только большие отряды, не менее трех-четырех сотен.

Сегодня тюрки из ложбины где-то разжились вином, не меньше тридцати амфор. Видимо, с какой-то виллы хозяева не успели вывезти и спрятали, но не очень хорошо. Тюрки поделили найденное с учетом субординации, принялись пировать. К сумеркам по всему лагерю слышались веселые, задорные песни.

Мои люди залегли в лесу километрах в двух выше по склону. Нам хорошо видно, как веселятся тюрки, даже слышен звук их голосов, но что поют – не разобрать. Мы тоже поужинали, только скромнее, без вина. После полуночи, когда появился тонкий серпик молодой луны, я дал команду спускаться к ложбине. Шли цепочкой по одному. Впереди два гота, которые арендуют наделы на вилле неподалеку и хорошо знают окрестности. В начале ложбины остановились. Две группы по три человека пошли проверить караулы. Вернулись минут через пятнадцать, причем почти одновременно, и доложили об успешном выполнении задания. Я дал команду растянуться в линию по вершине склона, дальнего от города. Потом пошли вниз.

Сафрак провел несколько учений с личным составом на предмет убиения спящих, когда они лежат на спине, животе, левом боку, правом. Оказывается, для каждого положения есть своя специфика. Во время этих занятий я вспомнил, как бестолково мы резали спящих аланов, и застыдился. Теперь действовал спокойно и уверенно. Тормошу несильно, пока тюрок не вздрогнет, проснувшись, левой рукой зажимаю рот, а правой режу горло. Уже не становилось дурно от крови, не вызывали отвращение чужие слюни и сопли. Просто вытирал руки об одежду убитого и переходил к следующему. Да и темнота помогала. Ночью появляется впечатление, что это, как в кино, понарошку.

Справа от меня громко вскрикнул и захрипел тюрк. Я сразу присел. То же сделали и мои бойцы. Я не хотел терять людей, поэтому приказ был в такой ситуации сперва замереть. Если поднимется шум, в бой не вступать, сразу убегать вверх по склону, а затем в лес, откуда мы наблюдали за тюрками. Шум не поднялся, и через несколько минут слева и справа от меня задвигались херсонцы. И я возобновил «работу».

Мы спустились вниз, потом поднялись по противоположному склону. Здесь я остановился, а мои бойцы еще бродили какое-то время, выискивая неоприходованных тюрок. Вся операция заняла не больше часа. Затем прошлись и собрали трофеи, кто что нашел, а также сняли путы с двух десятков пасшихся неподалеку коней. Эти были, видимо, для курьерской службы, а остальные лошади осаждавших, несколько табунов, паслись дальше от города. Здесь им уже нечего было есть.

У леса подождали рассвет и пошли дальше, обходя отряды тюрок по дуге, к бывшей деревне тавров, где располагалась наша главная база. Пять человек я оставил на опушке леса, чтобы посмотреть на реакцию тюрок и предупредить меня, если пойдут по нашему следу. Впрочем, на камнях следов не остается. Хотя мои люди не спали всю ночь, настроение у всех было приподнятое. За одну ночь мы уничтожили не меньше, чем погибло за два штурма города.

Вечером пришел один из оставленной в лесу пятерки и рассказал, что тюрки решили, что мы приплывали на лодках. Занимать эту лощину больше никто не отважился.

Сутки мы отсыпались, а затем опять пошли на северо-восток от города, туда, где паслись лошади тюрок и их пособников. Каждый табун охраняла сотня. Службу несли безалаберно. Мы за ночь вырезали охрану двух табунов. Каждый мой солдат сел на коня и еще двух повел на поводу. Остальных лошадей мы разогнали.

Назад шли через специально выбранное мною и подготовленное моими людьми ущелье. Ясно было, что без погони на этот раз не обойдется. Три сотни коней обязательно навалят много следов, которые останутся даже на камнях. Мы проехали дальше ущелья, стреножили там коней, оставив пастись, а сами вернулись. Место было уж очень хорошим для засады.

Тюрки появились часов через пять. У большинства кони были не подкованы, скользили на камнях. Кочевники чувствовали себя в горах не очень уютно. Впереди скакал дозор, десятка два. За ними по два-три человека в ряд, как позволяла местность, ехали еще сотен семь-восемь тюрок и утигуров. Дозор уже выехал из ущелья, когда хвост колонны втянулся в нее.

Позади тюрок с обоих склонов упало по два дерева, заранее подпиленных. Они почти полностью перекрыли выход из ущелья. С обоих склонов во врагов полетели стрелы, болты и камни. Первыми выстрелами смели дозор. Их испуганные кони поскакали в ту сторону, где паслись угнанные нами. Зато остальным животным пришлось туго. Коней убивали вместе с наездниками. Особенно у поваленных деревьев, перекрывающих выезд. Там скопилась большая группа врагов, пытавшихся выскочить из засады. Чем больше мы их убивали, тем труднее им было спастись. Кони отказывались скакать по своим раненым собратьям, которые бились на телах мертвых, пытаясь встать. Из засады вырвалась только пара коней без седоков.

Херсонцы спустились в ущелье и начали добивать раненых и собирать трофеи. Голые трупы привязывали за одну ногу к лошадиному седлу и по несколько тащили наверх, чтобы сбросить в соседнее ущелье, не такое глубокое. Туда же оттащили и трупы лошадей. Сваленные деревья убрали с тропы, положив их так, чтобы в следующий раз помешали убегать из засады.

Несколько легкораненых врагов привели ко мне. Я отобрал одного тюрка и одного утигура, которые казались послабее духом. Остальные полетели в соседнее ущелье с перерезанными глотками. У нас нет возможности содержать пленных для дальнейшей продажи в рабство: ни вместительного крепкого помещения, ни людей для их охраны. А вот на двоих зиндан найдется.

Мы прождали в засаде два дня, но больше никто не пришел. Значит, для тюрок почти восемь сотен человек пропали без вести. И это не сброд, который склонен к дезертирству по определению и исчезновение которого никого не побеспокоит.

Вернувшись на базу, допросил пленных. Утигур был маленького роста, отчего выглядел моложе. Сначала я подумал, что ему едва за двадцать, но затем по морщинкам догадался, что не меньше тридцати. Одет бедненько, штаны и халат старые. Иди мне так казалось, потому что очень грязные. Узкое лицо с бегающими глазами. Уверен, что утигур всю жизнь был в холуях. Понадеялся, видать, приподняться в походе – и на тебе, в плену!

– Сколько утигуров пришло сюда? – спросил его.

– Много, – ответил пленный.

Наверное, считать не умеет, поэтому «много» – это следующая цифра после «пять» или «десять».

– Воины из каких утигурских родов пришли сюда? – облегчил ему задачу.

Он перечислил четырнадцать имен ханов, указывая, кто с этого берега Керченского пролива, а кто с противоположного. Видимо, сам он с Таманского полуострова, потому что имена крымских ханов произносил с меньшим уважением. Последние больше зависят от тюрок, следовательно, и прогибаться вынуждены ниже. Значит, утигуров пришло тысячи две-три, из них только треть «крымские».

– Кто главный? – спросил я.

– Эльтебер Анагей, – ответил он.

Эльтебер – это титул. Так тюрки называют вождей своих вассалов.

– Он с той стороны пролива? – продолжил я допрос.

– Конечно! – с ноткой обиды произнес утигур, будто подчиняться «крымскому» хану – самое позорное дело.

– А кто командует тюрками? – задал я следующий вопрос.

– Бохан из рода Ашина, – ответил он.

Я решил поиграть с ним в Чапаева – предложил с помощью разных предметов, в том числе овощей, показать, разместив их на столе, где стоят утигуры, где тюрки, где остальной сброд. Утигур оказался туповатый, толком показать не смог, зато очень подробно рассказал, какой отряд возле какого стоит. Особенно меня заинтересовал тот факт, что Анагей расположился через овраг с тюрками.

– У вас что, не очень хорошие отношения с тюрками? – поинтересовался я.

– Они наши старшие братья, – уклончиво ответил утигур.

Такими же старшими братьями были русские в Советском Союзе. Некоторые младшие братья даже после развала СССР продолжают по привычке гадить старшему.

Следующим допросил тюрка. Это был повыше ростом, примерно такого же возраста, как утигур, но посообразительней. Да и одет получше. Хотя воняло от него также сильно, как и от утигура. Он все время льстиво улыбался, показывая кривые желтые зубы, и пытался угадать, какой ответ я хочу услышать. Подтвердил он всё, сказанное утигуром, и сумел показать, где какой отряд стоит и примерную численность каждого. Я перечертил схему углем на тонкой дощечке, специально оструганной для меня, и записал названия отрядов и численность. Тюрк наблюдал за мной с трепетом, как за колдуном. Или тонко льстил.

– А как вы относитесь к утигурам? – спросил я.

– Они наши слуги, – сразу став высокомерным, заявил тюрок.

Еще лет двадцать назад утигуры были довольно сильным народом. Одно время Византия даже платила им за, скажем так, дружественное к себе отношение. Потом они не смогли или не захотели наладить отношения с аварами, которые по пути к своему нынешнему месту жительства основательно подорвали военную мощь утигуров. Пришлось им идти на поклон к тюркам. Что вдвойне неприятно, ведь память о былой силе еще не стерлась. Почему бы не сыграть на этом?!