Текст книги "Херсон Византийский"

53

Казалось бы, какая ерунда – стрелы для лука?! Но при их изготовлении почти каждый народ применяет какие-то свои наработки или украшения. У готов острия ланцетовидные, у гуннов трехлопастные, у византийцев – четырехгранные. У одних оперение двухлопастное, у других – трех или четырех. Древко может быть сплошным или склеенным, покрашенным или нет, со свистулькой или без. Конечно, у каждого лучника в колчане может оказаться несколько «чужих» стрел, но обязательно преобладают свои. И он точно определит, какая из «чужих» какому народу принадлежит. Мы взяли много тюркских и утигурских стрел. Я раздал их двум десяткам своих бойцов. С наступлением темноты мои люди заняли позиции на склонах оврага, разделяющего тюрок и утигуров. И те, и другие еще не спали, сидели у костров. Партия тюркских стрел вылетела со стороны их лагеря и попала в сидевших у костра утигуров. Затем партия утигурских стрел полетела в тюрок. Раненые и товарищи убитых по обе стороны оврага загомонили, выискивая виновников. По стреле в трупе не трудно определить, откуда она прилетела и кто ее изготовил. А тут еще по одной партии стрел принесло в оба лагеря. Причем выстрелили очень точно. И началось!

Мои бойцы под шумок убрались из оврага, чтобы с безопасного расстояния понаблюдать за разборками между союзниками. Особо рьяные даже сошлись в рукопашной в овраге. Закончилось сражение только благодаря вмешательству какого-то тюркского военачальника, может быть, самого Бохана.

Сколько полегло наших врагов в ночной разборке – не знаю, но, видимо, достаточное количество, потому что утром утигуры собрали свои шатры и под оскорбительные выкрики тюрок покинули лагерь осаждающих.

Чтобы остальные не последовали примеру утигуров, Бохан приказал готовиться к штурму. По крайней мере, так я понял послышавшийся из их лагеря стук топоров. Я отправил в Херсон голубя с сообщением, что завтра будет штурм. Думаю, там и сами не глухие и умеют делать выводы. Голубей для связи мы использовали только в экстренных случаях. Причем связь эта односторонняя. Возвращаться в бывшую таврскую деревню голуби не были приучены. Да и текст сообщений короче некуда. Поэтому ночью я отправил в город связного, с которым передал дуксу стратилату Евпатерию свои задумки на завтрашний день.

Штурм начался рано утром. На этот раз «черепах» с таранами было три и на приступ шли все, в том числе и рядовые тюрки. Только гвардия осталась сидеть на конях на улице, ведущей к главным городским воротам, ожидая, когда их откроют. Они неотрывно смотрели на полчища пеших солдат с лестницами, которые побежали к стенам.

Так же неотрывно наблюдала за штурмом и стража, оставленная охранять лагерь Бохана. Их было около полусотни. Часть их сняли стрелами, остальных покололи копьями и порубили мечами. Кочевники плохо бьются пешими. Когда мы побежали на них, только человек десять остались сражаться, остальные сразу понеслись вниз по склону. Я не успел никого убить, всё сделали более молодые и быстрые мои бойцы. И сразу разбежались по шатрам за добычей. Пришлось мне одному рубить длинный шест, на котором развевалось черное знамя с вышитой золотом волчьей мордой. Я сорвал знамя, свернул его, зажал под мышкой. Горящей веткой из костра поджег шатер Бохана. Был он из войлока и обшит снаружи черной тканью, которая быстро занялась. Пламя весело побежало к острой верхушке шатра. Я поджег еще два шатра, отступая к лесу, который рос выше по склону.

– Ухолим! – крикнул я.

За мной последовало всего несколько человек. Остальные шуровали в шатрах. Наверное, нашли там много красивых тряпок и побрякушек, из-за которых стоит расстаться с жизнью. Таких солдат стоило бы оставить тюркам на расправу, но ведь выдадут, где находится база, и что нас мало.

– Кричите все «Тюрки скачут!», – приказал я последовавшим за мной.

Только их громкие крики привели моих бойцов в чувство. Они стали выскакивать из шатров с полными охапками всякого барахла. Вскоре нагнали меня и даже перегнали. Потому что к тюркам или добежала удравшая охрана, или сами увидели отсутствие знамени и горящие шатры, и гвардия поскакала за нами. Но по горам, заросшим лесом, много не поскачешь. Один залп из-за деревьев из арбалетов и луков, сбивший с коней два десятка тюрок, сразу отшиб у них охоту преследовать нас.

Штурмующие город увидели, что их командиры, как они подумали, сматываются, и тоже побежали подальше от городских стен, побросав лестницы и «черепах». Лестницы сразу затянули в город, а «черепах» облили нефтью и подожгли спущенные на веревках херсонцы. Действовали они спокойно, без суеты, уверенные, что никто им не помешает. Никто и не помешал. Сброд огромной толпой убегал в ту сторону, откуда пришел к нам, а тюрки пытались остановить их криками и оружием. Всё-таки остановили, но еще раз на штурм никто не пошел в этот день.

Вечером тюрки прислали трех парламентеров с требованием выкупа в пять талантов. Они старались держаться уверенно, высокомерно. Это трудно получалось рядом со сгоревшими «черепахами».

– Если заплатите нам пять талантов золота за ущерб, нанесенный городу осадой, мы позволим вам уйти отсюда живыми, – выдвинул им встречное условие дукс стратилат Евпатерий, развернулся и ушел. Иногда в нем проявлялся истинный ромей.

Ночью мы вырезали три сотни союзников тюрок. Больше не успели, потому что кто-то или не спал, или проснулся вовремя и поднял крик. Мы отошли без потерь, и следующие два дня не беспокоили осаждавших. Только наблюдали, как в тюркском лагере с каждым днем остается всё меньше людей. Разбегался сброд. Шансы на добычу снизились до нуля, с едой начались перебои, а умирать голодным и без наживы не хотелось.

Через шесть дней ушли и тюрки. Они быстро собрали свои манатки и ускакали, оставив остатки сброда на расправу. Те, правда, побежали почти также быстро. Мы успели поймать всего несколько человек. Пленные рассказали, что тюркам пришло сообщение о смерти их верховного кагана Тобохана, которого византийцы называли Арслан, и они поскакали бороться за власть над своим народом. Я решил, что тюрки придумали красивое оправдание своему поражению.

54

Оказалось, что тюрки ничего не придумывали. У них, действительно, умер верховный каган и началась междоусобица. Дукс стратилат Евпатерий получил известие об этом из Константинополя в конце лета. К тому времени я уже успел насладиться лаврами освободителя города от осады. Мне даже предложили высокий пост – что-то типа заместителя Евпатерия по гражданским делам, но я отказался, сославшись на любовь к морю. Которую и ублажал до конца навигации, перевозя грузы на линии Херсон – Тендра – Константинополь – Родос – Александрия. Только теперь зерно выгружал в Херсоне. Оно взлетело в цене, потому что тюрки уничтожили урожай на полях и огородах. Попал и я со своими четырьмя земельными участками. Город, конечно, не умер с голода. Рыба ловилась хорошо. Да и лошадей мы захватили у тюрок около тысячи голов. Конина – не самое вкусное мясо, зато калорийное. Гоар по моему совету пригнал поздней осенью в город на продажу почти всех своих овец, пару тысяч, и сотни три коров и быков. Продал скот очень выгодно и купил хорошее оружие и броню для своих бойцов и подарки женам и детям.

Жил он у меня на вилле. Город ему не нравился настолько, что даже въезжать в него не хотел.

Однажды вечером, когда мы вдвоем после ужина сидели у горящего очага и потягивали из серебряных кубков родоское вино, Гоар спросил:

– Ты христианин?

– Я был крещен, но в церковь наведываюсь очень редко, – уклончиво ответил я.

– Мои люди говорят, что твой бог сильнее нашего, – сказал он.

– Бог может быть один, только у разных народов он называется по-разному, и обряды отличаются. Религия нужна для опознавания «свой-чужой». Если ты называешь бога и поклоняешься ему так же, как я, значит, мы свои, – объяснил я.

– А если мы свои, значит, и поклоняться должны одному богу? – сделал вывод Гоар.

– Мы с тобой свои не зависимо от кого, какому богу поклоняемся, – успокоил его.

Я помнил, что аланы – немногие из кавказцев, которые приняли христианство, поэтому и дал совет:

– В этом жестоком мире трудно выжить без сильных друзей. Византия очень сильное государство. И долго еще будет таким. В отличие от многих других империй, она принимает в себя людей любой национальности, дает им возможность подняться до самого верха, до императорского трона. При одном условии: он должен быть христианином. Если твой народ примет крещение, вы станете друзьями Византии. Не уверен, что она всегда придет вам на помощь, но нападать на вас она точно не будет. И если вдруг – не дай бог, конечно! – в степь придет очередная орда – а она придет и не одна! – и вытеснит вас с ваших пастбищ, вы всегда сможете пойти на службу в армию.

– Ты советуешь нам креститься? – спросил Гоар.

– Да, – ответил я и предупредил: – При условии, что твои воины тоже этого хотят. Бывали случаи, когда вождь принимал новую религию, а его народ выбирал нового вождя.

– Многие наши роды уже верят в твоего бога. Мои воины сами посоветовали поговорить с тобой. Мы тебе доверяем, – сообщил он.

– Спасибо! – поблагодарил я.

– Твой бог очень требовательный? – поинтересовался Гоар.

– Нет. Особенно к новообращенным, – ответил я. – Ему ничего не надо, а вот его слугам придется иногда давать деньги. И еще повесить в юрте икону, выучить пару молитв и время от времени посещать церковь. Впрочем, в степи церквей и священников нет, так что остается одна икона. Примерно такую, – показал я на висевшую на стене икону, купленную Аленой.

Она навешала икон почти во всех комнатах всех наших домов. Тратит на них деньги, которые даю ей на карманные расходы. Зато епископ Филосторгием больше не пристает ко мне с вопросом, почему редко бываю в церкви. Редко – это всего по разу в каждой на экскурсии.

– Что надо сделать, чтобы стать христианином? – спросил Гоар.

Я рассказал ему об обряде крещения.

– Тебя, конечно, в купель окунать не будут, – успокоил его. – Обрызгают водой или зайдете в озерцо по щиколотку, священник быстро прочитает молитву – и всё. Потом купите у него крестики и иконки – и вы станете своими. Могу договориться с епископом, чтобы прислал вам священника.

– К нам уже приходил один несколько лет назад. Мы его прогнали, – сообщил алан.

– Ничего, их бог советует им прощать, – успокоил я.

На следующий день я встретился с епископом Филосторгием, одетым в новую рясу из тонкой ткани, от которой пахло женскими духами из двадцать первого века. Сначала говорил он со мной таким тоном, от которого сразу чувствуешь себя самым грешным из грешников. Причем его не столько возмущал мой плохо скрываемый атеизм, сколько нежелание пожертвовать деньги на строительство нового храма. По моему мнению, их в городе и так больше, чем благоверных христиан. Смиренно выслушав епископа, я сообщил ему, что степные аланы хотят принять христианство, благодаря моим уговорам и объяснениям. В принципе, так оно и было. Если и приврал, то самую малость.

– В Библии сказано: «Судите их по делам их»! – воскликнул епископ Филосторгием, театрально вскинув руки. – Я всегда верил, что ты истинный христианин, сын мой. Ты доказал это делом.

С аланами поехал молодой священник с горящими от рвения глазами, тоже алан, но из Согдеи. Он пробыл в степи до весны. Когда в апреле я встретились с Гоаром, алан знал Библию лучше меня, цитировал на память большие отрывки. Вот только понимать вызубренное так и не научился. Но ведь религия – она для сердца, а не для умных.

55

Весной мы с аланами отправились в поход на утигуров, чтобы восполнить стада баранов. Гоар привел полторы сотни копий. Сабель тогда еще не было, хотя уже появлялись немного изогнутые палаши. И я привел полторы сотни, причем большую часть составляли всадники Оптилы. Дукс стратилат Евпатерий отпустил их с радостью, ведь в случае успеха он доложит в Константинополь о военном походе вместе с союзниками аланами против утигуров, союзников тюрок. В противном случае ничего докладывать не будет, обзовет личной инициативой отпущенных в краткосрочный отпуск солдат.

Мы не спеша скачем по степи на восток. Справа остается предгорье. Здесь утигуры пересидели зиму, теперь движутся со стадами на север. Как доложила наша разведка, один из родов примерно в суточном переходе от нас. Я ехал на Буцефале. Впереди бежал Гарри. Он уже слопал пару сусликов, еще худых и вялых, не восстановившихся после зимовки. Справа от меня – Гоар в новом ламеллярном доспехе, купленном в прошлом году в Херсоне. Слева – Оптила, мечтающий и себе купить такой же доспех, как у аланского вождя, и такого же коня, как у меня. Сзади скачут Сафрак и Хисарн. Гунимунда и скифов не стад брать, пусть занимаются хозяйством. Вместо старого гота в херсонском отряде скачут два его сына.

Мы приблизились к броду через речку. Она в этом месте разлилась широко, поэтому в самом глубоком месте коням всего по брюхо. Наш берег был выше. К реке спускается пологий овраг с песчаными склонами и дном. Вверху склоны имеют широкую канву чернозема, из которого выглядывают корни кустов. Густые заросли кустов раскинулись поверху в обе стороны от оврага. Я приказываю отряду остановиться, слезаю с коня и иду в кусты. Вовсе не по нужде. Точнее, по необходимости другого рода. Что это за кусты – не знаю, слабоват в ботанике. Высотой они мне по пояс. Листочки на кустах только появились. Я подзываю Сафрака и Хисарна, приказываю им присесть, а сам сажусь на коня. Вместе с Гоаром и Оптилой скачу на противоположный берег, а потом возвращаемся назад.

– Видны, – говорит Гоар, имея в виду Сафрака и Хисарна.

– Да, – соглашаюсь с ним. – Значит, придется поработать.

В километре от реки начинается глубокая и широкая балка. Туда и отправляется большая часть отряда, а остальные, вооружившись лопатами, роют окопы в кустах или отвозят выбранную землю подальше в корзинах и мешках. Копать заканчивают только к вечеру. Мы ночуем в балке, а утром проверяем работу. Теперь засаду не обнаружишь даже с трех метров. Затем недолго репетируем: часть отряда заезжает в реку с противоположного берега, а остальные по команде встают и натягивают луки. Херсонцы делают это механически, потому что привыкли к учениям, а аланов забавляет новая игра. Затем движемся дальше, напрямую к стойбищу утигуров.

На ночь останавливаемся на привал возле рощи километрах в семи от цели. Костры не зажигали, перекусив хлебом с сыром и вином. Я поймал себя на мысли, что абсолютно спокоен. Даже азарта нет. Слабость противника расслабляла меня.

С наступлением утренних сумерек надели броню на себя и коней, построились клином. Вьючных лошадей оставили возле рощи под охраной пяти херсонцев. Молодые аланы ни за что не соглашались.

Отряд поскакал легкой рысью. По мере приближения к стойбищу ускоряли ход. От прохладного ветра у меня заслезились глаза. Вытереть их не мог, потому что обе руки заняты. Пришлось часто моргать. Из-за этого я стал различать стойбище, когда до него осталось километра три и даже меньше. Там суетились люди, лаяли собаки, ржали кони. Ни намека на сопротивление. Несколько всадников уже сматывались. Пусть убегают. Мне лишние трупы не нужны, а овец они с собой не угонят и много барахла не увезут. Я погнал Буцефала галопом. Строй сразу распался, начал расширяться в стороны. Всадники в легких доспехах, кони которых устали меньше, вырвались вперед.

Боя, как такового, не было. Мои успели убить десятка три замешкавшихся утигуров. Я – никого. Не было желания. Дальше был непродолжительный грабеж, сбор овец, которых распугали утигуры, упаковка и погрузка трофеев, легкий завтрак – и в обратную дорогу. Потери – один раненый херсонец. И того пырнула ножом баба. Наверное, за то, что забыл сказать «люблю», когда полез на нее.

На этот раз в засаде пришлось ждать недолго. Утигуры, сотен пять-шесть, быстро скакали по нашим следам. Метрах в ста впереди разведка из десяти человек. Зайдя в реку, они остановились, давая коням напиться. Я боялся, чтобы какой-нибудь нервный херсонец или алан на выстрелил по ним. Не случилось. Разведка медленно пересекла реку и начал подниматься по оврагу. Наверху они остановились, осмотрели степь впереди. И поскакали дальше, к балке, куда вели следы.

Основной отряд зашел в реку. Кони сразу начали пить воду. Отряд разбрелся вширь. Потом поехали дальше, уплотняясь при приближении к оврагу. Когда первые всадники въехали в него, я кивнул головой Гоару и нажал на курок арбалета. Болт попал в правую часть груди переднего утигура, одетого в чешуйчатую броню. Раздался свист Гоара (я свистеть громко не умею), который встал и выстрелил из лука. Сразу встали и остальные наши лучники. Стрелы полетели в утигуров с двух сторон. На мгновение их отряд замер, теряя бойцов, а потом утигуры громко закричали и, поворотив коней, поскакали к противоположному берегу, поднимая фонтаны брызг. В спину им летели стрелы и болты. Убитые и раненые падали в воду, отчего она становилась розовой. На мелководье у противоположного берега лежал игреневый – рыжий с белыми гривой и хвостом – конь. К нему подволокло труп человека, прижало к спине. Казалось, что мертвый человек взобрался на мертвого коня, и они сейчас так, на боку, и поскачут по воде.

Оставшиеся в живых утигуры, не оглядываясь, мчались по степи. Их осталось не меньше трех сотен. Если бы развернулись, заехали нам с тыла, то неизвестно, чем бы закончилось сражение. Но в тылу у нас была только их разведка, которая сматывалась от выскочивших из оврага конных аланов, охранявших нашу добычу.

56

У готской деревни на границе степи и предгорий разделили добычу. Я забрал десятую часть. Золотом, серебром и овцами. Остальное разделили напополам между херсонцами и аланами, а потом каждый отряд разделил добычу между воинами. Гоару и Оптиле полагалось по пять частей, остальным по одной. У херсонцев не обошлось без ссор, потому что коней на всех не хватало. Я успокоил их, сказав, что пойдем еще раз, и тогда коней получат те, кому не достанутся сейчас. Особого желания у меня не было, но я осенью пообещал Гоару: сколько овец он продаст херсонцам, столько и получит весной.

Через неделю опять встретились у готской деревни. Она сильно пострадала во время нашествия тюрок. Готы вместе со своими пожитками и скотом ушли в горы, но всё, что осталось, было разграблено или сожжено, а посевы потравлены лошадьми. Десятка два готов, у кого были верховые лошади, ходили с нами на утигуров. Теперь их присоединилось, благодаря трофейным лошадям, уже три десятка.

Мы поехали по границе предгорья, где утигуров не должно быть, чтобы незаметно пробраться поглубже на их территорию. Затем повернем в степь и нападем не с запада, как в предыдущие разы, а с юга.

– Где на этот раз устроим им засаду? – просил Оптила, когда мы въехали на территорию утигуров.

– Нигде, – ответил я и объяснил: – Больше они не будут преследовать нас, побоятся засады.

На следующий вечер прискакал дозорный и доложил, что обнаружили обоз из пяти арб с возничими византийцами, но под охраной полусотни тюрок. Вот это было интересно!

– Точно тюрки? – спросил я.

– Конечно! – ответил обиженно алан.

Это я могу перепутать утигура с тюрком, особенно на расстоянии, а кочевник – никогда.

– Купцы? – уточнил я.

– Нет, – уверенно ответил дозорный. – Тюрок хлестал кнутом одного возничего.

Аланы постоянно имеют дело с купцами, не должен ошибиться.

– Что здесь делают тюрки? – задал я вопрос.

Евпатерий сказал мне, что почти все тюрки ушли «голосовать» мечами за своих кандидатов в каганы, остались только небольшие отряды в Пантикапее (Боспоре) и в городах на противоположном берегу Керченского пролива. Ловушка? Но зачем тюркам подписываться за утигуров, которые бросили их во время осады Херсона?

– Может, дань собирают с утигуров? – предположил Оптила.

– Дань собирают осенью, – сразу отклонил Гоар. – Сейчас скот худой после зимы.

– Они не скот взяли, в арбах везут, – гнул свое Оптила. – Может, шкуры или шерсть.

– Может быть, – согласился Гоар.

– Надо обязательно захватить пару тюрок живыми, допросить их, – приказал я.

Тюрки остановились на ночь возле лесочка, развели костры. Они никого не боялись. Выставили всего один пост из двух человек. Самоуверенность и ее сестра расхлябанность – слабые стороны сильных. Привыкли, что их все боятся, вот и ведут себя так неосторожно.

Навестить их пошли херсонцы под командованием Сафрака, имеющие обширный опыт общения со спящими врагами. Я с остальными подъехали к лесочку утром. Там херсонцы совместно с возничими боспорцами готовили на кострах завтрак. Голые трупы тюрков валялись там, где их застала смерть. Двое живых стояли привязанные к стволам деревьев.

– Что в арбах? – спросил я старого одноглазого боспорца, наверное, скифа по национальности.

– Медь и немного золота, – ответил он, глухо произнося букву «г».

Меди было три-четыре тонны и килограмм пять золота.

– Откуда везете? – задал я вопрос.

– С рудника в горах, – ответил боспорец. – Раньше он принадлежал боспорскому богатею Мирисму. Тюрки убили Мирисма и всю его семью, когда захватили город, и вон тот, – показал одноглазый на труп толстого мужчины, – забрал рудник себе.

– А вы на него работали? – спросил я.

– Рабами мы были у него, – ответил боспорец.

– Рудник далеко отсюда? – поинтересовался я.

– Полтора дня пути, если на арбах ехать, – ответил одноглазый боспорец. – День по степи, а затем по горам.

– Там много людей, сильная охрана? – спросил я.

– Охрана человек двадцать. Старший – тюрок, он там за всем присматривает, а остальные утигуры. Рабочих около сотни и их семьи, но эти воевать не будут, в руднике спрячутся, – рассказал боспорец.

Мы оставили их ждать возле рощи, а сами поскакали в степь, где разведка обнаружила утигуров. Кочевники тоже кое-чему научились, напасть на них врасплох не удалось. Но и уйти без потерь не смогли. Мы догнали их обоз, в котором остались одни женщины и девочки, и отару овец голов на тысячу. Мужчины с мальчиками и молодыми женщинами ускакали. Не на такую добычи рассчитывали мои воины, но получить без боя хотя бы столько – тоже неплохо.

Аланов и часть херсонцев с баранами и обозом с медью я оставил в предгорье, а с остальными начал подниматься вверх по извилистой, лесной дороге. Вел нас одноглазый боспорец. Когда преодолели две трети пути, он показал, где лучше оставить коней. Дальше пошли пешком. Горы – не то место, где воюют на лошадях. В километре от поселка находился пост – площадка на выступе горы, нависающем над дорогой, защищенная стеной из камней. Службу там несли два утигура. Должны были нести, но оба дрыхли, как убитые. Поэтому и были убиты.

Рудник ограждала каменная стена высотой метра два, которая своими концами примыкала к скале. Возле стены паслись два десятка стреноженных коней. Ворота нараспашку. В скале была вырублена штольня, широкая, в нее свободно могла въехать арба, запряженная двумя волами. В огражденном стеной пространстве было с полсотни небольших жилых домов из камня и дерева и один большой, кузница и две домны или плавильни метра по три высотой, сложенные из обожженного кирпича. В одну что-то засыпал сверху из деревянного ведра мужчина, стоявший на лестнице, прислоненной к плавильне. Рядом с воротами находилась большой шатер, возле которого молодая женщина в старой, латаной рубахе, с растрепанными волосами и синяком под глазом, скорее всего, готка, варила в котле на костре, судя по запаху, мясо. Между домами бегала голопузая ребятня и худые собаки. Первые, завидев нас, молча прыснули в разные стороны, а псы начали лаять, держась на безопасном расстоянии.

Мои бойцы сразу побежали к шатру, из которого выглянула голова кочевника с безволосым, заспанным лицом и сразу спряталась. Отрыв от родной среды обитания помноженный на безделье – самый короткий путь к деградации. Они даже не подумали сопротивляться. Выходили по одному из шатра, бросали на землю оружие, давали себя обыскать и связать.

Женщина у костра смотрела на нас так, будто не понимала, что происходит.

– Что уставилась?! – прикрикнул на нее Хисарн. – Мясо вари, дура!

Женщина глупо улыбнулась, кивнула головой, соглашаясь, наверное, варить мясо, и помешала варево в котле оструганной палкой, похожей на маленькое весло. Как только мои бойцы закончили связывать пленных, женщина перестала улыбаться, молча подлетела к старому тюрку, командиру отряда, и принялась бить его «веслом» по морде. Он пытался уклониться, отворачивался, но готка не отставала, молотила с тупым остервенением, пока не превратила лицо в кровавое месиво и не сломала орудие пытки. После этого швырнула обломок в костер и гордо пошла к кузнице.

– Придется тебе самому мясо доваривать, Хисарн! – подколол Сафрак.

– Да уж! – восхитился Хисарн своей соплеменницей. – Не дай бог попасть готке под горячую руку!

Из большого дома к нам подошел мужчина лет пятидесяти, тавр, черноволосый и чернобородый, низкорослый и широкоплечий, похожий на гнома. Он был кем-то вроде главного инженера рудника.

– Прогнали тюрок, что ли? – спросил он.

– Еще не всех, – ответил я. – Но здесь их больше не будет. Теперь рудник принадлежит мне.

– Тебе так тебе, – равнодушно произнес тавр. – Всю добытую медь мы недавно отправили в Боспор. Следующая партия будет готова к зиме. Но если хочешь, можешь раньше приезжать и забирать маленькими партиями.

– Все будет по-прежнему, – сказал я. – Вам что-то надо: люди, продукты, инструменты?

– Люди не помешают, – сказал тавр, с ухмылкой посмотрев на пленных.

– А не сбегут? – поинтересовался я.

– Мы их в кандалы закуем, – ответил он.

– Тогда забирай, – разрешил я. – Еще что?

– Кирки и лопаты нужны, штук по двадцать, и продуктов побольше, – ответил главный инженер. – А то эти, – кивнул он на пленных, – весь наш скот сожрали.

– Завтра пригонят сотню овец, а остальное привезу недели через две, – пообещал я и озвучил осенившую меня мысль: – А баб не надо?

– Еще как надо! – воскликнул тавр. – Постоянно из-за них драки! Но где их взять?!

– Это моё дело, – ответил я.

Девочек, захваченных нами, готовы были взять все, потому что их легко продать, а вот немолодые женщины никого не интересовали. Кому нужны были жены, наложницы или прислуга, взяли их из предыдущей добычи. Может, какая найдет здесь свое счастье? По крайней мере, не останется без мужского внимания.

– И вот еще что, – сразу насупившись, начал тавр. – Охранять нас кто будет? Мои люди работают, им некогда. Да и вояки они никудышные, иначе бы здесь не сидели.

– Будет вам охрана, – пообещал я.

Я посмотрел на Хисарна. Он жаловался, что надоело в Херсоне. Мол, воняет там и людей слишком много. Гот внимательно осмотрел поселение. Горы и лес вокруг. Тухлой рыбой не воняет и людей мало.

– Будешь здесь начальником, получать от выработки, – упредил я вопрос гота. – Дам тебе два десятка солдат. Если что, аланы помогут.

Род Гоара слишком разросся, собирается разделиться. Одна половина останется неподалеку от соляных озер, а вторая откочует на те земли, которые мы освободили от утигуров.

– Дом себе построишь новый, – подсказал я Хисарну.

Но его больше заинтересовало другое:

– Ну, если начальником…

Я показал главному инженеру на гота:

– Он будет вас охранять и контролировать. Через две недели приедет с охраной, инструментом и продуктами.

– Он так он, – равнодушно произнес тавр.