Текст книги "Чижик – пыжик"

Как на печке за трубой

Пизда зашлепала губой.

Отчего зашлепала?

Большого хуя слопала.

Этой зимой трудолюбивый русский народ не залег в обычную спячку, а зашевелился шустрее, чем летом и осенью. После путча сломалось что-то у чиновников всех уровней, не стало запретов, которые нельзя было бы отменить за бабки. Самые жадные дружно кинулись обогащаться. Примета времени – челнок с баулами из синтетической материи в красно-сине-белую клетку. Мои ребята на вокзалах еле успевали собирать дорожную пошлину. Если раньше каждому обламывалось много денег, то теперь – очень много. Все пересели на новые тачки, в основном, “бээмвухи”. Что-то есть в этой марке сиюминутное: хоть миг, но мой. Из-за них подрос производственный травматизм: несколько человек разбилось по пьяне.

Государство отпустило вожжи – мы их подхватили. Народ ведь не может жить без порядка, а подчиняется только сильному. Не будь нас, в стране такое бы началось! Получалось, что мы спасали тех, кто должен с нами бороться. При совке быдло подраспустилось, забыло библейские заповеди. Мы напоминали, правда, в обновленном варианте: взял в долг – верни, украл – поделись, обидел – заплати…

Появились у братвы шальные деньги, а вместе с ними и шальные мысли. Кое-кто начал подергиваться, на вольные хлеба захотел. Мы как-то собрались втроем – я, Вэка и Сенсей – поговорили по душам. Анохин подал заявление по собственному желанию, ему наша деятельность мешала заниматься каратэ. А с Вэкой мы уже все поделили. Еще раз подтвердили договоренность, что в сомнительных ситуациях не прячем хуй за пазуху, а выкладываем напрямую. И пацанам своим наказали: кто хочет вольную – марш из Толстожопинска, городов в области много. Чем можем, поможем. Пока никто не пустился в самостоятельное плавание, с капитанскими навыками слабовато. Пиздец подкрался незаметно и совсем не с той стороны. Точнее, он только начал подкрадываться.

Света приехала на зимние каникулы и потребовала свидание. У меня на такие случаи имелась пара хат в городе. Накувыркались с ней от души. Жена прямо извелась, выясняя, кого я ебу. С утра до ночи ходила насупленная, пытаясь разгадать неразрешимую для бабьего ума задачу: она такая красивая и ебаться хочет сутки напролет, а я харю кого угодно, кроме нее.

За день до отъезда Светочка долго напрягалась и уже после того, как я предложил разбежаться, разродилась:

– Пообещай, что ничего плохого не сделаешь.

– Кому?

Она замялась.

– Какая разница. Ну, пообещай.

– Твоему папочке? Опять что-то химичит?

Она потупилась и закусила нижнюю губу.

Ох, уж этот Шлема! Как мартышка, все хитрит, а жопа голая. Ну, я ему запаяю очко.

– Ничего плохого ему не сделаю, – согласился я.

– Обещаешь, да? – она доверчиво, по-детски, глядела мне в глаза.

– Да.

– Он хочет… я толком не поняла, но, кажется… – она никак не могла решиться. – Он узнавал, сколько будет стоить…

– С киллером договаривался? – догнал я.

– Я точно не знаю… – начала она и решительно кивнула гривой, сдавая родного папашу.

Бабе ближе хуя нет родни.

– Ты ничего ему не сделаешь? – спохватилась Света и вцепилась мне в руку, будто держал пистолет, из которого прямо сейчас застрелю Шлему. – Ты ведь пообещал!

– Не бойся, не убью, – сказал я. – Но накажу.

– Как?

– Материально. Заплатит штраф. Солидный.

Она облегченно вздохнула, хотя догадывалась, что одним штрафом дело не кончится, и полезла целоваться. Бабе любое дело надо слюнями или слезами скрепить.

Убивать его в любом случае сейчас нельзя. Слишком много коммерческих комбинаций завязано на него.

Я вызвал Михалевского, поставил перед ним задачу. Он был теперь директором фирмы, но любил получать и выполнять задания. В его фирме трудилось человек пятьдесят и еще столько же – свободные от дежурств мусора – подрабатывали. Последние в основном сопровождали наши машины с грузом, а то две фуры исчезли вместе с иностранным барахлом где-то на трассах между польской границей и Толстожопинском. Теперь мусора с табельным оружием охраняли бандитский груз от других бандитов. Они отлично знали, на кого работают, но “Витязь” – так назвал фирму Михалевский – была тем самым носовым платочком, через который новичкам на зоне предлагают пососать хуй. Мол, не западло, платочек сосешь. А сделал раз – пидор. Заставят и без платочка чмокать. Впрочем, такие сами потом соглашаются.

Вечером я был в “Светке”, общался со Шлемой. Жид вел себя, как обычно, не допрешь, что задумал такую хуйню, ебаный бабай. Расхваливал свою собаку. На старости лет решил завести друга. Само собой, еврейской породы – добермана.

– Такой понятливый, с полуслова! – брызгал Шлема слюной. – Светочка укладывает чемоданы, а он вокруг нее вертится, смотрит жалобно…

Я слушал его и думал: за что? За дочку? Не думаю, что знает о нашей дрючьбе. А если и знает, то не сильно переживает. У них это в порядке вещей – подложить дочку или жену под нужного человека. А жены и дочки с криком “ура!” выполняет подобные поручения. Значит, из-за денег. Все мало пидору курносому. Даже не подумал, что без меня и его хлопнут. От кассы уж точно отодвинут. Или надеялся, что успеет соскочить? Сейчас, когда поперло изо всей силы?!

Михалевскому потребовалось чуть меньше недели. Он дал мне послушать магнитофонную запись очередного раунда переговоров. Шлема собирался урвать миллионы, а за каждую тысячу торговался до последнего. Сошлись на восьми зеленых. Бля-а!.. Не думал, что стою так дешево.

Слушал запись на явке – даче, купленной по случая и дешево. Она стояла на отшибе, поэтому раньше ее бомбили все, кому не лень. Мои пацаны заехали в ближнюю деревню, объяснили, чья теперь дача. Даже следов поблизости не найдешь, обходят по целине, по глубокому снегу.

– Кто он? – спросил я о киллере.

– Двадцать шесть лет, работает сторожем, жена бросила, алименты на двоих детей, – доложил Михалевский.

– Афганец?

– Нет. Служил в стройбате в Сибири.

– Странно.

– Всякое бывает. Помню, работал я с одним… товарищем. Такую информацию поставлял! Ни за деньги, ни по идейным соображениям. Так и не поняли, почему. Подозреваю, что просто нравился сам процесс.

– Прямо, как в ебле, – пошутил я. – Давай его сюда.

Помощник Михалевского – такой же закругленный – привел из погреба несостоявшегося киллера. Я предполагал увидеть пусть не крутого, но более-менее мужественного. Передо мной стояло чмо – соплей перешибешь. Таких я за свою жизнь переебал – не сосчитать. Впрочем, именно такой и смог бы меня убить. Я бы его спокойно подпустил, и в голову бы не пришло, что до смертинки три пердинки. Поэтому замандячил ему с невъебенной силой.

– Мама! – вскрикнул он, упав под стену и закрыв разбитое ебло руками в наручниках.

Пизда тебя родила, а говоришь, мама. Хотел ногой добавить, но Михалевский придержал:

– Он нам живой нужен.

Пока Шлему везли на дачу, чмо подробно выложило в диктофон, как торговались, как собирался убить меня: ночью, когда выйду из машины открыть ворота во двор.

Дал я по клюву и Шлеме. Увидев подельника, он просек тему и залился слезами величиной с мелкую сливу. Опять клялся, что блядью будет. Проблядь! А как бы жили!

– Отведите их в погреб, – приказал я.

Вернувшись, Михалевский посмотрел на меня настороженно. Договор был, что в мокруху их не ввязываю. Но чтобы самому жить, надо других давить. Здесь именно тот случай. Он ведь не знал о моем обещании Светке.

– Пусть посидят до утра, потрясутся от страха. Отпустите часов в десять, чтобы к открытию ресторана успел, – приказал я и позвонил Шлеминой жене, предупредил. что сломалась машина, заночуем на даче.

– Пусть ночует, – благодушно разрешила она.

По дороге домой пораскинул мозгами и пришел к выводу, что пора отодвигать Шлему от общака, самому впрягаться в бизнес. При таких бабках кого ни поставь, любой захочет иметь их сам-один. Остановившись перед воротами, на автомате открыл дверцу, собираясь выйти, и замер. На улице никого не было. Ебаный Шлема! Все люди, как люди, а этот – пизда на блюде!

Мы ебали всех на свете,

Кроме шила и гвоздя:

Шило колется у жопы,

А гвоздя ебать нельзя.

Была обычная, так сказать, планерка. Пришли бригадиры доложить обстановку и обсосать планы на будущее. Как-то само собой получилось, что каждый из них заведовал каким-нибудь районом города или направлением торговой деятельности. Секретарь ЦК по торговле телерадиотехникой браток по кличке Лось – тот самый с фиксой “царский орешек”, который когда-то обыскивал меня и который теперь вместо Деркача занимался делами – доложил, что доноры жалуются на фирму “Звезда”. Мол, борзеют, сбивают цену. Могут себе позволить, ведь не делятся.

– Почему? – вмешался я. Как-то эта фирма проскочила мимо меня. Наверное, появилась, когда я в Москве пиздой мух ловил. – Кто такие?

– Офицеры бывшие, вэвэшники, мусора поганые, – ответил Вэка. – Мы думали, они по мелочевке будут работать, решили не трогать. Да и папаша у ихнего директора теперь заправляет всеми зонами области, после путча назначили.

– Как фамилия?

– Варваринов, кажется. Отчество у него странное… – Вэка сморщил лоб.

– Вениаминович? – подсказал я.

– Точно!

– Где их офис?

– В центре, слева от областного УВД, вход с торца, – доложил Лось.

– Давайте я ими займусь, – предложил Снегирь.

В последнее время все чаще приходилось применять оружие и Снегирь, привыкший в Афгане убивать, постепенно выдвинулся на первые роли. До Вэки не дотягивал, но Деркача уже подвинул.

– Сначала я с ними потолкую. У меня должок его бате, – сказал я. – Когда-то на малолетке он спас меня от смерти.

– Так это он был? – произнес Вэка, который в курсе моих юношеских подвигов. – Ну, тогда другое дело, подождем.

– Пусть держатся в рамках, а то нас другие перестанут уважать, – напомнил Лось.

Как будто я сам не знал! За что не люблю старые долги – по закону подлости возвращать их приходится в самое неподходящее время.

Поехал в “Звезду” прямо с планерки. Обосновались ребята неплохо. На первом этаже вахтер в будке с толстым стеклом, из которой открывается решетчатая входная дверь. Чем-то напоминает тюремный коридор. Без лишнего шума к ним не ворвешься.

А в будке сидел – кто бы вы думали?! – мой старый знакомый, однокашник Веретельников. Он прокозлился в крытой – кого-то толпой до смерти забуцали – и был перекинут на зону. И там не долго прослужил. Блатные из его отряда разжились самогоном, разговелись и принялись отплясывать ламбаду. Он привалил на шум, начал бухтеть. Народ возмутился и отпиздил его. Хотели башку тумбочкой расколоть. Не успели: какая-то сука мусоров позвала. Веретеля месяца два повалялся в госпитале, а потом был переведен в управление.

– Привет мусорам! – поздоровался я.

– Кто к нам пришел! – заулыбался он, показав два ряда золотых зубов – память о ламбаде.

Я был уверен, что вставит именно золотые – визитку подворовавшего быдла.

– Ты как здесь оказался? – поинтересовался я. – За взятку вышвырнули?

– Сам ушел.

– Да не гони!

– Честно. Оно мне надо – рисковать за копейки?!

– Чем же ты в управление рисковал? Разве что с поличным прихватят.

– Тебе не понять.

– Куда нам?! – усмехнулся я. – А здесь много платят?

– Побольше, конечно, но…

Ну да, это только независтливые довольны своими доходами. Поэтому и много имеют.

– А я слышал, ты богачом стал, – произнес он.

– Слух у тебя – музыкальный.

– Не жалуюсь.

– Разве не отбили на зоне?

Он перестал сверкать зубами и глазами, спросил мусориным тоном:

– Чего надо?

– С шефом твоим потолковать.

– По какому вопросу?

– Тебя это не касается.

– Если не касается, значит, не пропущу.

Куда ты денешься, когда разденешься?!

Он, видимо, нажал кнопку звонка, потому что на втором этаже послышались торопливые шаги. По лестнице, проскальзывая на ступеньках, спустился парень лет под тридцать в пятнистой спецназовской форме без погон. Мои пацаны тоже любят вышивать в такой.

– Что такое? – спросил он Веретельникова, но глядя на меня.

– Да вот, визитер непрошеный.

– Слышь, Веретеля, я ведь приехал один и без оружия, – сказал я. – Пока один и без оружия.

– Ты – Барин? – опознал меня прибежавший.

– Угадал, – ответил я. Оказывается, я очень популярная личность в городе, первые встречные узнают.

Он махнул Веретеле и тот нехотя открыл дверь. Вдвоем поднялись молча по лестнице, прошли по коридору. Слева и справа было по две двери, еще одна – прямо, в конце коридора. За первой левой кто-то кричал, наверное, в телефонную трубку:

– Без предоплаты не дадим!

Мой сопровождающий приоткрыл дверь в конце коридора, просунул голову и сказал:

– Алик, тут пришел… – он оглянулся, решая, как меня назвать, – …рэкетир Барин.

Уважают. Бандит, убийца – это что-то грязное, отталкивающее, а рэкетир, киллер – романтика, герой.

В кабинете за столом сидел мой ровесник. Я плохо помнил его отца, но кажется, сын не похож на него. Он подобрался и расправил плечи, стараясь самому себе казаться смелее. Вот только слюну не надо сглатывать, ведь во рту пересохло.

– Присаживайтесь, – указал он на стул напротив.

Я развернул стул так, чтобы сидеть полубоком к Алику Варваринову. Мой сопровождающий, сложив руки на груди, переминался у двери: хоть я и безоружный, но все-таки рэкетир, можно ожидать чего угодно. Я насмешливо улыбнулся.

Как и ожидал, это задело Варваринова.

– Иди, – отпустил он подчиненного и, когда тот вышел, заявил: – Платить не буду.

– Не плати. Тебя и твою фирму не тронут.

Он ожидал чего угодно, только не этого.

– Это почему? – не без обиды поинтересовался он.

– Видишь ли, когда-то давным-давно наши с тобой отцы учились в одном классе. Потом мой старик помог твоему перебраться сюда из Средней Азии. Еще через несколько лет твой старик вернул долг – спас меня от смерти. Теперь я возвращаю долг.

– Мне ничего от тебя не надо, – попытался он отбрыкнуться.

– Поэтому и не надо, – улыбнулся я. – Трудись спокойно, тебя не трогали и трогать не будут.

Как он ни пытался казаться спокойным, а морда прямо засветилась от радости. Все это время он ждал пули.

Дав ему время размякнуть, я сказал:

– Только цены не надо снижать, торгуй, как все.

– Я сам буду решать, снижать или нет, – попробовал он похорохориться.

– Вот и реши не снижать. Не жадничай, всем хватит.

– Да я не жадничаю! Это как в бою – кто кого!

Ну да, хуйня война, главное – маневры!

– Мы ведь по объему продаж первые в городе. – Он понял, что загнул, опустился чуть ниже. – Ну, вторые. Но там бывший первый секретарь обкома: связи плюс деньги, – посмотрел Варваринов на меня и помечтал: – Мне бы его возможности, я бы так развернулся!

Действительно, у тестя и Шлемы высота полета оказалась низковата, а через свой хуй не перепрыгнешь. Вроде бы оба, особенно жид, все время фонтанируют идеями, но толку мало. Повыковыривать самородки толком не умеют, а уж разработать жилу подчистую – и подавно. Имеют маленький навар и считают, что лучше и быть не может.

– А кто тебе мешает?! – произнес я. – Давай вместе развернемся.

– Чтобы я бандитам служил?! – фыркнул он.

– Почему бандитам? Будешь со мной работать, с моим тестем. Твой старик не стеснялся к нам в гости ходить, а чем ты хуже?!

Конечно, я бандит – чего прибедняться?! Но уж слишком ему хотелось высоты, а без меня карабкаться очень долго, игра успеет надоесть.

– Предлагаешь мне работать под твоим руководством?

– Руководство будет совместное, а заправлять будешь ты. Я просто физически не успеваю влезать во все. Основываем акционерное общество закрытого типа: я, ты, моя жена, твоя жена. Все пополам. Мои бабки, советы и решение проблем, твоя работа.

– Сколько ты денег вложишь? – поинтересовался он уже тоном предпринимателя.

– Сколько надо будет, – скромно ответил я. Хули нам, красивым девкам?!

– А как Вэка на это посмотрит?

– Как скажу, так и посмотрит.

– А я думал, что он главный, – удивился Алик.

– Мне лишний понт ни к чему. Кому надо, тот знает, что хозяин в городе и области я.

– А не губернатор? – насмешливо спросил он.

– Губернатор тоже приятно заблуждается. Только его дочка будет работать в нашей с тобой фирме директором по связям с общественностью, рабочий день – ненормированный. Время от времени она будет устранять неувязки между нашими и государственными интересами.

– Да, здорово! – почесал он репу и вдруг скривился, насторожившись: – А может, ты таким образом на моего батю выходишь?

– Зачем? Хочешь быть бедным – будь им. Желающих разбогатеть, как говна, сами предлагают свои услуги, – ответил я.

– Да, народ в последнее время скурвился, – горько заявил Варваринов.

– Скурвился он давно, только раньше негде было приложить свои таланты.

– Хорошо, если будет так, как ты говоришь. то я согласен, – упал он, добитый моральным падением народных масс.

Мы обговорили технические детали, потом обмыли соглашения коньяком, довольно поганым.

– Цены теперь, конечно, снижать не буду, – пообещал Алик. – Мы свое на крупном опте возьмем. Особенно, если поможешь побыстрее деньги через банк протаскивать, а то пока дождешься платежки…

– Я думаю свой банк открыть. Я тебя нет знакомого специалиста в директора, молодого, с головой?

Шлема предлагал мне своего кореша. Но доверия ему больше нет. Да и глупо сосредоточивать все в одних руках. Пусть каждый взрыхляет свой участок моей нивки: Шлема – один, тесть – другой, Вэка – третий, Варваринов – четвертый, банкир – пятый.

– Есть, – ответил Алик. – Муж подруги моей жены. Он заведует отделением сбербанка, но хочет свое дело открыть. Предлагал мне, – Варваринов развел руками, – не те возможности, все деньги в деле крутятся.

В нашей стране бюро по трудоустройству – знакомые. Кстати, проколы бывают реже, чем в государственных конторах.

– Сведи нас.

– Сделаем.

Выходя из “Звезды”, я остановился перед будкой и спросил:

– Однокашник, знаешь, почему коза всех хуже?

– Нет, – ответил он.

– У нее пизда снаружи. Кто захочет, тот и выебет, – открыл ему тайну. – Догоняешь, к чему я это спросил?

Он промолчал. Молчишь – в пизде торчишь.

– К тому, что стою и думаю, выгнать тебя с работы или нет? Намек понял? – и кинул ему на прощанье: – Алямс-тралямс!

Он снова промолчал. Засунул указательный палец за воротник и провел, будто ослаблял удавку. Так-то, помнить надо, что место твое – в шестерках. Рожденному хуй сосать не дадут ебать.

Варваринов выполнил обещание, через несколько дней мы встретились в кабаке втроем: я, он и муж подруги его жены. Постоянно поправляя очки в тонкой золотой оправе, заведующий отделением сбербанка долго и нудно расспрашивал меня, уточнял детали. Осторожный, сука. Наверное, таким и должен быть банкир. Мои условия ему понравились и вскоре в городе появился первый негосударственный банк – Толстожопинский коммерческий. Семьдесят пять процентов акций принадлежали мне, пять – банкиру, а остальные разошлись по мелочи среди областной верхушки.

Как в ивановском колхозе

Ебут девок на навозе.

Их ебут, они пердят —

Брызги в стороны летят!

Рынок Толстожопинска каким был три года назад, таким и остался – шумным и вонючим. Правда, стало больше товаров, шашлычных и нищих. У входа сидела та самая ебанашка среднего пола, рекламировала денатурат. Я по традиции кинул ей купюру. Жена удивилась, потому что знает мой жизненный принцип: на хуй нищих – бог подаст. Что поделаешь, рынок – такое место, где надо кого-нибудь наебать, а в этом деле не помешает подкормить удачу.

Я быстро протащил Иру мимо рядов, заваленных барахлом. В доме больше нет места для шкафов, которые она до отказа набивает тряпками. Почти каждый день слышны ее радостные крики: нашла одежку, купленную когда-то давно и забытую. Мы подходим к продуктовым рядам, начинаем затариваться. Домработница боится сюда ходить, Толя сегодня выходной, поехал на “вольво” в деревню к приболевшей матери, а Ирку одну нельзя сюда запускать: обязательно всучат ей отборнейшее говно и забудет купить самое необходимое.

В Карабахе азеры с хачиками воюют вовсю, а здесь стоят рядышком, наебывают славян, отстраивающих им разрушенное войной и землетрясением. Летом восемьдесят девятого азеры порезали из-за баб двух местных парней. Те собрались и немножко погоняли зверье. Мои спортсмены тоже принимали участие. Били курчаво-курносых всех подряд, а потом уже разбирались, какой национальности. Где-то с месяц после этого зверье стояло на рынке с табличками во всю грудь, на которых, чтобы опять не перепутали, толстыми буквами было написано: лезгин, осетин, ингуш… Дружба народов – дело толстое.

Я подхожу к зверю, который спрятался за баррикадой из фруктов, одна курчавая голова выглядывает. В руке у меня сотня. Я торгуюсь и верчу ее пред его загнутым шнобелем. Беру у него яблоки и сдачу с сотни. У другого прицениваюсь к бананам и тоже верчу перед носом сотню. Россия превратилась в банановую республику, только не выращиваем их в непотребном количестве, а пожираем в еще большем. Покупаю бананы и получаю сдачу. Когда я перед клювом пятого или шестого вертел сотню, у Иры появляется подозрение. Она не улавливает момент, когда и куда исчезает купюра, но точно знает, что торговец ее не получал. Округленными от удивления глазами она смотрит, как он отсчитывает мне сдачу. У следующего она зорко наблюдает за нами, опять упускает момент исчезновения и еле сдерживается, чтобы не прыснуть, когда лох протягивает мне деньги. Азер не может понять, почему она тащится, начинает нервно дергаться. Нет, в таких условиях нельзя работать!

Мы переходим в мясные ряды, где на вырученную мелочь быстро, не торгуясь, отовариваюсь у русских бабок мясом, колбасами, копченостями. Я складывал в пакет последние покупки, когда к бабке подошел зверь – не азер, скорее, чечен – и сказал:

– Дай.

Она отдала ему заранее приготовленные деньги. То же самое молча сделали и ее соседки. Я прикинул, сколько на рынке мест. Вот это да! А мы на рынок забили, мол, слишком много мороки, мол, на хую сала не соберешь. Лень, бля, наклониться за деньгами. Хотя с другой стороны хорошо, что русский человек ленив – меньше революций. Я прошел к параше, понаблюдал за зверьем, которое там тусовалось. Трое стояли ближе к забору и пиздоболили. Чуть в стороне, рядом с урной, тусовался четвертый, лягушка икряная. Нарком подходил к троице, платил и шел погулять. Один из зверей топал к лягушке, передавал заказ. Лягушка клала наркоту в урну и растворялась в толпе. Возвращался нарком, его отправляли к урне, где он и брал то, за что заплатил. Да, хорошая многоходовка. Наверное, гроссмейстер консультировал. Лохи-мусора ни за что не прихватят с поличным. За те минут пятнадцать, что я наблюдал за зверьем, они обслужили двоих. А за день сколько? Пора нам браться за рынок.

У выхода меня нагнал азер, которого наебал последним. Глаза страшные, как у таракана.

– Дорогой, подожди, да!

– В чем дело? – говорю я.

– Так нельзя, да! Купил – заплати! И сдачу верни, да! – замахал он руками.

Хуй тебе в горсть вместо сдачи!

– Иди нахуй, гетверан (пидор по-азербайджански)! – посылаю его. – Не умеешь торговать, не берись.

Он сунул руку в карман. Может, за ножом, а скорее, понтовался. Я не стал выяснять, заехал ногой в рыло, потому что руки были заняты пакетами. Азер крякнул и осел на пятую точку. Хуй тебе – еще кому? Два его земляка, собиравшиеся подписаться, передумали, исчезли в толпе.

Уже у машины я спиной почуял опасность. Накатывались трое. Не те, что тусовались у параши. Сколько же их здесь? Я открыл переднюю дверцу, кинул пакеты на седушку и на всякий случай достал из тайника пистолет.

Звери притормозили, увидев, что я хозяин “мерса”. Для них тачка – мерило человека. А когда разглядели пистолет, и вовсе передумали.

– Чего-то хотели, орлы? – окликнул я их.

Народ вокруг нас начал стремительно разбегаться. Ирка зашла за машину, задышала громко, будто стометровку отмахала на рекорд. Звери молча топтались на месте. Не хотите срать, не мучайте жопу.

Я демонстративно сплюнул в их сторону и сел в машину. В зеркальце было видно, что они обмениваются мнениями обо мне. Судя по отсутствию жестов, эмоции у них тусклые, на отвагу не тянут. Не по-ихнему вышло: думали – хуй, а попали на дышло. Шоблой на беззащитного – это они умеют, а почувствуют силу – начинают кругами ходить, чтобы в спину ударить. Среди воров мусульманин – такая же редкость, как целка среди старшеклассниц. Они не знают, что такое честь, слово вора, западло. Их принцип – наебать любым путем, игра стоит очка! Я посигналил им на прощанье.