Текст книги "Чижик – пыжик"

Это правду говорят,

Что я совсем состарился:

Выеб шестерых девчат,

На седьмой запарился!

Я дал установку Михалевскому последить за рынком, установить, кто пасется, сколько гребут, кого из мусоров подкармливают. Хотел перекинуть это дело Вэке, но друг детства загулял по буфету. Запой затянулся еще на три недели и я запамятовал о рынке. Хватало дел посерьезней. Я с юношеским рвением занялся бизнесом, а хозяйство вести – не хуем трясти. Времени не хватало жене изменить. Да и ее стал реже ебать. Она долго пыталась выведать, кто моя новая блядь. У баб мысли только в одном направлении работают, которое они почему-то называют любовью. Впрочем, для них любовь – все, что не скучно и бесплатно. Я связался с Биджо и мы начали перекачивать через мой банк и офшорные фирмы за кордон какие-то правительственные кредиты на подъем сельского хозяйства. Одна такая операция приносила мне больше, чем моя братва собирала за месяц со всей области. После первой операции банкир с неделю ходил охуевший, даже в цифрах путался. Постепенно привык. Сейчас миллионы зеленых перебрасывает туда-сюда, как тюки макулатуры. Варваринов тоже лихо развернулся, пооткрывал магазинов по всему городу и области. Навару было меньше, чем от банка, но почти столько, сколько от рэкета. Убедившись в этом, я все больше занимался легальным бизнесом и все реже навещал Вэку и кодлу.

Намандячишься за день, а вечером шагай на прием. То к губернатору, то к директору “Тяжмаша”, то к тестю, у которого жена родила сына. Тесть уверен, что это его работа. Расхаживает гордый, насвистывает что-то задорное из тридцатых-комсомольских. Свистнул бы в хуй – там тоже дырка. Пацан похож на мамашу, но все бабы, и Эльвира в том числе, утверждают, что на папу. Имеют ли все они в виду одного мужчину или разных? Но больше меня интересует, кем ребенок приходится моей жене и ее сыну? Обычно пацаны похожи на деда по матери. Поэтому и говорят, что у настоящих мужчин рождаются девки: чтобы повториться через поколение. Раньше от меня все больше девок рожали, а теперь одни пацаны пошли. Наверное, оттого, что жизнь стала стремная.

Сегодня малыша крестили. Крестный отец – губернатор, крестная мать – Ширяева, жена директора “Тяжмаша”. Если уж родился в умнике, будь добр и крестик получи не от какой-нибудь шелупени. Ирка купила ему в подарок огромного бело-желтого медведя. Уверен, что пацан обработает игрушку творчески, сделает одноцветной.

Гостей собралось – вагон и маленькая тележка. Взорвать сейчас особняк тестя – город и область останутся без руководства. Они все знали о моем прошлом, но еще лучше – о предпринимательском настоящем. Мол, перебродило, вино вышло. Моим теплым отношениям с бандитами особого значения не придают. В наше время каждый бизнесмен – немного бандит, а каждый бандит – немного бизнесмен.

Стол накрыли по-новорусски. Как у него ножки не раскорячились – осталось для меня загадкой. Я пообедал у блядей, съел пиздятину с горохом и жаркое из мудей и выпил свою обычную норму.

Нажравшись, гости разбились на группки, занялись классическим развлечением – пиздежом. Я оказался зажатым на диване между Ширяевой и Лилей – дочкой губернатора. Ширяева в последнее время задурила. Как догадываюсь, муж перестал ебать ее: возраст. Тем более, что он из тех, кто считает, что лучше выпить водки литр, чем лизать у бабы клитор. Часто в такой ситуации мужики вешаются или сигают с балкона. Ширяев держится благодаря работе. Его жена подъебнулась бы на стороне, да смелости не хватает. Ни у нее, ни у молодых подчиненных мужа. Подъезжал к ней Муравка, но на хуя ей без хуя, если с хуем дохуя?! Вот и носится пьяная с выпученными глазами: кому, кому, кому?.. Так природа мстит бабам за то, что выебывались в молодости. Теперь вспоминает, как отказывала, и волосы на жопе рвет. Хуями ведь впрок не запасешься. Мы болтали с ней на отвлеченные темы, но так как все ее мысли и взгляды были на моем хую, разговор получался непростой. Такое впечатление, что мои слова поглаживают ее по пизде, вот-вот кончит. Сказала бы: давай поебемся. Я бы пожалел ее. Хуй ровестников не ищет. А так – мнется, как целка. Предложу, а она от счастья откажет и будет потом хвастаться своей дурью. Впрочем, наверное, и она что-то подобное думает обо мне.

Лиля училась в Москве, поэтому желаний не скрывала. Я пообещал, что выебу ее при случае, и она пытается этот случай создать и не продешевить. Жадна, глупа и хвастлива, как топ-модель, но без их красивой внешности, разве что такая же худющая. Отчего я плоская? Оттого, что доска я! Муж у нее ревнивый, как активная лесбиянка. Заморыш с саженью в ушах. По словам Лили, ебарь он никудышный. Когда бог раздавал хуи, этот стоял в очереди за ушами. Жену одну отпускает только на работу. Точнее, за деньгами – какая, к черту, у нее работа?! Она обязательно заходит ко мне в кабинет на поцеловаться. Знали бы они с мужем, сколько я там переебал баб, вели бы себя по-другому. Секретарша Нина знает и по уходу Лили заставляет меня хуем затолкать ее ревность ей в пизду. К жене не ревнует, считает такой же жертвой, как и сама. Они подружились: есть общая тема для слез.

Еще возле меня вертится Муравка. Чего-то хочет, но не того, что бабы. Жаль! Хоть он мне и на хуй усрался, но сама мысль, что в любой момент могу выебать мусора, грела бы душу. Он плеснул под жабры, ряха стала буряковая. Поняв, что освобожусь я не скоро, генерал от мусорерии попытался животом зажать в углу Эльвиру. В самый последний момент она выскользнула. Сегодня на ней просторное длинное платье, однако и в нем змея змеей.

Муж Лили начал в отместку обхаживать мою жену. Ломать каблуки – явно не его призвание. Ира смотрела на него, как на друга с топором. Поняв, что таким способом не достанет свою жену, пошел грузиться водкой.

– Сегодня он с тобой подездемонится! – предупредил я Лилю.

Она хихикнула.

– Ага, я ему такое устрою!

– Наверное, утомляет ревностью?

– Ой, не то слово! – пожаловалась она. – И было бы из-за чего. Иногда хочется изменить просто так, чтобы потом не напрасно выслушивать упреки.

– Так вот я зачем нужен?! – поймал ее.

– Ты – это другое… – начала оправдываться Лиля.

– О чем вы тут шепчетесь? – вмешалась Ширяева, которая ходила менять пустой бокал на полный.

Уже пятый, если не ошибаюсь. Заливает вином жар в пизде. Дом Ширяевых рядом, дотащат.

– Да так, о нашем, о девичьем, – ответил я.

Они захихикали напару.

– Хотела потанцевать, а у них одна классика, – пожаловалась Ширяева. – Бетховен – это здорово, но не для обычной вечеринки.

– Сейчас я принесу, – предложил, чтобы избавиться от них. Да и живот что-то побаливал.

– Нет-нет, сиди! – закричали они в один голос.

– Я быстро, – бросил им, улепетывая со всех ног.

Дома зашел в туалет и кинул шланг в унитаз. Нормальный, не жидкий. Живот сразу отпустило. Я взял несколько кассет с танцевальной музыкой, вернулся к тестю. Ссыте, девки, в потолок: я гармошку приволок!

Поддали все уже хорошо, поэтому старички кинулись под рок-н-ролл отплясывать цыганочку. Я стоял в дверном проеме и наблюдал, как Муравка, затянутый в круг Ширяевой, пытался казаться молодым и резвым.

Холодная узкая рука требовательно сжала мою. Я узнаю Сосульку по духам, напоминающим запах пороши в чистом поле.

– Я наверху, – тихо шепчет она и отпускает мою руку.

Тесть стоит в дальнем углу с дочкой. Губы сложил трубочкой. Наверное, свистит. Чего свищешь или хуя ищешь? Его сегодня найдет твоя жена, а тебе достанется очередная порция рогов.

Я поднимаюсь на второй этаж, иду к комнате Эльвиры. Через приоткрытую дверь ванной комнаты замечаю, что Сосулька там. Стоит перед зеркалом, любуется собой. Мне кажется, она часами может смотреть на свое отражение. Скорее всего, этим и занимается большую часть дня, потому что нигде не бывает, подружек не имеет и даже телевизор почти не смотрит. В их семье, в отличие от нормальных, сериалы любит муж. Он своего любимого сиамского кота с глазами и характером, как у Эльвиры, назвал Мейсоном. Эти сериалы – каталог собачье-кошачьих кличек.

Я захожу в ванную комнату, закрываю дверь на задвижку. После родов Сосулька стесняется показывать живот, поэтому не любит ебаться в кровати. Эльвира продолжает смотреть в зеркало, словно меня и нет рядом. Я сзади поднимаю подол платья, оголяя стройные тонкие ноги с сухими лодыжками. Жопа голая – то ли успела снять трусы, то ли не надевала их вовсе. Она способна на такое. Ирка с утра встала на текущий ремонт, пачкаться не захотел, поэтому сейчас завелся быстро. Сосулька ждет, когда я расстегну мотню и достану хуй, раздвигает ноги пошире и чуть наклоняется вперед, выпячивая жопу. Пизда у нее маленькая, аккуратная и густо заросшая жесткими светлыми волосами. Я большими пальцами раздвигаю ей губы, открывая бледно-розовую мякоть, не очень сочную. Придвинувшись поближе, с натугой загоняю хуй в пизду. Несмотря на роды, пизда у нее, как мышиный глаз. Ей больно, но морда непроницаема. Бледно-голубые глаза смотрят в свое отражение и констатируют факт: да, я самая красивая, а все остальное – хуйня на постном масле. Только узкие, длиннопалые руки ее цепче ухватились за края умывальника из бледно-голубого фаянса. Из-за серебристо-желтого маникюра ее ногти кажутся подтеками спермы. Влагалище суховато и в этом есть особый кайф. Шершавым хуем пизду шлифуем. Я неспешно вожу им туда-сюда и смотрю в зеркало. Наши лица одно над другим, мой подбородок утонул в ее светло-русых волосах. Мое постепенно краснеет, а ее – хоть бы хуй!

Кто-то прошел мимо ванной в туалет. Внизу есть еще один, но все бабы ходят сюда. Женщина, молодая – на высоких каблуках. Не Ирка. Наверное, Лиля. На обратном пути она подергала дверь в ванную и постояла под дверью, подслушивая. Хорошо, что в двери нет замочной скважины.

Я продолжал ебать, только дышать старался потише. И смотрел, как оживает лицо Сосульки. Щеки быстро порозовели, зрачки расширились. И пизда помокрела. Теперь знаю, как надо ее ебать: на крыше высотки, на самом краю, переклонив через ограждение.

Лиля что-то услышала, потому что, уходя, громче, демонстративно застучала каблуками. И хуй ей в спину!

Я вылил в Эльвиру все, что с ней накачал. Глаза и щеки у нее быстро погасли, не скажешь, что только что ебалась. Разве что запах тела пересилил духи. В обычном состоянии она стерильна, собственных запахов не имеет. Кончила она или нет – как всегда не понял. Я как-то спросил:

– Ты хоть кончаешь?

– Да.

– И что чувствуешь?

После паузы ответила:

– Приятно.

Я сел на край ванны, тоже бледно-голубой, отдышался. Сосулька поухаживала за мной, обтерев хуй влажным полотенцем. Длинные холодные пальцы касались его осторожно, будто хуй из тонкого стекла. Потом поправила галстук, смахнула пылинки с пиджака. Другая бы приласкалась, подурачилась, а эта держит дистанцию. Мне кажется, она боится своей сексуальности, боится, что если отпустит тормоза, эта сексуальность разнесет ее на мельчайшие кусочки. И не только ее.

– Иди, – сказала она и закрыла за мной дверь.

На лестнице столкнулся с Ширяевой.

– Вот он где! А я ищу его по всему дому!

– Живот болит, – пожаловался я.

Она посмотрела на мою еще не остывшую физиономию и поверила.

– Съел что-то не то, – предположила она.

Или не с той.

– Дать таблетку? – спросила она. – У меня есть в сумочке, сейчас принесу.

– Никаких лекарств. Это мой принцип.

– Как хочешь. Но обязательно со мной потанцуешь, – потребовала она.

– Обязательно, – произнес я.

До танцулек не добрался, был перехвачен Муравкой.

– Разговор есть, – сказал мусор и оглянулся по сторонам, подыскивая место, где нам никто не помешает.

В ванной комнате. На худой конец, на веранде. Там холодно, никто не заходит. Предложил генералу второй вариант.

На веранде было темно и холодней, чем я предполагал.

– Не включай свет, – попросил Муравка и сразу перешел к делу: – Сверху пришла установка: выбить из области кавказцев, особенно чечню. В смысле, бандформирования. Да и торговцев, кто пошустрее, поприжать.

– И в чем дело? – не понял я. – Сила у вас, давите. Могу информацию по рынку подкинуть. они там наркотой торгуют, дело поставлено, всех купили.

– Сволочи! – ругнул генерал то ли наркодельцов, то ли мусоров поганых. Наверное, и тех, и других. – Ты же отлично понимаешь, что у меня руки связаны законом. Да и кто будет с ними бороться?! Эти – рыночные?! Через каждые полгода их меняю – никакого толку!

Хуй гниет с залупы.

– Хотите нашими руками расправиться с ними, а потом чьими-нибудь – с нами? – спросил я.

– Ты же знаешь, что нет. До сих пор мы ладили, думаю, и дальше будем. Я в долгу не останусь, – пообещал генерал.

До сих пор мы с ним, действительно, ладили, он несколько дел прикрыл по моей просьбе. Не задаром, конечно.

– Хорошо, мы их вышибем из города, – согласился я. О том, что и сам собирался это сделать, говорить ему не стал.

– Только без трупов, – предупредил Муравка. – Остальное я как-нибудь замну. Завтра подошли кого-нибудь, передам наши наработки по ним.

– Михалевский подъедет, директор “Витязя”.

– Этот, бывший кагэбэшник?

– Да.

– Он тоже на тебя работает?

– На тестя. Охраняет офис, сопровождает машины с грузом, – ответил я. Если не знает, значит, и не надо знать.

– Завтра утром пусть приходит прямо ко мне, я предупрежу.

– Желательно, чтобы ваши люди не мешали, часа на два исчезли из города.

– В среду я провожу смотр. Соберу всех. С десяти и до часу, – сообщил Муравка. – Подойдет?

– Думаю, успеем, – ответил я и предупредил: – Больше никому не рассказывайте.

– Только я и мои заместители.

– Только вы и я.

– Хочешь сказать?..

– Всяко бывает, – ответил я уклончиво.

До его замов мы не добрались, выпало это звено. Но то, что генерал не будет доверять своим заместителям, может подтолкнуть кого-нибудь из них к нам, глядишь, и оседлаем дружка. Хотя в пизде друзей не ищут.

Посмотрите, посмотрите,

Что там делает шпана!

Через хату по канату

За хуй тащат кабана!

Михалевский навестил генерала. Свою информацию с милицейской не смешивал, потому что его папка была толще. Разнюхал он почти все. Отправить его папку в прокуратуру, следаку осталось бы только оформить правильно и передать в суд.

– Большую часть разговоров ведут на родном языке, а у нас переводчика нет, – пожаловался он. – Связывался с Москвой, но у них сейчас все специалисты заняты.

– Хватит и этого, – успокоил я его. – Расходы оформишь по двойному тарифу как инкассаторские услуги, банк оплатит.

Михалевский не сдержался, улыбнулся. Не столько деньги обрадовали, сколько высокая оценка его работы. Наша страна примечательна тем, что отбирает, выращивает классных псов, а потом за малейшую провинность пинок под жопу и на помойку объедки глодать. Умные люди ходят на помойку и подбирают отличные кадры.

Я изучил сведения Михалевского и Муравки и на среду назначил братве большой сбор с оружием. Неявка приравнивалась к дезертирству. Я не сомневался, что никто не струсит, а вот проспать могут, не привыкли к девяти утра собираться. Зачем – не знал никто, даже Вэка. Он парень добрый, по пьяне расскажет корешу, а тот еще добрее…

Стрелка была в “Светке”. Первыми прибыли люди Михалевского, проверили помещение. Доложили, что чисто. Мусора знали о сборе. Наши наседки в органах докладывали, что по всем каналам им идет стук об этом. Значит, Муравка дал команду не вмешиваться. Будем надеяться, что и в остальном сдержит слово.

Вэка по моей просьбе приехал чуть раньше. Я рассказал ему, чем будем сегодня заниматься и по чьей просьбе. Он не возражал. Конечно, на мусоров работать – западло, но ведь конкурентов убираем. Да и слишком часто наши ребята залетают. До сих пор я всех отмазывал. Кого за бабки, кого не только за них. Пришел и наш черед оказать услугу.

Братва собралась, как я и предполагал, только к половине десятого. Многие с жуткого бодуна, но трезвые. Втолкую им, что надо делать, и пусть похмеляются для смелости. За столом поместились не все. Молодые – по стажу и положению – стояли. Приехал и Сенсей, хотя мы его освободили от всех дел, пусть кует кадры в нашей детско-юношеской спортивной школе. Он приехал с тремя учениками, самыми лучшими. Ребята впервые участвовали в сходке, пялились с приоткрытыми ртами. Закрыли бы ебало, чтоб не поддувало.

– Так, братва, – открыл Вэка сходку, – сейчас поедем гонять зверей. Раньше не говорил, чтобы никто не проболтался. Кстати, мусора знают о сборе. Так что без обиды, но пока сюда не вернемся, чтоб никто к телефону не подходил.

Народ отнесся с пониманием.

– Давай, Барин, – по договоренности перевел он стрелки на меня.

Я расстелил на столе карту города, положил пачки фотографий, списки. Мероприятие стало походить на войсковую операцию. Снегирь даже выпрямился на стуле, будто в строю услышал команду “смирно!”.

– Разбираться будем в трех местах: Заречье, Егоровка и рынок.

Заречье – толстожопинская Нахаловка, а Егоровка – новый район на месте одноименной деревни, влившейся в город.

– В Заречье они живут в четырех домах. Вот адреса, – передал я список Вэке. – Кружком отмечен дом главаря. сорок три года, бывший учитель, – я передал одну фотографию другу детства и еще четыре – братве.

У всех народов чем образованней человек, тем законопослушнее, а у этих наоборот. Морда у бывшего учителя – отъявленный рэцэдэ. Представляю, как детишки тряслись от страха на его уроках.

– Им займется Вэка со своими. Отпиздить, разгромить все в домах и во дворах, машины сжечь. Втемяшьте им, что должны убраться из города, чем скорее, тем лучше. Постарайтесь без трупов.

– А если стрелять будут? – спросил кто-то, наверное, из молодых.

Никто не ответил, и больше он ничего не спрашивал.

– Деркач, ты поедешь в Егоровку, – я дал ему список с адресами и номерами машин, фотографии. Деркачу понравилось, что я объявил его вторым. – Разгромите квартиры и обязательно тачки. Они стоят возле дома. Только не перепутайте, не угробьте “запор” какого-нибудь пенсионера – вони на всю область будет.

Народ заржал. Теперь на меня смотрели теплее. Будь проще – и люди потянутся к тебе.

– Мы со Снегирем и Сенсеем поедем на рынок.

Это был самый сложный объект. Работы там много и ребята нужны дисциплинированные.

– Вэка и Деркач, за полчаса доберетесь? – спросил я.

– Конечно, – ответил Вэка. – Тем более, что гаишников не видно, пропали, как по заказу.

– У мусоров сейчас смотр, будут заняты до часу, – сообщил я. – Так что действуйте спокойно и постарайтесь уложиться.

Братва посмотрела на меня с еще большим уважением. Значит, недаром говорят, что мусора у меня в кармане.

– Начинаем через полчаса, – объявил я.

– Сверим часы? – как в кино, спросил Снегирь, улыбаясь.

– Обойдемся, – ответил я. – Вэка, Деркач, едьте.

Чуть больше половины ушло. Снегирь со своими людьми и Сенсей с учениками придвинулись поближе ко мне. Я развернул план рынка.

– У параши тусуются торговцы наркотиками. Трое стоят здесь, – показал я на плане, – а лягушка икряная – здесь.

– Ими займемся мы, – предложил Сенсей. Наркоманов он на дух не переносил.

– Возьми еще троих, чтобы никто не сбежал, а то они ребята резвые, – предложил я.

– Не сбегут, – пообещал Сенсей.

– Снегирь, ты займешься шашлычной-стекляшкой, – продолжил я. – Там у них что-то вроде штаба, тусуются бойцы. У двоих есть оружие, у остальных – может быть. Работайте быстро, сразу всех., а потом и шашлычную.

– Сделаем, – сказал Снегирь.

– Кто хорошо разбирается в машинах? – спросил я.

Отозвались двое.

– Пойдете на автостоянку, побьете их тачки, – приказал я, передав им список с номерами машин.

Все заржали, поглядывая на двоих счастливцев.

Теперь они так расхуярят звериные тачки, что только на металлолом и сгодятся. И хорошо. Для зверья машина на втором месте после лакированных штиблет. Плевок в харю спокойней переживут, чем царапину на капоте.

– По двое человек сюда, сюда, и сюда, – показал я на выходы из рынка, – чтобы никто не выскочил.

Этих шестерых пришлось отбирать по жребию. Никто не хотел показаться трусом, остаться не у бойни.

– А я пойду потолкую с директором рынка. Он должен первым узнать, что власть поменялась, – закончил я оперативку.

Снегирь ехал со мной. Он позавчера по пьяне разбил очередной “кадиллак”. Опять отделался только ушибами. Я ему советовал завести шофера. Не хочет. Точнее, все никак не научится быть богатым.

– Рынок будет твой. Расставишь людей, договоришься с директором и мусорами, – инструктировал я его по дороге. – Торговцы платят каждый день за место. Снизишь плату на червонец, чтобы обрадовались тебе, а через месяц-два поднимешь.

– Понял. Ко мне несколько ребят просятся, их и поставлю на рынок. А бригадиром – Фарисея. Он умеет договариваться.

– Рынок – как раз для него, – согласился я. – Он еще тот пиздоплет. Ради красного словца обосрать готов отца.

Я повернул и солнце ударило прямо в глаза. Скоро лето – самая любимая пора года.

– Куда отдыхать поедешь? – спросил Снегирь, которого солнце тоже навело на мысли о курортах.

– Не решил пока. Я хочу на Сейшелы, а Ирка – во Францию, – ответил я. – Скорее всего туда и туда.

– А мы опять на Кипр, в наш отель, – сообщил он и заулыбался, то ли вспоминая прошлогодние похождения, то ли предвкушая новые.

Кипр – новый калашный ряд. В прошлом году оттягивались там всей кодлой. Сняли небольшой пятизвездочный отель для проведения симпозиума и так позанимались, что весь остров только о нас и говорил. Сначала хозяин попробовал взвывать, но когда узнал, что за все будет заплачено, ходил и придурковато улыбался, подсчитывая нанесенный урон и умножая на три. И еще издавал странные звуки типа нашего удивленного “а-а?”

– Хуй на, работать надо! – советовала ему братва, и он, ни бельмеса не понимая по-русски, согласно кивал головой, вызывая дружный гогот.

Уверен, что только на разбитой мебели и посуде он заработал на новый отель. Провожал нас до трапа самолета и умолял приехать на следующий год. И в цивилизованных странах можно так погудеть, но там будет стоить намного дороже, пропорционально цивилизованности, и есть риск поиметь контакт с полицией. То ли дело азиатчина: имеешь бабки – все схвачено.

Мы въехали на автостоянку, большую и почти полностью заставленную. Из будки, похожей на разграбленный киоск, выскочил дедок-сторож с профессиональным шнобелем – достаточно красно-синим.

– У нас платная стоянка, – заявил он. – На час или подольше?

– Как управимся! – со смешком ответил Снегирь.

Дед увидел выходящих из машин братков, начал кое-что смекать.

– Так вы это?.. – он не закончил и завертел головой, прикидывая, куда рвануть если что.

Я протянул ему полтинник:

– Сходи купи себе бутылку. Меньше увидишь, меньше сложностей по жизни. Понял?

– Да! – радостно ответил он, позабыв о профессиональном долге.

– Где машины кавказцев стоят? – спросил его Снегирь.

– Возле будки, на самых лучших местах. Забесплатно. Только вы это… – он опять не закончил, но “это” уже имело другой смысл.

– Это, это, – произнес я. – Больше они здесь стоять не будут.

– Понятно, – сказал дед и рванул в сторону магазина.

– Снегирь, начинаешь через десять минут. Все остальные – как услышат шум в шашлычной.

Ребята у Снегиря почти все в армии служили, не то, что распиздяи Вэки и Деркача, быстро разошлись по объектам. Я пошагал к одноэтажному, давно не ремонтированному зданию, где сидел директор. Внутри пованивало тухлым мясом. Такое впечатление, что под скрипучими половицами гниет несколько трупов. Секретарша у директора была молоденькая, с глупеньким симпатичным личиком. Из нее получилась бы хорошая жена, но что за ебана деревня – никто замуж не берет?! Поэтому ляжет под начальника, родит от него и будет воспитывать в одиночку.

– Вы к директору? – спросила она.

Интересно, а к кому еще? Кабинет здесь вроде бы один.

– А ты как думаешь? – задал я встречный вопрос.

Она порозовела щечками и передвинула по столу прозрачную зеленоватую линейку. Ей бы хотелось, чтобы я пришел не только к директору.

– Он занят, – произнесла она по привычке.

– Не может быть! – улыбнулся я.

Она выбралась из-за стола.

– А кто вы?

– Начальство. Новое.

– Поэтому я вас и не знаю, – она поправила рукой челочку, похожую на гребень с длинными зубьями, и похвасталась: – Старое начальство я все знаю.

– Какая ты умница! – похвалил я и вошел в открытую ею дверь.

Секретарше осталось закрыть дверь за мной.

Директор что-то подсчитывал, шевеля тонким крысиным носиком. Хуй в рот, два в уме – сколько будет в голове? Увидев меня, долго не мог просечь, с кем предстоит разговор: ни на торговца, ни на чиновника я не тянул.

– В чем дело? – спросил он.

– Познакомиться пришел, – ответил я, садясь на старый стул, который стремно качнулся подо мной. С такими-то доходами можно было бы купить новую мебель. – Теперь вместе будем работать.

– Что это значит? – не хотел он понимать.

У шашлычной послышался бабий визг, загомонили и у параши.

Директор трусливо задергался, как крыса при виде кошки.

– Сиди, без тебя справятся, – пошутил я.

Он догнал что к чему, сразу обмяк и посмотрел на меня изучающе. Прикидывает, легко ли будет меня наебать.

– Все останется по-старому, – сказал я.

– Что именно? – попытался он кинуться шлангом.

Я рассказал, сколько ему отстегивали звери, сколько торговцы, сколько он сам отдавал проверяющим и начальству. Михалевский поработал на славу.

Чем дольше я говорил, тем бледнее становился директор. Мои сведения тянули лет на десять. Это при условии, что судье щедро капнут на жало.

В кабинет влетела секретарша и совсем по-домашнему прокричала:

– Там такое творится! Побоище! Черных бьют!

– Пусть бьют, – сказал я спокойно. – Тебя ведь не трогают?

– Нет, – ответила она. – Пусть дерутся, да?

– Да, – разрешил директор, облегченно вздохнув: значит, я не из легавки.

– Ага, – многозначительно, будто все поняла, произнесла секретарша и вышла.

Уверен, что стоит под дверью, подслушивает. А директор в этом не сомневался, поэтому крикнул:

– Катя, сходи к Грише, принеси чай и пирожки!

Пока она ходила, мы обсудили, как будем строить дальнейшие отношения. Узнав, что с ним буду работать не я, директор искренне произнес:

– Жаль!

В приемной я шлепнул секретаршу по жопе. Она захихикала, позабыв спросить, кто же теперь будет есть принесенное ею. Директор – кто же еще?! После приступов страха нападает жор.

Возле параши и шашлычной было тихо. По рыночным меркам. Кто-то оказывал медицинскую помощь зверю, валявшемуся в луже крови у женского отделения параши. Я прошелся по рядам, остановился перед азером-крестником. Выбрав самое соблазнительное яблоко, надкусил и спросил весело:

– Ну, так что – вернуть сдачу?

Он заулыбался, показав под густыми черными усами прокуренные зубы:

– Какой ты хитрый, да! Я не понял сразу. Это была первая сотня. Куда делась, да?!

Азер пиздоболил, а в уголках глаз пульсировал страх. Работа у него, конечно, блядская, позвоночник надо иметь резиновый. Что ж, за лень и трусость надо платить.

– Это твои люди, да? – кивнув на шашлычную, спросил он вкрадчиво.

– Черт его знает! Может, и мои, – ответил я и подмигнул. – Теперь на десятку меньше будешь платить.

– С сегодняшнего дня?

– Еще не платили? Значит, сегодня день открытых дверей, – сказал я и грызанул яблоко.

– Бери еще, да! – засуетился он. – Давай в пакет положу, да. Чего хочешь?

Азиатчина! У них если заплатил, значит, дело улажено, можно жить спокойно. Поэтому и старается мне что-нибудь всунуть, боится, что помяну прошлое.

– Перебьюсь, – сказал я и пошел к выходу.

Азер поделился новостью с соседями, те передали дальше да так быстро, что слух обогнал меня. Попадавшиеся на пути торговцы заискивающе улыбались: бери, что хочешь, дорогой, да!

Братва собралась на стоянке. Делились впечатлениями. Несколько добровольных помощников скручивали что-то с того, что раньше было звериными машинами, а дедок-сторож снимал колесо.

– По коням! – приказал я. – Едем в “Светку”.

Мы вернулись первыми. Вскоре подъехал Деркач со своими. Доложил, что все путем, порезвились на славу. Последним прикатил Вэка. У него были потери: одного бойца легко ранили в плечо.

– Сука, через дверь выстрелил! – рассказал Вэка. – Ну, мы тогда через окна, сразу через три. Он больше не стрелял, попробовал через чердак смыться. Поймали!

– Грохнули? – спросил Деркач.

– Да нет, – Вэка замялся, ведь жалость унижает вора. – Батя его встал на колени, старый, седой…

– Я же говорил: без трупов, – помог я другу детства выпасть из неприятного.

– Объяснил я ему, чтоб убирались, – продолжил Вэка. – Пообещал, что завтра уедут.

Зверье, действительно, убралось из Толстожопинска. Не на следующий день, а постепенно, в течение месяца, по мере выписки из больниц. Отвечаю, что в этот город они больше никогда не приедут.

– Молодец! – похвалил меня Муравка при встрече и посожалел: – Не той дорогой ты пошел!

Каждая блядь свою пизду хвалит. Можно подумать, его дорога чище. Дело ведь не в дороге, а в том, как по ней идешь.