Текст книги "Чижик – пыжик"

Мимо нашего окна

Пронесли покойника.

У бедняги хуй стоял

Выше подоконника!

Вэка сидел в Шлемином кабинете. Перед ним стояла двухлитровая бутылка газировки. Очередной запой сменился очередным сухим законом. Оба периода примерно одинаковы, поэтому быть Вэке трезвым еще недели две.

– Будешь? – предложи он и налил в два фужера газировки.

Я пригубил колючую воду с запахом лимона, спросил:

– Говорят, ты церковь строишь?

Смущенный Вэка промолчал.

– Прям, как Лужков! – подъебнул я.

– Он храм строит, а я всего церквушку.

– У тебя и грехов меньше.

Вэка улыбнулся:

– Это верно!

– Опять чернуха в голову лезет? – спросил я.

Во время запоев и выхода из них у него часто появляется мысль о самоубийстве. Поэтому я уверен, что Вэку не убьют. Судьба любит помучать самим собой.

– А-а!.. – махнул он рукой, выпил газировку залпом и сморщился так, словно дернул вонючего шмурдяка, настоянного на карбиде.

– Чего звал? – перешел я к делу.

– Да тут твоего компаньона заказали, Варваринова.

– Кто и за сколько? – улыбнулся я, представив, в какое положение теперь попадет Алик.

– Яценко-младший. За тридцатник сторговались, – ответил Вэка. – Договорились, что за неделю сделаем.

– Можешь с ним еще раз потолковать и записать на пленку? А то Алик не поверит, – попросил я. – Допустим, срок увеличь на неделю. Мол, у него охрана, последить надо сначала.

– Можно, конечно, – согласился Вэка.

Как ни странно, нам приходилось убивать только по заказу. Нам платили без базаров. Оно и понятно: под крышей не капает, можно спать спокойно. Весь город знал, что мы – люди солидные, через хуй не кинем, не только с конкурентами поможем разобраться, но и с властями уладим недоразумения. Часто и конкуренты были под нашей крышей, так что дело заканчивалось спектаклем под названием “Попытки убийства” или разъяснительной беседой. Самое распространенное наше занятие – выколачивание долгов. Обычно бизнесмен перекидывал долг на крутых за половину. Чаще всего заказывали из-за денег. На втором месте шли ревность и зависть, примерно треть от всех заказов. Исполнителей хватало, в очереди стояли, особенно новички. Работы – ерунда, а сразу на роскошную тачку загреб.

Получив кассету с записью переговоров, я встретился с Аликом в ресторане “Русская кухня”. Сели в кабинете, потому что в зале по случаю выходного дня было шумно и людно. Оттягивались в основном мои подопечные да так отчаянно, словно узнали, что завтра им пиздец. Может, он и правда скоро наступит, но ведь всяк пиздец на свой образец – и от водки угорают.

– Что закажем? – спросил Алик, когда мы сели за стол.

– Что хочешь! – весело ответил я. – Тебя ведь самого заказали!

– Ты серьезно? – не поверил он.

– Тридцать штук. Срок – две недели.

– И кто? – все еще сомневался он.

– Угадай, – предложил я.

В это время в кабинет зашел официант.

– Как обычно, – отослал его Алик и перечислил мне четырех своих конкурентов.

– Очень холодно, – ответил я.

– Хочешь сказать, что кто-то из моих знакомых?

– Теплее.

– Очень хороший знакомый?

– Еще теплее.

– Говори ты, не выделывайся! – не выдержал Алик.

– Петя Яценко.

– Да ты охуел! – возмутился он.

Варваринов редко матерится, несмотря на тяжелую казарменную юность. С Яценко они корешевали в школе. Потом пути разошлись, потому что Алик поступил в военное училище. По возвращению в Толстожопинск Варваринов восстановил отношения, помог Яценко подняться. Петя, подзавязав с пьянками, на его деньги пригнал тачку из Германии, перепродал. Съездил за новой – и опять удачно. Машину водил хорошо в любом состоянии и разбирался в них – этого у Пети не отнимешь. Со временем перестал гонять сам, с помощью Алика открыл автосалон. Попробовал не платить Снегирю, а когда запахло жареным, прибежал ко мне. Я помог по старой памяти, и он от радости с неделю ссал кипятком.

Забавно слушать, как матерится человек, мнящий себя эталоном хороших манер. Это прачечная? – Хуячечная-пиздячечная, министерство культуры это!

Когда он стих, я достал диктофон, включил и поставил посреди стола. Динамик немного менял голоса, но по манере говорить легко угадывался Петя Яценко. Насупленный Варваринов слушал, слушал торг из-за своей головы, а затем рукой смел диктофон со стола. Японская техника хрястнулась о стену, упала на пол и, как ни в чем ни бывало, продолжила бухтеть Петиным голосом. Алик как с хуя сорвался – выскочил из-за стола и несколько раз припечатал диктофон каблуком, пока не добился тишины.

Зашел официант, накрыл на стол, бросая косяки на насупленного Варваринова и разбитый диктофон. Когда официант ушел, Алик налил себе полный фужер водки, дернул лихо, по-армейски, и так же по-армейски взял рукой из тарелки несколько кружков соленого огурца, закусил.

– За что?!

Я пожал плечами: сам знает ответ, только не хочет поверить. Подождав, пока он немного остынет, я перешел к делу:

– Решай, или ты, или он.

– Пидор, бля! – долбанул он кулаком по столу.

От возмущения у Алика дрожали губы. Хуй сосешь – губой трясешь?! Он все никак не мог понять, почему я стал вором. Теперь, думаю, ему легче будет понять, что в бандитской стране или ты, или тебя – третьего не дано.

И послал человек человека…

– Тридцать надо? – спросил он деловым тоном.

– Да.

– Одолжишь? А то у меня свободных нет. Потом рассчитаемся.

– Конечно, – ответил я.

На следующий день встретился с Михалевским и напомнил наш разговор по пути на свидание с Динамитчиком. Вэкины ребята сделали бы просто и грубо, а я этого не хотел. У нас с Петей много общих знакомых, которым не понравится расправа над своим.

– Кого? – спросил бывший кагэбэшник.

Я сказал и объяснил за что.

– Гнида, – произнес он и кивнул головой.

Я назвал сумму, которая его устроила, и выдвинул условие:

– Чтобы приняли за несчастный случай.

Михалевский задумался:

– За полторы недели трудно уложиться. Надо последить за ним: привычки, наклонности…

– Не надо, – сказал я и помог: – Он по пьяне любит играть в русскую рулетку. Только патрон заряжает холостой.

Михалевский презрительно хмыкнул.

– Пьяный он каждый день. Револьвер держит в письменном столе, в верхнем ящике, ключ от которого носит с собой. По выходным родители на даче, – продолжил я и достал из кармана ключи от новых замков квартиры Яценко, сделанные когда-то давно именно для такого случая.

– Хорошо с тобой работать! – произнес Михалевский и, напоминая Муравку, посожалел: – В органах бы тебе служить.

В органах я предпочитаю хуем ковыряться.

В следующее воскресенье Петя Яценко застрелился, перепутав патроны. Ира была на похоронах, а я сослался на дела. Он вошел в мою жизнь, круто изменив ее. Я вошел в его и сделал то же самое, но лучше.

Моей бы ебаной державушке

Два чистых, ангельских крыла,

Но если был бы хуй у бабушки,

Она бы дедушкой была!

Опять осень. В этом году – с ранними ночными заморозками. Трава еще зеленая, а покрыта серебристым инеем. и лужи скованы тоненьким, прозрачным ледком.

Позанимавшись в лесу и выебав дома жену, я сел завтракать. В одиночку. Ирка сидит в ванной, разводит кайф теплой водой, чтобы на подольше хватило. Домработница умиленно смотрит, как я уплетаю за обе щеки. Мой аппетит принимает, как и все бабы, за выражение симпатии к ней. Впрочем, я действительно отношусь к ней хорошо.

– В Москве опять черт знает что творится, – сообщает она, поглядывая на дверь в детскую, где слышен работающий телевизор.

– Что именно?

– Руцкой назначил себя президентом.

– А почему не Наполеоном сразу?

Домработница на полном серьезе пожала плечами:

– Не знаю.

Не знак ли это судьбы, что мне опять надо туда ехать? Только уже на постоянное жительство. Недавно разговаривал по телефону с Биджо и он сообщил, что перебирается за город, в охраняемый поселок по Рублевскому шоссе, рядом с правительственными дачами. Бандита к бандитам тянет. Несколько домов в его поселке пустует. Я сказал, чтобы придержал один для меня.

После завтрака поехал отбирать деньги. Делают их на Монетном дворе, а все остальное называется отбиранием. По пути в который раз пришел к выводу, что в Толстожопинске стало скучно. Все жирные куски уже расхватаны, а гоняться за мелочевкой – западло. Кстати, “Тяжмаш” – мой. Губернатор пробил добро на приватизацию. Трудовому коллективу раздали акции, а затем, задержав зарплату на три месяца, повертев ее в моем банке, скупили их по дешевке. Работяги за это нам спасибо говорили. Хоть бы один крикнул: “Проснись, пизда, нас обокрали!”

Банкир и Варваринов обрадовались известию о моем переезде в Москву. Слишком круто по их меркам я заворачивал, без меня будет спокойнее. А Вэка и Снегирь огорчились. Вроде бы мешал я им, не давал взобраться на самую верхушку власти, но в то же время облагораживал и не давал сцепиться друг с другом. Снегирь в последнее время начал подминать Вэку. Тому надоело все: скучно, риска никакого. Даже мусора не трогают, а гаишники не останавливают, хоть зигзагом едь. Кидал бы в окошко по червонцу – еще и честь бы отдавали.

– Все здесь налажено, успевайте только бабки загребать, – сказал я своим заместителям. – Главное, чтоб между собой не пересрались.

– Да ты чо?! – возмутился Снегирь.

Если бы такие мысли не появлялись в его голове, промолчал бы сейчас, как Вэка. А то ведь получается: хуй стоит, а голова качается.

– Всяко бывает, – произнес я. – Среди мусоров попадаются башковитые. Стравят вас, погорячитесь, а потом будет поздно.

– Есть суки хитрожопые, – подтвердил Вэка. – Был у нас кум– еб его мельник в прошлый понедельник! – сумел всех блатных настрополить друг на друга. Хозяин ушел на новую зону, его с собой забрал – и только тогда догнали, что это его работа.

– Давайте договоримся, – предложил я не столько Вэке, сколько Снегирю, – если возникла непонятка, вызываете меня и Сенсея, садимся вчетвером и выясняем.

Снегирь пообещал. Надеюсь, сдержит слово, пока не перетяну Вэку в столицу. В нашем деле опасность исходит изнутри, а не извне. Человек от хищника отличается тем, что сжирает своих не только с голодухи, но и от обжорства.

Еще несколько дней я инструктировал своих людей и прощался с любовницами. Эльвира и Нина отнеслись спокойно. Первая знала, что заставит мужа переехать в Москву, в соседний с моим особняк, а вторая была беременна. Почему бы ей не позволить себе такую роскошь – квартирой и деньгами я обеспечил. Ванюшка думает, что ребенок от него. Кстати, и Шлемина дочка родила, а потом вышла замуж за башковитого жиденка, собираются эмигрировать. Значит, со мной ничего в ближайшее время не случится: природа бережет тех, кто хорошо размножается. Лиля в ответ похвасталась, что скоро папу переведут в столицу, и она тоже переедет, а потом потребовала, чтобы вдул ее на прощанье. Кого ебать – вся жопа в шрамах! Выручила меня Нинка, вызвавшая Лилькиного припиздка. Вид у него был такой, будто ебся в жопу, ел говно, хуй сосал не так давно. Сначала он подслушивал под дверью. Слух у него хороший, музыкальный. С такими лопухами – не мудрено. В студенческие годы он играл в джаз-бэнде. Как говорил мой старик, сегодня он играет джаз, а завтра будет пидорас. Это роговило убедилось, что не помешает нам, постучало и вошло. Поболтали втроем о делах “Тяжмаша”, совладелицей которого является его жена. Он по образованию экономист, поэтому дал мне несколько советов – поучил отца ебаться. То, что он говорит, может, и правильно по учебникам, но по нашей жизни не конает.

Иришкин обрадовалась переезду. В Толстожопинске хвастать не перед кем, все уже полопались от зависти и вывели ее за рамки, соревнуются только между собой. Домработнице чем дальше от Азии, тем лучше, а тестю – чем дальше я от него. Как и Муравке. Но этому не повезло, хотя вроде бы, и улыбнулась фортуна. Его, как одного из немногих во всей России проявившего себя в борьбе с бандитами, переводят в столицу. Там я ему нужен, как хую уши. Глядишь, скоро у меня карманный министр МВД появится. Я ему подкинул на переезд. Он поломался, но взял.

В день моего отъезда был штурм Белого дома. Уральская группировка замочила курско-чеченскую. Демократия продолжается, можно спокойно отправляться в столицу.

Садко в путь собирается,

Берет свой чемодан,

Берет бутылку красного,

Бутылочку “Нарзан”,

Еще бутылку красного,

“Тройной” одеколон

И, чтоб царя обрадовать,

Хуевый патефон.