Текст книги "Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799 – 1800"

Армия великого визиря

До того как Юсуф-паша узнал о гибели турецкого десанта, он явно полагал, что имеет все основания разговаривать с французами в ультимативном тоне. Выступив из Дамаска 10 октября, его войска к началу ноября встали лагерем под Яффой, где, по свидетельству Франкини, им предстояло дожидаться подхода новых отборных корпусов. И те на протяжении ноября действительно прибывали один за другим, всё более усиливая османскую армию:

«1 (12)[316]316
  Франкини датировал свои донесения русскому послу одновременно по принятому в России юлианскому календарю и по календарю григорианскому. Письма командору Смиту он также датировал двумя числами, но уже по григорианскому и мусульманскому календарям.


[Закрыть] текущего месяца [ноября] давно ожидаемый Хуссейн-паша присоединился к лагерю в[еликого] визиря. Его корпус, состоящий из хорошо вооруженных, элитных войск, включает в себя 3 тыс. кавалеристов и 1300 пехотинцев. <…> 3 (14) того же месяца Мустафа-паша прибыл с корпусом в 2500 чел. пехоты и кавалерии; эти войска прекрасно оснащены, прекрасно вооружены и являются лучшими в лагере <…> 9 (20) того же месяца османский лагерь усилили еще 5 тыс. янычар, из которых лишь 500 чел. пехотинцы. Корпус прибыл из Алеппо»[317]317
  Nouvelles du camp près de Jaffe 8/19 novembre 1799. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 906. Л. 58 об. – 59 об.


[Закрыть].

Как видим, только подошедшие за нескольких дней подкрепления уже превосходили по численности все те войска, которые французские генералы, по их собственным оценкам, могли собрать в одном месте для противодействия вторжению из Сирии. Впрочем, о численности османской армии мы поговорим чуть позже, а пока попробуем составить о ней общее представление.

В данном отношении ценнейшим для нас источником будут записки уже упоминавшегося английского дипломата Морье, личного секретаря британского посла в Константинополе лорда Элджина, опубликованные по горячим следам событий, в 1801 г. По заданию своего патрона Морье в декабре 1799 г. присоединился к армии великого визиря и сопровождал ее в походе на Египет, став очевидцем практически всей кампании, за исключением событий под Эль-Аришем. Его свидетельства, правда, порою излишне эмоционально окрашены, ибо у автора то и дело прорывается раздражение в адрес незадачливого турецкого союзника, но подобный источник личного происхождения просто по определению не может быть полностью свободен от субъективизма. Возможно, информативность этих записок была бы выше, если бы их составлял военный человек, а не такой сугубо штатский субъект, впервые увидевший армию вблизи, каким, по его собственному признанию, был Морье[318]318
  Morier J. P. Memoir of a Campaign with the Ottoman Army. P. 4–5.


[Закрыть]. Тем более что ему приходилось довольствоваться сугубо внешними впечатлениями, поскольку турецкое командование с подозрением относилось к его попыткам задавать вопросы «ради получения информации как таковой» и избегало делиться с ним подробностями[319]319
  Ibid. P. 5–6.


[Закрыть]. Впрочем, и при всех этих оговорках наблюдения англичанина представляют несомненный интерес.

Первое, что бросилось ему в глаза по прибытии в армию визиря, была ее этническая пестрота: «Обширность Османской империи и специфика ее военной организации обеспечили соединение в рамках одной армии множества наций, различающихся обычаями, одеждой, языком и религией»[320]320
  Ibid. P. 7.


[Закрыть]. Такая же неоднородность отличала и состав османского войска.

Главную его силу, пишет Морье, составляют янычары. Они являются частью постоянной османской армии и делятся на полки. Однако численность разных полков далеко не одинакова, поскольку новобранцы стараются записываться в наиболее прославленные из них. «Хотя дисциплина, когда-то делавшая янычаров весьма грозными, существенно ослабла, они всё же соблюдают ее лучше, чем какие-либо другие части. Сохранилось у них и стремление соответствовать своей былой славе»[321]321
  Ibid. P. 9.


[Закрыть]. Отличает янычаров от других частей и некое подобие у них военной формы: «Их одежда более единообразна, чем у других войск, и лучше приспособлена к пешим переходам, нежели большинство иных видов азиатского платья. Штаны у них более узкие и плотно облегают ногу, наподобие гетр. Кроме мушкета у каждого из них есть пара пистолетов и большой нож, прикрепленный к поясу»[322]322
  Ibid. P. 10.


[Закрыть]. Вместе с тем, по мнению Морье, янычары из азиатских владений Османской империи по своим боевым качествам уступают тем, что пришли из ее европейской части. Жалованье рядового янычара составляет от 5 до 10 акче[323]323
  Акче – мелкая серебряная монета в Османской империи.


[Закрыть] в день, что, поясняет Морье, эквивалентно двум английским пенсам. В их ежедневный рацион входят рис и хлеб, мясо положено два раза в неделю[324]324
  Ibid. P. 11–12.


[Закрыть].

«Арнаутами» называют войска, набранные в Морее, Албании, Эпире и Македонии. Тем же термином, отмечает Морье, обозначают и албанцев. Это воинственный народ, поставлявший наемников в разные части Османской империи:

«Они во многом сохраняют свирепость спартанцев, потомками которых себя считают. Их одежда, напоминающая тунику, благоприятствует этому предположению. Они носят серебряные нагрудники и своего рода поножи, многие из них ходят в сандалиях. Передняя часть головы и макушка у них выбриты, а волосы задней части головы собраны в пучок. Свои красные шапочки они нахлобучивают до самых бровей, что придает им свирепый вид. Их огнестрельное оружие обычно украшено богатым золотым или серебряным орнаментом. У них легкие мушкеты с прикладами в форме томагавка, как я предполагаю, для защиты в случае необходимости. Арнауты пользуются репутацией очень смелых людей и сами имеют весьма высокое мнение о собственной доблести. Ими командуют офицеры их же нации, которых они очень уважают»[325]325
  Ibid. P. 13–14.


[Закрыть].

Лучшей легкой конницей, по оценке Морье, являются лезгины – люди «красивого мужественного народа, внешне весьма привлекательные, белолицые и хорошо сложенные». Живя в горах Кавказа, они приучены к войне и обладают богатым боевым опытом благодаря постоянным стычкам с русскими войсками. «Их одежда напоминает одежду татар, но головы не выбриты и вместо тюрбанов на головах шапки из овчины»[326]326
  Ibid. P. 14–15.


[Закрыть].

И янычары, и арнауты, и лезгины получают жалованье. Однако помимо них значительную часть армии составляют так называемые добровольцы, которые пошли на войну по религиозным убеждениям или в надежде пограбить. «Наиболее многочисленные и знаменитые среди этого племени авантюристов – делибаши (Delis). Это название, означающее безумцев, прекрасно к ним подходит. Они образуют легкую кавалерию и хвастаются тем, что никогда не отказываются выполнять самые рискованные задания. Это – настоящие сорвиголовы (enfants perdus) турецкой армии. В случае поражения они принимаются грабить собственный лагерь, причем часто – пока основная часть армии еще сражается. Во время перехода они рассыпаются по окружающей сельской местности, чтобы грабить несчастных крестьян. Одеты они так же, как османы, но отличаются высокими овечьими шапками цилиндрической формы, которые обвязывают платками»[327]327
  Morier J. P. Memoir of a Campaign with the Ottoman Army. P. 16–17.


[Закрыть]. Добровольцы жалованья не получают, но им выдаются пайки хлеба и ячмень для лошадей.

В отличие от Бонапарта, который, как мы далее убедимся, всегда будет говорить о качестве солдат великого визиря в уничижительном тоне (хотя сам он их лично не видел!), на Морье они произвели хорошее впечатление: «Если принять во внимание их личную храбрость, их физическую силу или военные навыки, то они не уступят никому, если вообще не превзойдут любого. Каравай хлеба и лук – это то, чем они обычно живут. Рис для них – роскошь, мясо – деликатес. Благодаря умеренности этой диеты им неизвестны многие из наших болезней. Трудности лагерной жизни им привычны, поскольку с детства они спят на земле под открытым небом»[328]328
  Ibid. P. 17–18.


[Закрыть].

Однако совокупность этих воинов, поодиночке просто великолепных, имеет, по мнению англичанина, один огромный недостаток – отсутствие дисциплины, во многом нивелирующий все их личные достоинства. Это проявляется и в недостаточном соблюдении субординации внутри армии, и в организации ее повседневной жизни. Вот как Морье описывает полевой лагерь воинства великого визиря:

«Поверхность земли, на которой он располагался, была неровной – безлюдная пустыня, покрытая белым песком, без малейших признаков растительности, за исключением нескольких финиковых пальм, расположенных чуть поодаль. Шатры разного цвета и разных форм были в беспорядке разбросаны на пространстве периметром в несколько миль. Любой движущийся предмет бросался в глаза на белом фоне пейзажа. Всё вместе это напоминало ярмарку. Множество солдат, служивших без жалованья, занимались куплей-продажей, обеспечивая свое существование. Кроме того, армию сопровождали многочисленные торговцы. Некоторые содержали кофейни, отмеченные красным флагом. Другие барышничали лошадьми. Множество глашатаев постоянно делали объявления о бесчисленных потерянных вещах или о продаже различных предметов на аукционе. Подобный сумбур гораздо проще вообразить, чем описать, однако весьма оригинальное объяснение всему этому дал один турок, когда его спросили, по какому принципу устраивается лагерь. “А вот по такому”, – ответил он и, достав горсть мелких монет, небрежно бросил их на стол»[329]329
  Ibid. P. 23–24.


[Закрыть].

Отсутствие порядка выливалось, на взгляд Морье, и в абсолютную беспечность, царившую в лагере великого визиря. В качестве примера англичанин рассказывает о своем прибытии в эту армию:

«Стояла глубокая ночь. Я дошел до центра лагеря, не будучи никем окликнут. Более того, я не помню, чтобы встретил хоть кого-то. О присутствии здесь людей свидетельствовали только палатки и жующие лошади, верблюды и ослы между ними. Царившая повсюду безмятежность наводила на мысль скорее о скитальческой, но мирной жизни наших предков, нежели об армии деспота, отправившейся на завоевание. Я мог быть шпионом или поджигателем и ускользнул бы безнаказанно»[330]330
  Ibid. P. 25–26.


[Закрыть].

Особенно же недостатки османской армии, связанные с отсутствием порядка и дисциплины, бросались Морье в глаза во время ее маршей, организацию которых он описывает следующим образом:

«С вечера глашатай сообщает час, когда утром следует выступать. Сначала начинают движение обозы, повозки с имуществом лагеря и т. д., которые никто не охраняет. Каждый может идти быстрее или медленнее, как ему больше нравится. Пехота, кавалерия, артиллерия – всё движется вперемешку, образуя одну огромную толпу, напоминающую колонну переселенцев. Большое количество отставших, которые рассыпаются по окружающей местности с целью грабежа, не позволяет отрываться от общей массы, не подвергая себя опасности»[331]331
  Ibid. P. 28–29.


[Закрыть].

Тем не менее при всех отмеченных англичанином слабостях османской армии у нее имелось одно важное преимущество, которое, собственно, и давало Юсуф-паше основание вести переписку с французским главнокомандующим в надменно-снисходительном тоне, а именно – подавляющее численное превосходство над французами. Вряд ли великому визирю было известно распространенное во Франции XVII–XVIII вв., а затем увековеченное Наполеоном крылатое выражение «Бог всегда на стороне больших батальонов», но суть подобной мысли секретом для него, конечно, не была. И только сражение при Дамьетте, показавшее, что даже трехкратное численное преимущество турецких войск над французскими может быть легко нейтрализовано качественным превосходством последних, побудило визиря изменить тон в диалоге с французским главнокомандующим.

Бесчестье Дамьетты

Впрочем, прежде чем Клебер получил известие из османской ставки о некоторой перемене в позиции великого визиря под впечатлением от разгрома его соотечественников при Дамьетте, из самой Дамьетты чередой посыпались тревожные новости. 23 ноября генерал Вердье отправил Клеберу депешу о том, что солдаты 2-й легкой полубригады, той самой, которая тремя неделями ранее отличилась в сражении с турецким десантом, взбунтовались:

«В течение двадцати четырех часов, мой генерал, расположенные здесь войска находятся в состоянии открытого мятежа. 2-я [легкая полубригада], которой я приказал грузиться на суда, чтобы отправиться в Катию, официально отказалась покидать город. Мольбы, угрозы, близость неприятеля – ничто не могло тронуть этих солдат; на пристань прибыли только их командиры, офицеры и несколько унтер-офицеров. В приложении вы найдете прокламацию, которую я им огласил и которая имела не больше успеха, чем все мои просьбы. Я намерен отправиться сам с теми, кто готов за мной последовать, командовать в Лесбе оставлю генерал-адъютанта. Может быть, это движение их к чему-то подтолкнет. Это – последний оставшийся у меня ресурс. Мотив их действий – неуплата им денег и уверенность в том, что в Каире имеет сейчас место такое же движение, которое, говорят они, заставит вас заплатить бунтовщикам. Не имея ни единого су в кассе, я не могу удовлетворить их требования.

Если пехота станет упорствовать, я попытаюсь привлечь на свою сторону кавалерию, но, судя по слухам, последняя почти неизбежно поддержит другую сторону. Вы будете получать от меня известия каждые двадцать четыре часа. Возможно, время изменит ситуацию к лучшему.

В ожидании этого прошу вас верить, мой генерал, что, если потребуется мне пролить свою кровь для того, чтобы вразумить эти бунтующие войска и сохранить честь армии, я готов на такую жертву.

Если мне удастся повести за собой кавалерию, я выступлю на Салихию. Будьте добры направлять мне свои приказы в этот пункт, дав распоряжение его коменданту отправить мне их по суше через Эль-Малаким, Манзаль, Мит-эль-Мазара, Тареа в Дамьетту – по этому пути я буду идти по суше в Салихию. Если же вы мне отправите приказы в Дамьетту, я их тоже получу, так как поручил генерал-адъютанту Дево мне их переправить.

Похоже, этот мятеж хорошо организован, поскольку всё делается спокойно и без разговоров»[332]332
  Ж. А. Вердье – Ж. Б. Клеберу, 23 ноября 1799 г. – SHD. Fond B⁶. Carton 36. Сокращенный вариант письма см.: Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 258.


[Закрыть].

Из 32 лет своей жизни генерал Вердье 14 посвятил военной службе, поступив на нее еще в 1785 г. С 1793 г. он постоянно находился в действующей армии, воюя против испанцев в Пиренеях и против австрийцев на Апеннинах. При завоевании Египта, а затем в Сирийской кампании он прекрасно проявил себя, участвуя во всех крупнейших сражениях и операциях, а его победа под Дамьеттой стала настоящим триумфом храбрости и воинского мастерства французского солдата. Однако с такой ситуацией, когда его же солдаты сознательно нарушили воинскую дисциплину и отказались подчиняться, ему ранее сталкиваться не приходилось. И Вердье явно растерялся. Отсюда и решение двинуться пешим маршем в Салихию, чтобы только занять солдат движением, а если они не пойдут, то отправить туда весь командный состав бригады, и письменное обращение к бунтовщикам в попытке повлиять на них известием о якобы начатом неприятелем наступлении:

«Бригадный генерал Вердье

К гражданам, входящим во 2-ю легкую полубригаду.

Я передал вам приказ главнокомандующего выступить туда, куда вас призывают ваша честь и ваша собственная безопасность. Враг идет на Египет и уже, быть может, убивая ваших братьев, запертых в Эль-Арише, отмечает свой первый триумф. А вы отказываетесь выступить к ним на помощь.

Солдаты! Мой долг указать вам на совершаемую вами ошибку и на то пятно, которое вы оставляете на репутации своего соединения, всегда отличавшегося как дисциплиной, так и храбростью. Вспомните, что потомство, более строгое, чем вы думаете, припишет это движение скорее трусости, чем тем мотивам, которые вы сегодня назвали. Я оставляю в ваших руках оригиналы приказов, которыми меня известили о приближении неприятеля. Это – единственное оружие, которое у меня есть, и его должно быть достаточно для людей, имеющих честь. Если вы окажетесь глухи к этому гласу, мне не останется ничего другого, как оставить вас с вашим мятежом, предупредив, что выступаю ровно в полдень со всеми теми, кому еще дороги честь, слава и безопасность армии»[333]333
  Ж. А. Вердье – Ж. Б. Клеберу, 23 ноября 1799 г. – SHD. Fond B⁶. Carton 36. Сокращенный вариант письма см.: Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 258.


[Закрыть].

Впрочем, отправив офицеров и унтер-офицеров по месту назначения (за что ему позднее достанется от Клебера[334]334
  Ж. Б. Клебер – Ж. А. Вердье, 4 декабря 1799 г. – Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 279.


[Закрыть]), сам Вердье никуда не ушел. Действительно, покидать город еще и командующему, оставляя Дамьетту в полном распоряжении бунтовщиков, оказалось бы и вовсе странным решением.

На следующий день, 24 ноября, Вердье доложил Клеберу, что ситуация на внутреннем фронте не только не изменилась к лучшему, но и усугубилась:

«Имеющиеся у меня войска, мой генерал, по-прежнему находятся в состоянии бунта. Они по-прежнему упорствуют, отказываясь выходить из города для несения какой-либо службы, пока не получат денег. Я предпринимал все возможные меры по отношению ко всем частям, и я ничего не добился.

Только 300 человек из 2-й [легкой полубригады], включая офицеров и нескольких унтер-офицеров, отделились от остальных и выступили в соответствии с заданием. Сейчас они находятся в Омсареже (Omsareges). Из всей кавалерии, которую я сначала отправил в Фарескур (Farescourt), чтобы отделить ее [от бунтовщиков], там остался только 18-й [драгунский полк], а прочие покинули своих офицеров и увеличили число мятежников»[335]335
  Ж. А. Вердье – Ж. Б. Клеберу, 24 ноября 1799 г. – SHD. Fond B⁶. Carton 36. Сокращенный вариант письма см.: Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 259.


[Закрыть].

Вердье срочно занял в городе 10 тыс. патаков (ок. 32 тыс. ливров), чтобы покрыть хотя бы часть долга перед солдатами. Кроме того, он потратил на те же цели 5921 патак (ок. 19 тыс. ливров) поступлений из Мансуры. Однако ничто не помогало: мятежники требовали полного расчета, будучи уверены, что точно такие же события в этот самый момент происходят и в Каире. Кроме того, они заявили, что в Катии ранее уже служили и не собираются туда возвращаться. В заключение Вердье написал:

«Я не знаю, когда это закончится, поскольку сейчас окружающие меня люди заявляют, что хотят получить всё, что им должны, после чего они еще посмотрят, что им делать. Это всё приняло настолько плохой оборот, что теперь ничего не делается без приказа их предводителей, а оставшихся у них офицеров не слушают и совсем не признают, сказав им, чтобы сидели тихо у себя дома. Однако ко мне они еще сохраняют некоторое уважение. Полагаю, у них нет другого намерения, кроме как принудить меня выдать им всё, что им должны. Можете представить себе мое положение, если они будут настаивать.

Должен вас также предупредить, что порядок в городе ни на мгновение не нарушался, и теперь тут стало даже более спокойно, чем раньше, поскольку они хвастаются, что в данном отношении их невозможно упрекнуть»[336]336
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 260.


[Закрыть].

Только 25 ноября генерал Вердье взял ситуацию под свой контроль: «Наконец-то, мой генерал, – сообщил он Клеберу, – мне удалось заставить эту проклятую 2-ю [легкую полубригаду] выступить». Перед этим, однако, зачинщики бунта заставили его выдать им сертификаты об их полной невиновности. «Если эти сертификаты когда-нибудь будут вам предъявлены, мой генерал, – продолжает Вердье, – рассматривайте их как доказательство вины»[337]337
  Ibid. P. 263.


[Закрыть].

Наряду с мятежной полубригадой «отличились» также 9-й и 20-й драгунские полки. Предводители бунтовщиков из этих частей, по свидетельству Вердье, предлагали «бить офицеров и унтер-офицеров, капитулировать перед неприятелем, чтобы вернуться во Францию, и даже захватить всю власть; они много кляли тех генералов, которые уезжают один за другим, увозя с собою сокровища Египта»[338]338
  Ж. А. Вердье – Ж. Б. Клеберу, 25 ноября 1799 г. – SHD. Fond B⁶. Carton 36.


[Закрыть].

Бунт прекратился сам по себе в силу целого ряда факторов. Сыграла свою роль выплата командующим округом двухмесячной задолженности по жалованью за счет занятых им средств. Не поддержали мятеж военнослужащие других частей гарнизона Дамьетты – весь 18-й драгунский полк и значительная часть личного состава 32-й линейной полубригады. Но самым главным, по-видимому, было то, что бунтовщики не получили поддержки из Каира, которая им, вероятно, была кем-то обещана. «Мне удалось выведать, – замечает Вердье, – лишь то, что восстание было подготовлено в Каире, откуда мятежники получили письма»[339]339
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 263.


[Закрыть].

30 ноября Клебер издал приказ по армии о расформировании опозорившей себя неповиновением 2-й легкой полубригады и распределении ее военнослужащих по другим частям[340]340
  Ibid. P. 275.


[Закрыть]. В тот же день он коснулся этого вопроса в письме генералу Рейнье: «Генерал Дама вам напишет относительно той части 2-й легкой [полубригады], которая должна влиться в полубригады вашей дивизии. Соблюдайте осторожность при данной операции и держите под наблюдением этих негодяев»[341]341
  Ibid. P. 274.


[Закрыть]. Правда, 9 декабря Клебер несколько смягчил наказание: полубригада сохранилась как отдельная часть, но была в наказание лишена своих элитных подразделений – рот карабинеров и музыкальной команды[342]342
  Ibid. P. 295–296.


[Закрыть]. А это, в частности, означало, что получившие опыт бунта карабинеры 2-й полубригады, которых уже распределили по ротам карабинеров и гренадеров других полубригад, там и останутся.

Остальные подразделения, находившиеся во время мятежа в Дамьетте, также были переведены в другие места. 10 декабря Клебер сообщил коменданту Александрии генералу Ланюсу: «Предупреждаю вас, что отряд [кавалеристов] 22-го конно-егерского полка, который должен вскоре прибыть из Дамьетты, играл главную роль в мятеже, имевшем место в этом городе 1-го и 2-го числа этого месяца [фримера, или 22–23 ноября]. Приказываю вам отстранить от должностей офицеров, командующих этим отрядом, и держать их под арестом до тех пор, пока не назовут наиболее провинившихся, которых вы также арестуете и отправите сюда для предания военному суду. Проведите это дело весьма жестко»[343]343
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 300–301.


[Закрыть].

Однако ввиду дефицита личного состава наказать всех бунтовщиков с должной строгостью не представлялось возможным. А это означало, что с передислокацией виновных в мятеже частей зараза неповиновения может быть перенесена и в другие гарнизоны.