Текст книги "Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799 – 1800"

«Вы поручили мне, мой генерал, самую жестокую миссию, какую только я когда-либо имел. Весь больной и уставший, я не имел ни минуты, чтобы отдохнуть и прийти в себя.

Все здесь теперь исполнены гордыни. Смит, визирь и вообще каждый уже считают, что нас сожрали. Не знаю, как нам удастся отсюда выбраться.

Ужасно терять людей без пользы, но я действительно не вижу, что может быть лучше, чем их [турок] хорошенько взгреть. Они этого весьма заслужили. Я очень хотел бы установить с турками взаимопонимание, но это трудно. Господин Смит часто рассуждает разумно, предлагает нам правильные вещи, но его союзники всё портят. Что совершенно ясно, так это то, что они абсолютно ничего не хотят нам позволить, кроме простой и безоговорочной эвакуации.

Я вас прошу хорошенько подумать о том, что именно вы хотите сделать, и подумать как можно быстрее, поскольку они хотят воевать сразу же по истечении перемирия через двенадцать дней. Таким образом, вы не должны терять ни мгновения, если хотите им сопротивляться.

Я рад, что вы приблизились к Салихии. Нам будет легче поддерживать связь друг с другом. Если мы не сможем всё уладить, то нам будет очень трудно выбраться отсюда, поскольку эти люди не слишком сговорчивы, но пусть это вас не беспокоит и не влияет на ваши планы; мы выкарабкаемся, как сможем.

Не могу сообщить подробных сведений о вражеской армии. Савари[462]462
  Анн Жан Мари Рене Савари – адъютант Дезе, выступал курьером в переписке между Дезе и Клебером.


[Закрыть] расскажет вам, что видел. Я заметил, что она состоит из людей не слишком впечатляющих; в основном это азиаты, за исключением янычаров из Константинополя. Ее артиллерия выглядит довольно хорошо организованной; не знаю, насколько она многочисленна. А вот кавалерия не слишком сильна, почти как у арабов.

Если нам придется драться, то в большом сражении надо использовать несколько подвижных каре, чтобы двинуться на пушки и захватить их. Дело тут же будет сделано: все сразу бросятся наутек.

Лагерь большой и заполнен множеством обозов. На мой взгляд, они слишком тяжелы для сколько-нибудь продолжительного марша. Савари вам это лучше расскажет, чем я.

Надеюсь, завтра мы найдем наших турок чуть более вменяемыми. Если нет, то я их покину. Не могу их больше видеть. Приветствую вас»[463]463
  Ibid. P. 462–464.


[Закрыть].

В тот же день, когда было получено это письмо, 16 января, Клебер ответил Дезе также очень личным, доверительным посланием. В какой-то степени оно показывает нам ход мыслей главнокомандующего в те дни, когда ему пришлось сделать свой нелегкий выбор. Прекрасно зная, что пишет другу Бонапарта, Клебер тем не менее совершенно откровенно объяснял, почему теплый прием корсиканца во Франции, о котором они оба знали из осенних газет, ничего не изменит в положении Восточной армии:

«Никаких известий из Франции, как вы, похоже, предполагаете, я не получал. Я даже убежден, что и не получу, поскольку, не имея возможности отправить мне помощь, там предпочтут дать мне возможность самому выпутываться из этого дела, а потом одобрят или осудят мои действия в зависимости от обстоятельств. Однако не надо сомневаться, Бонапарт пожертвовал этой страной еще задолго до своего отъезда, ему нужна была лишь оказия, чтобы бежать отсюда, и сделал он это только для того, чтобы избежать такой катастрофы, как капитуляция. Скажу больше: даже если бы он обнаружил в Тулоне 10 тыс. чел., готовых к отправке мне в подкрепление, он удержал бы их на месте. Он скорее усилил бы ими ту армию, которую сам возглавит, потому что сейчас больше, чем когда-либо, ему надо укрепить свое положение успехами в Европе, без чего он всё проиграет и падет даже быстрее, чем взлетел»[464]464
  Ibid. P. 464–465.


[Закрыть].

Далее Клебер сделал Дезе предложение, которое уже само по себе многое говорит о личности эльзасца. Чуждый тщеславия и совершенно далекий от жажды власти, он ощущал свою должность главнокомандующего прежде всего как воинский и человеческий долг, как тяжкое бремя ответственности за тысячи соотечественников, возложенное на его плечи вопреки его воле. И если бы кто-то знал, как лучше в данной ситуации поступить, Клебер, не колеблясь, готов был уступить ему свое место:

«Вы видите, что я действую в полном соответствии с тем, что вам только что сказал. Однако, если ваше сердце открыто для надежды и не одобряет мое поведение, скажите это открыто. Я передам вам командование, которое без моего ведома на меня возложили, и я буду вам подчиняться с таким же усердием и преданностью, какие вы проявляете в нынешней ситуации. Только скажите. Что касается меня, то я совсем не хочу видеть поголовное истребление остатков этой армии без всякой реальной пользы для отечества. Лично я понял, что эта экспедиция полностью провалилась, после катастрофы при Абукире и объявления войны Портой. Я буду настаивать на своем решении, не беспокоясь о том, ожидают меня за него упреки или похвалы. Самая лучшая награда для меня – это согласие с собственной совестью и чтобы она подсказывала мне, что я поступаю правильно. Надеюсь, я достаточно вооружен для того, чтобы защититься от тех, кто захочет на меня напасть.

Наши победы в Голландии и Швейцарии весьма меня порадовали, но ни эти успехи, ни тот восторг, с которым, как и следовало ожидать, встречали Бонапарта, ничего не меняют в моей ситуации. Я всё так же нахожусь на пределе возможностей»[465]465
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 465.


[Закрыть].

Дезе не принял щедрого предложения Клебера, но, похоже, понял мотивы действий главнокомандующего. Во всяком случае, он больше не роптал и не жаловался на трудную миссию, а, получив вместе с Пусьельгом неограниченные полномочия на подготовку соглашения об эвакуации[466]466
  Ibid. P. 470.


[Закрыть], добросовестно работал над текстом договора. Клеберу пришлось еще лишь раз вмешаться в действия переговорщиков, когда речь зашла о суммах, которые турки брались выплачивать на содержание Восточной армии до ее эвакуации. Он потребовал от парламентеров проявить в этом вопросе настойчивость и даже, если потребуется, пошантажировать представителей визиря прекращением переговоров, не доводя, впрочем, дело до реального разрыва ввиду крайне сложного положения французских войск. В приводимом ниже фрагменте письма Клебера от 19 января Дезе и Пусьельгу весьма выразительно нарисована общая ситуация Восточной армии на тот момент:

«Проявите то же упорство, чтобы обеспечить выплату 800 000 ливров в месяц, пока армия остается в Египте, а если это окажется слишком сложно, то хотя бы добейтесь одноразовой выплаты 1 500 000 ливров. Я придаю этим пунктам такое значение, что в случае отказа [турок] разрешаю даже поставить переговоры на грань срыва, если на основе собранных вами сведений о силах неприятеля вы решите, что мы сможем одержать победу. Однако, прежде чем предпринять подобный демарш, учтите, что если мне придется отступать, то у меня не будет на пути ни единого места, где я бы смог консолидировать армию; что враг окажется в Каире раньше, чем я смогу туда добраться; что Мурад находится в Атфихе с шестью сотнями арабов; что эта провинция, так же как Шаркия, вот-вот восстанет; что все беи, ушедшие за пороги [Нила], с началом военных действий спустятся оттуда на соединение с Мурадом и мне придется разворачивать против этих сборищ те войска, что я вызвал из Верхнего Египта; что я смог собрать в Катии только 4500 чел. в связи с необходимостью оставить остальные свои силы в Салихии и Бельбейсе, слабо укрепленных пунктах, которые иначе можно будет захватить с налета; и, наконец, что после вашего отъезда из Египта произошло в Александрии новое восстание войск, которые стреляли из пушки, вслух говорили о том, чтобы сдаться англичанам, и если не предприняли такой попытки, то лишь потому, что, на счастье, перед портом не находилось ни одного вражеского корабля. Вы, конечно, знаете, что форт Эль-Ариш взят неприятелем только из-за измены гарнизона, который сам впустил противника внутрь. Я уже не говорю о состоянии финансов, которое таково, что я живу уже не изо дня в день, а из минуты в минуту. И вот среди всего этого я соблюдаю спокойствие и хладнокровно жду развития событий, но, как мне кажется, я имею право в подобных обстоятельствах оставлять как можно меньше на волю случая и, напротив, стараться просчитать результаты посредством точных математических вычислений. Так вот эти расчеты говорят, что нам надо отнюдь не драться, а вести переговоры, пока у нас есть возможность силой добиться у этих варварских народов исполнения согласованных условий. А если к нам всё-таки прибудет подкрепление? Я уже как-то излагал вам свои соображения, по которым я убежден, что этого совсем не стоит ждать. Разве после прибытия Бонапарта во Францию не прошло достаточно времени, чтобы прислать не одно, а десять авизо? Он этого не сделал, потому что ему нечего мне обещать. Вот вся та масса обстоятельств, о которых вы должны помнить, завершая это дело. Если я одержу победу, то выиграю лишь отсрочку в три месяца, а потом придется вновь уже не драться, а капитулировать. Если меня разобьют, то я буду нести ответственность перед Республикой за двадцать тысяч сограждан, ибо они не смогут избежать смертоносных клинков разнузданной и разъяренной солдатни, которой слишком много заплатили, чтобы она уважала международное право или обычаи войны, в чем мы ей подали самый губительный пример. Взвесьте всё это и действуйте»[467]467
  Ibid. P. 489–490.


[Закрыть].

Те же самые аргументы в более развернутом виде были изложены Клебером на военном совете в Салихии 21 января и нашли отражение в протоколе заседания[468]468
  Ibid. P. 494–500.


[Закрыть]. Кроме самого главнокомандующего в совете участвовали дивизионные генералы Франсуа Огюст Дама, Жан-Луи Эбенезе Рейнье и Луи Фриан, бригадные генералы Николя-Антуан Сансон, Николя-Мари Сонжис, Антуан-Жозеф Робен, Луи Николя Даву, Жозеф Лагранж и Антуан-Гийом Рампон. Протокол вел главный казначей армии Жан-Пьер Дор. По словам авторов «Научной и военной истории», доводы главнокомандующего в пользу подписания договора об эвакуации армии особых возражений не вызвали ни у кого, кроме Даву, который «пытался энергично оспаривать доводы Клебера один за другим. Но этот эпизод привел лишь к обмену едкими репликами. А когда все увидели, что главнокомандующий объясняет уже принятое им решение, то от дальнейших дебатов воздержались и подписали протокол заседания»[469]469
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. Paris, 1834. T. 7. P. 72–73.


[Закрыть]. Подписал его и Даву.

24 января 1800 г. соглашение об эвакуации Восточной армии из Египта было подписано в Эль-Арише с французской стороны Дезе и Пусьельгом, с турецкой – рейс-эфенди Мустафой Расихом и дафтардаром Мустафой Рашидом[470]470
  Kléber en Égypte 1798–1800. Paris, 1995. T. 4. P. 541–547.


[Закрыть]. Командор Смит, активно участвовавший в переговорах и выработке текста, подписывать его не стал, ограничившись ролью посредника. Четыре дня спустя документ ратифицировали Клебер и Юсуф-паша.

По соглашению французская армия должна была через три месяца покинуть Египет на турецких судах, которым предстояло доставить ее со всем вооружением во Францию. На время подготовки французов к эвакуации объявлялось перемирие. Документ предусматривал четкий график передачи турецкой стороне населенных пунктов по всему пути следования армии визиря от сирийской границы до Каира; саму же египетскую столицу французы должны были покинуть на 40-й, в крайнем случае на 45-й день после ратификации документа. Однако уже с самого начала переходного периода турецкая администрация получала право собирать налоги по всему Египту, выплачивая, в свою очередь, французам на содержание их войск оговоренные в соглашении суммы: в 15-й и 30-й дни – по 500 кошельков, затем каждые 10 дней – по 300 и в последний, 90-й, – 500[471]471
  Ibid. P. 545–546.


[Закрыть].

Формально Эль-Аришское соглашение обеспечивало мирное разрешение конфликта. Однако на деле путь от войны к миру был еще достаточно извилист и тернист: обе стороны не доверяли друг другу, постоянно ожидая подвоха от оппонентов. И не напрасно. Русский посол в Константинополе Василий Степанович Томара докладывал в Санкт-Петербург, что во время переговоров об эвакуации Восточной армии турецкие и английские дипломаты обсуждали с ним возможность организации нападения эскадры адмирала Ф. Ф. Ушакова на корабли, вывозящие из Египта французские войска, что должно было стать «должным и справедливым возмездием за неслыханную обиду, нанесенную французами Порте Оттоманской»[472]472
  В. С. Томара – Павлу I, 27 января 1800 г. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 907. Л. 1.


[Закрыть]. Хотя подобная инициатива воплощения на практике не получила, она наглядно показывает, что древнее правило «сущность войны – обман» было хорошо известно и союзникам по антифранцузской коалиции.

Вести из Франции

Только после того как Эль-Аришское соглашение было заключено и ратифицировано, командор Смит, настоящий его вдохновитель и соавтор, отправил Клеберу довольно специфический «подарок». Врач армии Деженет позднее вспоминал:

«Еще в лагере возле Салихии до Клебера дошли смутные сведения о событиях, приведших Бонапарта на вершину власти. Его адъютант Бодо получил от сэра Сиднея Смита № 2233 английской газеты The Sun, где прочитал обо всем этом деле.

По возвращении в Каир Клебер заперся в своей большой гостиной со мной и с одним из своих офицеров. Я перевел целиком весь этот номер Sun и прочел им. Потрясенный и ошеломленный Клебер все время повторял: “Да это абсолютно сцена из «Кромвеля»”»[473]473
  [Desgenettes R.] Souvenirs d’un médecin de l’expédition d’Égypte. Paris, 1893. P. 31–32. Клебер, вероятно, упоминает появившуюся во время Французской революции пьесу Марка Луи де Тарди (1769–1857) «Кромвель, или генерал убийца свободы». – Tardi M. L. Cromwell ou le général liberticide, tragédie en cinq actes et en vers. Liege, 1793.


[Закрыть].

Хитрый Смит, думаю, отнюдь не случайно преподнес такой «подарок» уже после заключения Эль-Аришского соглашения. Известие о том, что за всё сделанное в Египте ответ во Франции придется теперь держать перед новым главой государства, чью волю люди, готовившие соглашение, откровенно нарушили, могло удержать их от подписания уже готового документа.

Клебер пока воздержался от объявления армии о происшедшем на родине, поскольку не получил еще официального извещения, которое неприятельская газета заменить, конечно, не могла. Свои же мысли, вызванные этим известием, он поверил лишь записной книжке в форме диалога:

«– Что думаете вы о событиях 18 брюмера?

– Что Франция не могла попасть под власть более убогого шарлатана.

– Он вовсе не спасет Родину, и я должен из того, что вы говорите, заключить также, что вы совсем не являетесь сторонником той конституции, что служит лишь отвратительной маской, которой Тиран счел удобным временно прикрыться и которую он потом выбросит в окно, если до того, как она станет ему бесполезна, его самого туда не выкинут»[474]474
  Kléber J. B. Carnet d’Égypte // L’etat-major de Kléber en Égypte 1798–1800. Paris, 1997. P. 15.


[Закрыть].

Впрочем, что бы Клебер ни думал о Бонапарте, теперь ему придется постоянно помнить, что за каждое свое действие он по возвращении на родину будет держать ответ перед тем, чью политику в Египте публично осудил и чье пожелание сохранить власть французов над этой страной нарушил, заключив соглашение об эвакуации армии.

Междувластие

Для жителей Египта Эль-Аришское соглашение означало возникновение новой реальности: французы еще не ушли, но оккупация де-юре заканчивалась. Быстрее всего эту перемену ощутили в Каире.

Хотя на протяжении всего Египетского похода в отношениях между французами и населением Каира, особенно низшими слоями, сохранялась определенная напряженность, египтянам долгое время приходилось сдерживать свое недовольство, которое после октября 1798 г. на протяжении полутора лет не выливалось в какие-либо масштабные насильственные действия. Быстрое и решительное подавление Бонапартом Первого Каирского восстания стало для жителей египетской столицы жестоким уроком, надолго отбившим охоту к повторению подобного опыта. Однако их настроения стали быстро меняться, когда в городе узнали о заключении Эль-Аришского соглашения.

28 января Клебер из военного лагеря в Салихии прибыл в Каир, привезя с собой турецкого военачальника Мухаммад-ага, которому визирь и поручил наладить сбор налогов. Уже один только вид представителя властей Османской империи вызвал, по свидетельству шейха ал-Джабарти, настоящий ажиотаж у горожан, хотя они и не знали о цели его приезда: «Жители собирались в большие толпы, чтобы посмотреть на него, шумели и кричали. Некоторые забрались на мастабы лавок и крыши. Женщины приветствовали его пронзительными радостными возгласами из окон домов»[475]475
  Абд ар-Рахман ал-Джабарти Указ. соч. С. 242. Мастаба (араб.) – каменная скамья.


[Закрыть].

Когда на следующий день Мухаммад-ага огласил фирман великого визиря о том, что поставлен начальником над городскими таможнями и что комендантом Каира до прибытия визиря временно назначен находящийся в плену у французов Мустафа-паша, каирцы поняли, что ненавистная оккупация и вправду подходит к концу. Даже значительная контрибуция, наложенная на них новыми турецкими властями для передачи французам предусмотренной в соглашении суммы, не вызвала у горожан недовольства: «Каждый обложенный этой контрибуцией житель, – писал ал-Джабарти, – спешил с уплатой и приносил деньги от чистого сердца с радостной мыслью, что он ускоряет эвакуацию французов, и говорил: “Благословен тот день и час, когда неверные собаки уберутся”. Это говорилось в присутствии французов, те слышали и озлоблялись»[476]476
  Там же. С. 244.


[Закрыть].

В последующие дни французы во исполнение Эль-Аришского соглашения сдавали туркам по утвержденному графику один укрепленный пункт за другим. Армия визиря постепенно приближалась к египетской столице: 7 февраля она заняла Катию, 12-го – Салихию, 19-го – Бельбейс[477]477
  См.: Morier J. P. Memoir of a Campaign with the Ottoman Army. London, 1801. P. 42–70.


[Закрыть]. И по мере ее приближения в Каире всё больше накалялись отношения между местными жителями и французскими военными. Свидетельствует ал-Джабарти:

«Что касается жителей Каира и простого люда, то они были беспечны. Они смотрели на французов с презрением и всячески унижали их своим бесцеремонным обращением, насмешками, ругательствами и даже проклятиями. При этом, не думая о последствиях, к которым всё это может привести, они лишали себя возможности какого бы то ни было примирения с французами в дальнейшем.

Дело дошло до того, что ученики, собранные своими школьными учителями, ходили толпами, громко, во весь голос выкрикивая в рифму: “Проклятие христианам, их начальникам и пособникам! Да ниспошлет Аллах победу султану и уничтожит неверных” и другие подобные слова. Они думали, что с французами уже покончено, и не могли сдержать свое нетерпение до окончания срока соглашения»[478]478
  Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет в период экспедиции Бонапарта. М., 1962. С. 244.


[Закрыть].

Постепенно страх перед французами вытеснялся презрением к ним, что проявлялось даже на бытовом уровне. Так, Николя-Филибер Девернуа, тогда капитан гусаров, позднее вспоминал, что именно в эти смутные дни ожидания эвакуации был дочиста обкраден собственным слугой, который со всем его имуществом бежал к себе на родину, в Дарфур. Еще недавно такое было просто немыслимо, теперь же французов перестали бояться[479]479
  Desvernois, général baron. Avec Bonaparte en Italie et en Égypte. Paris, 2012. P. 148–149.


[Закрыть].

Росло также напряжение между мусульманами и христианами среди самих горожан. Местные христиане широко сотрудничали с оккупационной администрацией: копты, как уже отмечалось, осуществляли сбор налогов и контрибуций, сирийские христиане и греки выполняли различные поручения французских властей, а их женщины скрашивали досуг французских военных. Всё это, естественно, раздражало мусульман, которым, однако, до поры до времени приходилось скрывать свое недовольство. Теперь же оно всё чаще стало выплескиваться наружу. Представитель английского военного командования Джон Кейт, прибывший в Каир после установления перемирия, даже обратился 19 февраля к Клеберу с письмом, предупреждая, что «положение всех категорий христиан и франков [европейцев], живущих в этом городе, день ото дня становится все тревожнее с приближением срока эвакуации французской армии»[480]480
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 584.


[Закрыть].

Бельбейс, где разбила свой лагерь армия великого визиря, находился на расстоянии примерно 10-часового перехода от Каира, а селение Эль-Ханка, где стоял ее авангард, еще ближе – в четырех часах ходу[481]481
  См.: Morier J. P. Op. cit. P. 70; Journal du capitaine François, dit le dromadaire d’Égypte. Paris, 2003. P. 357.


[Закрыть]. Впрочем, Юсуф-паша никуда не спешил и провел в Бельбейсе три недели в ожидании, пока французы в соответствии с соглашением эвакуируются из города. Однако его солдатам после изнурительного многодневного марша по пустыне было трудно усидеть на месте вблизи соблазнов большого города, и они небольшими группами начали проникать в Каир. Рядовой состав, отмечает англичанин Морье, испытывал к концу похода нехватку продовольствия[482]482
  Morier J. P. Op. cit. P. 51.


[Закрыть], а дисциплина у турок не отличалась большой строгостью. Не удивительно, что, оказавшись вблизи Каира, многие из солдат отправились туда, не дожидаясь официального разрешения.

Ал-Джабарти сообщает, что появившиеся в городе турки сразу же повели себя по-хозяйски и «начали навязываться владельцам кофеен и бань, цирюльникам, портным и так далее в качестве компаньонов для получения части доходов от ремесел и других занятий»[483]483
  Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Указ. соч. С. 245.


[Закрыть].

В отчете о событиях весны 1800 г., составленном офицером штаба Восточной армии Антуаном Этьеном Мишо[484]484
  [Michaux A.-E.]. Rapport détaillé sur la bataille d’Héliopolis et sur la siège du Kaire. – SHD. Fond B⁶ Carton 42. Далее указанный документ цитируется по изданию: L’état-major de Kleber en Égypte: 1798–1800: d’après leurs carnets, journaux, rapports et notes / éd. établie par S. Le Couëdic. Paris, 1997.


[Закрыть], также отмечалось:

«Полиция работала плохо, да и караульная служба после возвращения [французской] армии [в Каир] осуществлялась небрежно. Безобразия всё множились. Османы облагали частными поборами купцов, которым писали на дверях домов “Я – твой компаньон”. Эти беспорядки продолжались до самого разрыва [Эль-Аришского] соглашения»[485]485
  [Michaux A.-E.]. Rapport détaillé. P. 76.


[Закрыть].

Турецкий комендант Мустафа-паша, которому горожане пожаловались на бесчинства солдатни, ответил, что такова обычная практика османской армии[486]486
  Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Указ. соч. С. 245.


[Закрыть]. Однако местные жители были к турецким порядкам не приучены, поскольку до прихода французов власть султана над Египтом носила скорее номинальный характер, а реально страной управляли мамлюкские беи.

Прибыли в те дни к Каиру со своими отрядами и предводители мамлюков Ибрагим-бей и Мурад-бей. Первый находился в составе армии великого визиря. Второй разбил свой лагерь в стороне от турок – в ал-Адлие, ограничившись лишь кратковременным визитом вежливости к Юсуф-паше. Не покидавшие Каир на протяжении всей оккупации жены и управляющие беев отправились навстречу главам своих домов, спеша доставить им в походный лагерь всё необходимое для того, дабы скрасить им вынужденное пребывание в полевых условиях. Между Каиром и Бельбейсом установилось оживленное сообщение: утром и вечером слуги везли своим хозяевам в лагерь предметы роскоши и яства. Именитые люди города также спешили засвидетельствовать свое уважение великому визирю[487]487
  Там же. С. 246–247; Turc N. Op. cit. P. 95.


[Закрыть]. Именно он воспринимался теперь в качестве носителя верховной власти. Французов горожане все меньше принимали во внимание.

Появление в Каире слабо дисциплинированных турецких солдат, к тому же еще и религиозно экзальтированных в священный месяц рамадан, повысило до предела градус напряженности в городе и усилило риск конфликтов. Те не заставили себя ждать. О первом из них глухо упоминается в записке Клебера генералу Рейнье от 25 февраля:

«Примите, пожалуйста, самые строгие меры, чтобы обеспечить спокойствие в городе и чтобы ни один из солдат не выходил из казарм ни под каким предлогом. Необходимо также с текущего момента и на все три дня, пока длится праздник [окончания рамадана], удвоить посты. Французы только что совершили убийство, которое вызовет самые печальные последствия»[488]488
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 595.


[Закрыть].

Последствия, однако, так и не наступили. Возможно, убийство это, если оно действительно имело место, удалось скрыть, и оно не получило огласки в городе. Во всяком случае, никакие другие источники о нем не упоминают. Зато практически все они с разной степенью подробности сообщают о конфликте на городском базаре 3 марта. Правда, детали происшедшего в разных свидетельствах весьма разнятся. Официальную французскую версию изложил генерал Дама в письме турецкому коменданту города Мустафа-паше:

«Имею честь известить Ваше превосходительство о том, что патруль, обязанный поддерживать порядок в городе, только что подвергся нападению османов, открывших по нему огонь в кофейне, где тот находился. Французский гренадер из 61-й [линейной] полубригады погиб, другие получили ранения»[489]489
  Ibid. P. 608.


[Закрыть].

В отчете Мишо говорится о двух погибших гренадерах из 75-й линейной полубригады без каких-либо подробностей столкновения[490]490
  [Michaux A.-E.]. Rapport détaillé. P. 76.


[Закрыть]. Гораздо более яркую картину этого инцидента рисует арабский хронист Никула ат-Турк, христианин из Сирии, находившийся с наблюдательной миссией по заданию ливанского эмира при штабе Восточной армии:

«В один прекрасный день пятеро янычаров сидели на рынке и увидели проходящего мимо французского солдата. Один из янычаров кинулся к нему и уложил на месте ударом сабли по шее. Новость стала распространяться, как огонь по дорожке пороха, и взбудоражила французов. Все дома стали закрываться»[491]491
  Turc N. Chronique d’Egypte 1798–1804 / ed. et tr. par G. Wiet. Le Caire, 1950. P. 96.


[Закрыть].

Наиболее масштабным этот конфликт выглядит в изложении ал-Джабарти:

«7 шаввала (3.III.1800) произошло столкновение между французскими и турецкими солдатами. Это была первая стычка между ними. Группа турецких солдат повздорила с группой французских солдат, и в стычке был убит один француз. Охваченные волнением и тревогой, жители закрыли лавки. В ал-Джамалийе и в примыкающих к ней районах турки начали строить траншеи и укреплять их. В последовавшем за этой стычкой новом столкновении между французами и турками было убито с обеих сторон небольшое число солдат. События угрожали перерасти в настоящее восстание. Обе стороны провели ночь, готовясь к бою. Но высшие чины армии с обеих сторон вмешались в эти приготовления, удержали своих солдат и приказали разрушить траншеи»[492]492
  Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Указ. соч. С. 247–248.


[Закрыть].

Это сообщение шейха созвучно показаниям ряда французских военных. Так, в дневнике лейтенанта артиллерии Луи-Жозефа Брикара события 3 марта, стоившие, по словам автора, жизни одному из гренадеров, характеризуются термином «восстание» (insurrection). Более того, «маленькие восстания», пишет Брикар, имели также место и в последующие два дня[493]493
  Journal du canonnier Bricard. P. 394–395.


[Закрыть]. В воспоминаниях гусара Девернуа говорится о трех-четырех столкновениях французов с янычарами на улицах Каира и приводится любопытная деталь: почувствовав, что уступают, турки забаррикадировались в одном из домов и принялись палить во все стороны[494]494
  Desvernois, général baron. Op. cit. P. 152.


[Закрыть].

Как видим, расхождения в описаниях довольно существенные: от одиночной стычки до столкновений с довольно большим числом участников. Вместе с тем дело отнюдь не ограничилось частным конфликтом, поскольку три дня спустя генерал Дама отправил в ставку великого визиря письмо к рейс-эфенди с просьбой отсрочить на несколько дней вывод французский войск из Каира и среди факторов, не позволявших им эвакуироваться в те сроки, что были предусмотрены Эль-Аришским соглашением, на первое место поставил «кратковременные беспорядки, вызванные в Каире солдатами, покинувшими османскую армию»[495]495
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 609.


[Закрыть].

Интересное объяснение происшедшему мы находим в донесении Франкини послу Томаре от 18 мая 1800 г. Однако, прежде чем процитировать его, следует несколько слов сказать о позиции России в конфликте и ее отношении к наметившемуся урегулированию. Вторжение Бонапарта в Египет стало для российской дипломатии настоящим подарком, открыв путь для сближения давних соперников – Российской и Османской империй. А дружить с турками оказалось гораздо выгоднее, чем с ними враждовать: всего за год союза с ними, заключенного 3 января 1799 г., Россия обрела то, на что не могла и рассчитывать за все войны с ними, произошедшие на протяжении XVIII в.: свободный проход через Проливы, создание союзного себе греческого государства – Республики семи островов – и основание на Корфу постоянной базы для своего флота в Средиземном море[496]496
  Подробнее обо всём этом см.: Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья (1798–1807). М., 1962.


[Закрыть]. Заинтересованные в укреплении и развитии связей с Константинополем, российские власти поддерживали усилия турок по освобождению Египта и даже задержали по их просьбе в Средиземном море эскадру Ушакова, чтобы оказать им в случае необходимости и военную помощь[497]497
  См.: В. С. Томара – Павлу I, 27 января 1800 г. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 907.


[Закрыть]. Вместе с тем, русских дипломатов не могло не беспокоить то, что все попытки примирения с османами как Бонапарта, так и Клебера имели ярко выраженную антироссийскую направленность. Оба главнокомандующих Восточной армии пытались стравить Османскую империю с Российской, предлагая первой свою помощь. Поэтому российские дипломаты и старались сделать так, чтобы освобождение турками Египта от французов не стало прологом к восстановлению франко-турецкого альянса антироссийской направленности. Надежнее всего этого можно было достичь, если бы такое освобождение произошло вооруженным путем, через разгром французов. Поэтому-то Франкини, находившийся на переднем крае дипломатического фронта и пользовавшийся большим доверием визиря, делал всё возможное, чтобы сорвать перемирие и вновь столкнуть турок с французами, о чем и докладывал послу:

«Твердое намерение великого визиря и министра не повредить французам даже ценой отсрочки эвакуации тех из Каира; сообщенные мне великим визирем приказы Османской Порты их обхаживать, хотя я настаивал на необходимости атаковать Клебера; усилия англичан, направленные на то, чтобы сохранить статус-кво, заставили меня воспользоваться единственным из имевшихся у меня в тот момент ресурсов для того, чтобы навсегда развести эти две нации.

Две тысячи цехинов, которые получил от меня ага янычар, привели к восстанию в подчиненной ему воинской части, что поставило Порту в затруднительное положение»[498]498
  Э. Франкини – В. С. Томаре (шифрованное письмо), 18 мая 1800 г. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 916. Л. 10. Впервые на это сообщение Франкини обратил внимание российский исследователь Т. Ю. Кобищанов [Кобищанов Т. Ю. Политика России на Ближнем Востоке в годы экспедиции Наполеона Бонапарта в Египет и Сирию (1798–1801). – Вестник Моск. ун-та. Сер. 13: Востоковедение. 2013. № 1. С. 14]. Правда, он не связал его с беспорядками в Каире начала марта 1800 г., возможно, из-за того, что сам Франки-ни, набивая себе цену, попытался представить спровоцированные им волнения причиной разрыва перемирия, который произошел двумя неделями позднее.


[Закрыть].

Впрочем, Мустафа-паша, по требованию французского командования, немедленно принял против возмутителей спокойствия жесткие меры. Несколько участвовавших в конфликте янычаров были повешены на площади ал-Азбакийя перед бывшим дворцом Алфи-бея, где теперь располагалась штаб-квартира Клебера. Остальным турецким военнослужащим было запрещено входить в Каир с оружием. Данные источников расходятся только в отношении числа казненных: ат-Турк говорит о пяти повешенных, ал-Джабарти – о шести, Мишо – о пяти повешенных и пяти, которым отрубили головы[499]499
  Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Указ. соч. С. 248; Turc N. Chronique d’Egypte 1798–1804. P. 96; [Michaux A.-E.]. Rapport détaillé. P. 76. В сравнении с этими цифрами сообщение в мемуарах Девернуа о 150–200 казненных (Desvernois, général baron. Op. cit. P. 152) выглядит излишне преувеличенным, не находит подтверждения в других источниках и объясняется, вероятно, лишь тем, что эти воспоминания были записаны спустя годы после указанных событий.


[Закрыть]. Решительные действия турецкого коменданта позволили прекратить столкновения, однако обстановка в городе всё равно оставалась взрывоопасной.

Между тем английский флот в ожидании эвакуации Восточной армии несколько ослабил блокаду, что облегчило французам связь с метрополией. 3 марта из Александрии на родину отбыли Дезе, Даву, Савари и еще целый ряд офицеров. Из Франции же в Египет 5 марта прибыл генерал-адъютант Мари Виктор Николя Латур-Мобур, привезший Клеберу официальные известия о брюмерианском перевороте и не слишком содержательное письмо от нового военного министра генерала Бертье. Бонапарт же своим бывшим подчиненным не написал ни слова.

Подготовка французов к эвакуации шла свои чередом. 8–10 марта пушки и содержимое складов из каирской Цитадели и расположенных возле города фортов были отправлены по Нилу в Розетту[500]500
  Journal du canonnier Bricard. P. 396; Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Указ. соч. С. 246.


[Закрыть]. Клебер ждал только прибытия частей из Верхнего Египта, чтобы передать город великому визирю и двинуться к морским портам. Оставалось всего лишь два дня до полной эвакуации французских войск[501]501
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 622.


[Закрыть].

Однако 10 марта ситуация резко изменилась после того, как Клебер получил срочное сообщение от командора Смита. Выступив посредником при заключении Эль-Аришского соглашения, англичанин считал для себя делом чести его точное исполнение, а потому предупреждал Клебера о том, что командующий английским флотом на Средиземном море адмирал Кейт, руководствуясь старыми, еще ноябрьскими, инструкциями из Лондона, отказывается пропустить французскую армию на родину и готов вывезти ее личный состав из Египта только в качестве пленных. Копия соответствующего письма адмирала Кейта прилагалась[502]502
  Ibid. P. 625–628.


[Закрыть].