Текст книги "Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799 – 1800"

Туземные войска

В качестве еще одного важного шага Клебера по укреплению армии обычно отмечается широкое привлечение в ее ряды местных христиан. Впервые о такой его инициативе написал генерал Дама, заканчивая после смерти Клебера уже неоднократно цитировавшийся здесь «Доклад»:

«Постоянно изыскивая способ пополнить наши силы и питая самый живой интерес к данному аспекту, главнокомандующий умело использовал соответствующее настроение местных жителей для того, чтобы сформировать части вспомогательных войск, которые могли если не сражаться в одном строю с нашими солдатами, то хотя бы подменять выступающие в поход гарнизоны, которые армии приходилось держать в населенных пунктах и фортах.

Были немедленно сформированы рота мамлюков, две роты конных сирийских янычаров и два легиона – греческий и коптский. <…>. Коптский легион численностью в 1200 чел., экипированный фактически так же, как остальные соединения, и умеющий действовать строем, уже нес караульную службу и сопровождал конвои, когда пришлось объединить остальные силы армии в кулак.

Ранее созданная греческая рота, которая в ходе осады Каира доказала свою храбрость, вскоре вобрала в себя всех рекрутов этой нации, прибывших в Египет после заключения Эль-Аришского соглашения, и выросла до размеров легиона численностью более 2 тыс. чел., имеющего своих гренадеров, канониров и полевую артиллерию»[812]812
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 768–769.


[Закрыть].

Авторы «Научной и военной истории» рассказывали об этом схожим образом, приводя, однако, несколько иные цифры:

«Коптам внушали, что если их квартал и подвергся разграблению [во время Второго Каирского восстания. – А. Ч.], то лишь из-за отсутствия у них военной силы. Коптам говорили, что, связавшись с французами и скомпрометировав себя до такой степени, что в случае нападения на последних им тоже придется защищаться, они теперь имеют прямую заинтересованность в создании вооруженного соединения из своих соплеменников исключительно для защиты своих домов, своих близких и самих себя в случае новой агрессии. Таким образом удалось сформировать батальон из пятисот коптов, которых Клебер приказал экипировать на французский манер, рассчитывая, что количество этих войск увеличится и они приобретут более регулярный характер.

Что касается ранее сформированного греческого или берберского (barbaresque) легиона, то в отношении него была применена та же система. Во время осады он насчитывал две роты, одна из которых несла службу в Каире и сражалась там очень хорошо. Клебер хотел увеличить его за счет добровольцев, которыми кишели порты Нижнего Египта. Этот легион вырос вскоре до 1500 чел. Более того, мамлюков, арабов и коптов включили в состав полубригад, где они смешались с французами, научились у них дисциплине и стали хорошими солдатами»[813]813
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. T. 7. P. 472–473.


[Закрыть].

Однако сохранившиеся в архиве штабные сводки личного состава содержат цифры, весьма отличающиеся от приведенных и генералом Дама, и авторами «Научной и военной истории».

Последняя из составленных при жизни Клебера развернутых штабных сводок подобного рода – от 25 мая 1800 г. – вообще не упоминает о туземных вспомогательных частях[814]814
  État de la situation des troupes composant l’Armée d’Orient au 5 praireal an 8^eRep. (25 mai 1800). – SHD. Fond B⁶. Carton 188.


[Закрыть], что отнюдь не удивительно, поскольку даже 5 июня, судя по письму Клебера генералу Мену, греческий и коптский легионы находились лишь в стадии формирования[815]815
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 958.


[Закрыть]. А вот уже следующая по времени развернутая штабная сводка – от 23 сентября 1800 г.[816]816
  Tableau général des forces de l’armée d’Orient à l’époque du premier vendemiare de l’an neuf de la République française une et indivisible (23 septembre 1800). – SHD. Fond B⁶. Carton 188.


[Закрыть] – содержит такие сведения о численности личного состава этих подразделений:

Вспомогательные войска

Однако в этом же архивном картоне находится краткая сводка за тот же день 23 сентября 1800 г.[817]817
  Situation de l’armée d’Orient au 1^ervendamiaire an 9 (23 septembre 1800). – SHD. Fond B⁶. Carton 188.


[Закрыть], где указаны совершенно иные цифры:

Вспомогательный корпус

И, наконец, в составленной месяц спустя сводке от 23 октября 1800 г.[818]818
  Situation de l’effectif de l’armée d’Orient à l’époque du 1^erbrumaire an 9 (23 octobre 1800). – Ibid.


[Закрыть] представлены такие данные:

Легионы

¹ Каирские янычары выполняли полицейские функции как при мамлюках, так и при французах. Клебер сформировал из них воинское подразделение. См.: Laurens H. Op. cit. P. 385.

Таким образом, несмотря на большой разброс данных, который может быть косвенным свидетельством либо высокой текучки личного состава, либо плохо организованного его учета, либо того и другого, численность военнослужащих вспомогательных туземных подразделений в указанный период, даже еще до начала активных военных действий, никоим образом не достигала тех двух тысяч, о которых сообщают авторы «Научной и военной истории».

Качество этих войск, естественно, не шло ни в какое сравнение с собственно французскими. 24 мая (4 прериаля) Клебер писал командующему артиллерией армии генералу Сонжису:

«Отвечаю, гражданин генерал, на ваше письмо от 3-го числа сего месяца [прериаля], в котором вы просили меня прислать две сотни греков или коптов для использования их в качестве погонщиков верблюдов или в санитарном обозе. Хотя я сомневаюсь, что вы сможете многого добиться от этих людей, я весьма расположен вам их предоставить, и, когда я проведу их смотр, вы можете взять из них тех, кто в наибольшей степени проявит к тому добрую волю. И чтобы сразу же их мотивировать, вы могли бы даже дать им в качестве аванса пятнадцать—двадцать пиастров. Без такой приманки они предпочтут остаться дома. Я сообщу вам о дне их сбора»[819]819
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 924–925.


[Закрыть].

Впрочем, выбирать не приходилось: по крайней мере, передав туземным подразделениям ряд вспомогательных функций, можно было освободить от таковых самих французов, пригодных к выполнению боевых задач.

К сожалению, у меня нет данных, которые позволили бы перепроверить утверждение авторов «Научной и военной истории» об успешной интеграции местных христиан в собственно французские соединения. Однако о том, что практика подобной амальгамы действительно имела место, свидетельствует, в частности, письмо Клебера генералу Рейнье от 5 июня, где упоминается об отправке Муалемом Якубом 300 рекрутов-коптов для включения в состав 13-й линейной и 22-й легкой полубригад[820]820
  Ibid. P. 958.


[Закрыть]. Оценить размеры подобных пополнений в масштабах всей армии можно, разве что сравнив количественные показатели ее личного состава в мае и в сентябре по вышеупомянутым штабным сводкам. На 25 мая в составе Восточной армии находились 22 631 солдат и офицеров, а на 23 сентября – 24 734, согласно краткой сводке, или 24 695, согласно развернутой сводке. Таким образом, за четыре месяца армия увеличилась примерно на 2 тыс. чел. Однако если вычесть отсюда 1500–1800 чел. вспомогательных войск, сформированных в указанный период, то увеличение численности личного состава собственно французских частей с мая по сентябрь составит от 200 до 500 чел. Вероятно, именно в таком количестве и произошло пополнение армии местными жителями. Как видим, оно оказалось довольно скромным и принципиально ситуацию изменить не могло.

Эвакуация или колонизация?

Энергичные усилия Клебера, направленные на увеличение доходов и личного состава армии, убедили его подчиненных в том, что главнокомандующий отказался от идеи немедленной эвакуации и взял курс на обеспечение условий для продолжительного пребывания армии в завоеванной стране. В это поверил даже его личный секретарь Пейрюс, рассказывая о том времени в письме к матери от 20 июня 1800 г.:

«Армия наслаждалась своим триумфом и отдыхала после двух месяцев треволнений. Принятые генералом Клебером меры гарантировали ей выплату денежного содержания. Он реорганизовал администрацию, покончив с множеством злоупотреблений, активизировал сбор налогов и выплатил почти всю задолженность по жалованью. Мысль о возвращении во Францию больше никого не занимала [курсив мой. – А. Ч.]; все доверяли Клеберу поиск возможности покинуть Египет почетным образом»[821]821
  Peyrusse A. Op. cit. P. 107.


[Закрыть].

Интересно, что даже 30 лет спустя участники Египетского похода, написавшие его «Научную и военную историю», продолжали считать, что после успешного завершения осады Каира Клебер отдал предпочтение колонизации перед эвакуацией:

«Его планы, его взгляды, его действия претерпели перемену в соответствии с этим новым направлением. Речь шла уже не о чем-то временном, что он хотел бы сделать лишь в текущий момент, а об окончательном. Мысль о продолжительной колонизации, о постоянной оккупации, с этого времени засела у него в голове и породила те проекты и концепции, которые он задумал осуществить»[822]822
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. T. 7. P. 466.


[Закрыть].

Вероятно, авторы этого утверждения отчасти проецировали на прошлое современную им политику, поскольку в 1830-е гг., когда публиковалась «Научная и военная история», французское общество грезило завоеванием Алжира. Тем не менее мысль об отказе Клебера от идеи скорейшей эвакуации в пользу колонизации встречается и в современной историографии[823]823
  См., например: Laurens H. Op. cit. P. 387.


[Закрыть].

Внешне, пожалуй, всё так и выглядело: главнокомандующий больше не обращался в своих публичных выступлениях и ежедневных приказах по армии к теме скорейшего ухода из Египта. Но означало ли это радикальную смену им стратегического курса или же просто нежелание будить у подчиненных преждевременные надежды, что лишь ослабило бы силу их духа и боевой настрой? Изучение переписки Клебера за данный период убеждает, что есть гораздо больше оснований для второй версии ответа.

Уже 10 апреля 1800 г., то есть после победы при Гелиополисе, но еще до завершения осады Каира, Клебер обратился с письмом к каймакаму Блистательной Порты – высшему на тот момент в Константинополе должностному лицу, исполнявшему в столице обязанности великого визиря, пока тот находился в армии:

«Ваше превосходительство, несомненно, осведомлено о ходе и результате переговоров, которые я провел с Его превосходительством великим визирем. Согласно заверениям, полученным мною от высших должностных лиц вашей страны, я должен был полагать, что Эль-Аришское соглашение одобрено Его Величеством императором Селимом III. Некоторые из статей этого соглашения уже были реализованы, и, в частности, французская армия добросовестно выполняла свои обязательства.

Я уже занимался исполнением пункта об эвакуации Каира, когда получил от лорда Кейта, главнокомандующего английским флотом в Средиземном море, письмо, вызвавшее удивление и в еще большей степени возмущение всех французов (прилагаю его копию). Автор послания выказывает абсолютное незнание моей позиции и забывает о своем долге перед союзниками, делая иллюзорным не только Эль-Аришское соглашение, но и любой из тех договоров, которые я в будущем мог бы заключить с Блистательной Портой. Что касается оскорбительных условий, содержащихся в этом письме, то Вашему превосходительству нетрудно понять, что французская армия в Египте никогда на них не согласится.

Я поделился этими соображениями с великим визирем и предложил ему отсрочить эвакуацию Каира до тех пор, пока это неожиданное затруднение не будет устранено. Я не мог бы потребовать более умеренных гарантий исполнения нашего соглашения. Его превосходительство отказался, предпочтя подвергнуть обладание этой страной, уже полностью ему обеспеченное, тому риску, которым чревато сражение. Битва состоялась

29 жерминаля, и небеса, защищая справедливость моего дела, дали мне победу. Однако это событие не смогло изменить моего искреннего желания восстановить дружеские и взаимовыгодные отношения, которые на протяжении стольких веков связывали две страны. Блистательная Порта всё еще может рассчитывать на мою готовность вернуть Египет под ее власть на согласованных в Эль-Арише условиях, за исключением нескольких изменений, ставших необходимыми в текущей ситуации.

Таким образом, новое кровопролитие оказалось бы бессмысленным, и нормальные договоренности, реализация которых не тормозилась бы непредвиденными приказами, вернули бы Османской империи те провинции, каковые она тщетно пыталась бы отнять у нас при помощи оружия. Если Его превосходительство разделяет эти устремления к миру и согласию, оно сообщит о них Его Величеству императору Селиму III и безотлагательно добьется от него распоряжения о возобновлении переговоров, которые приведут нас к цели, в равной степени желаемой для нас всех»[824]824
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 812–813.


[Закрыть].

Как видим, Клебер открыто говорит, что тема эвакуации армии из Египта им никоим образом не закрыта, и он готов вернуться к реализации прежних договоренностей. Однако почему он написал не великому визирю, от которого, собственно, и зависела реализация Эль-Аришского соглашения и который находился гораздо ближе к Египту – в Яффе, а его заместителю в Константинополь? Возможно, после произошедшего под Гелиополисом Клеберу было не слишком удобно обращаться к Юсуф-паше напрямую, однако он прекрасно понимал, что избранный им способ отправки письма обеспечит скорейшую доставку послания именно к данному адресату. В качестве курьера он избрал некоего Мустафа-эфенди, одного из тех турецких чиновников, что прибыли во время перемирия в Александрию, дабы принять город от уходящей французской армии, но после разрыва Эль-Аришского соглашения оказались у французов в плену. По мнению Франкини, таким способом Клебер попытался, не обращаясь напрямую к великому визирю, сообщить тому о своей готовности вернуться к исполнению Эль-Аришского соглашения:

«Не зная, как возобновить отношения с великим визирем, не демонстрируя открыто подобного желания, Клебер решил отправить одно из своих писем каймакаму, но таким образом, чтобы оно попало в руки к великому визирю. Для этого он сделал своим гонцом некоего Мустафа-эфенди, представителя османской армии при капитуляции Александрии. Он послал его в Константинополь, будучи убежден, что этот чиновник не осмелится избрать иное направление, кроме Яффы»[825]825
  Э. Франкини – В. С. Томаре, 18 мая 1800 г. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 916. Л. 17.


[Закрыть].

Однако всё получилось еще проще. После выхода из Александрии судно, на котором Мустафа-эфенди выехал в Константинополь, было остановлено блокировавшим порт английским кораблем, письмо Клебера попало к командору Смиту, а от него прямиком к великому визирю. Разумеется, сам Смит тоже ознакомился с содержанием послания и сопроводил его довольно благожелательным комментарием:

«Я всегда откровенно высказывал свое мнение Вашему превосходительству, и оно остается прежним. А именно, что французы уйдут легко и добровольно, если вести себя по отношению к ним с мягкостью, великодушием и умеренностью; изгнать же их силой весьма непросто, поскольку угрожающая опасность придаст им храбрость отчаяния, заставит сплотиться перед необходимостью бороться за свое спасение, а сражения, которые за тем последуют, опустошат страну, что не в интересах Блистательной Порты. <…> Я нахожу, что это [письмо Клебера] написано в умеренном тоне, в отличие от предшествующих посланий Бонапарта, и потому заслуживает внимания…»[826]826
  Копия письма командора Смита Великому визирю, 20 апреля 1800 г. – Там же. Л. 19 об.


[Закрыть]

Однако на великого визиря мирная инициатива Клебера произвела совсем не то впечатление, на которое рассчитывал французский главнокомандующий. Юсуф-паша, ожидая реакции султана на проигранную турками кампанию, имел все основания опасаться за свое будущее, а потому весьма болезненно воспринял отправку Клебером в Константинополь такого послания, где ответственность за срыв перемирия фактически возлагалась на великого визиря. Даже два с лишним месяца спустя Юсуф-паша, по свидетельству Франкини, будет считать это письмо нечестным ходом, нарушающим рыцарские правила поведения на войне: «Война против французов в Египте приобрела сегодня такой характер, какой обычно не носят войны между государствами. Письмо Клебера каймакам-паше убедило великого визиря в том, что сей генерал попытался подорвать его репутацию в глазах султана»[827]827
  Э. Франкини – В. С. Томаре, 4 июля 1800 г. – Там же. Л. 74.


[Закрыть]. Не удивительно, что реакция великого визиря на демарш Клебера оказалась весьма болезненной, чем не преминул воспользоваться Франкини, всеми силами мешавший примирению турок с французами:

«Министра обескуражило доставленное ему письмо Клебера, и он, опасаясь нападок, хотел бы помешать тому войти в прямые сношения с Портой. Спросив моего совета на этот счет и не имея возможности сему воспрепятствовать, он составил, по моему наущению, ответ в манере презрительной и резкой»[828]828
  Э. Франкини – В. С. Томаре, 18 мая 1800 г. – Там же. Л. 11.


[Закрыть].

В ответном письме Юсуф-паша оправдывал свои действия после заключения Эль-Аришского договора и возлагал ответственность за нарушение перемирия исключительно на Клебера, не захотевшего терпеливо дожидаться разрешения созданной адмиралом Кейтом проблемы. Следующие же абзацы, написанные, очевидно, под влиянием Франкини, выдают крайнюю степень возмущения великого визиря происшедшим:

«Если вы и атаковали неожиданно авангард нашей армии, выдвинувшийся вперед без артиллерии и снаряжения, и таким образом воспользовались нашим доверием к вашим обещаниям и к договору, то знайте, что Блистательная Порта достаточно сильна, чтобы через короткое время прислать в Египет многочисленную армию со всей необходимой военной амуницией, что вы скоро сами увидите. А если вы предприняли этот демарш для демонстрации своих сил, то излишне напоминать, что они тают день ото дня. Я верю, что вы обо всём этом знаете – вы, одаренный столь высоким интеллектом.

Как же храбрый и честный главнокомандующий мог пойти на то, чтобы обмануть Порту? Какой мотив побудил вас атаковать армию Блистательной Порты, верным другом которой вы себя всегда называли? Какие враждебные действия Блистательной Порты или какие злонамеренные шаги с ее стороны могли заставить вас решиться на такой постыдный поступок, как разрыв договора, и на поведение, не совместимое с международным правом? Какое правительство отныне захочет поверить обещаниям тех, кто подобным образом попирает договоры? Бог, несомненно, вскоре нашлет на вас кару, которую заслуживают действия, столь противоречащие правилам приличия»[829]829
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 838.


[Закрыть].

Франкини, очевидно, постарался от души, настроив великого визиря соответствующим образом. Подобный тон делал продолжение диалога невозможным, чего, собственно, и добивался русский дипломат.

В какой-то момент могло даже показаться, что ему это удалось окончательно и бесповоротно. Клебер, получив 20 апреля оскорбительное послание, немедленно вернул его с тем же курьером, сделав, очевидно в сердцах, не менее оскорбительную пометку на обороте листка: «В данном письме выражения неуместны, утверждения лживы и абсурдны, угрозы смехотворны, оно не заслуживает ответа»[830]830
  Ibid. P. 839.


[Закрыть]. О том, что почувствовал Юсуф-паша, когда его драгоман Караджиа в присутствии рейс-эфенди перевел слова Клебера, мы можем только догадываться. Однако переводчику было немедленно запрещено под страхом смертной казни сообщать о них Франкини. Великий визирь явно опасался потерять лицо перед представителем союзной державы. Русский посол в Константинополе Томара прокомментировал ситуацию в депеше Павлу I следующим образом: «Клебер огорчился весьма отзывом визиря на письмо его к каймакаму паше. Ответ Клебера визирю утаен был Франкинию в Лагере и мне здесь, и видно по той же притчине»[831]831
  В. С. Томара – Павлу I, 13 июля 1800 г. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 916. Л. 5 об.


[Закрыть]. Впрочем, поскольку Франкини описал всё случившееся в своем донесении, можно констатировать, что кто-то из присутствовавших – либо Караджиа, либо рейс-эфенди – язык за зубами не удержал[832]832
  Э. Франкини – В. С. Томаре, 18 мая 1800 г. – Там же. Л. 11.


[Закрыть].

Несмотря на подобный обмен «любезностями», письмо Клебера каймакаму всё же произвело желаемый эффект, продемонстрировав готовность французского главнокомандующего к решению дипломатическим путем вопроса о возврате Египта Османской империи. И, если взаимопонимания с великим визирем ему найти пока не удалось, командор Смит откликнулся на его демарш с гораздо большей готовностью. 27 апреля он обратился к Клеберу с посланием по вполне частному сюжету – продублировал содержавшееся помимо прочего в письме великого визиря требование вернуть прибывших во время перемирия на французскую территорию турецких офицеров и чиновников, которые после возобновления военных действий оказались в плену[833]833
  С. Смит – Ж. Б. Клеберу, 27 апреля 1800 г. – SHD. Fond B⁶. Carton 43.


[Закрыть]. Однако в данном случае важен был не столько повод обращения, сколько тон самого письма: в отличие от визиря Смит изложил свое требование, или скорее даже просьбу, в предельно любезной форме, показав тем самым готовность к продолжению диалога. И оно последовало.

6 мая Клебер ответил Смиту на это обращение, упомянув мимоходом и о послании Юсуф-паши: «Великий визирь тоже написал мне из Яффы относительно оставшихся у меня турок, и он был полностью вправе это сделать. Однако его письмо выдает человека, совершенно потерявшего голову, и я счел необходимым вернуть таковое без ответа»[834]834
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 877.


[Закрыть]. Тем не менее Клебер выражал готовность удовлетворить пожелание великого визиря и отпустить пленников в обмен на Бодо, находившегося у турок со дня сражения при Гелиополисе. Судя по тону ответа, не исключено, что к тому моменту главнокомандующий уже пожалел о первоначальной реакции на письмо визиря и теперь старался загладить свою резкость.

Желание Клебера восстановить взаимопонимание с турецкой стороной сквозит и в проявленной им заботе о сохранности личной собственности великого визиря, волею случая попавшей в руки французов. В тот момент, когда французские войска еще осаждали мятежный Каир, в Александрию, не зная о разрыве перемирия, прибыл турецкий конвой из 45 судов с припасами для армии Юсуф-паши. Естественно, и суда, и груз были захвачены французами в качестве военной добычи[835]835
  Ж. З. Дэстен – Ф. Э. Дама, 13 апреля 1800 г. – SHD. Fond B⁶. Carton 43.


[Закрыть]. Когда трофеи были рассортированы и описаны, оказалось, что среди них находятся 16 сундуков с личным имуществом великого визиря. 29 апреля Клебер в письме генералу Ланюсу дал в отношении них следующее указание:

«В перечне вещей, прибывших в Александрию на разных судах, я заметил шестнадцать сундуков, принадлежащих великому визирю. Я отдаю их под ваш особый надзор и назначаю гражданина Тальена лично отвечать за их сохранность. Только будущие события определят, станет ли это добрым трофеем или нет. В последнем случае их нужно будет вернуть нетронутыми. Разумеется, мне нет нужды напоминать, что в первом случае я сам буду ими распоряжаться. Пишу вам об этом для того, чтобы предупредить: некоторые лица втайне от вас уже положили глаз на этот объект»[836]836
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 855.


[Закрыть].

В тот же день Клебер написал на эту тему Жану Ламберу Тальену. Известный деятель Французской революции, прибывший с миссией к Бонапарту в Египет и тоже «забытый» им на берегах Нила вместе с остальной армией, Тальен исполнял в оккупационной администрации обязанности своего рода чиновника по особым поручениям. В описываемый момент он находился в Александрии, занимаясь подготовкой к эвакуации во Францию тяжело раненных и увечных солдат и офицеров. То, что Клебер поручил именно ему отвечать за сохранность имущества визиря, показывает, какое значение командующий придавал данному вопросу:

«Я глубоко убежден в том, что вы с непреклонной суровостью стремитесь пресекать любые попытки расхищения различных товаров, прибывающих к нам извне. Но то, что я хочу передать под вашу персональную и особую ответственность, это шестнадцать сундуков, принадлежащих великому визирю. Я буду распоряжаться ими единолично, если нам придется продолжить войну против Порты, и рассчитываю, что они останутся в неприкосновенности, если дела вновь начнут налаживаться. Я прошу вас опечатать эти сундуки в присутствии коменданта города и военного комиссара»[837]837
  Ibid. P. 857.


[Закрыть].

5 мая, давая указание административному комитету о том, как следует распорядиться захваченными грузами, Клебер вновь подчеркивает: «Среди этих временно секвестрированных вещей находятся шестнадцать сундуков, предназначавшихся великому визирю, которые следует тщательно отделить от остального, чтобы отправить [сюда] под охраной специально назначенного лица и контролем административного комитета»[838]838
  Ibid. P. 871.


[Закрыть].

Как видим, французский главнокомандующий отнюдь не был настроен на долгое противоборство с османами, которое оказалось бы неизбежно в случае колонизации Египта, а рассчитывал на то, что «дела вновь начнут налаживаться» или, иными словами, прежние договоренности будут приведены в действие. Поэтому следовало не раздражать великого визиря, что, несомненно, произошло бы в случае конфискации его имущества, а, напротив, продемонстрировать ему свою добрую волю, сохранив таковое в неприкосновенности.

О настрое Клебера на скорейшее замирение с Османской империей (а оно было возможно только при условии эвакуации французов из Египта) свидетельствует и его реакция на предложение Шарля Франсуа Гийома де Шаналейса (Chanaleilles), сделанное тем в письме от 25 апреля 1800 г. Бывший мальтийский рыцарь прекрасно знал геополитическую ситуацию в Средиземноморье и предложил Клеберу самым решительным образом взорвать ее, призвав греческих подданных Османской империи встать под французские знамена и получить за это в Египте землю и освобождение от религиозного гнета[839]839
  См.: Проект обращения генерала Клебера к жителям Мореи и островов Греческого архипелага. – Ibid. P. 861–862.


[Закрыть]. Если бы Восточной армии предстояла долгая борьба с османами за обладание Египтом, то лучшего средства ослабить неприятеля и увеличить свои силы французам трудно было бы придумать, однако их главнокомандующий имел на сей счет совершенно иные планы, о чем и сообщил 30 апреля в ответном письме Шаналейсу:

«Проект обращения, приложенный к вашему письму от 5 флореаля [25 апреля], является для меня, мой дорогой Шаналейс, новым доказательством вашего усердия и ваших способностей; но принятая мною линия поведения по отношению к Порте, не позволяет мне его использовать. Я хочу сделать так, чтобы вина за последние события пала на одних англичан, и вы понимаете, насколько подобный призыв к бунту противоречил бы тому искреннему желанию сближения Франции и Османской Порты, которое я непрестанно выказываю, и какую выгоду из этого могли бы извлечь англичане»[840]840
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 861.


[Закрыть].

Однако все эти примеры служат скорее лишь косвенным подтверждением того, что Клебер отнюдь не отказался от намерения поладить с турками мирным путем, что, конечно же, было бы совершенно невозможно в случае французской колонизации их бывшего владения. Между тем у нас есть и прямые свидетельства того, что колонизация не входила в планы Клебера: а именно он сам об этом откровенно высказался в конфиденциальной переписке с генералом Мену.