Текст книги "Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799 – 1800"

«Я получил, генерал, пакет, отправленный вами с отрядом дромадеров. Никакой высадки не произошло. Я отправлю генералу Ланюсу достаточные силы для того, чтобы отразить таковую, если она случится, и оставлю резерв в Дельте в районе Рахмании, после чего вернусь в Каир, куда, возможно, прибуду 21-го [прериаля (10 июня)] вечером. Предупредите об этом влиятельных людей города и скажите им: я ожидаю, что к моему возвращению контрибуция будет полностью выплачена, и пусть прекратят испытывать мое терпение.

Я давно знаю о репутации очень любезного интригана Исаак-бея. Не думаю, что в этот раз у него будет возможность использовать свой привлекательный облик и обольстительное красноречие»[872]872
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 960–961.


[Закрыть].

В тот же день Клебер написал Ланюсу, рекомендовав прекратить всякие разговоры с парламентером[873]873
  Ibid. P. 964.


[Закрыть]. Означает ли это, что главнокомандующий передумал договариваться с неприятелем? Едва ли. Во-первых, Исаак-бей был не той фигурой, которая что-либо решала. Непосредственными контрагентами Клебера, как мы видели, были люди гораздо более высокого ранга – великий визирь и командор Смит. Во-вторых, договариваться теперь, в отличие от осени, Клебер явно предпочитал лично, не ставя, подчиненных в известность, чтобы, пока нет официального согласия неприятеля на эвакуацию, не ослаблять их боевой дух преждевременными надеждами на скорое возвращение домой. Характерно, что, отправляя в те же дни генерала Сансона руководить оборонительными работами в Александрии, Клебер объяснял ему значимость этой миссии тем, что «Сидней Смит, так же как и великий визирь, делают все, что в их силах, дабы возобновить наступление»[874]874
  Ж. Б. Клебер – Н. А. Сансону, 8 июня 1800 г. – Ibid. P. 962.


[Закрыть]. Едва ли Сансон проникся бы важностью своей задачи, если бы Клебер сообщил ему, что в действительности уже возобновил корреспонденцию и с визирем, и с командором для обсуждения вопроса об эвакуации. Да и к тому же лишние контакты французских военнослужащих с неприятелем, как показали декабрьские события в Эль-Арише, могли быть использованы противником для психологических диверсий. Поэтому в ежедневном приказе по армии от 8 июня Клебер запретил кому-либо из комендантов прибрежных крепостей вступать в прямые переговоры с неприятелем, а послания от представителей вражеской стороны разрешил принимать лишь в Александрии, Розетте и Дамьетте[875]875
  См.: Courrier de l’Egypte. N 70. 21 prairial an VIII (08.06.1800). P. 4.


[Закрыть].

В Каир Клебер вернулся вечером 10 июня. Пришло ли за время его недельного отсутствия письмо Морье? Если оно действительно было отправлено, как сообщил Франкини, сразу же 2 июня, то, учитывая расстояние от Яффы до Каира, за этот срок его уже должны были доставить. Но тогда в чьи руки оно попало? По возвращении в Каир Клебер в своей корреспонденции последующих четырех дней, вплоть до 14 июня, не упоминает о нем ни словом. Если учесть, что Морье в своем послании официально сообщил об устранении всех имевшихся препятствий для того, чтобы политика французского главнокомандующего на возвращение его армии во Францию увенчалась полным успехом, то подобная «сдержанность» выглядит по меньшей мере странно. Поэтому наиболее логично предположить, что письмо Морье Клебер все же не получил. Тому могут быть две причины.

Первое: для доставки послания Морье двух недель не хватило. Но для такого промедления должно было случиться нечто поистине сверхординарное. В апреле, как мы видели, отправив письмо визирю, Клебер уже через 10 дней получил от него ответ, то есть путь между Каиром и Яффой курьер в среднем преодолевал за 5 дней. И даже у обычного торгового каравана, с которым из Газы в Каир прибыл Сулейман ал-Халеби (с ним читатель познакомится чуть позже), дорога заняла лишь шесть дней. Между тем ни о каких форс-мажорных обстоятельствах, которые столь существенно осложнили бы в начале июня сообщение между двумя городами и столь значительно задержали бы доставку письма Морье, нам не известно.

Остается второе: послание Морье попало в руки оставшегося «на хозяйстве» Мену, который, имея полное на то право, его вскрыл, прочел и… от Клебера утаил. Если что-либо подобное действительно имело место, то мотивы Мену понять нетрудно. Стоило главнокомандующему, получив официальное согласие неприятеля на беспрепятственную эвакуацию французов, сделать это жизненно важное известие достоянием подчиненных, как уже никакая сила не смогла бы после этого удержать армию в Египте: любого, кто попытался бы помешать возвращению домой, солдаты просто разорвали бы. Но что могла дать подобная задержка, если рано или поздно Морье написал бы второе письмо, третье и Клебер все равно получил бы ту весть, которая для колониальных планов Бонапарта и Мену прозвучала бы похоронным звоном?

За это время, к примеру, можно было попытаться скомпрометировать отправителя письма в глазах французских военнослужащих, а кое-какой компромат на Морье имелся. В конце марта, после сражения при Гелиополисе, англичанин не последовал за великим визирем, ушедшим со своим окружением в Сирию, а отправился в тогда еще занятую турками Дамьетту, близ которой стоял «Тигр». Спасаясь от наступавших французов, Морье так спешил на корабль, что, бросив на берегу повозку, забыл в ней свой дневник. И хотя, по мнению Франкини, содержание записей англичанина носило достаточно безобидный характер[876]876
  Э. Франкини – В. С. Тамара, 4 июля 1800 г. – АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 917. Л. 21–21 об.


[Закрыть], в них неоднократно упоминалось в разном контексте о некой «военной хитрости», что могло быть при желании истолковано совершенно любым образом, в том числе самым негативным. Поэтому публикация с 10 июня в газете Courrier de l’Égypte выдержек из дневника Морье вряд ли могла иметь иную цель, кроме компрометации английского дипломата в глазах французов[877]877
  См.: Courrier de l’Egypte. N 70. 21 prairial an VIII (08.06.1800). P. 1–3.


[Закрыть]. По мнению историка Риго, приказ на такую публикацию отдал сам Клебер[878]878
  Rigault G. Op. cit. P. 82.


[Закрыть], однако исследователь не ссылается ни на один документ, который бы это подтверждал. Между тем, учитывая, что Клебера целую неделю перед началом данной публикации не было в Каире и прибыл он лишь в тот день, когда первый номер с нею уже увидел свет, у нас есть все основания полагать, что к этой акции, имевшей целью бросить тень на Морье, имел самое прямое отношение Мену.

Впрочем, и предполагаемое утаивание письма Морье, и компрометация его самого могли лишь задержать приход в Египет известия о снятии англичанами препон для эвакуации Восточной армии, но не воспрепятствовать ему. В конце концов, Морье был не единственным, от кого французы могли получить эту новость. 9 июня Клеберу попытался сообщить ее командор Смит, отправив ему послание со своим секретарем Райтом (Wright). В тот момент «Тигр» еще находился возле Родоса, но вскоре должен был отплыть в Яффу, а потому Смит и указал этот город в письме как пункт отправления:

«Господин генерал,

Хотя я еще не получил ожидаемых ответов на свои депеши об Эль-Аришском соглашении, отправленные мною напрямую моему правительству, у меня есть основания полагать, что те приказы английским эскадрам, которые препятствовали его реализации, отменены и мне уже послано новое распоряжение, позволяющее довести это дело до полного завершения. Его Высочество великий визирь сообщил мне об этом, пригласив вернуться к нему для проведения новых консультаций, как вы можете увидеть из прилагаемой мною копии его письма.

Поэтому я немедленно отправляюсь в османский лагерь в Яффе, где надеюсь восстановить с вами, господин генерал, непосредственные отношения, основанные на откровенности и доверии, которыми характеризовалось все наше предшествующее общение. Я искренне и горячо надеюсь, что эти обсуждения позволят уменьшить печаль от нашей с вами неудачи в реализации того, к чему нас побуждало общее стремление предотвратить ненужные страдания людей. Имею честь оставаться с величайшим почтением и полнейшим уважением к вам, господин генерал, ваш покорный и почтительный слуга»[879]879
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 964–965.


[Закрыть].

Хотя послание Смита носило частный характер, а сам он, как видим, еще не знал о прибытии в лагерь под Яффой официальных паспортов британского правительства для возвращения французской армии домой, его письмо показывает, что получение Клебером долгожданного известия о возможности беспрепятственно эвакуировать Восточную армию из Египта было лишь делом времени. Но именно времени-то у Клебера и не осталось…

Шахада[880]880
  Шахада (араб.): 1) свидетельство мусульман о вере «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк его»; 2) мученическая смерть мусульманина за веру.


[Закрыть] Сулеймана ал-Халеби

По возвращении в Каир из Рахмании Клебер вновь занялся решением двух важнейших из стоявших перед ним задач – пополнением армейской казны и формированием туземных войск. 12 июня он издал ряд распоряжений по регулированию сферы финансов, 13-го приказал комендантам гарнизонов и командирам мобильных колонн в Дельте активно содействовать интендантам-коптам в сборе налогов[881]881
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 4. P. 965–969.


[Закрыть].

В тот же день, 13 июня, Клебер написал генералу Мену, предложив тому либо продолжить исполнение обязанностей коменданта Каира, но уже на постоянной основе, либо вступить в ранее согласованную должность коменданта Второго округа. Клебер также сообщил Мену, что собирается назавтра в 8 часов утра провести под сикоморами острова Ар-Рауда смотр греческого легиона и приказал обеспечить построение личного состава в указанное время.

О том, что случилось 14 июня 1800 г., мы узнаем из рассказа Пейрюса, секретаря главнокомандующего, описавшего всё в послании матери шесть дней спустя. В отличие от многих других современников, излагавших эти события с чужих слов, Пейрюс лично сопровождал в тот день Клебера и был их непосредственным очевидцем:

«Опасения относительно возможной высадки десанта развеялись, и Клебер вернулся в Гизу, где находилась его штаб-квартира. Сразу по прибытии он захотел провести смотр греческой бригады. По его приказу, она была собрана под сикоморами острова Ар-Рауда. Генерал отправился туда, а после смотра в силу какого-то злого рока решил поехать в Каир, чтобы осмотреть свой дворец, где сейчас идет ремонт. Он пообедал у своего начальника штаба, генерала Дама, пошел прогуляться по саду, ознакомился с производимыми работами и возвращался с архитектором Протеном по крытой террасе с видом на площадь Азбакийя. Здесь, возле одного из колодцев с водоподъемным колесом, Клебер и получил смертельный удар кинжалом»[882]882
  Peyrusse A. Op. cit. P. 107–108.


[Закрыть].

Прервем на мгновение Пейрюса, поскольку он вместе с остальной свитой главнокомандующего ждал возвращения Клебера в особняке Дама и не видел воочию, что именно случилось в саду, на крытой виноградными лозами террасе[883]883
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. Paris, 1834. T. 8. P. 10.


[Закрыть], тянувшейся вдоль площади Азбакийя между особняками Дама и Клебера. Поэтому дадим слово архитектору Протену, единственному спутнику главнокомандующего в его последней прогулке. Обо всем с ними случившемся он рассказал на другой день в ходе начавшегося следствия:

«Жан-Константен Протен, член Комиссии ремесел и Института [Египта], показал, что, когда они с главнокомандующим прогуливались по выходящей на площадь большой галерее сада штаб-квартиры, из глубины галереи, где находятся колодцы с водоподъемными колесами, вышел одетый на турецкий манер человек. Находясь в нескольких шагах от генерала и глядя в другую сторону, он [Протен] услышал, как генерал зовет охрану, и, обернувшись, увидел, что упомянутый человек наносит генералу удары кинжалом. Он [Протен] побежал на помощь и попытался защитить генерала, но получил несколько ударов тем же кинжалом, упал на землю и откатился на несколько шагов. Услышав снова крик генерала, он опять кинулся к нему и увидел, как указанный человек опять наносит удары. Он [Протен], также получив еще несколько ударов кинжалом, потерял сознание и никаких подробностей больше добавить не может. Он только заметил, что, несмотря на их крики, помощь к ним не приходила более шести минут»[884]884
  Recueil des pieces relatives à la procédure et jugement de Soleyman El-Hhaleby, assasin du général en chef Kléber. Le Kaire, an VIII [1800]. P. 18–19.


[Закрыть].

Вернемся опять к письму Пейрюса, в тот момент ожидавшего у Дама возвращения Клебера:

«Тем временем все начали беспокоиться из-за отсутствия генерала: охрана была готова седлать коней, а все адъютанты, томимые дурными предчувствиями, стали искать генерала. Наконец, его нашли в луже крови, без чувств и почти бездыханным. Протен находился в таком же состоянии. Мы позвали на помощь, перенесли их и окружили всей той заботой, на какую способны друзья. Генерал Клебер не подавал признаков жизни и умер, не проронив ни слова. Исследовали его раны, прозондировали их. Первая проходила через верхнюю часть правого предреберья, проникая в правое предсердие. Вторая, на расстоянии в ширину пяти пальцев от первой, проникала в брюшину. Третья проходила через левое предплечье между лучевой и локтевой костями. Четвертая была нанесена в среднюю внешнюю часть правого бедра.

Дом и сады немедленно были окружены гидами. Убийцу нашли спокойно сидящим на груде щебня. Его выдавала покрывавшая его кровь, кинжал был зарыт в землю. Он попытался оказать сопротивление, но был ранен в руку ударом сабли. Его повели в штаб-квартиру. Протен, очнувшийся от забытья, его опознал. Все адъютанты и офицеры Клебера узнали в нем человека, который непрерывно сопровождал генерала от самой Гизы. Адъютант Девуж тогда его даже обругал. Стали его допрашивать, но он отказался говорить правду. Применили допрос с пристрастием, и страдания сломили его упорство. Он заявил, что будет говорить правду, и его перестали бить»[885]885
  Peyrusse A. Op. cit. P. 108–109.


[Закрыть].

«Военная и научная история Египетского похода», написанная, как мы помним, его участниками, содержит интересные подробности того, что тем временем происходило вокруг особняка Дама. Новость об убийстве главнокомандующего моментально облетела город. Французские солдаты, собравшиеся на площади Азбакийя, требовали страшного возмездия: одни предлагали поджечь Каир с четырех сторон, другие – собрать всех мусульманских священнослужителей в мечети и сжечь их там живьем. Офицерам с большим трудом удавалось сдерживать подчиненных. Местные жители в страхе попрятались по домам. Улицы опустели. Среди французов пошел слух о том, что убийство – дело рук легендарной секты ассасинов (об этой молве сообщает и Пейрюс[886]886
  Ibid. P. 109.


[Закрыть]). Первое подозрение пало на наиболее авторитетных людей города, и адъютанты командующего в сопровождении мамлюков Мурад-бея отправились проводить обыски в домах шейхов.

Беспорядочные поиски виновных продолжались довольно долго. И только через час при осмотре офицерами соседнего с особняком Дама сада Французских бань в руинах был обнаружен неизвестный в окровавленной одежде. При задержании он оказал сопротивление, но был ранен в руку ударом сабли и отведен в дом начальника штаба. Еще час спустя при обыске этих руин там нашли и закопанный в землю окровавленный кинжал[887]887
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. T. 8. P. 12–14; Recueil des pieces relatives à la procédure et jugement de Soleyman El-Hhaleby. P. 17.


[Закрыть]. Отмеченный авторами «Истории» фактор времени, прошедшего между убийством и арестом неизвестного, имеет, как мы увидим далее, определенное значение для понимания происшедшего. Пока же лишь констатируем: убийца обладал достаточным временем, чтобы попытаться в общей суматохе сбежать через сады, но этого не сделал.

Интересные детали авторы «Истории» сообщают о ходе следствия. Пришедшему в сознание архитектору Протену представили подозреваемого не лицом к лицу, а среди задержанных к тому моменту арабских рабочих, что обеспечило бо́льшую достоверность опознания[888]888
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. T. 8. P. 14.


[Закрыть]. Довольно подробно они освещают и установленную на следствии череду событий того дня, предшествовавших убийству:

«К изобличающему свидетельству Протена добавились и другие доказательства. Этот молодой турок в течение некоторого времени шел за Клебером. Похоже, он его искал и повсюду преследовал. Его видели в Гизе, где он пытался приблизиться к генералу, как будто хотел попросить о какой-то милости. Секретарь Пейрюс несколько раз оттолкнул его, а слугам пришлось прогнать его силой. Тем же утром он втиснулся в ряды охранников (saïs), которые с длинными палками пешком сопровождали Клебера. Адъютант Девуж заметил его и выставил за дверь, когда тот настойчиво попытался проникнуть следом за Клебером внутрь дома»[889]889
  Ibid. P. 15.


[Закрыть].

Авторы «Истории» дают также важное пояснение о том, каким образом удалось заставить подозреваемого заговорить. Решающую роль, по всей видимости, сыграли не палочные побои (далее мы увидим, с какой стойкостью этот человек перенесет и более страшные пытки), сколько ложное обещание начальника городской полиции и по совместительству главного палача во французской оккупационной администрации, грека Бартелеми Серра сохранить арестованному жизнь, если тот скажет правду[890]890
  Ibid. P. 16, 27.


[Закрыть].

Допрашивал подозреваемого лично Мену как комендант Каира, переводил драгоман Брасевиш, протокол вел гражданский чиновник – комиссар-распорядитель Антуан Леже Сартелон. Присутствовали высшие чины армии и оккупационной администрации, включая дивизионных генералов Дама, Рейнье и Фриана.

На вопрос об имени, возрасте, месте жительства и профессии молодой человек сообщил, что зовут его Сулейман, он уроженец Сирии, 24 лет от роду, по профессии писарь[891]891
  В протоколе указано écrivain, что обычно переводится на русский язык как «писатель», однако далее Сулейман говорит, что ходил в Гизу искать себе работу, а именно кому бы что-нибудь написать, то есть в его случае речь идет именно о ремесле писца.


[Закрыть], ранее был жителем Алеппо (по-арабски – ал-Халеби). Его вера ислам. На вопрос Мену: «Знаком ли задержанный с великим визирем и видел ли его некоторое время тому назад?» – юноша ответил, что обычный араб, как он, не может быть знаком с великим визирем.

Решительно отрицая свою вину, Сулейман далее начал рассказывать о себе явно выдуманные вещи, делая, впрочем, это так, что порою казалось, будто он просто издевается над французами. Например, на вопрос, зачем он шел за генералом Клебером от самой Гизы, юноша ответил: «Потому что мне нравилось на него смотреть»[892]892
  Recueil des pieces relatives à la procédure et jugement de Soleyman El-Hhaleby. P. 7.


[Закрыть].

Для понимания происшедшего этот первый допрос мало что дает, поэтому, не задерживаясь более на нем, перейду ко второму, начавшемуся сразу же после того, как Бартелеми с глазу на глаз дал Сулейману обещание сохранить ему жизнь в обмен на правду:

«Вопрос: Сколько времени он находится в Каире?

Ответ: Он здесь 31 день; приехал сюда на верблюде из Газы за шесть дней.

Вопрос: Зачем он приехал?

Ответ: Чтобы убить главнокомандующего.

Вопрос: Кто отправил его совершить это убийство?

Ответ: Его отправил ага янычар. По возвращении из Египта мусульманские войска в Алеппо просили, чтобы кто-нибудь вызвался убить главнокомандующего французской армии. Они обещали за это деньги и военные чины. Он и взялся сделать это.

Вопрос: К кому он обратился в Египте? Посвятил ли он кого-то в свои планы? Что он делал после прибытия в Каир?

Ответ: Он ни к кому не обращался. Он пришел поселиться в большой мечети [аль-Азхар. – А. Ч.]. Он виделся там с законоведами: сеидом Мухаммадом ал-Адеси[893]893
  В дальнейшем этот сеид проходит в документах как Мухаммад ал-Гази.


[Закрыть], сеидом Ахмадом ал-Уали, Абдуллой ал-Гази и сеидом Абдель Кадером ал-Гази, жившими в той же мечети. Они его отговаривали от осуществления этого плана, ибо исполнить таковой невозможно: он [Сулейман] будет убит; а потому можно было бы поручить эту миссию и кому-то другому. Все дни они беседовали об этом замысле. Наконец, вчера он им сказал, что хочет покончить со всем этим и убить генерала. Он пошел в Гизу посмотреть, можно ли это сделать. Он обратился к матросам лодки генерала, желая узнать, выйдет ли тот, но они поинтересовались, зачем ему это знать. Когда он ответил, что хочет поговорить с ним [генералом], они ответили, что тот по вечерам гуляет у себя в саду. Этим же утром он увидел, что генерал поехал в Мекьяс (Meqyas) и в Каир, и преследовал его, пока не убил»[894]894
  Recueil des pieces relatives à la procédure et jugement de Soleyman El-Hhaleby. P. 8–9.


[Закрыть].

К 20 часам в дом генерала Дама доставили шейхов Абдуллу ал-Гази, Мухаммада ал-Гази и Ахмада ал-Уали, предполагаемых соучастников в убийстве Клебера. Четвертый из посвященных Сулейманом в его план – Абдель Кадер ал-Гази – каким-то образом ареста избежал, очевидно успев скрыться раньше, чем за ним пришли. Эти, в общем-то, молодые люди служили читчиками Корана в мечети аль-Азхар: первому было около 30, второму – около 25, третий своего точного возраста не знал. В присутствии высших командных чинов армии их допрашивал генерал Мену; переводил гражданин Ломака (Lhomaca).

Любопытно, но еще до завершения следствия генерал Мену уже самой формулировкой некоторых из вопросов довольно прозрачно намекал на то, что за спиной убийцы маячит фигура великого визиря. Так, спросив Абдуллу ал-Гази, знает ли тот каких-либо выходцев из Сирии, прибывших в Каир с месяц тому назад, и получив отрицательный ответ, Мену заявил, что сеид явно говорит неправду, так как человек, «прибывший тридцать дней тому назад из армии визиря» [курсив мой. – А. Ч.], заявил, что с ним знаком[895]895
  Ibid. P. 10.


[Закрыть].

Шейхи сначала активно отрицали свое знакомство с Сулейманом ал-Халеби, но, поскольку они явно не договорились заранее о какой-либо общей позиции, их быстро поймали на противоречиях, а затем на очных ставках заставили признаться, что такого человека они все же знали. Правда, все трое продолжали твердо стоять на том, что Сулейман не посвящал их в свои планы относительно французского главнокомандующего.

Тем временем долгий, казалось, бесконечный день 14 июня, наполненный печалями и треволнениями, подошел к концу. Однако прежде чем он закончился, предстояло решить вопрос о преемнике покойного главнокомандующего. На высший пост могли претендовать два дивизионных генерала: Мену, старший по времени присвоения этого звания, и Рейнье, блестяще проявивший себя во многих сражениях и чрезвычайно популярный в войсках. Мену для проформы (так считают авторы «Научной и военной истории») поотнекивался, но Рейнье решительно высказался в пользу соблюдения принятого во французской армии порядка: приоритет – старшему по выслуге. В результате Восточную армию возглавил Мену[896]896
  Histoire scientifique et militaire de l’expédition française en Égypte. T. 8. P. 19–20.


[Закрыть].

На другой день он уже в качестве главнокомандующего издал приказ о создании комиссии из девяти человек – семи высших офицеров армии и двух чиновников администрации – для суда над убийцей Клебера. Члены комиссии избрали своим председателем генерала Рейнье и немедленно приступили к работе. Сначала они заслушали свидетелей. Затем суд вызвал Сулеймана ал-Халеби:

«Вновь допрошенный относительно фактов, приведших к данному убийству, он ответил, что приехал на верблюде с караваном, груженным мылом и табаком; что этот караван, опасаясь идти прямо в Каир, прибыл в деревню Гайтах (Ghayttah) провинции Атфих; что там он взял осла, дабы отправиться в Каир; что осла он арендовал у крестьянина, имени которого не знает.

Убить генерала ему поручили Ахмад-ага и Ясин-ага, янычары из Алеппо. Они велели ему никому не открываться в этом, ибо дело сие деликатное. Послали именно его, поскольку он хорошо знает Каир, где жил три года. Ему сказали идти в большую мечеть и хорошо подготовиться, чтобы не упустить возможности убить генерала.

Он, однако, открылся четырем шейхам, которых уже назвал, поскольку иначе они не хотели селить его в мечети. Все дни он обсуждал с ними свой план, от которого они его отговаривали, повторяя ему, что это невозможно. Он не просил их ему помогать, поскольку они слишком трусливы.

В тот день, когда он решил совершить упомянутое убийство, он из четырех названных шейхов нашел только Мухаммада ал-Гази, которому сказал, что идет для этого в Гизу. Он один пошел убивать генерала и полагает, что находился в безумии с тех пор, как взялся за этот план, ибо иначе он никогда бы не отправился из Газы ради того убийства, которое совершил.

Бумаги, которые он оставил в мечети, это всего лишь стихи из Корана; у переписчиков с арабского принято их часто копировать.

Того эфенди, у которого он учился, зовут Мустафа-эфенди. Он его, как принято, посещал каждый понедельник и четверг, но не осмеливался с ним говорить о своем плане, опасаясь быть преданным.

А вот тем четырем шейхам, которых он уже назвал, он сообщал о своих планах, ибо они, как и он, были сирийцами. Им он говорил о своем намерении вступить в священную битву, действительно всем четверым говорил.

Вопрос: Где он находился тогда, когда великий визирь ушел из Египта – в начале прошедшего месяца жерминаля, называемого по-турецки зуль-каада?

Он ответил, что был в Иерусалиме, куда совершал паломничество и где он находился и ранее, когда великий визирь взял Эль-Ариш.

Вопрос: Где он увидел Ахмад-ага, который, как он утверждает, предложил ему совершить убийство, и в какой день они виделись?

Ответил, что, когда визирь был разбит и отступил к Эль-Аришу и Газе в конце турецкого месяца шавваль или в начале месяца зуль-каада, который соответствует месяцу жерминалю французского календаря, Ахмад-ага присоединился к его армии. После взятия Эль-Ариша он [Ахмад-ага] по приказу визиря находился под арестом в Газе. Затем этого агу перевели в Иерусалим в дом муллы Селима, губернатора города. Он [Сулейман] находился в это время в Иерусалиме и пошел повидать Ахмад-ага в первый день его приезда, дабы пожаловаться на то, что его [Сулеймана] отец по имени Хаджи Мухаммад Амин, торговец сливочным маслом в Алеппо, постоянно подвергается оскорблениям (avanies) со стороны Ибрагима, паши упомянутого Алеппо. Последний нанес ему очень серьезные оскорбления еще до ухода визиря из Дамаска в Египет, но за них затем было заплачено. Однако, опасаясь, как бы таковые не возобновились, он [Сулейман] попросил у аги покровительства.

На другой день он [Сулейман] опять пришел к Ахмад-ага, и на сей раз ага ему сказал, что является другом Ибрагим-паши и походатайствует перед ним за него [Сулеймана], если тот возьмется убить главнокомандующего французской армии.

На третий и четвертый дни он делал ему такие же предложения, а затем отправил к Ясин-ага в Газу, чтобы тот обеспечил его [Сулеймана] средствами на расходы. Через три или четыре дня он [Сулейман] выехал из Иерусалима в деревню Халиль [Хеврон], так и не получив никакого письма от Ахмад-ага, который отправил слугу в Газу, чтобы сообщить обо всем Ясин-ага.

Вопрос: Сколько времени он прожил в Халиле?

Ответил, что прожил там 20 дней.

Вопрос: Зачем он прожил 20 дней в этой деревне и не присылали ли ему тот или иной ага письма?

Ответил, что опасался арабов [бедуинов], которыми кишели дороги, и ожидал каравана, чтобы с ним отправиться в путь, так и не получив никаких писем. По истечении 20 дней он поехал с караваном в Газу на исходе месяца зуль-каада, что соответствует началу флореаля по французскому календарю [20-е числа апреля].

Вопрос: Что он делал в Газе и что ему сказал Ясин-ага?

Ответил, что на второй день прибыл в Газу и был представлен Ясин-ага, который сказал, что знает о деле, с коим тот приехал. Ага поселил его [Сулеймана] в большой мечети, куда несколько раз приходил то днем, то вечером, чтобы тайно с ним сговариваться. Он обещал избавить его отца от оскорблений и оказать ему самому всевозможную протекцию. Он дал ему [Сулейману] 40 турецких пиастров по 40 паратов в каждом для оплаты дорожных расходов и те инструкции, о которых уже говорилось. 10 дней спустя после своего приезда он [Сулейман] отправился на верблюде в путь, занявший у него шесть дней. Так что он приехал, как и говорил, в первых числах турецкого месяца зуль-хиджа, что соответствует середине месяца флореаля по французскому календарю. Стало быть, к тому времени, когда он убил генерала, он находился в Каире уже 31 день.

Вопрос: Узнает ли он кинжал, которым был убит главнокомандующий?

Он ответил, что узнает в нем именно тот, которым он убил генерала.

Вопрос: Кто ему дал этот кинжал? Не дал ли его ему один из двух ага?

Как он его раздобыл?

Он ответил, что никто его ему не давал. Он купил его на рынке в Газе, чтобы убить генерала. Он приобрел первое попавшееся ему на глаза оружие.

Вопрос: Говорили ли ему Ахмад-ага или Ясин-ага или оба вместе о великом визире, предлагая протекцию на тот случай, если он [Сулейман] убьет генерала?

Он ответил, что нет. Они предлагали только свою собственную [протекцию], если ему удастся выполнить задуманное.

Вопрос: Издавал ли визирь прокламации против французов, побуждая их убивать?

Он ответил, что не знает ничего такого. Он знает лишь, что визирь отправил Тахир-пашу на помощь повстанцам Каира, но тот вынужден был вернуться, встретив уходящих оттуда османов.

Вопрос: Был ли он единственным, кому поручили такую миссию?

Он ответил, что полагает именно так. Он один находился в сговоре с двумя агами.

Вопрос: Как он должен был сообщить обоим ага об этом убийстве?

Ответил, что должен был сам отправиться к ним или срочно послать им сообщение»[897]897
  Recueil des pieces relatives à la procédure et jugement de Soleyman El-Hhaleby. P. 21–25.


[Закрыть].

После продолжительного допроса обвиняемого ему были устроены очные ставки с арестованными шейхами Мухаммадом ал-Гази, Ахмадом ал-Уали и Абдуллой ал-Гази. Каждая последующая проходила значительно быстрее предыдущей. Мухаммад ал-Гази повторил свои прежние показания о том, что Сулейман не известил его о своих планах убить Клебера, однако Сулейман заявил, что шейх лжет. После того как французы подвергли последнего пытке – его били палкой, тот признался, что был в курсе намерений убийцы. Ахмад ал-Уали тоже сначала настаивал на своей прежней версии о незнании подлинных намерений Сулеймана, но, когда тот изобличил и его в сокрытии правды, решил не доводить дела до пытки и немедленно сознался в том, что Сулейман говорил ему о своем плане. И наконец, Абдулла ал-Гази, вероятно, уже зная о том, как проходили очные ставки предшественников, запираться не стал и сразу же отрекся от своих прежних показаний, заявив, что Сулейман действительно сообщал ему о намерении вступить в священную битву и убить французского главнокомандующего.

Затем перед комиссией предстал старик Мустафа-эфенди, бывший наставник Сулеймана ал-Халеби. Отвечая на заданные вопросы, Мустафа-эфенди рассказал, что ему 81 год, что работает он учителем в школе и что тремя годами ранее Сулейман у него учился. 10 или 20 дней тому назад Сулейман пришел к нему и попросился переночевать, но так как он, Мустафа-эфенди, беден, то вынужден был отправить его искать другое прибежище. Нет, он не интересовался планами Сулеймана в Каире, ибо был озабочен только тем, чтобы отделаться от него, ведь он, Мустафа-эфенди, беден. Однако он всё же спросил, зачем тот приехал, и получил ответ: совершенствоваться в чтении. Никого из влиятельных в Каире шейхов он, Мустафа-эфенди, не знает, поскольку у него очень мало свободного времени, а учитывая его возраст и немощь, он и дом нечасто покидает. На вопрос, явно заданный с подвохом, о том, что если Мустафа-эфенди наставлял своих учеников в чтении Корана, где говорится о священной войне против неверных, то, наверное, он учил и Сулеймана, что убивать неверных хорошо, старик простодушно ответил, что учил Сулеймана только письму. В конце концов, допрашивавший старого учителя докладчик комиссии, комиссар-распорядитель Сартелон, видя, что кружить вокруг да около бесполезно, спросил его в лоб:

«А если бы он узнал, что какой-то мусульманин убил вчера главнокомандующего французской армии, принадлежавшего к иной религии, то, согласно принципам Корана, был бы такой поступок достоин похвалы и одобрил бы его Пророк?

Он ответил, что тот, кто убивает, должен быть убит. Что касается его лично, то он полагает, что принципы чести французов такие же, как и у мусульман. А если Коран говорит иное, то в этом не его [Мустафа-эфенди] вина»[898]898
  Recueil des pieces relatives à la procédure et jugement de Soleyman El-Hhaleby. P. 32.


[Закрыть].

На устроенной тут же очной ставке Мустафа-эфенди с Сулейманом последний подтвердил, что приходил к своему бывшему наставнику только для того, чтобы поприветствовать его и ни в какие свои планы не посвящал, как, впрочем, и никого другого, кроме четырех ранее названных им шейхов.