Текст книги "Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799 – 1800"

Мятеж перекинулся и на другие роты. Солдаты бросали позиции, крича, что командование покинуло форт на произвол судьбы и собирается принести их в жертву. Пехотинцы швыряли ружья на землю, артиллеристы оставляли орудия. Несколько гренадеров взобрались на стены и, скрестив ружья в знак прекращения сопротивления, стали взывать к неприятелю. Кто-то из мятежников сорвал трехцветный флаг с древка. Турки, видя происходящее, покинули окопы и столпились у гласиса, требуя, чтобы им открыли ворота.

Комендант Казаль, надеясь выиграть время и не позволить врагу немедленно захватить форт, отправил капитана Бушара парламентером к великому визирю с предложением о перемирии. Капитан помахал белым листком бумаги, показав, что собирается вести переговоры, и спрыгнул с парапета в толпу турецких солдат, которые немедленно обобрали его до нитки. Оставив француза в одних лохмотьях, они поволокли его в сторону от форта, намереваясь отрубить голову. По счастью, они наткнулись на Мустафа-пашу, известного, по словам Бушара, «своей храбростью и гуманностью». Он-то и спас жизнь французу, приказав отвести его к великому визирю. В османский лагерь капитан прибыл уже не как парламентер, а как пленник[415]415
  Ibid. P. 58–60.


[Закрыть].

В своем «Дневнике» Бушар подробно рассказывает и о том, что случилось в Эль-Арише после его ухода. Однако, поскольку делает он это с чужих слов, приведу свидетельство непосредственного участника событий – капитана Феррэ:

«Комендант и офицеры предпринимали тщетные усилия, чтобы заставить солдат и канониров продолжать огонь и убрать белые флаги; всё было бесполезно; взбунтовавшиеся трусы взывали со стен к туркам, которые, покинув окопы, толпою приблизились к форту. Некоторое время спустя тут уже была вся турецкая армия, пехота и кавалерия. Солдаты спускали со стен веревки, чтобы помочь туркам забраться в форт. Потерна[416]416
  Потерна – скрытый выход из крепости.


[Закрыть] оказалась непонятно каким образом открыта, и форт мигом наполнился турками, обезоружившим гарнизон и принявшимся рубить головы тем самым людям, которые бросали им веревки, помогая забраться. В этот момент комендант Казот [sic: правильно – Казаль. – А. Ч.] попытался подписать капитуляцию с Селимом Мустафа-пашой и английским офицером, прибывшими в форт. Это удалось. Гарнизон должен был сложить оружие и сдаться в плен. Но призвать турок к порядку оказалось невозможно. Те французы, что попали в руки турецких или английских офицеров, были отведены в лагерь великого визиря. Остальные, устрашенные примером тех, кому отрубили голову, не хотели сдаваться и сопротивлялись еще в течение получаса после вступления турок в форт. Капитан Феррэ[417]417
  Автор рапорта пишет о себе в третьем лице.


[Закрыть] находился уже в лагере визиря, когда раздался взрыв порохового склада. Французы, еще находившиеся вблизи форта, когда произошел взрыв, стали жертвой конвоировавших их турок. Те отрубили им головы, в том числе шефу батальона Гранпэру»[418]418
  Rapport du citoyen Ferray. P. 110.


[Закрыть].

Рассказанное капитаном Феррэ полностью совпадает с тем, что говорит в своем отчете о происшедшем и комендант Казаль[419]419
  Le Spectateur militaire. 1831. T. 2. P. 570–573.


[Закрыть].

Французский Эль-Ариш пал. Это поражение стало одним из наиболее кровопролитных для Восточной армии за время всей Египетской экспедиции. Из 450 чел. гарнизона за всё время осады погибло, по словам Казаля, 240 чел.[420]420
  Ibid. P. 575.


[Закрыть] Однако его оценка потерь, сделанная всего лишь два дня спустя после падения форта, противоречит данным других источников. Если бы потери французов убитыми составляли именно столько, то в плену должно было оказаться 210 чел. Между тем, по свидетельству капитана Бушара, в плен попало лишь 160. Остальные 290 погибли, причем за неделю боев до рокового дня 29 декабря у французов было лишь 5 убитых. Все остальные, включая находившихся в лазарете 35 раненых, погибли при штурме и особенно в последовавшей за сдачей форта резне[421]421
  Bouchard P. F. X. Journal historique. P. 67.


[Закрыть]. Эти сведения подтверждаются в целом и официальной реляцией турецкого командования о взятии Эль-Ариша: «В плен взяты сто пятьдесят человек с комендантом во главе. Больше никто не спасся: все были преданы мечу»[422]422
  АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 907. Л. 68 об.


[Закрыть].

О потерях армии Юсуф-паши турецкая реляция умалчивает. Комендант Казаль говорит о 3 тыс. погибших турок[423]423
  Le Spectateur militaire. 1831. T. 2. P. 575.


[Закрыть], но довольно сомнительно, что он мог получить столь точную информацию всего лишь два дня спустя после завершения осады, принимая во внимание, что учет личного состава в османской армии носил достаточно приблизительный характер (в главе 5 я остановлюсь на этом подробнее). Капитан же Бушар приводит якобы произнесенную визирем в его присутствии фразу о 6 тыс. турок, павших при взятии Эль-Ариша[424]424
  Bouchard P. F. X. Journal historique. P. 72.


[Закрыть], но в данном отношении это тоже не слишком надежный источник, чтобы верить ему на слово. Тем не менее даже официальная реляция отмечает значительные потери османов от взрыва порохового погреба форта, взлетевшего на воздух по так и оставшейся неизвестной причине. Там, в частности, погиб и Селим Мустафа-паша[425]425
  Ibid.; АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 907. Л. 68 об.


[Закрыть], которому Бушар оказался обязан жизнью.

31 декабря в лагерь визиря прибыл курьер с сообщением, что на корабле «Тигр» командор Смит и французские парламентеры договорились приостановить военные действия на время ведения переговоров[426]426
  Bouchard P. F. X. Journal historique. P. 73.


[Закрыть]. Гарнизону форта до спасения не хватило всего лишь двух дней.

Глава 5
Между войной и миром

Бунт в Александрии

В тот момент, когда французские парламентеры едва только приступили к переговорам с командором Смитом, Клебер получил тревожные вести из Александрии. До нее добралось поветрие мятежа, которое несли с собой выводимые из Дамьетты войска. Зачинщиками бунта в Александрии стали прибывшие из Дамьетты конные егеря, а поводом – известие о том, что на готовившемся к выходу из порта корабле «Америка», который должен был доставить во Францию почту и, как полагали в городе, раненых, вместо последних поедет «двор» Бонапарта. Действительно, генерал Жюно, уже полгода ожидавший в Александрии оказии, чтобы покинуть Египет следом за своим кумиром, не хотел упускать этой возможности. То же касается и генерала Дюмюи, уже давно получившего разрешение на отъезд по состоянию здоровья. Хотела вернуться во Францию и Полин Фуре, фаворитка Бонапарта во время Египетской кампании. Однако больше всего возбудил солдат слух о том, что отъезжающие увозят с собою несметные сокровища. Для тех, кто многие месяцы не получал жалованья, слышать о таком было нестерпимо.

17 декабря комендант Александрии генерал Ланюс сообщил Клеберу:

«Я, гражданин генерал, вместе со всеми остальными командирами и офицерами гарнизона предпочел бы избежать волнений в войсках, но, похоже, такая зараза неизбежна. Хотелось бы мне, чтобы всё это не получило еще более неприятного продолжения, чем сейчас. Никто не роптал до того самого момента, когда вспыхнул бунт. Толчок к нему дали конные егеря и несколько канониров, а 4-я [легкая] полубригада подхватила. Приняли участие и несколько человек из 69-й [линейной] полубригады, но гренадеры, в частности, не были затронуты.

Вчера в полдень двое или трое егерей прибежали в расположение 4-й [легкой] полубригады]. Тут же стали бить общий сбор, и карабинеры направились в форт Каффарелли[427]427
  Командование Восточной армии назвало форты в Александрии и Каире именами своих погибших генералов и старших офицеров.


[Закрыть]. Я прибыл туда почти одновременно с ними и, поговорив с заводилами, добился, чтобы все возвращались в свой лагерь. Однако едва половина их вышла из форта, как раздались голоса, что надо подстраховаться. Они вернулись, и не было никакой возможности помешать им дать выстрел из сигнальной пушки. Это, однако, не привело к существенному увеличению числа бузотеров, и, поговорив с ними несколько минут, я во второй раз добился того, что они решили уйти и отправились восвояси. Спустившись к подножию форта, их главари закричали, что надо идти на площадь. Я снова попытался им помешать, но тщетно. Там находились пьяные егеря и канониры, которые начисто заморочили им всем головы. Я решил, что им надо дать время остыть, и ушел к себе. Побыв полчаса вместе, они послали к офицерам узнать, соглашусь ли я принять депутацию, которую они намерены ко мне отправить. Принимая во внимание ситуацию, я решил, что не должен им отказывать. Согласно утверждениям этой депутации и той информации, что я сам собрал, причиной волнений стало то, 1) что несколько вполне здоровых людей уезжают на судне “Америка”, увозя с собою много денег; 2) что П[олин Фуре] и воры заняли места раненых; 3) что войска не получают жалованья в течение года и во всем нуждаются. Из-за недовольства всем этим карабинеры и канониры направились в форт Каффарелли, чтобы не дать судну “Америка” отчалить.

Я прибег поочередно к самым разным уловкам, чтобы вернуть их к субординации, и сумел восстановить порядок, обещав, что немедленно выплачу им деньги.

Теперь я же собираюсь немедленно арестовать тех, кто больше других проявил себя в мятеже. Таким путем, возможно, удастся выявить подстрекателей, которые, конечно, не из простых солдат. Я надеюсь, что принятые меры и инициированные мною действия в отношении войск позволят предотвратить новую смуту, над организацией каковой некоторые головы уже размышляют.

Данное обстоятельство, гражданин генерал, обязывает меня напомнить, что 100 000 ливров, обещанных вами в свое время генералу Мену, абсолютно необходимы здесь для покрытия самых насущных нужд. <…> Офицеры 4-й [легкой] полубригады держали себя вчера очень хорошо, а офицеры 69-й [линейной полубригады] вообще безупречны, поскольку из этого подразделения очень немногие приняли участие в мятеже. Все остальные проявили себя слабо, за исключением Шантуара, командующего артиллерией, который мне очень помог.

Я задержал отплытие “Америки” до тех пор, пока все окончательно не успокоится.

Привет и уважение.

P. S. Забыл вам сказать, что некоторые солдаты сильно возмущались отъездом генерала Бонапарта. Были даже такие, кто утверждал, что вы, замаскировавшись под турка, находитесь на борту “Америки”, чтобы уехать во Францию. По этой причине дюжина из их числа поднялась на судно, чтобы установить истину. Однако после высказанных им нескольких соображений они ретировались с судна, не став его обыскивать, и вернулись к порядку»[428]428
  Kléber en Égypte 1798–1800. P., 1995. T. 3. P. 314–316.


[Закрыть].

Сцену посещения солдатами судна герцогиня д’Абрантес, вдова Жюно и знаменитая мемуаристка, позднее опишет во всех красках, полагая, правда, что такая обида ее мужу была нанесена по наущению Клебера, действовавшего из ненависти к Бонапарту:

«В армии распространяли слух, что Жюно везет сокровища, найденные главнокомандующим в Пирамидах. “Он не смог их увезти сам, – говорили солдатам, – и теперь это сделает тот, кто пользуется его полным доверием”. В конце концов, дело дошло до того, что несколько унтер-офицеров и солдат пришли на берег, и часть из них поднялась на торговое судно, которое тем же вечером должно было увезти Жюно. Они открыли всё, так ничего и не найдя. Наконец, между палубами был обнаружен огромный сундук, который не могли сдвинуть с места и десять человек. “Вот оно сокровище! – закричали солдаты. – Вот оно жалованье, которое нам задерживают уже целый год! Где ключ?”. Напрасно слуга Жюно, храбрый и добрый немец, кричал безумцам, что это не принадлежит его “хенералу”! Они не слушали. К сожалению, Жюно не было на борту, он должен был прийти на судно только вечером. Мятежники схватили топор и принялись рубить сундук. Они уже почти разбили его, когда прибежал запыхавшийся корабельный плотник: “Какого дьявола вы тут беснуетесь! Вот ключи. Оставьте в покое мой сундук”. Он сам его открыл, и все увидели там… инструменты корабельного плотника»[429]429
  Mémoires de Madame la Duchesse d’Abrantès ou Souvenirs historiques sur Napoléon. Paris, 1831. T. 2. P. 225–226.


[Закрыть].

Разумеется, Клебер не имел никакого отношения к неприятностям Жюно, и обвинение знаменитой мемуаристки в его адрес не следует принимать всерьез. Напротив, сообщение о бунте в Александрии, полученное главнокомандующим 24 декабря[430]430
  Ж. Б. Клебер – Ф. Ланюсу, 24 декабря 1799 г. – Kléber en Égypte 1798–1800. Paris, 1995. T. 3. P. 339.


[Закрыть], стало для него вторым тревожным звонком после событий в Дамьетте. Третьим и последним звонком станут известия из Эль-Ариша, после чего Клебер окончательно поймет, что больше не может столь же безоговорочно рассчитывать на своих солдат, как прежде.

Выбор Клебера

Но пока Клебер не узнал во всех подробностях, что именно произошло под Эль-Аришем, он полагал, что вправе вести с оппонентами диалог в жестком тоне. 24 декабря Муса Татарин привез в Каир послание от великого визиря. Тот извещал французского главнокомандующего о том, что часть османской армии уже выдвинулась под Эль-Ариш и вступила в боевое соприкосновение с гарнизоном форта. Юсуф-паша предлагал Клеберу поспешить с переговорами, если тот еще намерен решить дело миром, поскольку турки не могут долго ждать: «Обстоятельства не позволяют мне откладывать продвижение своей армии. Соответственно мы не сможем прийти к мирным договоренностям, если не используем [должным образом] время, которое утекает»[431]431
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 344.


[Закрыть].

Клебер, уверенный – и, как мы знаем, напрасно – в стойкости своих войск, а также, возможно, держа в уме доклад Морана о «развале» турецкой армии, отправил день спустя, 25 декабря, Мусу Татарина обратно к визирю с ответом спокойным и величественным: «Приближение армии Вашего превосходительства ничего не добавит и не убавит к моим инструкциям [парламентерам]. Они отвечают интересам Франции, Блистательной Порты и Англии. Если бы Ваше превосходительство еще находилось в Дамаске, я ничего не изменил бы в сказанном: я предлагаю мир, дружбу и эвакуацию Египта, с одной стороны, и готов принять сражение – с другой: мудрость Вашего превосходительства поможет выбрать»[432]432
  Ibid. P. 343.


[Закрыть]. Чтобы придать своим словам бо́льший вес, Клебер сделал так, чтобы гонцу визиря пришлось насквозь проехать через расположение французских частей, размещенных под Каиром: «Всё было подстроено так, что в течение двух часов подряд он видел только войска, орудия и верблюдов, что, похоже, его удивило. Не знаю, какой эффект всё это в результате произведет»[433]433
  Ж. Б. Клебер – Ж. Л. Э. Рейнье, 28 декабря 1799 г. – Ibid. P. 365.


[Закрыть], – сообщил он генералу Рейнье. Также 25 декабря Клебер написал своим парламентерам, Дезе и Пусьельгу, поручив им потребовать у турок, чтобы те отвели войска от Эль-Ариша и не продвигались во время переговоров дальше Газы[434]434
  Ibid. P. 342, note 11.


[Закрыть].

Не рассчитывая только на силу дипломатии, главнокомандующий всё в тот же день, 25 декабря, затребовал у генерала Фриана, с которым служил еще в Самбро-Маасской армии и который теперь сменил Дезе в Верхнем Египте, значительную часть его войск для своей будущей кампании против великого визиря[435]435
  Ibid. P. 355–356.


[Закрыть].

27 декабря генерал Рейнье доложил Клеберу из Салихии, что враги перерезали дорогу из Эль-Ариша в Катию и что, по его сведениям, великий визирь лично находится под Эль-Аришем. 28 декабря главнокомандующий ответил: «Хотя, как и вы, я с трудом поверил этим новостям, необходимо действовать так, как если бы они имели под собой основание. Объединим наши войска в Салихии и укрепим Катию, ибо, если враги захватят ее, мы лишимся сообщения с Эль-Аришем»[436]436
  Ibid. P. 365.


[Закрыть].

29 декабря Клебер оповестил командующих округами и диван Каира, что назавтра выступает с большей частью своих войск в Бельбейс[437]437
  Ibid. P. 367–371.


[Закрыть]. Одновременно он отправил в Салихию генералу Рейнье приказ двинуться с имеющимися у него силами к Эль-Аришу и разбить осадивших форт турок[438]438
  Ibid. P. 371.


[Закрыть]. Впрочем, уже к вечеру главнокомандующему пришлось полностью поменять свои планы. Из Дамьетты ему доставили письмо генерал-адъютанта Дево с сообщением о том, что 24 декабря Дезе и Пусьельг подписали с командором Смитом перемирие на месяц для ведения переговоров. Соответственно Клебер отменил запланированное выступление к Бельбейсу. Однако, сообщив о перемене ситуации генералу Рейнье, он предоставил ему карт-бланш на дальнейшие действия:

«Что касается вас, то я оставляю на ваше усмотрение: либо идти на Эль-Ариш и опрокинуть Дервиш-пашу[439]439
  Дервиш-паша, один из военачальников османской армии. Клебер, вероятно, полагал, что именно он руководит осадой Эль-Ариша.


[Закрыть], сделав вид, что еще ничего не знаете о перемирии, – то, за что потом можно будет более или менее оправдаться, либо, если у вас нет возможности это сделать, дождитесь курьера, которого я немедленно отправлю с депешами, содержание которых вам сообщу, чтобы вы могли согласовывать с ними свои действия. Как вы можете догадаться, это будет соглашение, которое я предложу великому визирю, чтобы сохранить свободную коммуникацию с Эль-Аришем. Однако я предпочел бы первую из этих мер, поскольку она позволила бы сохранить коммуникации.

Я с оставшимися силами выступлю к Бельбейсу, либо если получу от вас письмо с сообщением о приближении врага, либо дней через пять-шесть»[440]440
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 372.


[Закрыть].

Как видим, Клеберу правило «сущность войны – обман» было хорошо известно. Несовершенство средств сообщения порою создавало в те времена подобные казусы, когда, еще не зная о результатах переговоров, шедших за сотни миль от поля боя, армии вступали в сражение после того, как дипломаты где-то там уже подписали мир. Именно под такой казус Клебер и хотел замаскировать неожиданный удар дивизии Рейнье по расположенным у Эль-Ариша турецким войскам. При всех раскладах он ставил на первое место интересы своих солдат, в данном случае гарнизона Эль-Ариша.

Поэтому сразу же после получения известия о перемирии французский главнокомандующий подготовил послание к великому визирю с предупреждением о том, что будет считать перемирие вступившим в силу только после отвода турецких войск от Эль-Ариша[441]441
  Ibid. P. 373.


[Закрыть]. Клебер не знал, что именно в этот день Эль-Ариш пал, и 30 декабря еще дважды написал к Рейнье, торопя выступить на выручку гарнизона форта: «Поддерживать свободные коммуникации между Катией и Эль-Аришем – вот мое последнее слово»[442]442
  Ibid. P. 376–377.


[Закрыть]. 2 января 1800 г. Клебер, уже получив официальное известие о перемирии, вновь попросил Рейнье приложить все усилия, чтобы наладить коммуникации с Эль-Аришем, но только теперь уже действовать аккуратно, чтобы не скомпрометировать усилия парламентеров[443]443
  Ibid. P. 386.


[Закрыть]. 3 января главнокомандующий обратился уже к командору Смиту, потребовав повлиять на визиря, дабы тот отвел войска от форта[444]444
  Ibid. P. 387–388.


[Закрыть]. Судьба гарнизона больше всего в те дни занимала внимание Клебера. Известие же о падении Эль-Ариша до него к тому моменту всё еще не дошло, поскольку первый из курьеров, отправленных генералом Рейнье с этой вестью, был по пути убит между Салихией и Бельбейсом, вероятно, бедуинами[445]445
  Ж. Б. Клебер – Ж. Л. Э. Рейнье, 6 января 1800 г. – Ibid. P. 398.


[Закрыть].

Вместе с тем ни на мгновение не упускал Клебер из виду и мирные переговоры в лагере визиря, куда на корабле Смита прибыли Дезе и Пусьельг. Категорический отказ союзников обсуждать с ним условия прелиминарного мира, с одной стороны, а с другой – нависшая угроза османского вторжения и непрерывное ухудшение ситуации внутри Египта – финансовый дефицит, чума, бунты французских войск – вынуждали Клебера идти на уступки. В немалой степени на его позицию повлияли и новости из полученных от Смита европейских газет, освещавших международную ситуацию до 10 октября – в тот момент крайне неблагоприятную для Французской республики. Было ясно, что помощи из метрополии ждать не приходится. 3 января Клебер существенно смягчил свои изначальные условия, решив отказаться от требования прелиминарного мира и ограничившись более скромными предложениями, о чем и сообщил своим представителям на переговорах:

«Вследствие всего этого, как только вам предложат соблюдение Османской Портой нейтралитета до конца войны и свободный уход [Восточной армии] из Египта с оружием, имуществом и снаряжением с правом по возвращении во Францию служить везде и воевать против кого угодно, вы должны, не колеблясь, заключить договор, и я немедленно его подпишу»[446]446
  Ibid. P. 390.


[Закрыть].

В качестве гарантии соблюдения договора Клебер даже был готов передать туркам Эль-Ариш, удерживая за собой все остальные позиции до того, как в Александрию и Дамьетту придут корабли, на которых армия сможет эвакуироваться на родину. Общее количество личного состава для отправки во Францию он определял в 25 тыс. чел.[447]447
  Ibid.


[Закрыть]

Только поздним вечером 4 января Клебер получил сообщение генерала Рейнье о падении Эль-Ариша[448]448
  Ibid. P. 393.


[Закрыть]. Хотя подробности происшедшего еще оставались неизвестны, но уже одно то, что турки взломали «замо́к Египта», радикально меняло ситуацию. Теперь в случае дальнейшего продвижения армии великого визиря в Египет французам предстояло встречать ее на выходе из пустыни, рискуя тем, что конные отряды турок и мамлюков просто обойдут их с флангов и захватят во французском тылу базы снабжения в Бельбейсе и Салихии. Под угрозой оказался и гарнизон Суэца, к которому могли теперь беспрепятственно направиться войска неприятеля. Не удивительно, что весть о взятии турками Эль-Ариша заставила Клебера срочно отправить инструкцию вдогонку генерал-адъютанту Бодо, направлявшемуся через Дамьетту и Яффу в лагерь визиря с корреспонденцией для Дезе и Пусьельга: «Сообщите моим представителям об этом событии и скажите им, чтобы больше не колебались, а заканчивали переговоры по возможности на условиях, близких к тем, что я изложил в своей предшествующей инструкции»[449]449
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. Р. 393.


[Закрыть]. 5 января главнокомандующий написал непосредственно Дезе и Пусьельгу, предупредив, чтобы они не выдвигали заведомо невыполнимого требования возвращения Эль-Ариша, а ограничились подтверждением условий перемирия[450]450
  Ibid. P. 397.


[Закрыть].

7 января Муса Татарин привез в Каир послание великого визиря от 31 декабря, в котором Юсуф-паша сообщал о возвращении под власть Порты крепости Эль-Ариш, «всегда ей принадлежавшей», и о том, что готов на 15 дней приостановить дальнейшее продвижение своей армии в Египет, чтобы дать возможность парламентерам согласовать условия эвакуации французской армии из этой страны[451]451
  Ibid. P. 403–406.


[Закрыть]. Теперь спешить приходилось уже Клеберу, и в тот же день он ответил:

«Ваше превосходительство предлагало мне в своих предыдущих посланиях 1) наш свободный уход из Египта со всем оружием, снаряжением и имуществом; 2) предоставление [Восточной] армии для этой цели Блистательной Портой всех необходимых для возвращения во Францию судов и припасов. Я принимаю эти два предложения с одним простым условием, а именно, что как только французы эвакуируются из Египта, Блистательная Порта выйдет из тройственного союза [с Великобританией и Россией], в коем она находится и действует только ради сохранения своей территориальной целостности, которая посредством этой эвакуации будет восстановлена»[452]452
  Ibid. P. 407.


[Закрыть].

Последнее из условий должно было позволить Клеберу сохранить лицо и превратить будущее соглашение в нечто чуть большее, чем всего лишь безоговорочная капитуляция. Если бы ему удалось добиться принятия Портой данного пункта, то подобную договоренность можно было бы представить как определенный успех: антифранцузскую коалицию де-факто покидал один из ее участников. О содержании своего письма великому визирю главнокомандующий также сообщил Дезе и Пусьельгу, поручив им руководствоваться изложенными в нем требованиями на переговорах[453]453
  Ibid. P. 408.


[Закрыть].

Ведя разговоры о мире, Клебер вынужден был готовиться и к войне. 10 января он с большей частью имевшихся у него войск выступил в Салихию, чтобы быть готовым встретить османскую армию на выходе из пустыни, если она продолжит свое движение. Впрочем, великому визирю он сообщил, что поменял дислокацию исключительно для ускорения обмена с ним корреспонденцией относительно условий эвакуации[454]454
  Ibid. P. 426.


[Закрыть]. Именно здесь, в военном лагере под Салихией, французский главнокомандующий и получил 14 января послание командора Смита из Эль-Ариша, написанное двумя днями ранее (сообщение между оппонентами действительно ускорилось), с известием о том, что единственное из требований, которым Клебер попытался обусловить эвакуацию, категорически отвергнуто великим визирем: «Блистательная Порта не может принять никакое предложение, ведущее к нарушению ею обязательств, установленных договорами»[455]455
  Ibid. P. 446.


[Закрыть]. Клеберу оставляли выбор лишь между согласием на безоговорочную эвакуацию (фактически капитуляцию) и возобновлением военных действий.

А где в этот момент находились Дезе и Пусьельг, представители французского главнокомандующего, которые должны были на переговорах убедить Смита согласиться на более почетные и приемлемые условия эвакуации Восточной армии? В тот же день, 14 января, Клебер получил от них целый пакет документов[456]456
  Ibid. P. 427–441.


[Закрыть], присланных из Газы, куда «Тигр» доставил их тремя днями ранее. В этих бумагах Клебер прочел, что за те две недели, что корабль из-за неутихающего шторма не мог подойти к берегу, Дезе и Пусьельг в своих беседах с командором Смитом ни на йоту не продвинулись к заключению конечного соглашения. И произошло это не столько потому, что значительную часть времени они пролежали разбитыми морской болезнью, сколько из-за того, что в рамках изначально полученных ими инструкций достичь согласия оказалось просто невозможно. Действительно, требования вернуть французам Ионические острова и оставить за ними Мальту в той ситуации, когда армия визиря уже вторглась в Египет, выглядели полной утопией. Там же Дезе и Пусьельг сообщили главнокомандующему, что 12 января отправляются в Эль-Ариш для переговоров в расширенном составе с турецкими и английскими представителями. Именно там, в Эль-Арише, предстояло прояснить дальнейшую судьбу Восточной армии.

Однако сначала свой выбор должен был сделать Клебер: война или эвакуация. В каких условиях ему приходилось делать, говорят его письма из Салихии своим подчиненным в Каир. Всё в тот же день, 14 января, он писал главному кассиру Эстеву:

«Вы заверили меня, что 23-го [нивоза, или 13 января] я найду в кассе Бельбейса 200 000 ливров, чтобы выдать армии жалованье за десять дней и оплатить различные службы. Однако я не обнаружил там ни гроша. Боюсь, что то же самое в Александрии…»[457]457
  Kléber en Égypte 1798–1800. T. 3. P. 449.


[Закрыть]

О том, в сколь отчаянном положении находился командующий армией, говорит его отданный в тот же день приказ генералу Дюга арестовать генерального интенданта-копта. Сразу после завоевания Египта Бонапарт отдал на откуп христианам-коптам сбор с населения налогов, податей и контрибуций. Клебер сохранил за коптами эту функцию на условиях внесения каждый месяц в казну определенной фиксированной суммы. За всеми провинциями для этого были закреплены интенданты-копты, подчинявшиеся генеральному интенданту. Однако активное и пассивное сопротивление местных жителей этим поборам, неуклонное обеднение египтян в условиях французской оккупации и злоупотребления самих откупщиков нередко приводили к задержкам поступлений в казну. В условиях же обострившейся ситуации отсутствие у командования армии необходимых средств было чревато самыми тяжкими последствиями. Поэтому приказ Клебера гласил: если в течение трех дней генеральный интендант не обеспечит уплату 600 тыс. ливров, на четвертый ему отрубят голову. Генерал Дюга был предупрежден о личной ответственности за исполнение этого приказа[458]458
  Ibid. P. 447–448.


[Закрыть]. Чрезвычайные обстоятельства порождали чрезвычайные меры.

В столь безнадежной ситуации Клебер 15 января и принял решение, о чем известил своих представителей, которые к тому моменту уже должны были приехать в Эль-Ариш. Отметив, что, судя по информации о положении во Франции, полученной из осенних газет, нет никаких оснований надеяться на скорое прибытие в Египет подкреплений, Клебер продолжал:

«Всё это, а также ощущаемая мною крайняя нехватка денег, которая делает мое положение даже более сложным, нежели присутствие неприятеля, побудили меня поручить вам согласиться на эвакуацию из этой страны при одном простом условии: Османская Порта тут же покинет тройственный союз. С тех пор пал форт Эль-Ариш, а мне, несмотря на все мои усилия, не удалось собрать против наступающей неприятельской армии больше шести тысяч человек, размещенных здесь [в Салихии], в Бельбейсе и Катии. Я понимаю, этого достаточно, чтобы одержать победу, но какие выгоды она даст? Я уже ничего не смогу сделать при первой же угрозе, которая последует за моим минутным успехом? А если я проиграю эту решающую баталию, то кто меня когда-либо простит за то, что я ее принял?

Эти соображения, а также другие, которые я не стану здесь излагать, вынуждают меня настаивать на своем решении относительно эвакуации из Египта. Но, если великий визирь, слишком жестко связанный условиями договора от 5 января 1799 г. и еще более жестко нынешними обстоятельствами, не может вернуться к нейтралитету, который я ему предлагаю и которого он в глубине души жаждет больше, чем мы, я разрешаю вам отказаться от этого требования и договариваться только о простой эвакуации, избегая, однако, для нее формулировки “капитуляция”…»[459]459
  Ibid. P. 450.


[Закрыть]

Вечером 16 января Клебер получил первое донесение от Дезе и Пусьельга, написанное двумя днями ранее в ставке великого визиря под Эль-Аришем. Выдержано оно было в достаточно мрачных тонах. Французские представители рассказали о первом раунде переговоров со своим турецкими контрагентами – с рейс-эфенди и с дафтардаром[460]460
  Дафтардар – главный казначей.


[Закрыть] Османской империи – при участии командора Смита. Французам крайне не понравилась напористость их турецких коллег, которые требовали от них как можно скорее подписать соглашение о безоговорочной эвакуации. В ответ же на неоднократно высказанную французскими представителями просьбу отправить курьера к Клеберу за дополнительными инструкциями турки всякий раз ставили под сомнение их полномочия вообще о чем-либо договариваться. Дезе и Пусьельг крайне пессимистично оценивали возможность добиться выхода Порты из войны (они еще не получили известия о том, что Клебер снял это условие) и сомневались не только в том, что турки согласятся воздержаться от ввода армии в Египет до эвакуации французов, но и в том, что удастся удержать их воинство на месте хотя бы до конца перемирия:

«Армия здесь же. Подкрепления подходят каждый день. Солдатам не терпится двигаться вперед, поскольку им тут очень плохо. Надеемся, что у нас будет время хотя бы получить через пять дней ваш ответ и новые указания. Настроения тут таковы, что, если ваш ответ запоздает или будет означать разрыв, нам окажется не вполне безопасно здесь находиться. Авторитет великого визиря или господина Смита не помогут, и нам будет очень непросто к вам вернуться. В конце концов, гражданин генерал, дело зашло так далеко, что ваш ответ должен или содержать приказ нам немедленно вернуться, или предоставить нам абсолютные полномочия на принятие в окончательной редакции статей, определяющих условие эвакуации…»[461]461
  Ibid. P. 461–462.


[Закрыть]

К этому донесению прилагалось также личное письмо Дезе Клеберу от 14 января. Оба генерала знали друг друга уже не один год, еще с кампании 1794 г. в Германии. И, хотя Дезе служил в Рейнско-Мозельской армии, а не в Самбро-Маасской, как Клебер, ему всё же довелось повоевать под началом эльзасца в ходе неудачной осады Майнца зимой 1794/95 гг. И, хотя в дальнейшем Дезе продолжил свою карьеру в Итальянской армии, где вошел в ближнее окружение Бонапарта, он продолжал сохранять с Клебером товарищеские отношения. Теперь же Дезе испытывал весьма противоречивые чувства. С одной стороны, он, как военный человек, старался добросовестно исполнить приказ главнокомандующего, хотя при этом явно тяготился необходимостью разговаривать с противником, а не воевать с ним; с другой – прекрасно понимал, что своей миссией идет наперекор воле Бонапарта. Эта раздвоенность чувств в полной мере проявилась в его письме Клеберу: