Текст книги "Убить Кукловода"

5
Рукопись
(продолжение)

Гималаи полюбились Агасферу ещё в те далёкие времена, когда он учился в тибетских монастырях. Он не был сентиментален, и величие заснеженных гор его не волновало. Но белый простор, полное безлюдье, хрустальный воздух, вечная тишина этих мест ему нравились. Равнодушный к холоду, не нуждаясь в еде и питье, он чувствовал себя здесь хорошо; здесь прекрасно думалось; он многажды появлялся в Гималаях, когда возникала потребность взвесить происходящее и принять правильное решение.

Именно в Гималаях Агасфер заново анализировал свои планы.

Собственно, планы как таковые не изменились. Россия – рычаг, с помощью которого можно давить на весь мир; стало быть – на Распятого; стало быть – приблизить миг, когда он, Распятый, спасая мир, уничтожит вечного странника. Именно уничтожит: просто изолировать или обессилить Агасфера он не в состоянии. На основе опыта это можно считать установленным.

Но мешать Агасферу Христос способен, и делает это. Провал царствования Николая Первого не случаен. После того, как Агасфер уничтожил барьер, защищавший российских самодержцев, и продолжил своё дело, Распятый как бы растерялся. Полтора столетия он не препятствовал Агасферу, и тот расслабился, хотя подспудно ожидал борьбы. Борьба и случилась, но теперь в другой форме. Точнее, в многообразии форм, и Агасфер мрачно обдумывал происходящее.

Книга де Кюстина, поднявшая против России и Николая общественное мнение Европы – случайность? Может быть…

Просчёты российской дипломатии, допустившей Крымскую войну – случайность? Предположим…

Саботаж военного ведомства, которое непонятным и чудовищным образом проворонило общеевропейское обновление стрелковых и артиллерийских арсеналов – это что? Агасфер, метаясь, наблюдал сам, как залпами из английских нарезных штуцеров шеренги российских солдат выкашивались на корню. Оружие русское не изменилось со времён Бородинской баталии, да и тактика боя тоже. Ещё одна случайность?

Вопросы множились. Агасфер, бестелесно кочуя по Гималаям, методично искал ответы на них, и понемногу истина открывалась в своей нерадостной полноте; предположения сменялись уверенностью. Но для этого ему понадобилось предпринять несколько вылазок.

Он перенёсся в Россию, и нечувствительно, хотя и тщательно, исследовал поведение нескольких высших чинов Империи. Вскрылось то, чего он и ожидал: каждый из чинов провалил вверенный ему участок работы, действуя против указаний императора Николая. Именно против! Не коррупция была тому виной, не бюрократизм, не глупость исполнителя – если бы! То есть всё это присутствовало на уровне общероссийской обыденности, просто в данном случае не было определяющим. Чиновник искренне считал, что долг его и обязанность заключалась в том, чтобы исполнять полученные указания с точностью до наоборот. В то время как Николай-Агасфер сам, по двадцать часов в день, изучал происходящее в России, пробовал на зуб любой вопрос, стремился личной резолюцией решить всякую проблему – самые верные министры, начальники департаментов, придворные действовали по-своему. Точнее, по-чужому. И Агасфер довольно быстро выяснил, кто был этот чужой.

И вот тут ему стало по-настоящему плохо. Разумеется, не физически, но очень. Потому что чужим оказался ближайший из близких – канцлер Нессельроде.

Как?!

Этот маленький болезненный немец с носом-клювом, доставшийся Николаю в наследство от императора Александра, этот непререкаемый авторитет российской дипломатии, этот министр иностранных дел, слепо исполнявший каждое слово самодержца, – вот он и был агентом Христа. Его шпионом. Его человеком.

Но разве человеку под силу обмануть вечного странника?

… Агасфер застал канцлера врасплох, поздно вечером, когда тот, засыпая, нежился под шёлковым стёганым одеялом. Одним яростным парализующим импульсом вверг Нессельроде в бесчувственное состояние. Уже спокойно, без спешки, начал изучать его мозг и с каждой минутой убеждался, что ошибки нет. Перед ним лежал чужой – нелепый карлик с торчащими из-под ночной сорочки кривоватыми худыми ножками, сущий паук. Но этот паук десятилетиями водил Агасфера за нос и свёл на нет труды всего царствования. Теперь Агасфер, по крайней мере, понимал, как это могло получиться и почему не удалось раскрыть врага раньше.

Выходец из небогатого немецкого семейства, Карлуша Нессельроде с детства мучился своим уродством, бесповоротно оттолкнувшим от него сверстников. Другой на его месте ожесточился бы, начал посильно мстить миру, но Карл был человеком другого склада. «Так, стало быть, угодно Богу», – рассудил он, когда любимая девушка вышла замуж за другого. Утешения он искал в учёбе и религии: добился больших успехов и персональной стипендии в университете, стал самым прилежным среди прихожан в округе, и, наконец, вступил в одно из многочисленных мистических обществ, процветавших в ту пору. Здесь он всерьёз приобщился к древним оккультным знаниям и однажды с огромной радостью понял, что стоит на верном пути: развивая способности мозга, он получил власть над окружающими. Для пробы он внушил симпатию к себе ослепительно красивой женщине. Всё получилось… его уродство впервые не помешало провести бурную ночь… бедность не воспрепятствовала получению банковского займа и удачной биржевой игре… но это ему уже не было нужно. Карл понял, что его жизнь и стезя иные. Он чувствовал себя направляемым неведомой рукой к неизвестному предназначению. И в ожидании откровения совершенствовал себя в науках и тайных знаниях.

Откровение пришло неожиданно. Как-то вечером, когда собратья по обществу расходились по домам, достопочтенный наставник Вайзендорф задержал Нессельроде и увлёк его в свой кабинет. Там, при задёрнутых шторах и неярком свете камина, он усадил Карла в глубокое кресло, предложил чашку кофе, после чего задал вопрос: помнит ли Карл, что, вступая в общество, дал клятву исполнять все приказания адепта, причём исполнять безоговорочно, не щадя усилий, и, если понадобится, жизни самой?

– Да, – спокойно сказал Карл. – Я помню клятву.

– Ты верен ей?

– Как тебе, адепт, – сказал Карл, почтительно целуя руку Вайзендорфа. Сердце бешено трепетало, подсказывая, мол, вот оно – мгновение. Ясно, что решающее, неясно только, что дальше.

Дальше последовали слова, перевернувшие всю жизнь Карла. Ибо сказано ему было, что он избран Богом, и его ждёт особая миссия.

Великая безумная страна Россия опасно больна, и в безумии своей угрожает всему миру. Беда не в самой России и её обитателях, а в том, что власть над страной незримо захватило и вот уже много веков удерживает некое существо, настоящий сгусток зла.

(«Неужели Сатана?» – вымолвил ошеломлённый Карл. «Нет, не Сатана. Сатаны не существует, и мы об этом уже говорили, – возразил Вайзендорф. – А вот зло в мире есть, оно неизбывно и неистребимо; страшно, когда оно концентрируется в чьих-то руках и есть возможность плодить его в неограниченных масштабах – тогда и Сатана покажется церковным служкой. Но не перебивай…»)

Итак, имя Бога было произнесено. Однако и Богу не под силу уничтожить существо, захватившее Россию. Или, точнее, под силу, но – пока невозможно по целому ряду причин. Бросить на произвол судьбы целую державу, не говоря уже об угрозе всему миру – тоже невозможно. Остаётся одно: существо надо обуздать. И сделать это предстоит ему, Карлу Нессельроде.

Он поступит на российскую дипломатическую службу, и, продвигаясь по чиновничьей лестнице, достигнет сановных высот. Всё это время он должен будет фиксировать действия врага и сводить их на нет. К примеру, существо решило, что России нужен ещё один оружейный завод и отдало команду выстроить его в течение года. И прекрасно! Карлу необходимо воздействовать на исполнителей приказа так, чтобы и через пять лет завода не было в помине. Или существо распорядилось выработать новую стратегию наступательного боя. Ну что ж… Нессельроде обязан внушить ответственному за разработку военному министру идеи полувековой давности, которые обезоружат армию лучше всякого неприятеля… И так далее. Парализовать усилия врага – вот задача и цель миссии Карла.

Существо может выступать в любом обличии: от лакея до самодержца. Однако Нессельроде всегда сможет распознать его по только ему присущей тёмной ауре, которая сопровождает хозяина во всех перевоплощениях. А его ментальные импульсы, его незримые приказы и распоряжения, обладают особым астральным резонансом, который он, Карл, будет ощущать на любом расстоянии.

Не следует заблуждаться: враг настолько силён, что, распознай он Карла с его миссией, тот будет уничтожен. Как остаться неразгаданным? Здесь бесценны знания и умения, полученные будущим дипломатом в оккультном обществе. Ты научился управлять своим сознанием, и отныне оно уподобится саквояжу с двойным дном. Первое дно – это мысли и чувства чиновника, озабоченного службой, интригами, набиванием кармана. Второе дно – это истинный ты, призванный нечувствительно обезвредить чудовище, ведущее мир к безвременному и бессмысленному концу. Даже прощупывая твой мозг, враг не распознает тебя. Правда, если прощупывание будет глубоким…

– Но почему именно я? – вырвалось у Карла, который потрясённо слушал неторопливый монолог Вайзендорфа. – Прости, адепт. Я не это хотел сказать… Если враг так силён, быть может, надо окружить его со всех сторон, многими?

Вайзендорф вместо ответа встал, подошёл к камину, засучил рукав сюртука вместе с манжетом рубашки и вдруг быстрым движением сунул руку в огонь. Спустя секунду – Карл не успел даже вскрикнуть – он отпрянул и поднял вверх опалённую руку, на которой багрянцем наливался ожог.

– А теперь то же самое сделай ты, – задыхаясь, велел Вайзендорф.

Как во сне, Карл поднялся, приблизился к камину, снял сюртук и вложил правую ладонь в язык пламени. Огненное рукопожатие отдалось жаром во всём теле… но где же боль? Карл растерянно оглянулся на Вайзендорфа.

– Довольно, – прерывающимся голосом сказал наставник. – Убери руку. Ни к чему смущать служанку запахом жареной плоти… Карл, ты всё понял? Даже я, твой адепт, не в силах терпеть боль и уберечь тело от ожогов. Ты – можешь. Тебе – дано. И это лишь одно из многих твоих качеств. Ты избран, таких, как ты, один на тысячи. А может быть, на миллионы – кто знает? И больше послать некого. Ты согласен?

– Да, – сказал Карл. Достав платок, он смочил его коньяком из бутылки с длинным изящным горлышком и бережно перевязал руку Вайзендорфа. Потом наполнил тёмно-золотистым напитком две хрустальные рюмки, одну из них протянул наставнику и спросил:

– Мы больше не увидимся?

– Не увидимся, – одними губами сказал Вайзендорф с лицом серым от боли. – Я своё дело сделал. Что делать тебе, ты теперь знаешь. На любой вопрос ответ найдёшь в себе: только уединись и сосредоточься.

– Но… имя врага?

– Он есть и он страшен. А имя его знать ни к чему. Главное – ты знаешь, как его распознать, – сказал Вайзендорф, поднимая обвязанную руку, словно флаг.

– Тогда прощай, – произнёс Карл, ставя нетронутую рюмку на стол.

В прихожей, надев шубу и натягивая перчатки, он заглянул в зеркало. Всё то же самое, опостылевшее: уродливый нос-клюв, карликовый рост, крохотное личико… Но в таинственной глубине полированного стекла за спиной мелькнул вдруг высокий человек с бледным красивым лицом, на котором лучились большие глаза. Вот только лоб, обрамлённый длинными тёмными волосами, был жестоко изранен, и кровь сочилась из незаживших язв…

Всё это Агасфер извлёк из мозга Нессельроде. С особым любопытством просмотрел картинку любви карлика со знатной красавицей – невольно фыркнул. Внимательно изучил внешность Вайзендорфа… похож на апостола Петра… впрочем, нет, чушь, не может быть… Да и не в том дело, через кого Иисус распространяет своё влияние. Главное – распространяет, и очень даже успешно. Вот этот коротышка, лежащий перед ним в беспамятстве, перечеркнул весь тридцатилетний каторжный труд Агасфера. Понадобилось огромное усилие, чтобы распознать врага, и где гарантия, что в следующей схватке с Христом вечный странник не получит очередной удар в спину уже от другого агента?

Нессельроде он казнил. Не физически, нет, Агасфер просто выжег ту часть сознания, которая противодействовала ему. Отныне канцлеру великой империи предстояло доживать (недолго, впрочем) своей век просто чиновником, карликом, уродом, которого боятся и ненавидят. О своей миссии он уже никогда не вспомнит. Из всех возможных вариантов мести это был самый жестокий, в сущности, надругательство. Сначала-то Агасфер хотел распять его на стене собственной спальни…

Следующие двадцать лет Агасфер провёл в меланхолии. Всё ему опротивело. Борьба с Христом зашла в тупик. Что толку править, решать, отдавать приказы и распоряжения, коли нет уверенности, что их исполнят? И хорошо, если просто не исполнят; хуже, когда исполнят с точностью до наоборот. Всей почти безграничной силы Агасфера не хватило бы проверить каждого исполнителя. Возможность противодействия со стороны Распятого Агасфер множил в уме на традиционную российскую – им же за столетия привитую! – инертность, лень, безразличие, видимую покорность при скрытой хитрости. Выходило, что ситуацию он больше не контролирует. Требовалась новая схема борьбы. Или полный отказ от неё. Как там, в древней легенде? Ходит безобразно заросший иудей вокруг столпа и жалобно спрашивает: «Не видал ли кто человека с крестом?»

Никогда ещё Агасфер не испытывал подобной усталости. Никогда ещё он так не хотел умереть.

Он метался. Земля стала ему тесна. То он укладывался на дно в проливе Ла-Манш и убивал водолазов, искавших золото испанских галеонов, когда-то штурмовавших Англию. То взмывал выше облаков, во тьму космоса, и распылял медузообразных тварей, населявших её (невесть кем созданных и неясно для чего предназначенных). Ему было плохо. Он усомнился – впервые за тысячу лет – в своих силах.

И это сомнение привело его в Трансильванию.

Эта странная территория на стыке Румынии и Венгрии, этот закарпатский анклав, эта дикая местность, состоящая из лесов и гор, заинтересовала Агасфера одним обстоятельством. Во время своих метаний по Земле он заметил вдруг, что огромный кусок Трансильвании утопает в траурно-чёрной ауре, сотканной из безысходности, ужаса, горя людей, населявших здешние деревушки. Здесь люди боялись друг друга; здесь жили по инерции, обречённо. Тягучий вязкий страх встречал младенца на выходе из материнского лона и сопровождал до смерти. У этих мест был тёмный хозяин, и Агасфер довольно быстро выяснил его имя, его происхождение, его сущность.

Ужас рождался в старом замке на высокой горе и незримой волной накрывал округу.

Триста лет назад румынский князь Владо Цепеш, владевший обширными землями в Трансильвании, и прославленный невиданной жестокостью, превратился в вампира. Как это произошло, неясно. То ли проклят был турецким муфтием, прежде чем посадил его на кол… то ли перешёл в жестокости свой предел, отделявший человека от нелюдя… Бог весть. Так или иначе, это произошло.

Слуг и домочадцев он постепенно уничтожил, насладившись их кровью, а затем уединился в своём замке. Затем в жертвы Цепеша стали попадать крестьяне из окрестных деревень. Дурная слава о князе и о происходящем в его владениях шаг за шагом распространялась по всей Трансильвании, а потом и за её пределами. Те из местных, кто побогаче, уезжали, но таких было немного. Остальные смирялись и жили здесь, на земле предков, не зная, кто встретит восход солнца, а кто не переживёт ночи.

Цепеш стал кошмаром и притчей во языцех. Он был вездесущ и неуловим, он боялся лишь дневного света. Он смеялся над святым крестом и высосал кровь из священника прямо во время всенощной службы, после чего исчез на глазах остолбеневших прихожан. Он разметал крестьянское ополчение с осиновыми колами наперевес, которое ворвалось в его замок. Более того, он совершенно странным образом воздействовал на внешний мир. По крайней мере, ни одна из правительственных комиссий так и не доехала до владений Цепеша, чтобы проверить истинность слухов о местном ужасе.

Правда один миссионер-англичанин, вооружённый Библией, крестом, связкой чеснока и револьвером с серебряными пулями, всё-таки добрался до замка графа Дракулы (Цепеш сменил имя и теперь звался так), переступил порог адского жилища, махнул рукой доставившему его вознице – езжай, мол… и всё. Больше его никто никогда не видел. В деревне рассказывали шёпотом, что Цепеш-Дракула даже не стал связываться с чудаком: просто натравил на него свой гарем, состоявший из красивейших девушек Трансильвании, превращённых в вампирш и услаждающих своего повелителя…

Агасфер был озадачен. Всякая сила в этом мире либо от Бога, либо от людей. Уж он-то знал об этом. Дракула был силён сам по себе и ни от кого не зависел. Агасфер проник в замок вампира и незаметно исследовал его мозг, его сознание, его организм. Результат был ошеломляющий.

Почему Дракула жил так долго? Почему был наделён возможностью влиять на людей и окружающее? Почему, наконец, он физически переродился, и, питаясь одной кровью, живёт лишь от заката до рассвета?

Ответ был прост: Дракула не есть человек.

То есть вампир по определению не человек. Это нежить. Агасфер за свои бесчисленные столетия столько раз встречал наистраннейшие жизнеформы: эльфы, гномы, русалки, гоблины… все они были отходами природы, продуктами её капризов (чаще болезней), и, кроме как для сказок, ни на что не годились.

Но Дракула…

Он чувствовал, что его изучают. Он дёргался, хватался за голову, разогнал гарем, и, наконец, улёгся спать в гробу в подземелье замка ещё до первого петушиного крика. Агасфер скорректировал силу импульсов. Ему было важно убедиться в своей догадке, и он проникал в организм Дракулы нежно, легко, едва касаясь внутренних органов.

Из каких глубин Вселенной это существо проникло на Землю, Агасфер так и не понял. Зато он понял главное: зачем проникло. Дракула (как его ещё называть?) когда-то занял место Цепеша, потому что и место и ситуация в целом идеально подходили к его планам – жестокий эксцентричный господарь, уединённый замок, обособленная территория, множество людей в округе… Люди были особенно важны. Они служили источником крови как питательного раствора для будущих колонизаторов Земли. Уже сейчас в подземелье замка, покоясь в гробах (весьма удобная форма ложа!), вызревало новое поколение сородичей Дракулы, адаптируясь к условиям такой благодатной планеты. Сам Дракула между тем вёл переписку с юридической фирмой в Лондоне, желая приобрести недвижимость в Англии: колония пришельцев разрасталась.

Агасфер ощутил дикую ярость.

Это его Земля. Он может разделить её только с Богом – и то до поры. Космических нахлебников он сюда просто не допустит. И у него есть сила, чтобы уничтожить их… хотя Дракула и сам дьявольски силён. Ты спишь, Распятый; мне воевать за двоих. Я не знаю твоих планов, но Землю мы не отдадим – это не в наших интересах. Поэтому, коли не справлюсь, помоги. Потом сочтёмся.

…Всё-таки удачно, что пришелец не отличался остротой восприятия. Впрочем, Агасфер окружил себя столь мощной защитой, что его присутствие в комнате не распознала бы и самая тщательная локация ментального пространства. Вечный странник битый час невидимо просидел в рассохшемся кресле напротив ничего не подозревающего Дракулы. Весь этот час граф был ужасно занят. Он то и дело подходил к пылающему камину и поворачивался к нему спиной. Приподнимая края своей нелепой хламиды и скаля клыки, он чуть ли не садился в огонь задом. Всякий раз при этом он вскрикивал, как вскрикивает женщина, удовлетворённая мужчиной. Кончилось это тем, что он лёг на пол, задрал ноги, и пол вдруг покрылся шариками кровавого цвета, которые, тут же лопаясь, ощетинивались рыльцами личинок.

– Ну, хватит! – взревел Агасфер.

Он взмыл в воздух и разразился молнией. Для начала он выжег всё, что при нём произвёл на свет Дракула. Затем дошла очередь и до графа. Одним неистовым ударом вечный странник развалил вампира пополам. На какое-то мгновение Дракула замер, его глаза округлились, рот с отвалившейся челюстью страдальчески выкрикнул что-то грозное и бессвязное. Потом верхняя часть тела соскользнула с пояса вниз, гулко ударившись головой о каменный пол, а подкосившиеся ноги с обрубком туловища бесшумно опустились рядом. Из перерубленных жил фонтаном вырвалась тёмно-бурая жидкость, комната наполнилась невыносимым зловонием. Между тем части туловища, казалось, всё ещё жили. Руки и ноги монстра, судорожно сгибаясь и разгибаясь, царапали пол, словно в стремлении добраться до обидчика, вцепиться в него…

Агасфер, опустошённый чудовищной потерей энергии, невольно отступил назад, и, привалившись к стене, закрыл глаза. Его мутило от слабости, но главным образом – от смрада и мерзкого зрелища, более мерзкого, чем оживший мертвец-зомби… Вечный странник был близок к обмороку, точно обыкновенный человек; он забыл уже, когда с ним случалось такое.

– Что со мной? – еле слышно сказал он.

«Чтосомной, чтосомной, чтосомной», – эхом отозвалось в сознании.

– Очнись, Агасфер, – произнёс чей-то голос над ухом, и хотя сказано было негромко, тревожная интонация заставила Агасфера встрепенуться.

Он с усилием открыл глаза, и… волосы встали дыбом на голове вечного странника.

Из половинок разрубленного тела стремительно вырастало недостающее.

Вот из пояса выполз живот, грудь, плечи, голова.

Вот из торса вытянулся пах, бёдра, голени, ступни.

И вот уже два голых багрово-синих Дракулы с визгом двинулись на Агасфера. Миг – и четыре когтистые лапы вцепились в вечного странника. Две клыкастые пасти впились ему в горло, давясь кровью. Положим, это было не страшно для Агасфера, мало привязанного к своей земной оболочке. Но у него не хватало сил покинуть её, чтобы продолжить бой. Неужели смерть, которую он так долго призывал, всё-таки настигла его, бессмертного, и в таком гнусном виде? Как мощны эти лапы, как жестоко терзают они бедное тело валашского парня-крестьянина, прихваченное Агасфером для путешествия по этим краям. Куски мяса разлетаются по комнате кровавым веером, и раны не успевают зарастать: похоже, Агасфер восстанавливается не так быстро, как это адское отродье. Ну что ж, остаётся лишь сконцентрировать остатки сил, прочесть священную мантру «шади-па» (самую мощную из всех коротких мантр), и, воспламенив остатки своего тела, обнять Дракул смертельным огненным объятьем… Правда, неясно, чем это закончится для самого Агасфера. Лишь бы не верхним слоем астрала, о котором каркал Коннахт…

Но именно в последний момент, когда первое слово «шади-па» уже готово было сорваться с его уст, Агасфер ощутил вдруг приток яростной свежей энергии. Источник энергии мог быть лишь один, и Агасфер знал, кто хозяин этого источника. Впрочем, теперь не важно. Агонизирующее тело ещё билось в лапах Дракул, а воспрянувшее сознание вечного странника уже выбрало наилучший способ прикончить монстров. Они пока не подозревали, что ситуация изменилась, что жертва, набравшись мощи, вот-вот станет палачом.

Вырвавшись из телесной оболочки, Агасфер невидимым облаком повис над чудовищами. В предвкушении решающего удара он трепетал от радости. Сейчас в нём было столько силы, что он мог не размениваться на обычные молнии или выжигающее пламя. Бить надо было наверняка. И Агасфер исполнил приём, который назывался «Авагди», что по древнекельтски означало «Кромешный мрак», и который был по зубам лишь немногим друидам из числа самых мудрых и опытных.

«Кромешный мрак» – это и есть кромешный мрак. Неприятель, против которого применён этот приём, перестаёт существовать. Он просто распадается в пыль. Перед этим его как бы накрывает сплошная чёрная сетка – вот последнее ощущение… И мало кто из живущих на Земле способен отбить «Авагди».

Во всяком случае, вампиры защититься не сумели. Они исчезли, они растворились, поглощённые страшной чёрной сеткой. На миг в комнате стало нестерпимо жарко… замок содрогнулся от беззвучного грома… и всё. Казнь Трансильвании, длившаяся триста лет, закончилась.

Чтобы довести дело до полного конца, Агасфер проник в подземелье замка. Он долго и тщательно выжигал гробы с вызревающими личинками. Он удалился не раньше, чем убедился, что оставляет за собой лишь пепел на каменных плитах подземелья. Больше не сунутся… а если сунутся… что ж, кроме «Авагди» есть и другие приёмы боя на уничтожение.

Агасфер вернулся в Гималаи. Он был потрясён и как никогда нуждался в тишине и покое. Душа не тело, но и она порой испытывает смертельную усталость.

Агасфер ощущал свои без малого две тысячи лет.

Избавиться от себя самого, найти вечное и полное забвение – вот чего хотел Агасфер. От этой цифры (две тысячи лет!) ему делалось страшно. Да будет ли конец его существованию, его пути, земному и звёздному? В те дни он вдруг поверил, что теперь-то, когда они вместе с Иисусом разгромили врага-пришельца, Распятый в благодарность упокоит иерусалимского сапожника, который по глупости и подлости своей посмел оскорбить страдальца с крестом на спине… Однако год шёл за годом, и ничего не менялось. Христос опять забыл про него.

Не было проклятий, которые Агасфер не послал бы в его адрес. Но выбор – опустить руки и покорно ждать (чего?) или бороться – перед ним не стоял. Война продолжится. Просто она выйдет на новый виток и обретёт новую цель.

Определив цель, он ощутил небывалый прилив сил.

Новая цель будет уничтожение Христа.

Старым остаётся лишь поле боя – Россия.

В тело княжны Долгорукой Агасфер вселился из озорства. Каким только образом он ни влиял на правящих монархов, но чтобы занимая положение любовницы… нет, такого не было… а почему, собственно? Кроме всего прочего, неисправимый эротоман Агасфер увлёкся вдруг мыслью совместить полезное с приятным – вернуть контроль за ситуацией в России и одновременно получить новый любовный опыт: на сей раз в женской роли…

Опыт удался во всех смыслах.

Как любовник, император Александр Второй, несмотря на годы, был очень резв. Он страстно любил княжну, стремился доставить ей наслаждение, и, пренебрегая мнением двора, проводил в её покоях всё свободное время. Диво ли, что от этой связи родились дети (ещё один, кстати, новый опыт для Агасфера)…

Как государственный деятель, Александр также начинал хорошо. Он отменил, наконец, замшелое крепостное право – не полностью, но в крайних его проявлениях. Это было ещё в то время, когда вечный странник метался по Земле и воевал с Дракулой. Теперь в обществе сложилась новая ситуация, и Агасферу предстояло, оценив её, принять то или иное решение.

Стратегию на столетие вперёд Агасфер уже выработал. Речь шла только о тактике. Предстояло вернуться к раскачиванию маятника. И тут-то интимные отношения с императором были незаменимы.

Княжна Долгорукая (в морганатическом браке с Александром – княгиня Юрьевская) неторопливо внушала супругу, что времена его отца и деда прошли. Европа нынче дышит свободой, ожидая того же от России; пора уже дать послабление газетам и театру, реформировать суд и земство… много чего можно внушить мужчине между ласками. Одновременно Агасфер изучал ситуацию внутри страны.

Подрастала новая сила – революционеры, именующие себя народовольцами. Откуда они взялись? В каких клоаках выросли? Несчастные, никчёмные люди, решительно ни к чему не приспособленные, мнящие себя спасителями Отечества… Нескольких – на пробу – Агасфер изучил всерьёз. Выяснилось: искорёженное сознание, комплексы неполноценности (сексуальной, интеллектуальной, поведенческой), воспоминания о трудном, обделённом детстве, и – ненависть. Их всех вела большая ненависть. Ненависть ко всем, кто полноценнее, лучше, богаче. Агасфер долго пытался вычленить в потоке сознания народовольцев хоть какое-то понимание, что будет дальше. Ну, казнили губернатора. Ну, взорвали министра. Ну, расстреляли жандармского генерала. Это – кто виноват. А дальше-то что? Что делать?

Никакого серьёзного осмысления ситуации у террористов не было. Да, пожалуй, и быть не могло. Ну откуда, скажите на милость, в умишке разночинца сложится система управления огромной страной? Они мужественно суетились, они конспиративно шептались о борьбе за счастье народа и время от времени кого-то убивали во имя этого счастья… Самое интересное, что они действительно не боялись умирать. Агасфер установил это совершенно точно. Жизнь их не баловала, и они ею не дорожили. И уж тем более не дорожили чужими жизнями.

Нельзя сказать, что народовольцы были сплошь глупы или недостойны. Отнюдь. Разночинец Кибальчич, к примеру, главный изобретатель бомб, или дворянка Перовская, при всей непримиримости нежная и пылкая в постели (ну, не удержался Агасфер)… Но в целом они были свирепы, примитивны и управляемы. Агасфер использовал их, как псов. Здесь впервые за много лет пригодился Никита. Верный слуга по воле Агасфера целое столетие проспал в одной из гималайских пещер (нужды в нём не было), а теперь, пробуждённый и свежий, именуемый Митрофаном Агаповым, стал связным между Агасфером и народовольцами.

Одновременно Агасфер присматривался к Европе. Особенно к Германии. Этот конгломерат мелких княжеств и чуть более крупных королевств, увлекаемый железной волей политика Бисмарка, был на грани объединения. Нетрудно предположить, что слитые воедино трудолюбивые и воинственные тевтоны в ближайшие десятилетия способны серьёзно перекроить карту континента, а может быть, и всего мира. Агасфер сделал в памяти зарубку, наказав себе отдельно изучить эту проблему. Но сейчас его главным образом интересовало другое. Точнее, другой. Экономист Карл Маркс.

В этом человеке сочетались великий ум и полное бессердечие вкупе с отсутствием того, что принято называть совестью. Занятый своей научной работой, он беззаботно плодил детей, жил на деньги жены Женни и состоятельного друга Фридриха Энгельса (также сильного учёного-экономиста, и, в сущности, соавтора Карла). А когда семья бедствовала, когда дети умирали от плохой пищи и болезней, он утешался недолгим пролитием слёз, после чего возвращался в библиотеку – продолжать экономические изыскания. Таких принято называть нахлебниками, но к этому человеку подходить с обычными мерками было нельзя.

Мысль Карла билась настолько могуче и яростно, что его интеллектуальный пульс Агасфер ощутил через тысячи километров – и заинтересовался. Учёный замахнулся на непосильное. Как хирург, делая операцию, вскрывает внутренние органы, так и Маркс решил вскрыть подноготную отношений в человеческом обществе. И в значительной мере ему это удалось. Конечно, сводить все и вся к экономике было довольно примитивно… однако во многом верно… и потом, с интеллектуальной точки зрения попытка была грандиозной. А главное, Маркс и Энгельс от теоретических рассуждений перешли к практическим шагам. Их «Манифест Коммунистической партии» натолкнул Агасфера на абсолютно неожиданные мысли.