Текст книги "Убить Кукловода"

– Он ещё юморит! – простонал Саша, выхватывая моток альпинистского шнура и бросая свободный конец вниз.

Вдвоём с Сергеем они вытянули Макеева из расщелины. Скуластое лицо Олега было перемазано чёрной пылью, но выглядел он спокойным, словно и не висел только что на волосок от смерти.

– Ну и странные же дела здесь творятся, – сказал Макеев, опускаясь на пол. – Лечу вниз, и, понятно, шансов уцелеть ноль целых хрен десятых. Вдруг чувствую: падение затормозилось, на пару секунд я будто завис в воздухе. Подхватывает какой-то упругий поток и прижимает к стене. А там выступ. Вот на него приземлился, перетоптался, пока вы меня обнаружили и вытащили. В общем, чудеса. – Запнувшись, он с недоумением в голосе добавил: – Не должен я был уцелеть. Никак не должен. Что скажешь, командир?

Сергей положил ему руку на плечо.

– Тут обсуждать нечего. Уцелел, и слава Богу, – с облегчением произнёс он. – Давайте посмотрим, нет ли где Колесникова. Может, и он каким-то чудом спасся… или его спасли…

– В принципе, не исключено, – согласился Макеев, доставая фонарик. – Рельеф разлома неровный. В стене полно трещин, впадин, выступов, есть за что цепляться.

Свесив головы в расщелину, стали в три луча прощупывать чёрную глубину. Сергей знал, кому Олег обязан спасением, хотя не сказал ни слова. Уже в который раз возникло ощущение, что он, а теперь и его товарищи, ввязались в битву двух гигантских нечеловеческих сил, и если вражья сторона пытается их уничтожить, то другая, своя, всячески поддерживает. Вопрос, кто вперёд успеет… Сергей невольно вздохнул, и в этот миг луч фонаря глубоко внизу упёрся в какую-то бесформенную тёмную массу.

– Что это? – тихо спросил Макеев. – Это он?

– Вроде бы… Такое ощущение, что висит в воздухе…

– Да нет, скорее упал на какой-нибудь выступ, сильно ударился и лежит без сознания.

– Юра! – гаркнул Аликов так, что пещера зашлась эхом. – Ты жив? Мы тебя сейчас вытащим!

Ответа не последовало.

– Наверняка без сознания, – сказал Макеев, поднимаясь. – Надо лезть. Я полезу, а вы нас вытащите.

Не дожидаясь ответа, он обвязался верёвкой, проверил узел, и Сергей с Аликовым начали осторожно спускать его вниз. Вытравив метров пять верёвки, они услышали возглас: «Стоп!» Потянулось молчаливое ожидание.

– Хоть бы живой, – пробормотал Саша, по лицу которого катился пот.

Из расщелины донёсся крик Макеева:

– Тяните!

Вот когда Сергей, чьи руки будто налились свинцом, по достоинству оценил силу Аликова. Упёршись полусогнутыми ногами в пол и чуть отклонившись назад, Саша тянул верёвку с двойным живым грузом ровно и мощно. Казалось, он справился бы и один.

Олег поднялся наверх, крепко прижимая к себе тело Колесникова. Майор действительно был без чувств. Несмотря на падение, рюкзак и автомат каким-то чудом удержались у него за плечами.

– Лежал поперёк выступа, можно сказать, на честном слове, – прокомментировал Макеев, доставая фляжку с водой. – Как не сорвался, не упал в пропасть – не пойму, хоть убей. Главное, живой, дышит…

Сергей, который не раз в Чечне оказывал первую помощь своим солдатам, быстро ощупал Колесникова. Переломов и вывихов как будто не было. Бессознательное состояние, скорее всего, объяснялось шоком и ушибами. Сергей обтёр лицо Колесникова водой и дал понюхать нашатырю из аптечки.

– Должен придти в себя, – сказал он, хлопая майора по щекам. – Очнись, Юра. Как ты себя чувствуешь?

Колесников застонал, открыл глаза и с минуту бессмысленно смотрел перед собой мутным взглядом. Потом, скривившись от боли, рывком сел. Лицо его было покрыто царапинами и синяками.

– Ну, надо же, – пробормотал он. – Живой… И вы все живые. Как это нам удалось, а, ребята? – Он покосился на трещину, расколовшую подземный зал пополам. – Я даже испугаться не успел.

– И правильно, что не успел, – подхватил Саша. – Ещё успеешь. Мы пока и полпути не одолели. Чуешь, сколько интересного впереди?

Шутка повисла в воздухе. После пережитой опасности наступила реакция, балагурить не хотелось. Сергей объявил пятнадцатиминутный привал. Хватило времени, чтобы съесть по плитке шоколада, запить энергетическим напитком, привести себя в порядок и проверить амуницию.

Предстояло решить, в каком направлении двигаться дальше. Идти можно было тремя коридорами, причём один из них остался по ту сторону расщелины. Сергей закрыл глаза, сосредоточился и через минуту развёл руками.

– Мда… – только и сказал он.

Воистину закон подлости не знает границ: между нужным коридором и экспедицией пролегла трещина. Ширина её, на глазок, составляла метра четыре, перепрыгнуть было нереально, сделать мостик не из чего, а перелететь не на чём… Бойцы обменялись растерянными взглядами.

– Неужели возвращаться? – тихо спросил Колесников.

– Вот когда пожалеешь, что в роду не было Карлсонов, – буркнул Саша, швыряя в пропасть пустую жестянку из-под напитка.

– Вот когда скажешь спасибо, что есть дальновидные члены экспедиции, – откликнулся Макеев.

С этими словами он достал из рюкзака объёмистый металлически звякнувший пакет.

– Что это? – подозрительно спросил Колесников.

– Крюки. Альпинистские крюки, – ответил Олег. – И молоток к ним.

– Ты как догадался? – восхищённо спросил Саша.

Макеев только усмехнулся:

– Полазил бы ты с моё в горах… Как-то на Северном Кавказе мы загнали банду чехов в подземелье. Полезли следом. Ну, и наткнулись на примерно такую же расщелину. Как форсировать – непонятно. Хорошо, с собой было альпинистское снаряжение. Понавбивали в стену крюков, по ним и перелезли. Когда собирались в экспедицию, вспомнилось… Ну, и захватил два десятка крюков. Видишь, пригодились.

– А банду тогда взяли?

– Банду? Нет, не взяли, – рассеянно сказал Макеев, примеряясь, куда вбить крюк. – Сдаваться отказались, пришлось всех положить. Да оно и к лучшему, чистое зверьё было. Перед этим полдеревни вырезали…

– Сами-то они как через расщелину перебирались?

– Очень просто. Через неё несколько досок было когда-то перекинуто, что-то вроде мостков. Ну, перелезли они, мостки за собой утянули и отступили в глубь пещеры. Думали отсидеться. А мы всё-таки перебрались…

Примерно час Макеев, проявляя чудеса ловкости, забивал крюки в четырёхметровое пространство стены. Первые вколотил, куда мог дотянуться, стоя на полу. Потом, цепляясь за уже вбитые крюки концом верёвки, обвязанной вокруг пояса, продвигался дальше. Ползая по отвесной стене, Олег был похож на человека-паука. Иногда казалось, что он вот-вот сорвётся и рухнет в пропасть, но звонкие удары молотка продолжали взрывать подземную тишину.

Когда, вколотив последний крюк, Макеев мягко спрыгнул на пол по ту сторону расщелины, Саша восторженно зааплодировал, Сергей показал большой палец, а Колесников проворчал что-то одобрительное. Они перебрались по стене через трещину без особых проблем, ставя ноги на нижние крюки и цепляясь за верхние. Опасение, правда, вызывал почти стокилограммовый Аликов, но импровизированная лестница выдержала.

Колья с насаженными головами случайно (или не случайно?) торчали аккурат возле входа в коридор. Проходя мимо, Сергей скрипнул зубами от омерзения. Предчувствие беды охватило вдруг с такой силой, что он замедлил шаг, и, сняв руку с автомата, потёр лоб. Этот жест заметили.

– Что, командир, нехорошо? – заботливо спросил Саша.

– Да нет, всё нормально, – медленно сказал Сергей. – Так, просто… Порядок движения тот же: я, Аликов, Макеев, Колесников. Смотрим в оба, подвохов ждём со всех сторон.

– Есть ждать подвохов, командир, – откликнулся Колесников с бодрой ухмылкой.

Экспедиция углубилась в извилистый коридор.

Они прошли метров четыреста. С каждым шагом ощущение близкой опасности нарастало, отдаваясь в голове Сергея гулкой болью. Опасность была сзади за спиной. В какой-то момент ощущение стало невыносимым, и Сергей, остановившись, резко повернулся.

Одновременно тихо лязгнул затвор автомата.

Это был автомат Колесникова. Майор целился в спину Макеева.

– Ты что?!

Но крик замер на губах Сергея, с изумлением и ужасом глядевшего на Колесникова. Очертания фигуры майора заколебались в воздухе и начали расплываться, как расплывается изображение на экране телевизора со сбитой настройкой.

– Не может быть, – пробормотал Авилов.

– Таким образом, президенту Бунееву нечего ответить на вопросы, которые президент Фош задаст от имени мирового демократического сообщества. Геноцид в Чечне. Поддержка диктаторских режимов на Кубе, в Северной Корее, в среднеазиатских и ближневосточных странах. Помощь террористическому Ирану в развёртывании ядерной программы. Преследование свободной прессы внутри страны. Репрессии в отношении виднейших представителей отечественного бизнеса, наконец. Вот лишь неполный перечень обвинений, которые сегодня могут быть предъявлены России. И надо признать, что основная часть названных проблем возникла за последние два-три года, иными словами – в период правления президента Бунеева. Его предшественник Мельников, при всех ошибках, многое сделал для развития демократии в России, и ничего подобного, разумеется, не допустил бы…

Телекиллер Петя Гончаренко мрачно метал в Бунеева информационные булыжники. Интересно, кем он себя при этом ощущает – Давидом, бьющимся с Голиафом? Только вместо пращи видеокамера: всё же двадцать первый век… Брагин вздохнул, отключил звук, и слабовыбритый красавец Петя продолжал разевать рот в полном безмолвии. Какой там Давид… Юноша воевал за идею, мечтал объединить соплеменников под флагом государства. У Пети же одна идея – со многими нулями. Наёмник, он и в Африке наёмник. Хотя нельзя отрицать, талантливый и по-своему честный. Брагин, разумеется, представлял размеры гонораров, которые Лозовский отстёгивает Пете. И Петя отрабатывает их сполна. Рейтинг его ежедневной передачи оставался одним из наиболее высоких.

Опасен Петя, очень опасен. Чего не отнимешь, так это умения найти болевую точку противника и методично бить в неё до полного посинения оппонента. Жаль, что в уголовном кодексе нет наказания за информационный терроризм… Ведь что делает, подлец? Прямо в утреннем телеэфире ставит к стенке собственного президента, зная, что именно в эти минуты Бунеев бьётся с Фошем. Президенты договорились, что сегодня с десяти до двенадцати утра встретятся с глазу на глаз, прямо здесь же, в резиденции, потом переедут в Кремль, где в два часа начнётся торжественный приём в честь президента США, а завтра почти весь день займут официальные переговоры. Как там сейчас Бунеев? И, главное, как там сейчас ребята, экспедиция? Спуск в пещеру длится уже часов пять-шесть. Вдруг всё уже решилось, а он, Брагин, пока ничего не знает?

… Встреча шла в представительском кабинете на втором этаже резиденции. Президенты расположились в удобных креслах возле круглого столика и неторопливо беседовали. Разговор вёлся в свободном формате, это был обмен мнениями, прощупывание друг друга. И хотя основные переговоры были впереди, главное Бунеев уловил чётко: Фош прибыл в Москву за его, Бунеева, скальпом. Президент-квакер был в сложном положении. Внешние и внутренние провалы снизили его рейтинг до уровня городской канализации, выборы в конгресс однопартийцы Фоша проиграли с треском, и успешный визит в Россию был ему необходим, как кровь вампиру. Фош намеревался идти напролом, не чураясь того, что принято называть наездом.

В свою очередь, Бунеев как никогда остро ощущал, что политические и экономические возможности России не идут ни в какое сравнение с мощью Штатов. Взаимные военные угрозы давно уже были исключены из отношений сверхдержав. Однако чудовищная разница в объёмах валовых продуктов, в степенях технологического развития, в значении национальных валют, наконец, в уровнях жизни американцев и русских – всё это объективно ставило Россию на колени перед дядей Сэмом.

Но Бунеев не собирался становиться на колени. Это было не в его характере, а главное – он чувствовал: момент, как ни пафосно звучит, исторический. Именно сейчас надо раз и навсегда зарубить на американском носу, что Россия была, есть и будет великой страной со своими интересами, покушаться на которые не дозволено никому. Несмотря ни на какие проблемы и сложности. Несмотря на противоречия в обществе, коррумпированность власти и бедность населения. Несмотря на технологическую отсталость, сугубо сырьевой характер экспорта и низкий объём производства. Трудности преодолеем, а те, кто сегодня на них спекулирует, завтра об этом пожалеет.

Такова была твёрдая позиция Бунеева, и эта твёрдость помогала ему с достоинством парировать выпады Фоша и даже переходить в контратаку. «Мир многополярен, Джеральд. Если мы не решим вопрос с Америкой, то будем договариваться с Европой. Или с Китаем. Или с азиатскими тиграми. В конце концов, нам всё равно, кому продавать сырьё, оружие, самолёты, где покупать технологии… Что касается инвестиций, то вкладываться или не вкладываться – воля ваша. Сегодня есть много желающих инвестировать российскую промышленность, аграрный сектор. Европа, Азия – целый список… В стране появился порядок, есть твёрдая власть, внятные законы, прозрачная политика. Поэтому в партнёрах недостатка нет… Кредиты? Кредиты не нужны. Нужны инвестиции. Только не в политические партии и движения…» Фош нахмурился.

Разговор, поначалу спокойный и дружелюбный, становился всё острее. Бунеев пил кофе и минеральную воду, Фош чай и (демонстративно!) кока-колу. Разгорячившись, президенты сняли пиджаки; переводчики едва успевали за темпом дискуссии.

– В десятый раз говорю вам, Игорь: Россия слишком большое государство, чтобы мир не интересовался её внутренними делами, – вещал Фош, покалывая Бунеева острым взглядом близко посаженных глаз. – То, что ваши войска творят в Чечне, переходит всякие границы. Это же геноцид! Терпению цивилизованных стран приходит конец, вы вот-вот нарвётесь на санкции!

Бунеев не выдержал.

– Говорите от лица Америки, Джеральд, с остальным миром я как-нибудь объяснюсь, – язвительно сказал он. – Чечня – провинция России, её внутренняя территория. Заметьте, внутренняя! Я же не ставлю в Совбезе ООН вопрос о санкциях против США, хотя ваши войска бесчинствуют в чужих странах.

– Мы боремся с мировым терроризмом! – заявил Фош, повышая голос.

– А мы с кем? – искренне удивился Бунеев. – Или вы всерьёз считаете, что Бен Ладен и Шамиль Басаев разного поля ягоды? Полно, Джеральд! Вы живёте по принципу «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Но кто решил, что Америка Юпитер, а все остальные быки? Россия, в частности?

– Юпитером Америку делает её мощь, – высокомерно ответил Фош. – Волей провидения Америка сегодня единственная сверхдержава, и на её плечах лежит тяжкий груз ответственности за судьбы всей планеты, порядок и ответственность в мире. Не надо обижаться, Игорь, я говорю объективные вещи, и к ним следует прислушиваться.

– Рим тоже был сверхдержавой, и что? – спокойно отпарировал Бунеев. – Доля истины в ваших словах есть, не спорю. Но эта доля не настолько велика, говорю откровенно, чтобы согласовывать с вами внутреннюю политику. Мы открыты, мы готовы информировать мировое сообщество, в том числе Америку, о наших делах, консультироваться, наконец, но решения принимаем и будем принимать самостоятельно. В том числе по Чечне.

Смягчая жёсткость тона и слов, Бунеев сопроводил их широкой улыбкой. Тщетно! Американец сидел с таким видом, словно размышлял, швырнуть чашку на пол или в собеседника.

– Это неразумно, Игорь, – проскрипел, наконец, Фош. – Так, или иначе, вы должны считаться с тем, что Россия пока… пока, – подчеркнул он елейным тоном, – не в том положении, чтобы вести диалог с позиции силы. В ваших делах слишком многое вызывает озабоченность мирового сообщества. Чечня – это лишь один из больных вопросов. А что у вас делают со свободной прессой?

Бунеев высоко поднял брови:

– И что же в России с ней делают?

– По нашим данным, начаты судебные процессы против газет «Бизнесменъ» и «Ежедневные вести», против «Открытого радио» и «Массового телевидения». Вы ввязались в очень некрасивую историю, Игорь. Все эти демократические масс-медиа активно выступают против вас лично и вашей политики. Но, чёрт возьми, это не повод душить их в судебном порядке!

– Совершенно верно, не повод, – согласился Бунеев, откидываясь в кресле. – Именно поэтому ни о какой политике речи нет. Это не просто популярные издания, Джеральд, это крупные экономические структуры с большими оборотами, и претензии к ним сугубо экономические: махинации с уплатой налогов, невозврат кредитов. Такие вещи караются во всём мире, включая Америку, не так ли?

Фош наклонился к оппоненту.

– Но по нашим сведениям, эти масс-медиа были готовы уплатить по всем обязательствам. И всё-таки дело довели до суда, – жёстко сказал он.

– Были бы готовы – заплатили бы, – откликнулся Бунеев очень спокойно. – Боюсь, у вас не совсем точная информация, Джеральд. Ещё чаю?

Лукавил президент, лукавил. За прессу Лозовского, как и за его другие российские предприятия, взялись системно: вырубали под корень, используя любой предлог, не обращая внимания ни на какие сопли-вопли, но с соблюдением всех законных процедур. Нельзя сказать, что Бунееву этот процесс был по душе. Но кто сказал, что политика делается только чистыми руками? Бунеев на всю жизнь запомнил бриллиантовую фразу, вылетевшую из-под пера сатирика Бухова: «Он вышел на бой с открытым забралом, а через неделю его ноги всё ещё торчали из придорожной канавы». Так вот, президент очень не хотел, чтобы его ноги… и уж тем более из канавы…

Однако Фош не унимался.

– Всё не так просто, Игорь, – медленно произнёс он. – Я достаточно владею ситуацией, чтобы понять: искореняя оппозиционную прессу, вы сводите счёты с мистером Лозовским. А до этого вы просто изгнали его из России. В цивилизованных странах так не поступают, смею заметить.

Всей чекистской выдержки Бунеева едва хватило, чтобы не хватить кулаком по столу. Ненавистное имя, прозвучавшее из уст американского президента, словно взорвалось в ушах. Бунеев откашлялся.

– При чём тут Лозовский? – хмуро спросил он. – Лозовский преступник, из России его не выгоняли, он сам бежал за границу. Я не намерен обсуждать эту тему.

– Придётся обсуждать, – едко заметил Фош. – Я вижу, в России весьма своеобразное правосудие. Человека до суда объявляют преступником. Но, во всяком случае, Лозовский – крупный акционер нескольких весьма солидных американских компаний. За неделю до моего визита эти компании корпоративно обратились в сенат с просьбой воздействовать на Россию, где их акционера подвергают необоснованным репрессиям, а государство попросту захватывает его предприятия. Это методика джунглей, Игорь. Это слишком серьёзное обвинение, чтобы отмахнуться от него.

Бунеев досчитал про себя до десяти, чтобы немного успокоиться, и лишь потом заговорил:

– Послушайте, Джеральд… Передайте этим компаниям и вообще всем, кому посчитаете нужным: Лозовский – гражданин России. Всё, что с ним связано, внутреннее дело нашей страны. Это не обсуждается. Любая попытка вмешаться в наши внутренние дела будет пресекаться. Точка.

– А вы не боитесь, что если я передам ваш ответ, от России отвернётся весь американский бизнес? – тихо спросил Фош.

– Не боюсь, – любезно сказал Бунеев. – Как бы Россия не отвернулась от американского бизнеса. Мы, Джеральд, самая дружелюбная страна. Однако не надо испытывать наше дружелюбие. Мы можем разозлиться.

При всей ограниченности Фош был опытным политиком. Он видел, что улыбающийся Бунеев взбешён, имя Лозовского подействовало на российского президента, словно красная тряпка на быка. А он и без того сегодня упрям, как никогда. Фошем овладело нехорошее предчувствие. Если так пойдёт и дальше, визит в Москву провалится. Проклятый Бунеев! Он ведёт себя так, словно держит в кармане козырного туза. Откуда взял?

Фош ошибался. Никакого козырного туза у Бунеева не было. Было яростное понимание, что больше нельзя позволять разговаривать с собой, как с подростком-недотёпой. При Мельникове такой тон в разговоре с Россией считался почти нормой, но времена изменились. А если кто не понял, поймёт, и очень скоро. Бунеев холодно подсчитывал возможные потери от размолвки с Америкой. Развитые отношения с европейскими, ближневосточными и азиатскими странами позволяли свести эти потери к допустимому уровню. Что ж, ещё один аргумент в пользу независимой позиции… «Хрен тебе, а не военные базы в Средней Азии», – неожиданно подумал Бунеев с весёлой злостью.

Фош почувствовал, что надо отрабатывать задний ход.

– Боюсь, Игорь, что если мы продолжим в том же духе, мы выдохнемся ещё до начала переговоров, – пошутил он. – А ведь нам скоро в Кремль.

– Не выдохнемся, Джеральд, – откликнулся Бунеев, смеясь. – Я в нас верю. А вы? И вообще, давайте поговорим о том, что по-настоящему важно и сближает Россию с Америкой. Борьба с терроризмом, например…

«Как там сейчас Авилов? Уже добрался или нет? Господи, лишь бы получилось…»

Готовя завтрак, провожая Вовку в школу, а потом собираясь на работу, Валентина всё время ловила на себе взгляд мужа. Не нравился ей этот взгляд – недоуменный, оценивающий, тревожный.

– Ну, я пошла, – бросила она, проверяя содержимое сумочки. – Буду поздно. Ужинайте без меня.

Муж придержал её за рукав.

– Подожди, – нерешительно сказал он. И замолчал.

Костя был типичным средним человеком. Всё у него было среднее: телосложение, внешность, размер обуви и одежды, должность на «скорой помощи» … И только доходы у Константина Слепнёва выбивались из этой колеи – до среднего уровня не дотягивали. Валя зарабатывала намного больше, семейный бюджет на три четверти состоял из её денег, и Костя комплексовал. К тому же, понимая, что рядом с яркой женой внешне проигрывает, Костя страдал от ревности; сцены, поначалу редкие, всё чаще сотрясали их маленькую квартиру.

Валентина хмуро посмотрела на мужа.

– Чего ждать-то? Пора мне.

– Успеешь… Ты мне скажи: что вчера было?

– Вчера? – притворно удивилась Валентина. – Ты про что?

Она прекрасно понимала, о чём хотел и не решался сказать Костя.

Накануне она приехала с большим опозданием, разыгралась очередная сцена, которую Валентина прекратила самым радикальным способом – уложив сына спать, потащила мужа в постель. Но как! Она буквально сорвала одежду с себя и ошалевшего Кости, швырнула его на простыни и молча, изощрённо принялась за любовь. Позы и способы, которые она отрабатывала на муже, не снились ему в самых тревожных снах. Костя делал своё мужское дело как сомнамбула; когда он уставал и сникал, она всячески восстанавливала его силы и вновь навязывала себя. Отпустила Костю лишь под утро, совершенно измочаленного.

– Вчера ты был неподражаем, – сказала она, растягивая губы в улыбке.

Костя замотал головой.

– Не вешай мне лапшу на уши! Сначала я решил, что ты хочешь эдак вот… интимно… извиниться, доказать любовь, что ли. Но ты вела себя, как отмороженная проститутка. Где ты этому научилась? У кого? Что с тобой произошло?

– Странный ты мужик, – насмешливо сказала Валентина. – В кои-то веки решила дать страсть, и то на свою голову. Вот и балуй тебя после этого…

– Да при чём тут страсть? – закричал Костя. – Это нимфомания какая-то, я тебе как врач говорю. Словно тебе в матку дьявол вселился! Совершенно чужая женщина, сексуальная машина, шлюха из порнофильма…

Валентина исподлобья разглядывала его.

– Да, увлеклась, – без всякого выражения произнесла она и шагнула вперёд. – Мне пора.

Но Костя вне себя преградил ей дорогу. Валентина мрачно уставилась на мужа.

– Уйди, – наконец бросила она.

Лицо Кости странно исказилось. Он ткнул пальцем в жену.

– Что с тобой? – спросил он хрипло. – Что у тебя с глазами?

Валентина машинально заглянула в зеркало. Она и так уже сообразила, о чём говорит Костя: глаза налились багрянцем и стали кроваво-красными. Издав короткий смешок, она произнесла одно-единственное слово:

– Довёл.

– Постой, постой, – в ужасе зашептал Костя, привалившись спиной к двери. – Это – ты?

– Я, милый. Конечно, я, – ровным голосом откликнулась Валентина. – Кто же ещё?

С этими словами она обеими руками взяла голову мужа, словно хотела притянуть к себе, и резким движением сломала ему шейные позвонки.

Пожав плечами, переступила через обмякшее конвульсирующее тело.

Вышла.

Захлопнула дверь.