Текст книги "Убить Кукловода"

Но какое дело до народа было Агасферу?

Он сам себе был наилучшей разведкой, и прекрасно знал, что нападение состоится в воскресенье, 22 июня. Эту дату он выудил прямо из головы разработчика плана «Барбаросса» генерал-полковника Гальдера и перепроверил через фельдмаршала фон Браухича. В том, что война неизбежна, он не сомневался и раньше. Но какой она будет?

Итоги прошлогоднего советско-финского конфликта шокировали вечного странника. Он, конечно, подозревал, что Красная Армия не в лучшей форме, но не до такой же степени! Неумение воевать проявилось буквально во всём – от неграмотного планирования кампании до нехватки тёплых вещей, из-за чего обмороженных бойцов некуда было девать (госпиталей, кстати, тоже не хватало). Про устаревшее вооружение говорить уже не приходилось. Воюя против крохотной Финляндии, Советский Союз опозорился так, что, будь у Агасфера шея, впору было вешаться.

Именно в те горькие дни родился знаменитый сталинский афоризм: «Кадры решают всё». Как ему не хватало расстрелянных маршалов-смутьянов! Тупица Ворошилов из министерского кресла вылетел («Тебе только наркомовские сто граммов разливать!» – орала матрица-генсек), его место занял более толковый Тимошенко, подкреплённый начальником Генштаба Жуковым, а сам Агасфер принялся лихорадочно латать дыры. Но было ясно, что против немецкой орды, завоевавшей без малого всю Европу, Красная Армия пока что слаба в коленках. А война уже смрадно, жарко дышала в лицо. Как хочешь, так и воюй…

При всей смертельной опасности вражьих полчищ, главная беда была всё-таки не в них. Проблема заключалась в Гитлере, точнее, в тибетских колдунах, которые днём и ночью закачивали в него неисчерпаемые потоки энергии, а фюрер, в свою очередь, транслировал эту энергию на свои войска. Для немецкой армии она служила своего рода допингом, умножавшим и без того огромную силу. Бодрыми бесстрашными солдатами командовали инициативные умные офицеры, которые подчинялись прозорливым и неутомимым генералам. Пирамиду венчал Гитлер, с наркотическим блеском в глазах шагавший к мировому господству. И Агасферу пока что нечего было противопоставить всей этой мощи.

Пока… Он не сомневался, что в конечном счёте сломает Германию. Сломал же он в своё время наполеоновскую Францию! Но требовался чёткий план действий, ведущих к победе. Как всегда в затруднительных случаях, Агасфер первым делом нырнул в параллельные пространства, отсматривая возможные варианты развития событий. Затем обратился к собственному опыту. В итоге родилась некая схема, которая требовала обдумывания и серьёзных расчётов, была неимоверно трудна для исполнения, но обещала главное – викторию.

– … Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!..

(Имитируя волнение, Сталин прервал радиоречь звучным глотком воды.)

– Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части авиации уже разбиты, враг продолжает лезть вперёд, бросая на фронт новые силы…

(Какой идиот готовил эту речь? Ну, не уследишь за всем… Если лучшие силы немцев уже разбиты, кто же тогда в несколько дней захватил Литву, часть Латвии, Белоруссии и Украины? Худшие, что ли?)

– В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим врагом – германским фашизмом. Наши войска героически сражаются с врагом, вооружённым до зубов танками и авиацией…

(Молотов слушал обращение Сталина, сидя в своём огромном наркоминдельском кабинете. При этом он крутил в руках пенсне, потирая переносицу, машинально приглаживал волосы – и думал, думал… Хорошо, конечно, что Сталин наконец-то вышел из десятидневного ступора, вызванного началом войны. Слабость вождя была настолько велика, что 22 июня объявить народу о нападении Гитлера пришлось ему, Молотову. Теперь генсек, судя по всему, оклемался – и дело пойдёт. Но кое-что сильно смущало наркома иностранных дел. Не таким уж неожиданным был удар, чтобы впадать из-за него в длительное, на грани болезни, оцепенение. Не похоже это на Сталина, совсем не похоже. И уж точно, что Молотов никогда не видел Сталина таким, каким увидел два дня назад…)

– Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, всё подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага. Народы Советского Союза видят теперь, что германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине, обеспечившей всем трудящимся свободный труд и благосостояние…

(Тогда, два дня назад, Молотов со товарищи из Политбюро без приглашения приехали к Сталину на ближнюю дачу. Вместе с наркомом были Каганович, Ворошилов, Берия, Маленков, Хрущёв. Ввалились всей толпой в каминную комнату – и замерли.

Сталин одиноко сидел у разожжённого, несмотря на летний день, камина, глядя на ярко пылавшее пламя. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он перевёл взгляд на незваных гостей, всё это время нерешительно, молча переминавшихся с ноги на ногу. Молотов невольно отшатнулся – в глазах генсека была неестественная пустота и отрешённость. Вероятно, так мог бы смотреть оживший труп. Мелькнула даже дикая мысль, что не вождь это сидит вовсе, а лишь его бренная оболочка, дух же витает где-то в ледяных заоблачных сферах…

– Ну? Чего надо? – тихо проскрипел наконец Сталин, даже не поздоровавшись.

«Может, он решил, что мы пришли его скинуть? Арестовать? Вообще-то за такие просчёты, как вот с Гитлером…» – подумал было Молотов, но, ужаснувшись, оборвал сам себя. Соратники выпихнули вперёд его – единственного человека, который обращался к Сталину на «ты». Нарком натужно откашлялся, и, волнуясь, заговорил:

– Иосиф Виссарионович! Мы тут с товарищами посовещались и предварительно решили… Война будет наверняка долгая… Словом, надо создавать комитет обороны во главе с тобой. И чтобы вся полнота власти сосредоточилась в этом комитете. В твоих руках…

– Вся страна, мы всё ещё теснее сплотимся вокруг вас, товарищ Сталин, – негромко и торжественно поддержал Берия. А Маленков, сделав шаг вперёд, почтительно протянул вождю лист бумаги:

– Вот, Иосиф Виссарионович… Проект совместного постановления ЦК ВКП(б), Совмина и Президиума Верховного Совета. Это то, о чём говорил Вячеслав Михайлович – о создании Государственного Комитета Обороны.

– Давай, – безучастно сказал Сталин.

Взяв бумагу и мельком просмотрев её, он разжал пальцы… а дальше произошло что-то невероятное. Вместо того, чтобы упасть на пол, лист медленно поплыл по воздуху, преодолел метров пять, и, плавно покачиваясь, опустился на письменный стол. У членов Политбюро отвисли челюсти. Молотов невольно зажмурился, а Ворошилов икнул.

– Идите, – вяло произнёс генсек и повернулся к огню.

Толкаясь, члены Политбюро заторопились к выходу. Они боялись посмотреть друг на друга. На улице, садясь в машину, Берия негромко, словно про себя, сказал: «Какую же надо иметь силу мысли, чтобы…». «Чтобы что?» – прищурился Маленков. «Что, что… Сам видел – что». Маленков дико взглянул на него и достал фляжку с коньяком.)

– Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом. Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции, на войну с напавшим врагом…

(«Многие тысячи интеллигенции…» Что они там, в агитпропе, по-русски говорить разучились?!)

Вернувшись из радиокомитета, вождь вызвал своего бессменного помощника с унизительной фамилией Поскрёбышев.

– Кто готовил текст выступления? – тихо, с бешенством спросил он. – Почему такую глупость подсунули?

Поскрёбышев растерялся. Обычно генсек тексты выступлений читал и правил загодя, а в этот раз только продиктовал тезисы, на следующий день взял папку с готовой речью и уехал на радио. Стало быть, недочёты заметил уже выступая. Беда…

– Речь писали в аппарате товарища Маленкова, – осторожно сказал Поскрёбышев. – Я уточню, кто именно, товарищ Сталин.

– Уточнить. Арестовать. Расстрелять как вредителя, – распорядился Сталин, успокаиваясь. – И того, кто визировал текст, тоже. Или нет… Обоих на фронт. На передовую. Пусть кровью искупают… – Затем, сделав паузу, рявкнул: – И проследи, чтобы пали смертью храбрых…

Поскрёбышеву стало жутко. Он вернулся в приёмную с ощущением, что он либо ослышался, либо чего-то не понял.

Опомнившись, генсек стёр из памяти помощника последнюю фразу. Заодно он ликвидировал в памяти ходоков из Политбюро воспоминание о полёте листа бумаги. На будущее вождь положил себе не терять самоконтроль ни при каких обстоятельствах.

Состояние Сталина, замеченное ближайшим его окружением, было отражением состояния Агасфера. То, что соратники ошибочно принимали за депрессивный ступор, на самом деле было следствием глубочайшей самоконцентрации. В эти дни между вечным странником и его «альтер эго» шёл непрерывный информационный обмен, разрабатывался план действий, просчитывались варианты. И то, что Молотов назвал словом «оклемался», означало лишь одно: план был готов, пришло время действовать.

В основу плана легла стратегия, оправдавшая себя во время борьбы с Наполеоном. Матрица-генсек получила директиву изматывать противника боями, не считаясь с потерями войск, мирного населения, территории. («Пусть хоть до Урала дойдут, но выиграй время. Нужно примерно года полтора…») Короче, Сталину предстояло вести тяжелейшую земную войну.

Войну астральную, магическую, Агасфер, естественно, взял на себя.

Он уже понял, что одолеть тибетских магов можно только внезапным ударом – и всех одновременно. Всю тёмную десятку, круглосуточно охранявшую и подпитывавшую Гитлера. Что толку уничтожить двоих-троих, если остальные разом кинутся на тебя…

Но просто уничтожить мало. Допустим, он, Агасфер, победил всех десятерых, а также ликвидировал Гитлера. Ну и что? Хаусхофер в короткое время вызовет из Тибета других колдунов, а Германия сплотится вокруг нового фюрера – например, Геринга. И всё сначала. Убрать заодно Хаусхофера? Так он, в сущности, своё дело уже сделал – в Берлине целая тибетская община. Случись что с отставным генералом-дипломатом, связь с рейсхканцелярией установят и без него. Слишком глубоко пророс оккультный Восток в сердце Европы, слишком лакомый кусок Германия, чтобы уйти, отказаться от неё…

Нет, в лобовую действовать нельзя. Надо хитрее, тоньше, изощрённее.

Как всегда, приступая к решению трудной задачи, Агасфер смоделировал идеальную схему. Магических телохранителей Гитлера надо превратить в зомби. Оболочка сохраняется, но программа действий уже иная – та, что нужна вечному страннику. Как этого добиться? Десять одновременных внезапных ударов – десять выжженных изнутри черепных коробок – десять мини-Агасферов, матриц, внедрённых взамен уничтоженного сознания – и германская история пойдёт по другому пути… Не сразу, нет. Энергетические потоки, питающие фюрера, будут слабеть понемногу, но изо дня в день, а вместе с ними станет слабеть и Гитлер, и его армия. Конечно, фюрер умён; рано или поздно, анализируя военные неудачи, при этом раскладе неизбежные и системные, он всё поймёт. Или догадается. Однако ничего изменить уже не сможет – в окружении Агасферовых-то зомби…

– Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами, – назидательно квакнуло болото.

Чтобы перебросить мостик от идеала к реальности, прежде всего требовались расчёты. Агасфер тщательно обдумывал варианты, прогнозировал развитие различных ситуаций, пытался учесть все возможные хитросплетения обстоятельств. На его стороне был огромное преимущество – неожиданность. Колдуны не подозревали о его существовании, тогда как он знал о них многое, а главное, чётко представлял границы их возможностей. Впрочем, каковы бы ни были эти возможности, если удастся нанести удар, как задумал Агасфер (мощно, внезапно, стремительно!), успех не просто вероятен – он обеспечен.

Предстояло создать десять матриц, десять «альтер эго». Колоссальный труд! Каждую надо было слепить из астральных частиц, начинить магической информацией, запрограммировать множество функций. Занимаясь этой медленной, ювелирной работой, вечный странник с внутренней усмешкой уподоблял себя Господу Богу – тоже, видать, намаялся, пока создавал Адама. А у него, Агасфера, таких Адамов было десять. И каждого следовало сделать так, чтобы никакими райскими яблоками не соблазнить – жестокое подчинение своему творцу и саморазрушение в тот же миг, когда творец сочтёт его миссию выполненной. Последнее обстоятельство было особенно важным. На примере матрицы, функционировавшей в теле Ульянова, а затем и Сталина, Агасфер убедился, что «альтер эго» под влиянием обстоятельств и окружения способен к саморазвитию. Само по себе это было неплохо, даже необходимо для успешной работы, и уж одного-то всегда можно проконтролировать. Но десятерых?! Нет, лучше перестраховаться.

Слепив очередную матрицу, вечный странник укладывал её к остальным в специально подготовленное хранилище с квазибиологической массой. Пусть ждут. Но придёт время дать команду «фас!», и воины Агасфера, эти сгустки информации, выпущенные на свободу, взовьются в астрал…

Так в подземелье проходил месяц за месяцем. А на поверхности, между тем, бушевала война.

Матрица, надо признать, билась упорно, цепляясь за каждую пядь земли. Ей удалось немыслимое: в декабре сорок первого немцев разгромили под Москвой, и Красная Армия даже перешла в контрнаступление (впрочем, быстро захлебнувшееся). Но в целом дело было дрянь. Спустя год после начала войны под Гитлером лежала вся Белоруссия, Украина, Крым; немцы захватили Смоленск и неудержимо рвались к Волге и Кавказу. Тибетские маги не зря ели свой хлеб – воодушевлённые энергетическим допингом тевтоны дрались, как дьяволы. Любую другую страну они уже завоевали бы трижды, однако это был Советский Союз с его фантастической по размеру территорией, бедной мало-мальски сносными дорогами. И всё же главным фактором медленного продвижения фашистов был не географический – человеческий.

По отношению к собственной армии Сталин вёл себя предельно жестоко. За неудачи и отступления расстреливали пачками – от генералов до солдат. За спинами бойцов скрывались заградотряды НКВД, встречая отступающие части пулемётным огнём. Зажатые между немцами и чекистами-палачами, красноармейцы воевали с мужеством отчаяния. Конечно, хватало таких, кто энкавэдэшным пулям предпочитал немецкий плен. Но их, в общем, было немного. Большинство советских солдат сознательно выбирали смерть в бою.

Отслеживая ситуацию на фронтах, Агасфер столкнулся с любопытным психологическим феноменом. Чувство обречённости словно очищало человеческие души от всего неглавного. Перед лицом смерти оставалось лишь генетически заложенное стремление защитить своё, заветное: невесту или жену, сына и дочь, отца с матерью. И хотя солдат шёл в атаку с криком: «За Родину! За Сталина!», это была шелуха, ритуал. В этот миг Родина для него сжималась до размеров своего дома, куда вот-вот вломится громила со «шмайсером» и надругается над самыми близкими людьми. Будь солдат хоть трижды коммунистом, спасал он именно этих людей, этот дом, а вовсе не усатого генсека или картографическую абстракцию размером в шестую часть земного шара.

Агасфер с тревогой замечал, что его многолетний грандиозный труд по зомбированию советских мужчин и женщин может пойти насмарку. Незримой, но мощной рукой война вышибала из солдатских голов идеологическую дурь, возвращала людей к естеству, в котором не было места коммунистическим бредням. И вечный странник сам себе прогнозировал, что после победы над Германией (а в этом исходе он не сомневался) вернуть народ-победитель в прежнее рабство будет очень тяжело. Но сначала требовалось выиграть войну, а там… что ж, гайки закручивать ему не впервой…

Осенью сорок второго года, когда фашисты уже почти смяли оборону Сталинграда, последняя матрица, наконец, была закончена. Астральное войско, невидимое простым глазом, но от этого не менее грозное, находилось в полной боевой готовности. Требовалось только слово творца. Слово прозвучало, и это слово было:

– Фас!..

Уже два или три месяца Гитлер ощущал странное недомогание. Физически он был здоров. За состоянием его организма следили лучшие медики рейха, но главными врачами фюрера, конечно, были тибетские колдуны. Изо дня в день, много лет подряд, они наполняли вождя космической энергией, дарившей Гитлеру бодрость, силу и безграничную веру в себя и свои возможности. Этой энергией фюрер щедро питал победоносную германскую армию. Однако он совершенно не представлял механизм дистанционной передачи энергии от одного человека к миллионам других. Он понятия не имел, как это происходит. Да и зачем? Он просто садился в кресло, закрывал глаза и видел, как из его головы, словно из прожектора, льются яркие лучи, озаряя путь немецким солдатам. Каждому достаётся частица света, каждый, получив её, чувствует прилив яростной силы, зовущей в атаку… О невыразимая сладость и счастье мгновений, когда Гитлер ощущал себя равновеликим Вотану! Что в сравнении с этим счастьем была слабость, которую он испытывал всякий раз после такого сеанса – впрочем, она быстро проходила: разделившись на пятёрки, тибетцы трудились круглосуточно.

Но теперь что-то изменилось.

Гитлер никогда специально не хронометрировал время, которое требовалось для восстановления сил, но однажды ему показалось, что раз от раза эти периоды становятся длиннее. Ещё ему показалось, что в ходе энергетических сеансов он уже не переживает прежнего мистического экстаза. Теперь, отдав силу космоса своим войскам, он вместо подъёма чувствовал упадок, переходивший в депрессию. Как-то с холодком страха Гитлер невольно подумал, что он чем-то уподобился наркоману, не получающему привычной дозы… Впрочем, что толку обманывать себя? Фюрер давно уже стал наркоманом, а наркотиком была бодрящая энергия, делавшая его сверхчеловеком, который трудится, как одержимый, и подстёгивает армию. Похоже, что в последнее время энергетические потоки ослабли и уменьшились. Он уже не может отдавать войскам столько силы, как прежде. И ситуация под Сталинградом ухудшается день ото дня. В чём дело, чёрт возьми? Куда смотрит его тибетская гвардия?

Эти невысокие смуглолицые бритоголовые люди появились в его окружении так давно и вместе с тем вели себя так скромно и незаметно, что воспринимались уже как одушевлённая часть интерьеров рейхсканцелярии. Формально они состояли в штате СС и даже носили чёрную форму (правда, без знаков различия), но все знали, что подчиняются они только фюреру. Потому к ним относились уважительно и даже с некоторой опаской. Несколько лет назад приключился один инцидент: личный адъютант Гитлера оберст Гюнтер Кройзе слегка пошутил по поводу того, как забавно и нелепо на бритых головах тибетцев сидят фирменные эсэсовские фуражки, оттопыривая уши. Все посмеялись, командир тибетской десятки Кунг Шао промолчал, но пристально, со странным прищуром, посмотрел на шутника. Под этим взглядом Кройзе сбился, побледнел и торопливо вышел из приёмной фюрера, где разыгралась вся эта сцена. Утром жена обнаружила оберста застрелившимся в своём кабинете. Он оставил письмо, в котором винился перед фюрером: все году службы он скрывал, что его бабка по отцу была наполовину еврейкой… Прямой связи между зловещим взглядом Кунга и самоубийством Кройзе, конечно, не было, но после этого случая шутить над тибетцами уже не рисковали.

Восточные телохранители Гитлера никогда не находились рядом с ним, но всегда были поблизости. За кабинетом фюрера для них оборудовали специальную комнату, сообщавшуюся с кабинетом через потайной коридор. Получив звонок от Гитлера, Кунг Шао появился у него буквально спустя минуту. Поклонился. Замер в ожидании, сложив руки на груди.

– Послушай, Кунг, – негромко начал Гитлер, – мне кажется, вы стали давать меньше энергии. Намного меньше.

На смуглом неподвижном лице удивлённо поднялись брови.

– Почему вы так решили, мой фюрер?

– Я чувствую это… Меня одолевает слабость. Мне трудно работать. Армия не получает того, что должна – и увязла под Сталинградом. Раньше такого не было.

Фюрер подробно рассказал Кунгу о своих ощущениях, о навязчивой депрессии, о постоянном чувстве опустошённости. Тибетец внимательно слушал, время от времени перебивая рассказ уточняющими вопросами – словно врач, принимающий пациента. Когда Гитлер закончил, колдун успокаивающе улыбнулся.

– Ничего страшного с вами не происходит, мой фюрер, – тихо произнёс он. – Всё очень естественно. Сталин в предчувствии конца обезумел. Страх умножил его силы; чтобы сломить сопротивление, вы расходуете энергии больше обычного. Отсюда ваша слабость и другие неприятные ощущения. Мне всё ясно. В ближайшие недели мы увеличим потоки, и дело наладится.

– А почему не прямо сегодня? – спросил Гитлер, исподлобья глядя на колдуна.

– Этого делать нельзя, – ответил Кунг, качая головой. – Вы сверхчеловек, мой фюрер, но всё-таки человек. Если резко увеличить приток энергии, ваш организм просто не переварит новый объём. Надо, чтобы вы привыкали к нему постепенно.

– Может быть, вызвать вам на помощь других… ваших коллег? – предложил Гитлер, задумчиво поглаживая щёточку усов.

– Это лишнее, – отрезал Кунг. – Мы справимся сами.

Он с поклоном вышел из кабинета.

Оставшись один, Гитлер с облегчением откинулся в кресле. Ну что ж, действительно, ничего страшного. Напротив, Кунг всё объяснил очень даже логично. И скоро самочувствие вместе с делами на фронте поправятся. Что же тогда его так смутила во время разговора?

Сильной стороной Гитлера была его звериная интуиция, обострённая многолетним приёмом потоков энергии. Когда он описывал магу своё недомогание, неожиданно показалось, что по бесстрастному лицу Кунга скользнула тень злорадства. И Гитлер вдруг до боли ясно осознал, насколько он в руках тибетских магов и бессилен против них. Захоти они разорвать с ним договор, что он сможет предпринять? Как помешает?.. Да, но он честно исполняет свои обязательства. Развязанная им война уже унесла, на радость тёмным колдунам, несколько миллионов жизней и сколько унесёт ещё! Но, может быть, тибетцы считают, что этого недостаточно, и хотят сделать фюрером другого, более жестокого – Гиммлера, к примеру? Тогда чего медлят? Прекрати они разом космическую подпитку, и он труп, он просто не переживёт депрессии. А эти шарлатаны из «Аненэрбе» только кормят его обещаниями найти Шамбалу и дать фюреру альтернативный источник силы…

От этих мыслей делалось холодно, голова шла кругом, хотелось понять, что происходит. Гитлер вспомнил про Хаусхофера. Старый, мудрый Хаусхофер, призвавший в Берлин тибетцев, как никто искушённый в оккультных делах и тайнах. Вот чей совет, чья оценка ситуации теперь просто бесценна! Вот с кем можно говорить откровенно, без обиняков…

Гитлер вызвал дежурного адъютанта и приказал немедленно разыскать профессора Хаусхофера.

… Кунг Шао и четверо его товарищей, скрестив ноги, сидели на полу своей дежурной комнаты, неподалёку от кабинета фюрера. Глаза их были закрыты, они точно вслушивались в царившую тишину.

И вдруг, как по команде, глаза их одновременно открылись, они посмотрели друг на друга и обменялись бесцветными улыбками. Затем четверо тибетцев, привстав, поклонились своему командиру. Кунг Шао кивнул в ответ. Он широко развёл руки и сделал три плавных жеста, сопровождая их беззвучным движением губ.

… Когда адъютант доложил Гитлеру, что профессор Хаусхофер найден, вызван и ждёт в приёмной, фюрер уставился на него в крайнем изумлении.

– Вы прекрасный помощник, Вирхов, но с каких пор вы исполняете распоряжения, которых я не отдавал? – ядовито осведомился он. – Это просто верх предупредительности!

Адъютант пришёл в замешательство.

– Но позвольте, мой фюрер… – пролепетал он. – Вы приказали… я внёс соответствующую запись в дежурный журнал… вот, убедитесь сами…

Он принялся лихорадочно листать толстую книгу распоряжений.

– Прекратите! – раздражённо прикрикнул Гитлер. – Не знаю, что вы там себе записали, но я ничего такого вам не приказывал. Хорошенькое дело! Я понимаю, война, всем тяжело, все устали… Но потрудитесь держать себя в руках, Вирхов, вы поняли меня? Или обратитесь к психиатру! Вы свободны.

– А как же профессор Хаусхофер? – еле слышно спросил убитый, ничего не понимающий адъютант. – Что с ним теперь делать?

Гитлер усмехнулся.

– Извинитесь перед профессором, посадите в мою машину и отправьте домой. Только извинитесь, как следует! Зря потревожили почтенного пожилого человека… Нехорошо, Вирхов.

С этими словами он придвинул к себе новую стопку документов и углубился в них.

В начале февраля сорок третьего года радиодиктор Левитан ликующе сообщил советскому народу о разгроме немецких войск под Сталинградом. В войне наступил долгожданный перелом.

Агасферу казалось, что каждая его клеточка, погружённая в квазибиологическую массу, дрожит от радости и усталости.