Текст книги "Убить Кукловода"

10

Послышалось ему, что ли? Сергей быстро оглянулся. Вроде бы никого в пещере по-прежнему нет, и всё тихо. Но в голове отчётливо прозвучали слова, произнесённые дребезжащим тенором с ядовито-насмешливой интонацией:

– Ну, здравствуй, божий человек Авилов! Здравствуй и ты, Распятый!

Нет, не голосом была сказана эта фраза. Просто чья-то мысль напрямую транслировалась из мозга в мозг. Чья-то?.. Сергей ещё раз посмотрел на болото, раскинувшееся у самых ног. Стало быть, Кукловод приветствует своего палача… Но кто такой Распятый?

– Здравствуй и ты, Агасфер, вечный странник!

А это чьи слова, прозвучавшие в сознании Авилова? Впрочем, Сергей узнал низкий и звучный баритон, хотя воспринял его не слухом. Это был Покровитель.

Сергей давно уже понял, что путь его направляют, что опасностей удаётся избежать лишь благодаря незримой помощи, и явление Покровителя, в общем, не удивило. Обрадовало, позволило вздохнуть с облегчением – да. Так радуются резерву в тяжёлом бою. Но имя, произнесённое Покровителем, способно было взорвать любой рассудок. Агасфер, герой апокрифа… Так это не миф, не легенда? Оскорбитель Христа, приговорённый к вечной жизни и скитаниям вплоть до второго пришествия. «Нет! Не может быть! Полный бред, я рехнулся, слышу какие-то голоса…»

Но письмо Захарова вдруг слабо шевельнулось на груди, словно подтверждая, что Сергею ничего не мерещится, и реальность, какой бы нелепой она ни казалась, остаётся реальностью. Да, апокриф не лгал; да, вечный странник существует; да, он и Кукловод – одно лицо.

«Но что же получается? – мысленно возопил Авилов. – Если Агасфер не легенда, то, значит, Покровитель – это…» «Да», – ответило письмо, вновь шевельнувшись. «Потому Агасфер и называет его Распятым…» «Да!»

Сергей не выдержал – сел на пол и закрыл глаза. Мысли смешались в диком переплясе. Вот, стало быть, в какой переплёт угодил, в какие игры играет журналист Авилов. А главное, с кем… Как там писал в наизусть памятном письме Иван Ильич? «Разрозненные детали заняли свои места, хаос трансформировался в законченную картину, факты выстроились в соответствии с логикой сделанного открытия…» Истина яростно ломилась в сознание Сергея, сминая сопротивление здравого смысла, опыта, внушённых со школьной скамьи догм. И это была та ещё ломка…

– Давно не встречались, – задумчиво сказал тенор.

– Давно, – согласился баритон.

– Зачем пожаловал? Да ещё незвано?

– Ты знаешь, зачем.

– Догадываюсь. Решил, наконец, устроить Судный день. Мне одному… Не много ли чести?

– Разумеется, много. Но если вспомнить, сколько душ загубил ты за две тысячи лет… Эти души ждут тебя, Агасфер. Они, а не я, вынесли приговор. Я только приведу его в исполнение.

– Руками этого юнца?

– Я вложу в них меч. Довольно с тебя?

– Ну да, ты ведь у нас «в белом венчике из роз», грязную работу сваливаешь на других. И тогда, в Трансильвании, я с Дракулой бился один…

– Разве ты победил бы без моей помощи?

– Хм… Не могу отрицать, она пришла вовремя. – Тенор помолчал. – Вообще-то странный тогда выдался день. Мы с тобой – мы! – воевали плечом к плечу, словно союзники. Смешно…

– День был замечательный, – с горечью произнёс баритон. – Мы спасли Землю от величайшей опасности. И я вдруг поверил, что в тебе ещё осталось что-то человеческое…

– Человеческое? С чего бы? – Тенор издевательски засмеялся. – Человек не может жить вечно. Человек не может быть неуязвимым. Человек не может обходиться без воды, пищи, воздуха. Ты сам сделал меня таким, и ещё на что-то надеялся!

Ответом было тяжёлое молчание. Сергей почувствовал, что Агасфер ударил в самое больное место Покровителя.

– В чём-то ты прав, – сказал, наконец, баритон. – Я поступил с тобой слишком сурово. Я был измучен. Предчувствие смерти, боль, жара, жажда… Помутился рассудок. И когда ты отказал мне в глотке воды – всего только в глотке! – да вдобавок прилюдно высмеял и плюнул в лицо, я не сдержался. Я проклял тебя. Это было против моих же заповедей, но я это сделал. Я причинил тебе зло, и через тысячу лет вдруг увидел, что оно дало пышные всходы. Увы мне…

Болото издало звук, похожий на хихиканье.

– Да, я наказал тебя вечностью! – повысил голос Покровитель. – И всё-таки свой путь ты выбрал сам. Я ли заставил тебя мучить людей и целые народы? Научил переступать законы божеские и человеческие? Внушил страсть к чужой боли и страданиям?

– А ты бы меня остановил, – посоветовал тенор. – Ты же сам только что признал, что я – твоё порождение. И если я свернул не туда, кто мешал наставить на путь истинный? Уничтожить, наконец?

Раздался тяжёлый, прерывистый вздох.

– Словоблудие, Агасфер, мерзкое словоблудие! – с силой произнёс баритон. – Я старался ограничить зло, которое ты нёс в мир, и ты это знаешь. Я пытался остановить тебя, но ты не хотел останавливаться. Уничтожить?.. Скажу так: ты заслужил тысячу казней. Но сегодня хватит и одной.

Вслушиваясь в беззвучный диалог, Сергей, наконец, решил вмешаться.

– Покровитель, – сказал он мысленно, – могу я спросить?

– Конечно, Сергей Иванович, – услышал он в ответ. – И прошу извинить, что не поздоровался. Впрочем, вы, наверно, догадываетесь, что всё это время я был рядом.

– Так почему вы допустили гибель Колесникова и Макеева? Увечье Аликова? Мы были в одной связке, в сущности, воевали под вашим флагом… А моя жена?

Последняя фраза вырвалась помимо воли. Сумбурный получился вопрос. И жестокий. Вопрос-обвинение. Сергей даже не пытался его смягчить. Боль утрат разрывала сердце, погибшие стояли перед глазами, холодное отчаяние закутало душу в саван.

– Вы вправе задать этот вопрос, – медленно произнёс Покровитель. – А в ответ я повторю то, что говорил вам однажды: я не так всемогущ, как принято думать. Противник же наш необыкновенно хитёр и силён. Скажу откровенно: до последнего времени я мог лишь сдерживать его… Но чаша бедствий переполнилась, и теперь я укреплён силой твоих бесчисленных жертв, Агасфер! – загремел он, обращаясь уже к вечному страннику. – Эту силу я передаю земному человеку Авилову. Он избран мною и он выполнит свою миссию.

– А ты не глуп, Распятый, – высокомерно откликнулся Агасфер. – Хороший выбор. Этот парень – офицер, стало быть, воин. Писатель – значит, проповедник. В наше время из таких выходили апостолы. Да ещё ученик Захарова… В общем, я осуждён, адвокаты разводят руками, меч наготове, и всё ужасно плохо…

– Не юродствуй! – гневно перебил Покровитель. – Жил погано, так хоть умри достойно. Если хочешь что-нибудь сказать – говори, мы выслушаем твоё последнее слово.

Сергей чувствовал: с ним что-то происходит. С каждой секундой тело наливалось звенящей энергией, дарившей лёгкость и мощь одновременно. Кажется, взмахни руками – и полетишь. Сжав дуло автомата, он без удивления обнаружил, что пальцы смяли металл, точно пластилин.

– Вот тебе моё последнее слово, – сказал после паузы Агасфер. – Я не буду цепляться за жизнь. Две тысячи лет вполне достаточный срок, чтобы смерть казалась не гнусной старухой, а юной красавицей. Пусть я умру – не жалко. Не жаль даже бесценных знаний, которые я копил век за веком. Но смерть смерти рознь. И у меня есть условие.

– Условие? Какое?

– Дай мне покой и забвение, – жарко, сбивчиво заговорил Агасфер. – Я хочу, чтобы меня не стало вообще. Я слишком устал себя ощущать. Две тысячи лет я метался из тела в тело, раздвоился, растворён в грязной вонючей жиже, но ведь это всё равно я, Агасфер, сапожник из Иерусалима, который не только умереть – даже сойти с ума не может! Моя душа, моё сознание – я в них, как в клетке. Вечное заточение – вот что такое вечная жизнь.

– Так чего же ты хочешь? – задумчиво спросил Покровитель.

– Разотри мою душу в звёздную пыль. Испепели, разорви на атомы. Всё что угодно, только освободи меня от меня… Если бы я мог, я бы сейчас встал на колени. Заклинаю всеми святыми!.. Я раскаялся, поверь… Авилов, палач мой, проси за меня!..

Последние слова Агасфер выкрикнул с такой жалкой, суетливой интонацией, что Сергей содрогнулся.

– Поздно, – с невыразимой грустью произнёс Покровитель. – Слишком поздно. Ты всё-таки в главном по-прежнему человек, Агасфер. Ты каешься лишь тогда, когда возмездие неотвратимо… Если бы речь шла обо мне, я простил бы тебя и выполнил просьбу. Но на суд призываю не я – души твоих жертв. Они ждут, Агасфер. Я только освобождаю тебя от земной оболочки. Ты страдал от вечной жизни, а что ты скажешь о вечных муках? Мне страшно за тебя. Но такова твоя участь, и ты заслужил её сполна.

Последовало несколько мгновений мёртвой тишины. Затем раздался дикий, рвущий сознание рёв:

– Будь ты проклят, Распятый! Будь прокляты людишки, которых ты защищаешь! Вы все, вместе взятые, слабее моего мизинца! Ты ещё не знаешь, что такое гнев Агасфера… Я не дамся тебе, и уничтожу твоего Авилова…

Бессвязные угрозы перешли в поток шипящих чужеземных слов. Агасфер читал заклинание.

– Сергей Иванович, пора! – повелительно сказал Покровитель.

Сергей быстро поднялся. Он знал, что делать.

Но Агасфер опередил его.

Из ниоткуда, из тёмной пустоты пещеры, выполз белый туман. Он молниеносно закутал Авилова с ног до головы, и Сергей почувствовал потусторонний холод. Одежда покрылась инеем, зубы невольно выбили дробь, ледяная паутина опутала сердце. Сами собой закрылись глаза. Мелькнула мысль: «Замерзаю…» Но в этот миг в памяти всплыла Алёна с окровавленной грудью, и Сергею стало жарко от боли и ненависти. Он сделал резкий жест, словно разгоняя дым перед лицом. Вообразил, как тает ледяная хмарь. Непослушными заиндевевшими губами выкрикнул слово-команду:

– Исчезни!..

Сергей почти физически ощутил, как вслед за словом из него вырвалась мощная волна энергии. Она смяла, рассеяла туман, и тот растаял, сопровождаемый коротким болезненным возгласом. В подземелье резко потеплело.

«Не нравится?! Ну, держись…»

Большой был соблазн проверить идею Сеньшина – верно ли, что с чудовищем можно воевать человеческим оружием. Сергей выхватил из кармана гранату, и, рванув чеку, метнул её в болото. Проверка, однако, не состоялась: не долетев до поверхности, граната повисла в воздухе и на глазах буквально испарилась. Вторую и третью постигла та же участь.

Внезапно Сергей почувствовал, что воздух вокруг него быстро сгущается. Он словно очутился в невидимой бадье с жидким, стремительно твердеющим бетоном. Какая-нибудь пара секунд – и он уже, как муха в патоке, не может двинуть ни рукой, ни ногой. Дышать пока ещё можно, однако, с трудом. И лишь в голове, словно колокол, звенит-разливается издевательский смех вечного странника.

«Думаешь, замуровал? Рано радуешься, тварь!..»

Паники не было. Активированные смертельной угрозой, мозг, нервы и мускулы работали чётко и слаженно, принимая, перерабатывая и преобразуя в защитные импульсы внутреннюю и поступающую извне энергию. Не участвуя в схватке непосредственно, Покровитель непрерывно закачивал в Сергея силу. Управлять импульсами было несложно: достаточно сосредоточиться и представить необходимые действия. Прикрыв глаза, Сергей вообразил, как ледорубом (почему-то именно ледорубом) он изнутри крушит темницу, в которой замурован, как в пробитые бреши устремляется свежий воздух и свет… Наконец он смог вздохнуть полной грудью. Обрели свободу руки и ноги. Пора переходить в контратаку. Объект атаки – болото с растворённым в нём Агасфером. Задача простая: уничтожить. Выжечь дотла. Досуха.

Ментальные импульсы, точно пучки молний, ударили в подземный бассейн.

И, не долетая до маслянистой тусклой поверхности метр-полтора, теряли силу, гасли, разбивались о невидимый защитный барьер.

Вечный странник умел не только нападать, но и держать оборону.

Известно: нападать всегда труднее, чем защищаться. Успех атаки гарантирует лишь трёх-пятикратный перевес в силах, а где его взять? Все попытки Сергея пробить непроницаемый колпак, укрывший болото, терпели неудачу. Агасфер ушёл в глухую защиту, даже не делая попыток перейти в наступление. Казалось, что по какой-то причине он просто тянет время. Авилов же время терял – непоправимо.

Наступил момент, когда Сергей почувствовал, что силы на исходе. Покровитель всё так же подпитывал его энергией, однако, тело, обыкновенное людское тело начало давать слабину. Дрожали ноги, пот заливал глаза, и жилы готовы были порваться от нечеловеческого напряжения. Но и сбавлять темп нельзя, ведь, прекратив атаковать, он становился беззащитен. Тяжело дыша, Сергей машинально оглянулся.

«Покровитель!..»

И как бы в ответ на отчаянный внутренний возглас под сводами пещеры послышались негромкие трубные звуки. Мелодию нельзя было назвать траурной, но столько смешалось в ней тоски и печали, что невольно охватывал страх. Вход в подземный зал слабо засветился, точно вдалеке разожгли костёр. Что это могло быть? Душу полоснуло тяжкое предчувствие. Невидимые трубы звучали всё громче, всё ярче разгорался далёкий костёр. Сергей перевёл взгляд на болото. Его только что спокойная поверхность заволновалась и пошла крутыми волнами, хотя ветром и не пахло.

И вот когда сквозь невыразимую скорбь мелодии пробилась тема гнева и боли…

Когда сердце, не выдерживая натиска звуков, рвалось из груди…

Когда вход залился ослепительным белым светом…

Тогда перед взглядом Сергея предстало зрелище, которое земной человек не может, не должен видеть.

Из ярко освещённого проёма в тёмный подземный зал шагнула человеческая тень.

За ней вошла вторая.

И третья переступила порог зала. Затем четвёртая… двадцатая… сотая…

Вереницей, один за другим, призраки неслышной поступью заходили в зал и окружали бассейн. Сосчитать их было невозможно. Мужчины и женщины, дети и старики – тени, бесплотные тени в одеждах разных времён и эпох, и процессия не убывала.

То были души неисчислимых жертв Агасфера, собравшиеся в подземелье поддержать Сергея в битве с их губителем.

Эти призрачные лица Сергей видел впервые, и всё-таки непостижимым образом знал каждого с его историей.

Вот молодая женщина в платке и разодранном холщовом платье, в прорехах которого видно её измученное, изнасилованное тело. Всадники Батыя сожгли дом, убили мужа, отца, братьев, троих детей, а она стала потехой для всей сотни.

Вот нестарый человек крестьянского вида, считавшийся крепким хозяином, а при советской власти прослывший кулаком. Защищал от чекистского продотряда свой дом и свой хлеб, да и сложил голову под пулемётной очередью, добитый для верности пулей из комиссарского маузера.

Вот купец с окладистой бородой в добротном кафтане, и места живого на том купце нет. Позарились опричники Ивана Грозного на честно нажитое добро, на жену-красавицу позарились, и стало на Руси одним купцом меньше. Ох, поизмывались над ним, прежде чем предать лютой смерти…

А это кто? Пышноусый молодцеватый солдат-преображенец, не расставшийся со шпагой и ружьём. Жить бы да жить парню, землю пахать, с десяток детишек сообразить, дом построить… да не довелось. Поймал турецкое ядро в баталии у молдавской реки Прут, во время самого бессмысленного из всех походов Петра.

Был тут и поручик-белогвардеец, потомственный дворянин, сдавшийся со своей ротой под честное слово большевиков Белы Куна и Розалии Землячки – расстреляли того поручика вместе со всей ротой. И очкарик-интеллигент, сгинувший в недрах ГУЛАГа по ложному доносу. И солдат-первогодок, угодивший в чеченскую мясорубку.

А несколько теней стояли чуть поодаль, вместе. И были это (Сергей задрожал) учитель Захаров, прорицательница Рябухина, генерал Немиров, капитан Макеев, майор Колесников. Они держались за руки, образовав цепь, в середине которой застыла Алёна.

Обезумевший Сергей, забыв про всё, ринулся к призраку жены.

– Стойте! – резко и грозно произнёс Покровитель. – Здесь уже ничего не изменишь. А дело ещё не сделано, Сергей Иванович, ваша миссия не выполнена, и время истекает.

– Но я больше её не увижу, – пробормотал Сергей, пригвождённый к месту жёстким тоном Покровителя.

– Вы отомстите за неё. За неё и тех мучеников, которые хотят помочь вам. Решающий миг, Сергей Иванович, разве вы не понимаете?

Алёна, с тоской и любовью глядевшая на мужа, медленно кивнула, подтверждая правоту Покровителя.

Взгляды бесчисленных призраков были с надеждой обращены к Авилову.

– Нам уже ничего не нужно, кроме справедливости, – еле слышно сказала женщина в белом халате (проходила по «делу врачей», умерла во время допроса от побоев).

– Не отступай, сыне, сверши правосудие во имя Божие! – поддержал её старик с большим серебряным крестом на груди (настоятель Харьковского Свято-Духова монастыря, сожжён заживо в самом начале красного террора).

– Спаси державу. Пока этот существует, быть России неприкаянной! – энергично воскликнул человек с нафабренными, лихо закрученными усами и пронзительным взглядом больших чёрных глаз (премьер-министр Столыпин, пал от пуль террориста).

От этих слов и взглядов тело Сергея с каждой секундой полнилось новой силой. В голове прояснилось, плечи расправились. Будь на груди тельняшка – право слово, рванул бы… Сергей снова был готов к бою. На этот раз – к последнему. Он замер, внутренне концентрируя энергию для решающего удара.

– Постой, Авилов, – раздался в голове сумрачный голос Агасфера.

Сергей мысленно поднял брови.

– Повоевали, и хватит, – продолжал вечный странник. – Возможно… я говорю: возможно… ты действительно меня уничтожишь. И что дальше? Что ты выиграешь? Ну, разве утолишь чувство мести… Я предлагаю другое. Ты не представляешь, какими знаниями, каким могуществом я владею. Однако только слово – и всё это твоё. Ты станешь сверхчеловеком, Авилов, мы разделим Землю пополам и будем править. Абсолютная власть реальна, это вопрос короткого времени. Распятый со мной-то не мог справиться, а наш союз ему и вовсе не по зубам. Партнёр – вот кто мне нужен, кого всегда не хватало… Что скажешь?

– Я не хочу быть сверхчеловеком, – сказал Сергей.

С этими словами он нанёс удар. Чудовищной силы удар, который сравнял бы с землёй немаленький город. И броня вечного странника, наконец, сдалась. Она разлетелась на невидимые куски, открыв путь к болоту.

Маслянистая, мерзко пульсирующая лужа лежала, как на ладони – беззащитная.

Сергей оглянулся. Тень Ивана Ильича Захарова смотрела на него с грустной улыбкой и кивала головой. Повинуясь неясному импульсу, Авилов достал из нагрудного кармана письмо покойного учителя. Потрёпанные листки бумаги, с которых всё началось. Ими пусть всё и закончится…

Письмо затрепетало в руке, словно птенец. Сергей разжал пальцы, и оно взмыло вверх, на глазах разрастаясь и меняя цвет. Под сводами пещеры письмо обернулось огромной багровой тучей. Сергей зачарованно следил за этой метаморфозой. Первые капли дождя, вырвавшиеся из тучи, с дробным звуком упали на поверхность болота. И тут же раздался утробный вой, в котором Сергей лишь с трудом узнал голос Агасфера:

– Не-е-ет!..

Слепнёва буквально вцепилась взглядом в глаза президента.

Бунеев, удивлённый такой бесцеремонностью, еле удержался от резкого замечания. Впрочем, к Вале он относился превосходно, приём вымотал его до предела, и потому Игорь Васильевич ограничился мягкой репликой:

– Валя, вы на мне взглядом дыру протрёте. У меня что – лицо не в порядке? Или одежда? Или…

Президент не договорил. Его вдруг охватил ужас. Ледяной, запредельный, первобытный ужас, который парализует, и которому нет объяснения. Глаза Слепнёвой – мутно-белые, с исчезнувшими зрачками – гипнотизировали, отнимали силу, высасывали энергию. При этом официантка шипящей скороговоркой вполголоса выплёвывала непонятные, резко звучащие слова, сопровождая их странными движениями рук.

Бунеев попытался крикнуть, но горло перехватило судорогой. Хотел оттолкнуть Слепнёву – и не смог даже пошевелиться. Он был полностью во власти женщины. Хрустальный фужер с соком, выскользнув из онемевших пальцев, разбился о паркет.

Президент почувствовал, что его душа расстаётся с телом.

Затоптав очередной окурок, Лаврентьев тихо произнёс одно только слово:

– Пора…

– Срок вышел, – подтвердил Сеньшин, вылезая из машины.

Назначенное время истекло, команда наверх не вернулась. Это могло означать лишь то, что экспедиция потерпела неудачу. Лаврентьев с ненавистью покосился на чёрный пролом в скале, десять часов назад проглотивший четвёрку бойцов. Оставалось идти вниз и пытаться вытащить ребят. Или хотя бы их тела…

Проверив снаряжение, Сеньшин с Лаврентьевым зашагали ко входу в пещеру.

Туча разразилась проливным дождём – вроде бы обычным дождём, только алого цвета. Страшным… И страшные вопли Агасфера неслись в ответ. Там, где красная влага падала на поверхность болота, вспыхивали языки пламени, клубился пар, слышалось бульканье и шипенье. Смрад становился невыносимым.

Агасфер заканчивал свой путь в огне и зловонии.

Обернувшись на звон разбитого фужера, Аркадий Витальевич увидел президента и насторожился. С Бунеевым было что-то не так.

Игорь Васильевич стоял навытяжку, столбом, белый, как полотно. А рядом, чуть ли не прижимаясь к нему, мелко приплясывала официантка Слепнёва. При этом она неотрывно смотрела в глаза президенту и бурно жестикулировала.

Сцена была в высшей степени странная, даже двусмысленная. Чёрт возьми, что происходит? Где охрана, где все?! Крякнув, Аркадий Витальевич решительно направился к Бунееву.

Под натиском алого ливня болото стремительно испарялось. Вскоре оно исчезло совсем. Последний вой Агасфера перешёл в сдавленный хрип, а потом затих и он. Лишь на дне бассейна валялись кучи дымящегося пепла, но недолго – налетевший вихрь бесследно развеял их. Туча, ставшая ослепительно белой, растворилась в воздухе.

Агасфера сожгла кровь его жертв.

Неожиданно Слепнёва отступила от президента.

С официанткой творилось нечто непонятное. На глазах поражённого Брагина её тело с резиновой гибкостью резко выгнулось назад (юбка, бесстыдно задравшись, обнажила кружевные трусики), да так, что голова затылком шумно ударилась о паркет. Затем неведомая сила резко подбросила официантку вверх. Приземлившись, женщина несколько секунд качалась из стороны в сторону, бессмысленно глядя перед собой, и, наконец, рухнула на пол. Георгиевский зал содрогнулся от её дикого крика:

– Не-е-ет!..

Бунеев очнулся. Он отскочил в сторону, с ужасом глядя на бившуюся в корчах Слепнёву. Отовсюду бежали охранники и немногочисленные оставшиеся гости. Вернувшийся из туалета Фош, ничего не понимая, наблюдал сцену с выражением глуповатого интереса на постном квакерском лице. («What′s the matter?» – тихо спросил он супругу. «God knows…» – неопределённо ответила та, пожимая плечами. – «Something has wrong with the girl. Perhaps, she′s ill…)

– Вы в порядке? – спросил Брагин, хватая президента за плечо.

Вместо ответа Бунеев протянул руку и дрожащим пальцем показал на конвульсирующую официантку, вокруг которой сгрудились люди.

Контуры лица и фигуры женщины задрожали, расплылись и начали меняться на глазах. Спустя несколько секунд вместо Слепнёвой на полу корчился человек с подозрительно знакомой внешностью.

– Лозовский!.. – ошеломлённо выдохнул кто-то.

Люди в страхе отпрянули. Вадим Натанович открыл глаза, повёл мутным взглядом и разинул рот, из которого вырвалось хриплое клокотанье. Затем черты лица и тела вновь поплыли. Миг – и на полу уже содрогался худой длинный мужчина. Задержавшийся на приёме и ставший невольным свидетелем этой фантасмагории лидер левой оппозиции Бабакин с ужасом признал в тощей фигуре Михаила Андреевича Суслова, под руководством которого начинал партийную карьеру.

Брагин крутил головой, не в силах осознать происходящее.

Новая метаморфоза явила взглядам невысокого плотного человека в полувоенном френче с густыми, прокуренными до желтизны усами на побитом оспой лице. Лице Сталина…

Бабакин истошно вскрикнул.

Через пару секунд он же хлопнулся в обморок. Это когда на полу появился Ленин. Вечно живой Ильич презрительно покосился на рухнувшего рядом лидера оппозиции, но сказать ничего не успел, – произошла очередная трансформация…

– Господи, кто-нибудь объяснит, что здесь творится? – прошептал Бунеев.

После череды незнакомых лиц, среди которых мелькнуло прелестное женское личико, беззвучно открывающий и закрывающий рот Брагин узнал в следующей фигуре императора Николая Первого с его характерными глазами навыкате, холёными бакенбардами и подусниками, удлинённой физиономией. А биологический трансформер, корчась на полу, продолжал принимать всё новые и новые обличия. Вот появилось существо с внешностью Петра Великого…

Зачарованные колдовским зрелищем, люди буквально впали в столбняк. Перед ними, казалось, в обратном порядке листают учебник российской истории, иллюстрированный портретами правителей. Впечатление усилилось, когда на паркете распростёрся красавец Лжедмитрий, быстро превратившийся в Ивана Грозного с его звериным, безумным ликом… Историк по образованию, Брагин машинально, по чертам и одеждам, узнавал в новых фигурах великих московских князей. Метаморфозы следовали одна за другой. «А это что за монголоиды? Батый? Чингисхан?..»

И вдруг всё кончилось.

На полу, раскинув руки и ноги, лежал тощий старик с неприятным лицом в глубоких морщинах, с неопрятной седой бородой и густой шапкой волос, вплотную приступившей к бровям. Наготу прикрывала лишь длинная грязная рубаха из грубого холста. Тело билось в конвульсиях, взгляд бессмысленно уставился куда-то вверх, рот изрыгал пену и бессвязное мычание.

Вздрогнув в последний раз, старик затих. На глазах потрясённых зрителей распростёртое тело сморщилось, начало тлеть и за считанные секунды обратилось во прах.

Потом исчез и он.

Пещеру окутала звенящая тишина. И в этой тишине неисчислимые призраки, заполнившие подземелье, дружно, словно по команде, склонились перед Авиловым в поясном поклоне. Затем вереницей потянулись к выходу.

Алёна задержалась. Лёгким, неслышным шагом она подошла к мужу и долго смотрела на него. Протянув руку, погладила по щеке, но вместо прикосновения Сергей ощутил еле заметное тепло.

– Так и не родила я тебе никого… ни сыночка, ни девочки… – чуть слышно сказала она. – Ты уж прости… Как ты теперь один будешь…

Вне себя Сергей упал на колени и схватил Алёну. Но руки, пройдя сквозь призрачное тело, обняли пустоту. Алёна исчезала, таяла, и не было силы, способной удержать её.

– Не уходи!..

Кому он крикнул это? Вокруг безмолвие, мрак, и никого рядом нет. Уже нет… Давясь от рыданий, Сергей задрал голову.

– Ты же Бог! – зарычал он, глядя вверх. – Верни её или убей меня!.. Сделай же что-нибудь!.. Слышишь?..

Молчание. Тяжкий вздох. И – горький ответ:

– Я буду оплакивать её вместе с тобой.

Не успев дойти до пещеры, Лаврентьев и Сеньшин остановились, как вкопанные. Дорогу им преградило неожиданно возникшее сияние.

– Это ещё что за хренотень? – пробормотал поражённый Сеньшин, в ходе экспедиции набравшийся от Александра Никифоровича солдафонских выражений.

– Ты же умный, придумай что-нибудь! – огрызнулся Лаврентьев, передёргивая затвор автомата.

В мерцающем блёклом свете друзья увидели, как в воздухе появились и на расстоянии метра от земли повисли четыре человеческих тела. Затем словно чья-то невидимая рука бережно опустила их на белый гималайский снег.

Сияние погасло.

Сеньшин с Лаврентьевым кинулись вперёд, ужасаясь открывшейся картине.

Искалеченное, изломанное тело Колесникова… Прошитый автоматной очередью Макеев… Оба они были явно и безнадёжно мертвы.

Но Саша Аликов, хрипло и трудно дышавший в беспамятстве, к счастью, подавал признаки жизни.

Без сознания был и Сергей. Видимых повреждений при беглом осмотре Валерий Павлович не нашёл, так что причиной забытья, скорее всего, стал упадок сил, переутомление.

Даже в темноте было видно, что Авилов поседел.

Из-под закрытых век медленно катились слёзы, прокладывая чистые дорожки на перемазанном кровью и грязью лице.