Текст книги "Убить Кукловода"

8

Приём проходил в Георгиевском зале Большого Кремлёвского Дворца.

В просторном фойе, перед лестницей, ведущей на второй этаж, было многолюдно. По замыслу организаторов приёма, на встречу с президентом собрался цвет нации: политики и журналисты, губернаторы и бизнесмены, учёные и художники, народные артисты и олимпийские чемпионы. Лица, хорошо знакомые по газетно-журнальным публикациям и телерепортажам. Элита. Истеблишмент.

Брагин, десятки раз участвовавший в таких приёмах, давно заметил, что совокупность бесспорно выдающихся личностей даёт в итоге обычную толпу. Или, выражаясь изящнее, тусовку. Заслушав державное слово правителя, она переключается на обильные столы, начинается штурм закусок, и это скучно. Жующий певец К. совсем не то, что жгучий красавец-баритон К., покоривший российскую эстраду и её бессменную примадонну П. впридачу. Депутат А. с рюмкой в руке чрезвычайно похож на рядового пьющего человека, отличаясь только собственным футбольным клубом, яхтами и банковскими счетами. Олигарх Ф. тянется к фуа-гра и канапэ с икрой так демократично, что хочется простить ему нажитые миллиарды. Что касается министра К., то отними у него смокинг – и он легко затерялся бы среди матерящих его сограждан… Приём уравнивает. Это у себя в офисе или на сцене каждый король. А здесь ты рядовой участник тусовки, и понимаешь, что король всё-таки один. И все знают его имя…

Гигантский зал, выдержанный в бело-золотых тонах, разрезали четыре длиннейших ряда столов. При взгляде на них радостно замирало сердце, и становилось ясно, что закрома Родины – не пустой звук. Столы были накрыты «а-ля фуршет», но для желающих отдохнуть вдоль стен стояли полукресла. Струнный оркестр, скромно расположившийся в углу, негромко наигрывал «Маленькую ночную серенаду» Моцарта. Поднявшиеся из фойе гости, переговариваясь, топтались на узорчатом паркете из драгоценных сортов дерева и нетерпеливо поглядывали на высокие двери, ведущие из Владимирского зала в Георгиевский. Начинать без хозяина было как-то неудобно.

Наконец двери распахнулись, и чей-то хорошо поставленный голос, усиленный динамиками, торжественно провозгласил:

– Дамы и господа! Президент Российской Федерации Игорь Васильевич Бунеев! Президент Соединённых Штатов Америки Джеральд Фош!

Под высокими – вертолёт пролетит – сводами Георгиевского зала мгновенно установилась тишина. Президенты появились в окружении свит и сразу же подошли к микрофонам. Ничего не поделаешь, ритуал: вначале было слово, фуршет потом. Окинув взглядом аудиторию, Бунеев негромко сказал:

– Уважаемые дамы и господа! Уважаемые коллеги! Сегодня мы рады приветствовать здесь, в сердце России, президента Соединённых Штатов Америки господина Джеральда Фоша!..

Брагин знал содержание президентской речи. Бунеев скажет, что визит Фоша особенно важен именно сейчас, когда все цивилизованные страны должны сплотиться в борьбе против терроризма. Сделает упор на развитие политического и экономического сотрудничества с Америкой. Упомянет существующие разногласия, чтобы тут же подчеркнуть возможность их преодоления. И так далее…

– Нас объединяет вера в лучшее будущее, приверженность фундаментальным ценностям человеческого общества, взаимное уважение. В этом контексте мы и воспринимаем визит президента Америки. Нет сомнения, что предстоящие переговоры послужат дальнейшему укреплению отношений между США и Россией, – закончил Бунеев, широко улыбаясь.

Невысокий, ладно скроенный, он излучал спокойную энергию и доброжелательность. Брагин в очередной раз восхитился выдержкой президента. Сам Аркадий Витальевич чувствовал себя отвратительно. Он был вымотан ожиданием сообщения из Непала. «Почему нет звонка? Ну, допустим, экспедиция провалилась. Но не может же быть так, чтобы все шестеро…» Все шестеро – что? Он боялся думать об этом. Ещё больше он боялся думать о последствиях провала.

Ответное слово Фоша было суше и жёстче, нежели выступление Бунеева. Американец не упустил случая сказать о проблемах России, о необходимости изживать родимые пятна тоталитаризма, заметные в отношении к Чечне, к прессе, к бизнесу. И хотя демократическое сообщество с пониманием относится к трудностям страны, лишь недавно сбросившей коммунистическое иго, Россия должна решительнее идти по дороге цивилизованного развития, быстрее интегрироваться в свободный мир.

Назидания Фоша не понравились. «А в Америке зато негров линчуют», – вполголоса процитировал кто-то старый анекдот прямо под ухом. Скосив глаза, Брагин увидел знаменитого актёра Т. Бунеев продолжал улыбаться, но желваки обозначились. Впрочем, у Фоша хватило ума закончить словами о великом будущем России и о добрых чувствах к его другу, президенту Бунееву.

На этом официальная часть закончилась. Оценив ораторские усилия Фоша нестройными аплодисментами, гости повернулись к столам. Под звон бокалов и тарелок началась лёгкая гастрономическая суета. Брагин заметил, что президент кивает ему: подойди, мол… Оставив американца на попечение свиты, Бунеев отошёл в сторону вместе с помощником.

– Ну что? Есть новости? – быстро спросил он.

Брагин, словно извиняясь, развёл руками:

– Пока ничего…

– Хреново, – еле слышно сказал президент. – Вы вот что, Аркадий Витальевич… Держитесь поблизости, и если что, немедленно дайте знак. Я всё брошу и подойду…

Брагин молча кивнул. Президент провёл по лицу ладонью, словно стирая мимолётное выражение усталости, и снова вернулся к Фошу.

Приём шёл своим чередом. Гости уже по второму-третьему разу наполняли тарелки, но столы, как будто накрытые скатертями-самобранками, не скудели. Брагину всегда нравилось наблюдать за работой кремлёвских официантов. Бесплотными духами порхали они среди собравшихся, с непостижимой ловкостью, никого не тревожа, убирая грязные блюда, наполняя бокалы, поднося новые закуски. Это был высший пилотаж!

Президента обычно обслуживала молодая красивая женщина. Кажется, её звали Валентиной. Вот и сейчас она, одетая в строгую униформу, оживлённую белоснежной блузкой, контролировала сегмент стола, возле которого Бунеев общался с Фошем. Она тактично держалась поодаль, но стоило кому-то из президентов или их свит оглянуться, как под рукой оказывалось необходимое – столовый прибор, налитый бокал, чистая тарелка, блюдо с закуской.

Впрочем, Бунеев почти не стоял на месте. Об руку с Фошем он медленно курсировал по залу, здороваясь, чокаясь и разговаривая с гостями. Неотступной тенью за ним следовала Валентина.

Коридор, по которому двигались Авилов с Аликовым, сужался, чем дальше, тем больше.

– Ещё немного, командир, и я пошёл боком, – честно предупредил широкоплечий Саша.

– А немного и осталось, – откликнулся Сергей. – Если ничего не путаю, скоро будет ещё один зал. Там устроим перекур, а потом – последний марш-бросок…

Внутреннее зрение подсказывало Сергею, что цель близка. Дойти до конца коридора, пересечь зал, миновать ещё один коридор – и вот оно, гнездо врага. А там уж по обстановке…

Сергей двигался и говорил машинально.

… Убив оборотня, он на какое-то время впал в забытьё. Вроде бы пытался звонить Алёне по мобильному телефону и никак не мог дозвониться… Вроде бы рычал по-звериному в глубокой тьме подземелья, проклиная врага, весь мир, и себя, не сумевшего сберечь любимую женщину – утраченную, найденную, и вновь утраченную, теперь уже навсегда…

Что толку обманываться пустой надеждой, что Хряков соврал перед смертью, желая уязвить, ударить побольнее? Необъяснимым образом Сергей чувствовал, что оборотень сказал правду. Алёны больше нет, хотя разум отказывается верить. Где-то лежит остывшее тело, покинутое душой, а он остался один, и плыть ему отныне в океане безумной горечи.

Кричи или плачь, что изменится? Зови не зови, кто ответит? Запах волос, вкус губ, сияние глаз, насмешливо-нежную улыбку, счастливые ночи – всё, всё унесла с собой туда, откуда нет возврата. Осталась только память, но и её занесёт снегом времени…

«Каждый, кто на свете жил, любимых убивал». Это и про него сказано. Он делает то, что должен, за ним охотятся, и враг нашёл незащищённое место. А ведь можно было предвидеть. Ведь и тогда, в Москве, его пытались достать, похитив Алёну. Если бы не экспедиция, она сейчас была бы жива. «Бедная моя… Не защитил, не спас, не уберёг…» Жить с мыслью об этом, ложиться и вставать с гнётом неизбывной вины – как? А главное, зачем?

– Не могу, – сказал Сергей вслух. – Не хочу.

Он равнодушно посмотрел на лежащего без сознания Аликова («Кажется, жив»), и рука сама достала пистолет. Не размышляя, Сергей направил дуло в сердце и нажал на курок.

Пистолет – хорошее, надёжное оружие – дал осечку.

Снова нажал. Ещё одна осечка.

И в третий раз пистолет отказался стрелять.

Схватив автомат, Сергей приставил дуло к подбородку.

Осечка. Осечка. Осечка.

Тяжело дыша, Сергей отшвырнул оружие. Он всё понял, и его трясло. Ему не позволено умереть. Он не принадлежал себе. Он ещё не выполнил миссию.

– Хорошо, – произнёс он сквозь зубы. – По рукам. Сначала я убью Кукловода.

Очнувшемуся Аликову он ничего не сказал.

… Ступив на порог зала, друзья остолбенели. И было от чего.

Невидимые источники света рассеивали мрак подземелья. В центре зала стоял абсолютно неуместный здесь массивный стол, за которым устроилась очень странная компания.

Здесь был толстяк с двойным подбородком, одетый в белую футболку с репродукцией картины «Иван Грозный убивает сына» и надписью «Ты – круче». Рядом, загадочно улыбаясь, сидела сногсшибательная блондинка в бальном туалете с глубочайшим декольте, почти полностью открывающим грудь. Это была Грудь с большой буквы. Напротив расположился златокудрый юноша с бриллиантовой серьгой в ухе – совершенно интерсексуальное создание, упакованное в некое подобие средневекового камзола. А вот сидевший на соседнем стуле человек аскетического облика был одет в строгий деловой костюм. Перед ним лежали деревянные счёты. Чуть поодаль, прижимая к груди лиру, расположился мужчина рассеяно-поэтического вида в хитоне.

Во главе стола председательствовал человек во фраке, с лицом благородным и красивым, похожий на герцога-регента Филиппа Орлеанского той поры, пока дурные болезни ещё не обезобразили облик сладострастного Бурбона.

Компания, как по команде, уставилась на Авилова с Аликовым.

– Нет, ну не болван ли? – взвизгнул толстяк, тыча пальцем в Сергея.

– За что же вы его так неласково? – томно спросила блондинка.

– Лучшего не заслуживает, – отрезал толстяк. – Я ещё понимаю, коли человек убогий или там никчёмный… Но этот-то, этот! Молодой, сильный, красивый, талантливый – жить да радоваться! А чем занимается? Лазит по пещерам, рискует головой, дерётся с летучими мышами – грязный, оборванный, в крови… Тоже мне, терминатор местного разлива!

Ошеломлённый Сергей, схватившийся было за автомат, опустил оружие. Он, кажется, начал соображать, что здесь происходит. Выставив в сторону честной компании руку с детектором биологической массы на запястье, он включил прибор и посмотрел на крохотный дисплей. Так и есть: индикатор показывал, что никакой плоти и крови впереди нет.

– Это фантомы, – сказал Сергей Аликову. – Театр теней. Кукловод нам представление выкатил.

– Тени, говоришь? – с сомнением переспросил Саша.

И без предупреждения выпустил очередь в сидящих. Никто из них этого даже не заметил.

– Наш толстый друг, как всегда, хамит, но, в общем, он прав, – заявил аскет. – Господин Авилов достойный человек, он заслуживает лучшей доли. Подпиши он тогда договор с Хряковым, и всё у него было бы. Ну, например…

Он щёлкнул пальцами, и в воздухе из ничего мгновенно соткался гигантский экран. Появилось изображение: аскет и Сергей неслышно беседуют в роскошно обставленном офисе, и аскет по ходу разговора передаёт Авилову увесистые пачки долларов и евро, которые тот проворно складывает в сумку «мечта оккупанта».

От неожиданности Сергей потряс головой.

Толстяк восхищённо всхлипнул.

– А с такими деньжищами что бы и не пожить! – с надрывом выкрикнул он. – Да на всю катушку!

Изображение сменилось. Теперь Сергей вместе с толстяком сидели, окружённые цыганами, в каком-то ресторане. Кисть живописца плакала по этому столу, роскошному и эклектичному. Молочные поросята приткнулись к фаршированным куропаткам, бадья с чёрной икрой в окружении сыров, колбас и карбонадов соседствовала с грибами и салатами, «Хенеси» слал привет «Джонни Уокеру». А шипящий бифштекс! А караси в сметане! А заливное, паштеты, устрицы! Смерть желудку это был, а не стол… Саша звучно сглотнул.

– Этому лишь бы пожрать, – недовольно сказала блондинка. – Как будто других радостей в природе нет…

Следующий киносюжет показал загорелого Сергея с блондинкой на роскошной яхте посреди моря-океана. Похлебав мартини из потных бокалов и налюбовавшись на ультрамариновую гладь, они спускаются с палубы вниз, причём блондинка начинает изощрённо отдаваться Сергею прямо на ходу, прежде чем они войдут в каюту с необъятной постелью…

Саша невольно крякнул.

– Опять, да?! Опять одеяло на себя? – возмущённо вскричал златокудрый юноша. – И когда только натрахаешься… А господин Авилов, между прочим, литератор. Может, он не такой. Может, у любимца муз правильная ориентация!

Киносюжет повторился с той лишь разницей, что вместо блондинки Сергея на борту яхты развлекал юноша. Действовал он при этом непринуждённо, артистично, с огоньком.

Саша с омерзением плюнул.

– Грубые материалисты, – грустно сказал владелец лиры, поникнув головой. – Нет у вас иных мыслей, кроме как о деньгах, пище, похоти. А господин Авилов, уже справедливо замечено, писатель, человек духовный. Его радости и наслаждения лежат в иной плоскости, вам недоступной…

На экране возник интерьер кабинета. За столом, возложив длань с гусиным пером на лист бумаги, сидел Сергей. Одухотворённое лицо его отражало сложный интеллектуальный процесс, идущий в глубинах организма. Человек в хитоне стоял позади и держал над головой Сергея лавровый венок. Слева и справа тот же венок зачем-то поддерживали звёзды шоу-бизнеса певец Филькоров и певица Пузачёва…

Происходящее было ирреально и нелепо, но опасности никакой не таило, и Сергей слегка расслабился. Зачарованно изучая киноверсии собственного бытия, он даже увлёкся. «Зачем это Кукловоду?» – вяло подумал он. Чего добивается враг, устроив представление, столь же глупое, сколь и безобидное? Неужели всерьёз думает, что, обезумев, кинусь на блондинку в надежде оседлать фантомные прелести?

Словно ощутив, что о ней думают, блондинка облизнула чувственные губы и спустила бретельку с плеча безукоризненной формы и белизны.

Очарование сцены разрушил грубый Аликов.

– Командир! – гаркнул он. – Нам пора! Сколько можно глазеть на эту хрень? Теряем время!

«Теряем время…». С трудом оторвав взгляд от медленно раздевающейся блондинки, Сергей посмотрел на часы. Ни себе чего! Они находились в пещере без малого десять часов! Сеньшин с Лаврентьевым, не говоря уже о Брагине и президенте, ждут, с ума сходят! А он тут на виртуальный стриптиз пялится…

– Пошли! – бросил он Аликову. – Нам в левый коридор.

Не сворачивая, они прошли сквозь стол и гримасничающего толстяка (в точке фантомного скопления их обдало тёплой сыростью), как вдруг позади раздался негромкий повелительный голос:

– Господин Авилов! – Пауза. – На два слова. – Ещё одна пауза. – Советую задержаться и внимательно выслушать.

Сергей круто обернулся. Председатель Орлеанский встал из-за стола и впервые подал голос. Сергей мельком подумал, что призраки Кукловода сделаны чрезвычайно убедительно – полная иллюзия живой мыслящей плоти. Орлеанский неторопливо достал из кармана золотой портсигар, извлёк тонкую длинную сигару, и, блеснув бриллиантовым перстнем на мизинце, тщательно раскурил.

– Судя по вашей реакции, – сказал он, – радости жизни, предложенные вашему вниманию моими коллегами, вас не слишком интересуют. Во всяком случае, не в той мере, чтобы стать решающим аргументом в наших переговорах. Судя по всему, вы не гедонист, хотя, конечно, и не монах… Ну так и чёрт с ним. – Обернувшись, он сделал небрежный жест рукой, после чего вся гоп-компания дружно испарилась. – Расценивайте это, как тест. А теперь побеседуем серьёзно. Мне есть что предложить, кроме примитивных соблазнов.

– А ты, вообще, кто такой? – не удержался Аликов от сакраментального вопроса.

– Ах да, я ещё не представился… Прошу извинить. Орлеанский Филипп Филиппович. Можете считать меня представителем существа, которого именуете Кукловодом. Если угодно, парламентёром. Ведь между нами война, не так ли? Действительно, я тень Кукловода. Или, точнее, его нематериальная проекция, созданная специально для переговоров с вами.

– Переговоры? О чём?

– Да о вас же, господин Авилов. О судьбе вашей дальнейшей, о жизни. Если позволите, я коротко обрисую ситуацию и предложу некоторые перспективы.

Ф. Орлеанский выпустил облако дыма, но запаха табака, как и следовало ожидать, Сергей не ощутил. Зато зверски захотелось курить.

– Не буду отрицать, – продолжал Ф. Орлеанский, – что вы сумели преодолеть четыре пятых пути, и ваша цель как будто близка. Но это иллюзия. Вы уже потеряли двоих людей. Вы неминуемо погибнете сами, если будете упорствовать. Вы просто не в состоянии представить, с какой мощью воюете. Ничьё покровительство вас не спасёт, не надейтесь. Замечу, что сила, которую вы представляете, из века в век пытается воевать с Кукловодом чужими руками, и всегда рано или поздно терпит поражение…

– Короче!

– Неизбежная гибель – куда уже короче? Финал предопределён, у вас шансов нет. Это в первом варианте… Но есть и другой.

– Что за вариант? – грубо спросил Сергей.

Призрак вплотную приблизился к друзьям. На бледном лице тускло, полуночно, светились глаза. Их взгляд завораживал и нагонял сон. Сергей покосился на Аликова – доверив командиру вести разговор, тот переключился на сторожевую функцию и озирался в поисках очередной опасности.

– Прежде всего, – вкрадчиво сказал Ф. Орлеанский, – давайте уточним мотивы, по которым вы сражаетесь с Кукловодом. Я вижу здесь две причины – личную и общественную. Как человек, вы стремитесь ликвидировать источник опасности для вас и ваших близких. Как гражданин, вы скорбите о судьбе отечества, страдающего под незримым игом Кукловода, и мечтаете изменить ситуацию. Есть и другие мотивы, но эти два, безусловно, главные. Ради них вы рискуете головой, бросаете любимое дело, втягиваетесь в безнадёжную борьбу, и, в свою очередь, втягиваете в неё других…

Вкусно затянувшись, призрак швырнул окурок.

– Гражданские мотивы позвольте не комментировать, – продолжал он. – Заслуживают уважения, но не выдерживают критики. Класть голову на плаху из любви к отечеству в эпоху глобализации… полноте, господин Авилов! Не сорок же первый год, не фрицы на пороге! Судьба России определилась безнадёжно давно, и здесь вы ничего не измените. Да и какая вам, в сущности, разница? Вы же не политикан-популист, который всерьёз уверяет, будто забота о ста сорока миллионах сограждан не даёт ему спать. Обеспечить достойную, интересную жизнь себе, узкому кругу родных, близких и друзей – вот к чему должен стремиться нормальный человек. Вот цель, достигнув которой, вы почувствуете себя одинаково хорошо, хоть в Москве, хоть в Лондоне, хоть в Чикаго. Ubi bene, ibi patria. А сто сорок миллионов пусть заботятся о себе сами… В конце концов, что вам дала Родина? Чем отплатила за солдатскую храбрость, верность долгу и пролитую кровь? Да если бы не литературный талант, вы впали бы в нищету, возможно, голодали… Нет, господин Авилов, пора подумать о себе. И у нас есть, что вам предложить…

Подобно опытному оратору, призрак выдержал паузу. Чувствовалось, что наступает кульминация разговора, ради которой он и затевался.

– Я уполномочен принести глубокие извинения, – неожиданно сказал Ф.Орлеанский. – Я также признаю, что в отношении вас изначально избрана ложная линия поведения. С вами надо было не воевать, а договариваться. Произошло множество досадных… да что там, трагических событий, которые развели нас по разные стороны баррикад. Но, может быть, ещё не бесповоротно…

Сергей не выдержал – разразился таким смехом, что Аликов отпрянул и подозрительно взглянул на командира: здоров ли головою?

– Мы готовы посильно компенсировать причинённый ущерб, – невозмутимо продолжал призрак, не обращая внимания на хохот Авилова. – Для начала всё, что вы видели на экране, может реально стать вашим. Каким бы неприхотливым человеком вы не были, подумайте, господин Авилов. Неограниченные материальные блага, эксклюзивные условия для жизни и творчества – это дорогого стоит. Очень дорогого! Само собой, ваш спутник тоже внакладе не останется.

Сергей, наконец, справился с душившим его смехом.

– Компенсировать… – протянул он, вытирая глаза. – Да ещё так щедро… И что же я должен сделать взамен?

– Ничего особенного! – воскликнул Ф. Орлеанский. – Вы просто возвращаетесь на поверхность и докладываете о неудаче экспедиции. Местонахождение Кукловода было установлено неверно, и тэ дэ, и тэ пэ. Потом вы живёте, как хотите, и делаете, что считаете нужным. У вас будет всё, включая наше постоянное покровительство. А две воюющие силы пусть в дальнейшем выясняют отношения без вас.

Вербовка в чистом виде. Сергей посмотрел на Аликова. Выражение Сашиного лица не оставляло сомнений: будь на месте призрака живое существо, существа уже не было бы.

– Замечательно, – констатировал Сергей. – Деньги, яхты и баб вы мне гарантируете. Не зря боролись. Я нормальный человек, и всё это дело, конечно, уважаю… Но ты главное не сказал, тварь! – зарычал он вдруг. – Кто заплатит за смерть моего учителя? Кто вернёт Рябухину и Немирова? А Колесникова? А Макеева? И если Хряков, прежде чем сдохнуть, не соврал, твой Кукловод сам себя приговорил. Окончательно! – Сергей справился с душившим гневом и тихо, ужаснув Сашу интонацией, закончил: – А я этот приговор исполню. Как палач.

Призрак поднял руку в белой перчатке.

– Теперь мы действительно подошли к главному, – медленно произнёс он. – Хряков не соврал, однако не торопитесь с выводами, господин Авилов. Мы не вернём названных вами людей. Однако мы можем вернуть вашу жену.

Ужасно хотелось выпить. Но Безухов держался: не хватало только дышать на президента-трезвенника спиртным. И Анатолий Павлович, с тоской косясь на шеренгу обмедаленных бутылок, стойко попивал «Кисловодскую».

Приём близился к концу, а подойти к Бунееву и вступить с ним в беседу всё ещё не удавалось. Чересчур много желающих пообщаться роилось вокруг президентов. Безухов с бокалом минеральной воды неотступно следовал за Бунеевым с Фошем, и дважды чуть не оказался рядом с ними, но оба раза помешала официантка. Эта красивая блондинка в униформе всё время вилась поблизости, обслуживая президентов, и, как назло, путалась под ногами у Безухова.

Анатолий Павлович начал закипать.

Валя Слепнёва, конечно, узнала Безухова. Узнала и чуть не рассмеялась: вот где и при каких обстоятельствах довелось встретиться вновь… Но, в общем, было не до смеха. Быстрое сканирование показало маниакальное стремление депутата вступить в разговор с Бунеевым и продемонстрировать ему свою лояльность. Ради этого депутат хвостом ходил за президентом по всему залу, и, сам того не ведая, начал мешать Вале.

Чтобы выполнить задуманное, Слепнёва должна была поймать взгляд Бунеева и зафиксировать хотя бы на три, лучше на четыре-пять секунд. Это было минимально необходимое время для того, чтобы начать работу. Главное и самое трудное – перейти. Дальнейшее при всей важности уже проще.

Но президент если и смотрел в сторону Слепнёвой, то мельком, рассеянно. Его одолевали со всех сторон, и, вопреки обыкновению, он за время приёма ни разу не обратился к любимой, как он говаривал, официантке, не перекинулся парой слов или шуткой, даже не поблагодарил за виртуозное обслуживание. Бунееву было не до того.

Конечно, Слепнёва могла бы нечувствительно заставить президента повернуться и пристально посмотреть на неё. Но сознание человека, в чьё тело предстоит войти, должно оставаться свободным, незакрепощённым. Так что принуждение к визуальному контакту ничего не давало. Оставалось постоянно быть рядом и ловить взгляд Бунеева, словно влюблённая школьница.

Один раз ей это почти удалось. Но помешал Безухов, некстати заслонивший от неё президента. И, судя по всему, назойливый депутат уходить не собирался.

Валя почувствовала, как внутри нарастает холодная тёмная ярость.

В ушах зазвенело с такой силой, что Сергей невольно потряс головой. Он отказывался верить услышанному. Но призрак настойчиво повторил:

– Вы не ошибаетесь, господин Авилов. Мы действительно можем и готовы вернуть вашу жену. В том случае, разумеется, если договоримся о сотрудничестве.

– Что он мелет, Серёга?! – вырвалось у Саши. – Что с Алёной? Откуда её возвращать?

– Подожди! – резко бросил Сергей и повернулся к призраку.

Ф. Орлеанский покачивался на ногах, заложив руки за спину. Его запавшие глаза багрово тлели на бледном лице с орлиным носом и кустистыми бровями.

– Ты же дал понять, что она… что её больше нет, – сказал Сергей, с трудом слыша себя. – Как же мне её вернут? Как можно оживить человека?

У Саши отвисла челюсть.

Призрак сделал неопределённый жест.

– Мы владеем древними, скажем так, технологиями, – заявил он. – Но технические детали не должны вас интересовать. Достаточно того, что по возвращении в Москву вы получите супругу обратно. Вы поняли меня, господин Авилов? Решайтесь. В сущности, жизнь и смерть жены теперь зависят от вашего благоразумия. Как, впрочем, и ваши собственные, – безжалостно закончил он.

Потрясённый Сергей до крови кусал губы, не находя слов. («Я тебя люблю, – вспомнил он почему-то. – Ты разноцветная. Кожа белая, глаза карие, волосы тёмные, а душа светлая. Ты моя женщина…»)

У Саши слова были. Но, не главное лицо в этой тяжёлой сцене, он боялся проронить хотя бы звук.

Ф. Орлеанский терпеливо ждал, изящно опершись на колонну, образованную причудливо сросшимися сталактитами и сталагмитами.

– Откровенно говоря, не понимаю ваших колебаний, – наконец заметил он. – Человек вашего склада может отказаться от жратвы, денег, баб, но от любимой женщины… Или мы ошибаемся в вас?

Вновь засветился невидимый экран, и Сергей не удержался от стона. Взятая крупным планом, к нему медленно шла Алёна. Лицо её было заплаканным, несчастным, искажённым болью. Обе руки она прижимала к сердцу, а когда отняла их, протягивая к Сергею, стала видна кровавая рана в груди. («Я хочу сделать тебе предложение. Сразу, как только вернусь.»)

Сергей шагнул вперёд, но пошатнулся – показалось вдруг, что в подземелье разом кончился воздух, и стало нечем дышать. Аликов едва успел подхватить командира.

И вдруг изображение на экране пошло рябью. Когда же через несколько секунд картина восстановилась, это была уже другая Алёна. Землистое безжизненное лицо. Бессмысленный взгляд потухших глаз. Медленная, затруднённая походка. Угловатые движения. Она – и не она…

Призрак засуетился. Со сдавленным криком: «Как?.. Кто?.. Нельзя!.. Убрать!..» – он растерянно замахал руками, и экран исчез. Но было поздно. Саша в эту минуту соображал быстрее Авилова, и, что называется, въехал с пол-оборота.

– Ты видел, Серёга? – заорал он. – Ты понял? Зомби они тебе вернут! Биологическую куклу! Ничего другого и быть не может! Это же кощунство! И думать не смей!..

– Боже праведный, – пробормотал Сергей непослушными губами. – За что… Зомби… Это же хуже смерти…

– А ты чего от них ждал? Нелюди, понимаешь? Нелюди! Соберись, командир, хватит лясы точить. Сейчас мы эту сволочь сделаем! Всю богадельню на х… разнесём, век Варенцова не видать! За Алёну разнесём, за Юрку, за Олега!..

Призрак уже успокоился и полным достоинства движением оправил манжеты.

– Прошу извинить, господа, – непринуждённо произнёс он. – Увы, от технических накладок не застрахованы и мы. То, что вы увидели сейчас, ни в коей мере не коррелирует с тем, что мы предлагаем господину Авилову…

– Очень даже коррелирует, – грубо оборвал Аликов. – Ты почему засуетился? Тебе ведь какая-то добрая душа масть перебила, нежить хренова. Вы ему, – Саша ткнул пальцем в Сергея, – лапшу на уши вешаете, подсовываете липовую картинку с нормальным человеком, а кто-то сумел показать настоящее. То, что будет с Алёной, если Авилов сойдёт с ума и согласится на ваши предложения… В общем, переговоры считаю законченными. За всё заплатите. Пошли, командир.

Сергей молча двинулся на призрака. Медленно растворяясь в воздухе, тот отступал, пока не упёрся спиной в сталактитово-сталагмитовую колонну. Окатил друзей взглядом слепой ненависти. Грязно, бессмысленно выругался. Исчез окончательно, словно стёртый невидимой рукой.

Тяжело дыша, Сергей достал фляжку и гулко глотнул.

– Ты как, Серёга? – заботливо спросил Аликов.

– Я в порядке. Можем идти.

– Почему не сказал про Алёну?

– Сказал бы, конечно… потом…

Посмотрев на Сашу полными боли глазами, Сергей тихо добавил:

– А знаешь… я ведь готов был рискнуть. Какое-то странное чувство… Гори всё вокруг синим пламенем, лишь бы только она вернулась. Головой чую обман, а душа на куски рвётся…

– Я чувствовал, – откликнулся Аликов. – Ты ничего не соображал. Я тоже. Ты мог попасть на такой кошмар… Скажи спасибо, что в тылу врага нашёлся друг и показал тебе реальную картину. Между прочим, кто бы это мог быть?

Саша пытливо посмотрел на Сергея.

– Ты же сам сказал – друг… – безучастно ответил Сергей. Чувствовалось, что мысли его далеко. – Поверишь, когда я увидел её такой, захотелось пустить пулю в лоб.

– Лучше Кукловоду. И лучше гранату…

К радости своей, Саша видел, что Сергей понемногу приходит в себя. А ещё минуту назад отсутствующим взглядом и механическими репликами сам напоминал зомби. Сейчас нужна ударная доза ярости, адреналин в кровь – и командир снова в полной боевой форме.

Саша положил Авилову руку на плечо.

– Серёжа, – тяжело сказал он, – Алёну и друзей наших не вернуть, мы это знаем. Но за их смерть мы должны отомстить… Чёрт, у меня Олег с Юрой перед глазами стоят, как живые. Да я этого Кукловода зубами рвать буду, ты только доведи до места! – Саша даже оскалился от ненависти. – За убийства подлые, за надругательства… А моих зубов не хватит, своих добавишь!

Саша говорил без умолку, он распалял себя и Сергея, и запал Аликова передавался командиру. Сами собой расправились плечи, заиграли желваки, заблестели глаза. Сергей наконец-то вздохнул полной грудью.

За разговором они и не заметили, что колонна, кою так изящно подпирал Ф. Орлеанский, начала крениться. Сначала по сантиметру, без видимых причин, вопреки законам физики, колонна с нарастающей скоростью клонилась в сторону Авилова. И, наконец, рухнула, хороня под собой человека.