Текст книги "Сын каторжника"

XXI. МУЧЕНИЦА

Господин Кумб отбросил ружье в сторону, чтобы скорее помочь Милетте. Услышав этот незнакомый голос, он вдруг решил, что ему угрожает целый легион бандитов; но одержанная им победа воодушевила его; вздрогнув, словно конь при звуке трубы, он вновь схватил свое оружие и подбежал к окну в позе солдата, готового открыть огонь.

Тем не менее, даже подстрекаемый к боевым действиям собственной храбростью, он не забыл, что одной из добродетелей воина является осмотрительность, а потому, прежде чем открыть окно, предпринял некоторые меры предосторожности и ни в коем случае не стал высовываться наружу.

– Что вам нужно? – промолвил он с такой замогильной интонацией в голосе, какую только смог найти в глубине своих бронхов.

– Чтобы вы немедленно отправлялись в Марсель. Мой брат спасен, к нему вернулась способность говорить, и он уже сделал заявление о том, что Мариус не убийца. Пойдите походатайствуйте об очной ставке.

Услышав женский голос, г-н Кумб осознал, что он напрасно сосредоточил в себе в эту минуту новый запас доблести.

– Эх, черт бы побрал всех этих шлюх, – произнес он, возвращаясь к Милетте и пытаясь высвободить ее из-под тела бандита, – так речь идет о Мариусе? Да мне совершенно плевать и на него, и на ваше поручение, и на нашего брата. Что вы там мне рассказываете, когда я только что сражался как настоящий спартанец, когда я по пояс в крови и когда все мои заботы требуются сейчас бедной Милетте! Пойдите же, если вам будет угодно, и сами прогуляйтесь в Марсель или скорее придите мне на помощь, поскольку этот презренный негодяй оказался таким же тяжелым, каким он был злым.

Господин Кумб действительно нуждался в помощи.

Его нервы были настолько сильно расшатаны, что, в то время как колени его дрожали и ноги подкашивались, руки его, оцепенев, потеряли всю свою силу. Напрасно он пытался сдвинуть труп, всей своей тяжестью давивший на тело матери Мариуса. Один вид Милетты, голова которой виднелась из-под груди бандита, ее мертвенно-бледное и окровавленное лицо, широко открытый рот, полуоткрытые глаза и, наконец, невозможность оказать ей помощь – псе это попеременно бросало его то в отчаяние, то в ярость. Он обращался к бедной женщине с теми словами нежности, какие не говорил ей с тех самых пор, как узнал ее; затем, разражаясь страшными проклятиями в адрес ее палача, оплакивал ее судьбу поистине взволнованным голосом и, наконец, совершенно обезумев от ярости, бил ногами труп ее убийцы.

Ответ г-на Кумба, крики, рыдания и глухие удары, доносившиеся из комнаты, повергли Мадлен – ведь именно она звала с улицы хозяина деревенского домика – в странное недоумение. Господин Кумб днем и ночью вел такую яростную войну с птичками, что выстрел, который девушка услышала, войдя в сад, вовсе не удивил ее; но странные слова, с какими сосед обратился к ней, зловещие звуки, долетевшие до ее слуха, заставили Мадлен сделать предположение, что случилось несчастье: либо г-н Кумб сошел с ума, либо в его доме разразилась новая страшная беда.

Она стала звать на помощь и на всякий случай попыталась открыть дверь.

Но, как мы уже упоминали, Пьер Мана слишком хорошо знал свое дело, чтобы не закрыть за собой дверь.

– Если вы хотите, чтобы я вошла, надо мне открыть. Откройте же, господин Кумб! – кричала Мадлен, сбившая себе все пальцы в попытках расшатать замочную задвижку.

– У меня времени с избытком, – ответил г-н Кумб, – сломайте, разбейте эту дверь, если она не хочет открываться; у меня есть средства для замены ее новой. Мне нет дела до двери, мне ми до чего нет дела, лишь бы только моя бедная Милетта была жива… Ах, Боже мой, ах, Боже мой!

И, возбужденно и судорожно хватая руками труп, г-Н Кумб снова и снова пытался уменьшить тяжесть груза, давившего на бездыханное гело его подруги.

Тем временем со стороны шале доносился голос мадемуазель Риуф. Кругом забили тревогу, люди поспешили на помощь и проникли на место действия кровавой сцены.

Мадлен, вошедшая первой, в ужасе отступила назад при виде двух трупов; но, узнав Милетту, Мадлен с решимостью, какую, как мы видели, она успела проявить, справилась со своим волнением и, поборов страх, помогла перенести мать своего возлюбленного на кровать г-на Кумба.

Тот, казалось, совершенно потерял разум; он брал уже холодные руки Милетты в свои и жалобным голосом восклицал:

– Врача! Врача! Я лишь грузчик, это правда, но я смогу оплатить его визит как негоциант.

Мадлен приложила руку к груди Милетты и по биению ее сердца почувствовала, что жизненные силы еще не полностью угасли в ней.

И действительно, несколько минут спустя раненая приоткрыла глаза.

Первое слово, которое произнесла Милетта, было именем ее сына. Услышав его, Мадлен разрыдалась и, наклонившись над кроватью, обняла бедную женщину и, прижимая ее к своему сердцу, воскликнула:

– Он спасен! Живите, только живите, моя матушка, чтобы разделить с нами наше счастье!

Милетта осторожно отстранила девушку и в течение нескольких минут с умилением, отражавшем все, что происходило в ее душе, смотрела на нее. Потом две огромные слезы тихо покатились по ее бледным щекам.

– Вы его любите, – сказала она, и я могу умереть. Не он нанес удар вашему брату, убийца лежит здесь, вот он. Засвидетельствуйте это в случае необходимости! Готовая предстать перед Господом, я клянусь в этом.

И, сделав неимоверное усилие, она подняла руку и жестом указала на Пьера Мана, труп которого как раз поднимали.

– Этого не нужно, моя матушка, – ответила Мадлен, – его невиновность вполне может быть доказана без вашего свидетельского показания; выйдя из беспамятства, мой брат заявил, что Мариус вовсе не виновен.

Милетта подняла глаза к Небу, сложила руки, и вся ее поза, шевеление губ, выражение лица явно указывали на то, что она благодарила Бога.

– Господи! – произнесла она в конце. – Пусть по милости твоей именно он закроет мне глаза.

– Не думайте об этом, моя матушка! Вы не умрете, вы будете жить, чтобы быть счастливой его счастьем.

– Да, только бы она жила, – перебил ее г-н Кумб прерывающимся от рыданий голосом, – и пусть даже это будет стоить мне сумасшедших денег, я хочу, чтобы она жила. Ты будешь жить, моя бедная Милетта, будешь жить; и как говорит эта добрая мадемуазель, обладающая значительно большими достоинствами по сравнению с другими членами ее семьи, ты будешь жить, чтобы быть счастливой. Видишь ли, – добавил он, наклонившись над ней и шепча ей на ухо, – теперь, когда мы окончательно отделались от этого подонка, я могу жениться на тебе, и я женюсь на тебе и дам свою фамилию твоему сыну, у тебя будет все… нет, половина того, чем я владею; и, хотя я постоянно ношу один и тот же левит, – прошептал он, понизив голос так, чтобы никто, кроме Милетты, не услышал его, – я богат и, быть может, гораздо богаче, – добавил он с горечью, – тех людей, что растрачивают богатства земли Господа Бога, выращивая на ней массу зловонной дряни. Знаешь, в нижней части секретера, который этот злодей взломал бы, если бы ты так храбро не бросилась на него, – так вот, в нем лежат шестьдесят тысяч франков золотом, и это еще не все, вот так-то! Еще есть рента, дом в Марселе и деревенский домик. Итак, ты всем этим будешь владеть вместе со мной. Ты прекрасно понимаешь, что не можешь умереть!

Услышав такой довод, в силе действия которого г-н Кумб не сомневался, Милетта горько улыбнулась.

Богатства г-на Кумба стоили слишком мало перед вечным сиянием Неба, раскрывавшего уже для нее свои горизонты. Однако она, приблизив свои губы к лицу г-на Кумба, запечатлела у него на лбу целомудренный и в то же время нежный поцелуй; затем она повернула голову и сторону Мадлен.

– Будьте тысячу раз благословенны, – сказала она, – за вашу любовь к нему… Я прошу вас о последнем утешении: постарайтесь сделать так, чтобы я обняла его еще один раз!

Мадлен понимающе кивнула и вышла из домика.

Прибыл комиссар полиции; он рассчитывал на присутствие Мадлен, чтобы получить свидетельские показания Милетты и г-на Кумба по поводу событий, происшедших той памятной ночью. Мадлен проводила его в шале к постели своего брата.

Тесак Пьера Мана поразил г-на Жана Риуфа в грудь и вошел в грудную полость, затронув стенки сердца; рана была опасной, но не смертельной. Холодное оружие, войдя н соприкосновение с наиболее важным из наших органов, вызвало кровотечение в легких, что и привело к продолжительному обмороку, лишившему раненого чувств более чем на тридцать часов.

Он повторил комиссару полиции то же, что сказал своей сестре, и, благодаря его описанию примет своего убийцы, совершенно точно совпадавшему с обликом того, кто смертельно ранил Милетту, вся эта мрачная история начала постепенно проясняться. Он вручил Мадлен записку для передачи ее следователю, чтобы испросить его – основываясь на желании умирающей – распорядиться хотя бы о временном освобождении Мариуса из-под стражи.

Тем временем Милетта слабела прямо на глазах.

Ей стоило нечеловеческих усилий рассказать комиссару полиции в подробностях обо всем, что произошло между нею и ее мужем; ей это удалось, но силы ее при этом иссякли. Ее рану надрезали по краям и расширили; однако сокращение мышц, возникшее вследствие того, что она удерживала Пьера Мана, чтобы дать г-ну Кумбу время приготовиться к защите, привело к весьма значительному внутреннему кровоизлиянию; дыхание ее становилось все более затрудненным, а хрип – все более пронзительным. При каждом приступе икоты, вызывавшем у нее сильнейшую боль, на ее губах появлялась красноватая пена; синеватые круги под глазами расширялись; выражение глаз становилось неподвижным; на лбу выступили капли холодного пота, а кожа, еще совсем недавно такая белоснежная и атласная, стала вдруг шероховатой.

Печальное зрелище этой агонии закончилось для г-на Кумба тем, что он почти лишился рассудка. Казалось, что, когда для него пробил час потерять свою спутницу жизни, он осознал истинную цену этого сокровища, которое он столь долго, на протяжении двадцати лет недооценивал, и теперь искупал свое неблагодарное равнодушие. Его отчаяние выражалось чуть ли не в ярости; он никак не хотел смириться с тем, что приношение в жертву денег не могло сохранить ему Милетту, и его скорбь, еще суетная, превозносила то, что он был настроен сделать. Он поносил врача, тревожил последние мгновения пребывания умирающей на земле, и пришлось удалить его от нее.

Лицо Милетты, напротив, сохраняло полную безмятежность и полный покой. Когда на смену врачу пришел священник, она слушала его увещания с благоговейностью искренней веры. Однако, несмотря на ее религиозное рвение, время от времени она казалась беспокойной: она с усилием отрывала голову от подушки и внимательно к чему-то прислушиналась; губы ее растягивались в улыбке, слабый огонек света появлялся в ее глазах, обращенных к Небу, и, осознавая, что тот, кого она ждала, еще не пришел, шептала:

– Боже, Боже, да исполнится воля твоя!

Вскоре стало казаться, что она совсем близка к концу: глаза ее стали неподвижно смотреть к одну точку; о едва заметном биении жизни в ней можно было судить лишь по легкому шевелению ее губ, пена на которых становилась все более и более бесцветной. Она потеряла много крови и вот-вот должна была испустить последний вздох.

Вдруг, к тот миг, когда врач пытался уловить последние биения ее пульса, она самостоятельно приподнялась и села на кровати, чем привела в ужас присутствующих. Тогда все услышали шаги человека, стремительно поднимавшегося по лестнице; звук их чудесным образом связал готовую оборваться нить, на которой все еще висела ее жизнь.

– Это он!.. Благодарю тебя, Господь мой, благодарю! – внятно воскликнула Милетта.

И в самом деле, в проеме двери показалось взволнованное лицо Мариуса; но, прежде чем он пересек порог двери, каким бы стремительным ни был его порыв, руки бедной женщины, протянутые навстречу ему, тяжело упали на кровать. Она испустила слабый вздох, и молодой человек, потерявший от горя голову, бросился обнимать не что иное, как покинутое жизнью тело своей матери.

Бог, вне всякого сомнения, предначертал другие утешения этому смиренному и достойному похвалы созданию, поскольку он отказал ему еще раз ощутить на губах поцелуй своего ребенка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Поскольку его отец уже не мог понести наказание, Мариус без колебаний рассказал об обстоятельствах, заставивших его взять на себя ответственность за одно из последних преступлений Пьера Мана. Показания Милетты и утверждения г-на Жана Риуфа подкрепили его рассказ. Временное освобождение Мариуса стало окончательным.

Какой бы сильной ни была его любовь к Мадлен, какими бы очевидными ни были проявления ее нежной любви к нему, он, тем не менее, никак не отозвался на ее напоминание об их планах супружества, взлелеянных ими еще во время их первой прогулки среди прибрежных скал.

Благородный в своих чувствах и чрезмерно деликатный, он ужасался при мысли о том, что может принести девушке позор, связанный с именем его родного отца. Он испытывал стойкое нежелание давать той, кого он любил больше всего на свете, имя, обесчещенное каторгой.

Тем временем намеки мадемуазель Риуф становились более явными и Жан, оправившийся от ранения и совершенно убежденный в том, что счастье его сестры связано с этим браком, отправился к Мариусу и сделал ему формальное предложение. Сын Милетты пребывал в раздумьях и попросил дать ему еще несколько дней на размышление.

В действительности эта отсрочка была нужна ему лишь для того, чтобы подготовить себя к жертвоприношению, которое он рассматривал как свой долг. Он решил уехать куда-нибудь; он рассчитывал, что время и его отсутствие вылечат сердечную рану мадемуазель Мадлен; что же касается его душевной муки, то он не хотел и думать о ней. Накануне того дня, когда Мариус должен был дать ответ г-ну Риуфу, в час, когда г-н Кумб, по его мнению, должен был спать, он взвалил на плечо мешок со своими скромными пожитками и, взяв в руки дорожный посох, отправился в путь, не осмеливаясь даже бросить прощальный взгляд на шале, где оставалась та, которую он так обожал.

Когда он преодолел полчетверти льё, ему вдруг послышался позади легкий скрип песка и чье-то дыхание, словно кто-то украдкой шел за ним. Он резко обернулся и увидел Мадлен, шедшую за ним следом.

– Это вы, вы, Мадлен?! – воскликнул он.

– Ну разумеется, неблагодарный, – ответила она, – я же не забыла, как мы поклялись, что ничто в этом мире не сможет помешать нам принадлежать друг другу. Вы уходите отсюда, так разве место вашей супруги не рядом с вами?..

Две недели спустя тот же священник, что принял последний вздох Милетты, сочетал молодых людей браком в маленькой церкви Бонвена.

По этому случаю г-н Кумб проявил несравненное великодушие: он пожелал усыновить Мариуса и дать ему денег перед вступлением его в брак. Молодой человек не согласился на это, и сразу после свадьбы он и его супруга уехали в Триест, где они намеревались основать торговый дом, подобный тому, который Жан Риуф сохранил в Марселе.

Довольно долго после смерти Милетты хозяин деревенского домика оставался безутешным, хотя в утешениях он не испытывал недостатка.

Мариус и его жена не захотели, чтобы шале было продано; право пользования им они предоставили г-ну Кумбу, взявшему на себя обязанность содержать его в порядке; однако бывший грузчик настолько усердно избегал заниматься этим, что по прошествии некоторого времени прекрасный сад Мадлен, как он того и желал, с буйством тропической растительности заполнили крапива, колючий кустарник и сорная трава. Господин Кумб любил подниматься по лестнице, с помощью которой Мариус представал перед своей возлюбленной, и созерцать приходящую в запустение землю, следить за тем, как постепенно чахнут кусты, подмечать следы, которые каждый мистраль оставлял на прекрасном шале. И в этом подтверждении своего триумфа он находил забвение своим скорбям, отравившим последние годы его жизни, и когда, вдоволь насладившись этим зрелищем, он возвращался к себе в дом, одиночество уже не казалось ему таким горьким.

Постигшая его катастрофа имела еще и другое вознаграждение: она прочно закрепила за ним репутацию храброго человека, которой он так домогался. В Монредоне отцы рассказывали о его подвигах своим детям; вечерами напролет они слагали эти рассказы.

Первые годы все, что напоминало г-ну Кумбу ту, которая была столь смиренно предана ему, бросало его в дрожь, но понемногу похвалы его поведению стали достаточно приятно щекотать его самолюбие, и это чувство подавило сразу и его скорби, и угрызения совести; и очень скоро его прежнее тщеславие настолько сильно стало проступать, что в результате он, вместо того чтобы бояться разговоров, имевших отношение к смерти Пьера Мана, сам намеренно вызывал их. Справедливости ради надо сказать, что преувеличения тех, кто восхвалял подвиги г-на Кумба, придавали им чрезвычайные размеры.

Бандит постепенно превратился в пять ужасных разбойников, и половину их убил г-н Кумб, тогда как другие обратились в бегство.

Господин Кумб не возражал. Читая восхищение в обращенных к нему глазах слушателей, он говорил:

– Ах, Боже мой, но это не так уж трудно, как кажется; надо всего лишь немного сноровки и хладнокровия… Неужто вы думаете, что я не попаду в человека – я, кто попадает дробинкой в глаз воробья, причем с таким изяществом, словно вставляя ее рукой?

Короче говоря, преобладающая страсть г-на Кумба восторжествовала у него над всем, что еще оставалось на этой земле от бедной Милетты: над ее памятью.

Мало-помалу его посещения кладбища в Бонвене, где покоилась Милетта, становились все более редкими; вскоре он и вовсе перестал туда ходить, и земляной свод, покрывавший ее прах, порос травой, такой же густой, как и в саду шале.

Он забыл о ней столь прочно, что, когда он скончался (причем, как это свойственно эгоистам, в исключительно подходящее для этого время – за две недели до открытия канала на реке Дюранс, благодаря которому безлюдные пространства Монредона заполнились бы садами, а это вновь внесло бы беспокойство в жизнь хозяина деревенского домика), в его завещании не было обнаружено ни слова, подтверждавшего, что он все еще помнил о Мариусе или о его матери.

Нет мелких страстей, зато есть мелкие сердца.

КОММЕНТАРИИ

Повесть Дюма «Сын каторжника» («Le Fils du format») впервые была напечатана в периодическом издании «Европейское обозрение» («Revue europeenne») 15.08-16.10.1859 под названием «История деревенского домика и шале» («Господин Кумб») – «Histoire d'un Cabanon et d'un Chalet» («Monsieur Coumbes»). Первое ее книжное издание во Франции: Paris, A.Bourdilliat et Co, 12mo, 1860.

Под названием же «Сын каторжника» («Le Fils du format» – «Monsieur Coumbes») она впервые была напечатана в 1864 г. (Paris, Michel Levy freres, I2mo).

Время ее действия: 1831 – 1849 гг.

Ранее выходивший перевод повести был сверен по изданию: «Histoire d'un Cabanon et d'un Chalet», Paris, Editions Jeanne Laffitte, 1997.

… В то время … предместье Марселя было живописным и романтичным … – Марсель – французский средиземноморский портовый город в департаменте Буш-дю-Рон («Устье Роны»); основан в VI в. до н.э. древнегреческими колонистами из Малой Азии (см. также примеч. к с. 382).

… С высоты горы Нотр-Дам де ла Гард … – Имеется в виду церковь Божьей Матери-охранительницы, одна из самых почитаемых святынь Марселя, его символ; известна с нач. XIII в.; находится на холме в южной части города, на территории крепости, воздвигнутой и XVI в. для обороны города со стороны моря.

… корабли и тартаны, испещрявшие белыми и красными парусами огромную голубую гладь мори … – Тартана – одномачтовое средиземноморское судно с грот-мачтой, которая несет парус на длинном рее, а также с выносной бизанью и бушпритом.

… ни один из этих домов, за исключением, быть может, построенных по берегам Ювоны на развалинах того самого замка Бель-Омбр, где некогда обитала внучка г-жи де Севинье… – Юнона (Юнон) – река в Южной Франции, в департаменте Буш-дю-Рон; протекает через южные окрестности Марселя и впадает в море севернее Монрсдона. Замок Бель-Омбр (chateau de Belle-Ombre) – сведений о нем найти не удалось.

Севинье, Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де (1626-1696) – французская писательница; получила известность благодаря стоим письмам к дочери, госпоже де Гриньян: изданным в 1726 г., им суждено было стать литературным памятником и ценным историческим источником. Внучка госпожи де Севинье, Полина де Гриньян, вышла замуж и конце 1695 г. за маркиза Жана де Симьяна, который принадлежал к старинному провансальскому роду и был придворным герцога Орлеанского, брата Людовика XIV; ее переписка с бабушкой была издана в 1773 г. в Париже под названием «Новые, или недавно обнаруженные письма маркизы де Севинье и маркизы де Симьян» («Lettres nouvelles ou nouvellement recouvres de la marquise de Sevigne et de la marquise de Simiane).

… лавровыми рощами, тамарисками и бересклетами … – Лавр – род вечнозеленых деревьев или кустарников, произрастающих в основном в Южной Европе и на Кавказе; имеет прочную и упругую древесину. Тамариск – род кустов или небольших деревьев, произрастающих в Европе, Центральной и Южной Азии и Африке; засухоустойчив; используется для плетения различных изделий; его кора содержит красящие и дубильные вещества.

Бересклет – род кустарников или небольших деревьев, встречающихся во всех частях света; культивируется как декоративное растение.

… Дюранс не протекала тогда еще по этой местности … – Дюранс – река в Южной Франции, приток Роны; длина ее 305 км; известна сильными наводнениями в своем нижнем течении.

… так, как поступил г-н де Жюсьё со своим кедром … – Жюсьё, Бернар (1699 – 1777) – французский ботаник; основатель ботанического сада в Версале, в котором он расположил растения по разработанной им т.н. «естественной системе»; в 1736 г. посадил в парижском Ботаническом саду первый во Франции ливанский кедр.

… деревня Монредон как нельзя более полно представляла собой образ иссохшей земли, некогда характерный для окрестностей старинного поселения фокейцев. – Монредон – селение у южных окраин Марселя; ныне вошло в черту города.

Фокея – в древности греческий город в Малой Азии, основанный выходцами из Афин. Фокейцами здесь названы марсельцы, так как их город, называвшийся в античные времена Массалией, был основан колонистами из Фокеи.

… Монредон расположен за тремя деревнями, называемыми Сен-Женьес, Бонвен и Мазарг; он находится в основании треугольника – мыса Круазет, который выдается в море … – Сен-Женьес (Saint-Genies) – идентифицировать этот топоним не удалось.

Бонмен – селение и южной окрестности Марселя, к югу от города; ныне находится в черте города.

Мазарг – расположенное восточнее Монредона селение к югу от Марселя, ныне его пригород.

Круачет – мыс в южной окрестности Марселя.

… Восхитительный парк, который господа Пастре окружили степами, скрывал в себе скромную виллу, послужившую убежищем семье Бонапарта в период ее длительного пребывании в Марселе во время Революции … – Пастре – графское семейство, владевшее землями в окрестности Марселя; в 1974 г. принадлежавший ему парк площадью 125 га, располагающийся рядом с Монредоном, перешел в собственность города и наливается теперь парком Монредон-Пастре. Весной 1793 г. Бонапарт (см. примеч. к с. 11) после конфликта с сепаратистами на Корсике, где он служил, вынужден был покинуть родину и перевезти свою семью в Тулон, а затем в Марсель. Отец Наполеона Бонапарта, Шарль Бонапарт (1746-1785), к этому времени уже умер, и семья будущего генерала включала его мать Петицию Рамолино( 1750-1836) и братьев и сестер: Жозефа (1767-1844), Люсьена (1775-1840), Элизу (1777-1820), Луи (1778-1846), Полину (1780-1825), Каролину (1782-1839) и Жерома (1784-1860).

… короли и королевы доброй половины Европы оставили свои следы на его песчаных аллеях … – Из тех, кто бывал в этом парке, европейскими государями, помимо самого Наполеона, императора французов с 1804 г. и короля Италии с 1805 г., стали его братья и сестры: Жозеф – король Неаполя (1806-1808) и Испании (1808-1813); Люсьен – князь Канино (папский титул); Элиза – княгиня Луккская и Пьомбино (с 1805 г.), великая герцогиня Тосканская (с 1809 г.); Луи – король Голландии (1806 – 1810); Полина – герцогиня Гвастальская (1806 – 1814); Каролина, ставшая в 1800 г. супругой маршала Иоахима Мюрата (1767-1815), – великая герцогиня Бергская (1806-1808) и королева Неаполитанская (1808-1815); Жером – король Вестфалии (1807-1814).

Кроме того, королевами стали обе девицы Клари (см. след. примеч.).

… гостеприимство, оказанное этим особам, принесло своеобразное счастье г-ну Клари: его дети были вовлечены в мощный круговорот событий, приведших гостей марсельского парка к тронам, а их самих – к первым ступеням тронов. – Клари – богатый марсельский негоциант, свойственник семьи Бонапартов. Благодаря этим родственным связям члены семьи Клари в нач. XIX в. приобщились к политической жизни Франции и даже получили графский титул. С монархическими кругами Европы были связаны две дочери Клари: Жюли Мари Клер Клари (7 – 1845) в 1794 г. вышла замуж за старшего брата Наполеона – Жозефа Бонапарта, который в 1806 – 1808 гг. был королем Неаполя, а в 1808 – 1813 гг. – королем Испании; Дезире Клари (1777 – 1860) вначале была невестой Наполеона, с которым ее познакомил Жозеф, но в 1798 г. вышла замуж за французского генерала (позднее маршала) Шарля Бернадотта (1764 – 1844), в 1810 г. избранного наследником шведского престола, а в 1818 г. ставшего королем Швеции под именем Карла XIV и основавшего нынешнюю династию шведских монархов.

… самой юной из дочерей Клари чуть было не предложили разделить судьбу с будущим повелителем мира. Уже шла речь о ее свадьбе с молодым артиллерийским командиром… – Наполеон до 1793 г., когда он был произведен сразу в генералы, был артиллерийским офицером французской армии.

… как говорил позднее в подобных же обстоятельствах нотариус г-жи де Богарне, невозможно было выйти замуж за человека, обладающего лишь плащом и шпагой. – Госпожа де Богарне – Жозефина Богарне, урожденная Таше де ла Пажери (1763 – 1814); в 17% г. вторым браком вышла замуж за Наполеона Бонапарта, тогда генерала Республики; с 1804 г. – императрица Франции; с 1809 г. – в разводе с Наполеоном (так как не могла иметь детей). Нотариусом Жозефины Богарне в 1796 г. был некий метр Ренодо, преуспевающий юрист, имевший контору в богатом районе Парижа, на улице Сент-Оноре. Приведенные здесь слова действительно были им сказаны.

… шум этот, несомненно, докатился в одну сторону лишь до Старой Капеллы, а в другую – до Ла-Мадрага, этого Геркулесова столба Монредона. – Старая Капелла (Vieille Chapelle) – сведений найти не удалось. Ла-Мадраг – приморское селение к югу от Монредона, у горы Роз. Геркулесовы столбы – древнее, со времен античности, название Гибралтарского пролива, ведущего из Средиземного моря в Атлантический океан. В древности и средневековье был весьма популярен миф о том, что великий герой Геркулес (см. примеч. к с. 159), обладавший невероятной силой, поставил по обоим берегам пролива колонны, обозначив пределы обитаемого мира. По другим мифам. Геркулес пробил пролив между Средиземным морем и обтекающей землю рекой Океаном, а вынутые им скалы нагромоздил по обоим его берегам.

… Paulo minora canamus. – Это переделанная строка Вергилия (см. примеч. к с. 63) «Paulo majora canamus» («Воспоем чуть более возвышенное» – Эклоги, IV, 1).

… что представляет собой деревенский домик в Провансе … – Прованс – историческая область на юго-востоке Франции; охватывает соврем, департаменты Буш-дю-Рон, Вар, Воклюз, Альпы Верхнего Прованса и Приморские Альпы; в кон. 11 – I в. до н.э. вошла в состав Римской державы (Provincia Romana; отсюда и название Прованс); в 411 г. завоевана германским племенем вестготов; в 536 г. вошла в состав Франкского государства; с 890 г. отдельное королевство; с 1032 г. графство в составе Священной Римской империи; в 1481 г. присоединена к Французскому королевству; до 1790 г. провинция, обладавшая особым статусом. В широком смысле слова Провансом считается весь юг Франции.

… город Марсель послал в Национальное собрание одного или двух грузчиков как своих представителей… – Национальное собрание – здесь имеется в виду Законодательное собрание, созванное на основе Конституции 1791 г. и провозгласившее Францию конституционной монархией. Оно было избрано по цензовой системе, при которой право голоса принадлежало только т.н. активным, т.е. состоятельным гражданам – менее пятой части населения страны. Большинство его членов были представителями крупной буржуазии. Собрание начало свою работу I октября 1791 г. и желало до осени 1792г., когда в результате народного восстания К) августа оно вынуждено было уступить власть Конвенту.

… oн пришел в Марсель в сабо. – Сабо – башмаки, вырезанные из целого куска дерева; во Франции еще в XIX и. обувь крестьян и городских бедняков.

… После экспедиций в Морею, Наваринского мира и захвата Алжира… – В марте 1821 г. в Греции началась национально-освободительная революция против турецкого владычества. Его центром была Южная Греция – полуостров Пелопоннес на южной оконечности Балканского полуострова, в средние века называвшийся Мореей. Это восстание сопровождалось гражданской войной между различными социальными группами народа. Первоначально греческая революция имела некоторые успехи, но к 1827 г. она была почти подавлена турками, прибегнувшими к помощи войск правителя Египта, который был вассалом турецкого султана. Однако к этому времени международное положение Греции изменилось. Зверства турок, всеобщее сочувствие к восставшим грекам со стороны европейских народов, а главное, усиление российского влияния в Греции заставили европейские державы, вначале относившиеся к греческой революции враждебно, вмешаться в конфликт на стороне греков. В апреле 1826 г. в Петербурге был подписан англо-русский протокол о совместном посредничестве с целью прекращения войны и предоставления Греции независимости при условии уплаты ею дани турецкому султану.

В июле 1827 г. аналогичное соглашение заключили Англия и Франция. Однако Турция отвергла всякое посредничество. Тогда для давления на нее в греческие воды по инициативе России была направлена англо-французско-русская эскадра. 20 октября 1827 г. эта эскадра в ответ на провокации египтян уничтожила в бухте города Наварин, расположенного на западном берегу Морей, турецко-египетский флот. Начавшаяся в 1828 г. Русско-турецкая война отвлекла на театр военных действий основные войска Турции и облегчила положение восставших. Победа России обеспечила их успех. По Адрианополь-скому (который здесь назван Наваринским) мирному договору 1829 г. Турция признала автономию Греции. Колониальную войну в Северной Африке Франция начала готовить еше при Наполеоне I. В 1827 г. между Францией и Алжиром возник конфликт по поводу финансовых претензий со стороны Алжира и его столица, город Алжир, был подвергнут блокаде. В июне 1830 г. французские войска высадились в Африке и заняли столицу Алжира. Освободительная борьба алжирцев против французских завоевателей под руководством Абд-эль-Кадира (1808 – 1883) продолжалась с 1832 по 1847 г. В 1847 г. Абд-эль-Кадир был взят в плен. Однако эта колониальная война и покорение всей страны затянулись до 50-х гг. XIX в. Жестокость и насилия колонизаторов неоднократно вызывали восстания, наиболее крупные из которых произошли в 1859 и в 1871-1872 гг.