Текст книги "Обручье"

Глава 14. Не пинайте бледную поганку!

Говорю вам: подберите фалды!.. Он зол до чрезвычайности!

Из сочинений Козьмы Пруткова

Заяц не несёт в себе каких–либо важных функций. По–видимому, обычай приносить его в жертву – остатки некоего архаического культа.

Д. Раевский. Очерки скифо–сарматской культуры

Лёша Толстый и Паша Малявин шли в деревню за сахаром. После разгрома, учинённого неизвестными злодеями в складской палатке, большая часть экспедиционного запаса оказалась вывалена на землю и растоптана, в меньшую часть сквозь дырку в мешке проникли муравьи. Не лесные рыжие кусаки, а крохотные, полупрозрачные и на вид безобидные, но выбрать эту мелочь из сахара было невозможно.

– Если магазин закрыт, спросите у местных – пусть покажут, где продавец живёт. Она вам откроет магазин, в деревне это принято, – напутствовал фуражиров Игорь, выдавая им пару объёмистых рюкзаков. – Заодно и батонов прикупите, если мягкие.

Сперва топали напрямик через луг, но скоро под ноги вывернулась белая дорога со следами мотоциклетных колёс, ребята разулись и пошли по ней босиком.

– И чего нас послали, в законный выходной, – бубнил Лёша, взбивая пятками тёплую пыль, – подумаешь, сахар с муравьями, эка беда. Все равно они бы все в чае потонули.

– Ага, а если он за язык тяпнет? Муравьи зверски больно кусают, – возражал вихрастый, как городской воробей, Паша. Несмотря на свой малый рост, он считался в экспедиции человеком надёжным, поэтому руководство закупками поручили ему. Лёшу Толстого Игорь определил Паше в помощь как основную тягловую силу – тощий на вид Толстый запросто поднимал не меньше трети собственного веса.

Паша бодро шлёпал в пыли, с неудовольствием косясь на ленивого напарника.

– Эй, давай шустрее, чего отстаёшь?

– Свистит кто–то, – отдуваясь, пропыхтел Лёша.

Паша из–под руки посмотрел в сторону ближнего леса.

– Догоняет кто–то. Да это ж Длинный бежит, Вася.

– Может, нам уже не надо никуда идти? – оживился Толстый.

– Я с вами, нести помогу, – сообщил подбежавший Вася. – Меня Игорь в подмогу послал.

На самом деле в помощники он напросился сам. После того как участковый конфисковал колесо со следами страшенных зубов, в Васиной голове гвоздём засело желание прогуляться в деревню. Шагая рядом с Пашей, он то и дело поглядывал на чётко вырубленные в пыли следы шин – не перекроет ли их где–нибудь отпечаток когтистой лапы.

Но ничего такого на дороге видно не было, и вскоре над травяным склоном поднялись серые коньки крыш. Деревня встретила привычным безлюдьем и тишиной, но когда ребята дошли до середины улицы, Васе в спину кольнул чей–то недобрый взгляд. Он завертел головой, но никого не увидел.

Магазин действительно оказался заперт, ребята по очереди подёргали дверь и начали озираться по сторонам. Как нарочно, вокруг ни единой живой души не оказалось. Даже куриц, которые всегда бродят по деревенским улицам, видно не было, даже собаки из–под заборов не лаяли.

– Вымерли они все здесь, что ли? – сердито сказал Паша.

– Давайте в дом постучим.

Вася подошёл к ближайшей калитке, откинул крючок и крикнул:

– Эй, хозяева есть?

В окошке мелькнуло лицо и тут же спряталось.

– Скажите, пожалуйста, где продавец живёт? – заорал Вася. Он поднялся на крыльцо и забарабанил в дверь.

– Я тебе постучу, вот я тебе постучу! – Окно распахнулось, высунулась растрёпанная тётка. – Ишь, понаехали тут, хулиганьё городское! А ну брысь, а то племяша позову! Не знаю никакого продавца, понял? Федька! Федька, будь неладен, выдь сюда, тут в избу ломятся, а ему хоть бы хны!

За дверью заворочались, Вася на всякий случай попятился. Лёша Толстый, кашлянув, медленно вдвинулся плечом в калитку – прикрывать отступление.

Дверь со скрипом раскрылась, и Вася с облегчением увидел заспанную физиономию старого знакомца, деревенского пастуха Феди. Наверное, он на больничном, догадался Вася, собираясь уже улыбнуться.

– Чего те надо? – недружелюбно спросил Федя, и Васина улыбка погасла.

– Извини, что разбудили. Вообще–то мы в магазин, может, подскажешь, где продавец у вас живёт? Вроде как мы с тобой знакомы, чай в лагере пили…ты уж подскажи по дружбе, – не сдержавшись, съязвил Вася.

Федя, набычась, бросил на него косой взгляд и буркнул:

– В другом месте дружков ищи, студент. Я тебя знать не знаю. Короче… – он мотнул головой, – вали давай отседова, чего встал? Настюха, продавщица, через четыре дома живёт, да только не откроет она магазин.

– Почему? Выходной день, что ли?

– Теперя у всех выходной, – угрюмо сказал Федя и хлопнул дверью.

Фуражиры растерянно переглянулись. Может, вернуться сюда в понедельник, с утра?

– Давайте все же попробуем, в прошлое воскресенье магазин работал, девчонки там конфеты покупали, – сказал Паша.

Дом Настюхи–продавщицы сразу бросался в глаза расписными наличниками и фанерным ветрячком–меленкой над крышей. В палисаднике под окнами росли цветные ромашки и мальвы. Ребята долго дёргали колокольчик у калитки, потом, дотянувшись через забор палисадника, стучали в окно.

Наконец внутри дома завозились, на крыльцо выглянула кудрявая девчушка лет семи и сообщила:

– Мамка говорит, чтоб вам уходить. Не станет она магазин открывать, у ней сегодня делов куча.

– А завтра откроет? – поинтересовался Паша, протягивая девчонке завалявшуюся в кармане карамельку.

– Не-а, – сообщила кудрявая, запихивая подношение в рот.

– Почему? В понедельник тоже выходной?

– Не-а. Мы сегодня в город уезжаем, мамка вещи укладывает. Там меня на трамвае покатают! – гордо выпалила девчушка.

Ребята побрели из деревни прочь.

– Ничего не понимаю! – в восьмой раз повторял Паша. – Это же продуктовый магазин, какой у него выходной может быть? Они тут что, как при коммунизме живут: хочу – работаю, хочу – нет?

Вася остановился так резко, что врезался локтем в живот лениво бредущему Лёше Толстому.

– Я идиот…

– Эй, поаккуратней, – возмутился Лёша, но Вася даже не извинился.

Глаза у него блуждали, словно у второгодника на уроке математики.

– Готово дело, – заметил, всмотревшись в Васю, Лёша Толстый, – началось. Вот что означает потреблять недостаточно сахара. Один день человек пьёт несладкий чай – и пожалуйста, умственное расстройство. А все потому, что муравьёв забоялись, а от них в чае никакого вреда, одна польза – муравьиная кислота. Вместо лимончика.

– Не ворчи, напьёшься завтра чайку с кислотой, – утешил его Паша, – в округе другого магазина нет, теперь если только завтра кого–нибудь в райцентр посылать. А это полдня убить, не меньше.

Вася шёл молча, упрямо насупясь, не вступая в беседу. Когда поравнялись с последними избами, он вновь почувствовал чужой взгляд. Обернулся.

Хмурый детина с рассечённой бровью тяжело облокотился о ближайший забор, в уголке рта свисала забытая сигарета.

У Васи одновременно зачесались оба кулака и язык, но он пока ничего не стал предпринимать и ускорил шаг.

– Я до лагеря лесом прогуляюсь, неохота по жаре пылить, – заявил Вася минут через пять и повернул в сторону недалёкой опушки. Паша с Лёшей, увлечённые дискуссией о вредных и полезных свойствах муравьёв, не обратили на его уход внимания и скоро исчезли за поворотом.

Вася бухнулся на кудрявые кашки в тени старой берёзы, отсюда виднелись деревенские крыши и хорошо просматривалась дорога. Ему требовалось срочно подумать сразу о нескольких вещах. Мужика с сигареткой Вася опознал сразу, как если бы Катя его подробно описала, но Вася сейчас не нуждался в описаниях.

Впрочем, с этим гадом все ясно, с ним потом разберёмся. Гораздо сильнее тревожило другое. Почему пастух Федя был так неприветлив? Вроде не ссорились, вроде среди рыбаков–отморозков его не было – в чем же дело? И потом, – Вася резко перевернулся на живот, упёрся кулаками в землю, – что делает деревенский пастух дома в середине дня? Какой у пастуха может быть выходной, какой больничный, если только он не лежит, сломав ногу? Коровы–то едят траву каждый день! И прежде, вспомнил Вася, Федя бродил со своим стадом по округе целыми днями, что в выходные, что в будни.

«Сегодня деревенский пастух дрыхнет дома, а коровы… мы же, пока шли, ни одной в поле не видели! И козы сегодня не пасутся, в прошлые разы у оврага несколько штук всегда было привязано… И куры, кстати, не гуляют».

Вася взволнованно зажевал травинку, глаза его машинально следили за дорогой. Вот торопливо прошла, волоча за руку кудрявую семилетку, навьюченная сумками Настасья–продавщица. На автобус, наверное, опаздывают. Вот прокатил мотоцикл. Вася резко приподнялся, узнал фуражку участкового.

– В деревне явно что–то неладно. Может, сходить ещё разок, попробовать разговорить пастуха? Посоветуюсь сперва с девочками. – Вася отшвырнул недогрызенную травинку, побежал к лагерю через лес.

Лиска с Катькой обнаружились в теньке за палаткой. К удивлению Васи, тут же сидел с несчастным видом Ботаник.

– Где ты болтаешься? Мы тебя искали! – немедленно зашумела Катька.

– В деревню ходил. Есть новости.

– У нас тоже. И не одна. Рассказывай, Лис.

***

Лейтенант Байков ещё раз понюхал аккуратно расправленный на плечиках китель. Отлично, запах выветрился. Не зря он тратил время, трижды вычищая форму мокрой щёткой. Конечно, опрашивать подозреваемых в деревенском нужнике – это не по правилам, но подозреваемый Иван Крапивин, по причине расстройства пищеварительной системы на нервной почве, не мог покинуть место общего пользования. А ждать, пока он выздоровеет, у Мити времени не было. Тем более что деморализованный, да ещё в таком неловком положении, Ванька быстро признал факт незаконной установки сетей на Сареве. И, что гораздо важнее, довольно точно, ярко и образно описал зверя неизвестной породы, совершившего нападение на браконьеров.

В том, что порода зверя именно неизвестная, Байков теперь не сомневался. Местный уроженец, он прекрасно знал, что такие крупные хищники в Трефильевском районе не водились никогда. Описанное Ванькой животное значительно крупнее медведя, не говоря уже о мелких приволжских волках… Внешне ближе всего напоминает гиену невероятных размеров. Более чем странно, гиеноподобным существам взяться в здешних краях совершенно неоткуда, но это и дорого! Ведь настоящее преступление, леденящее кровь злодеяние, достойное пера самой Марининой, не может совершаться рядовыми фигурантами в будничных обстоятельствах, оно и должно быть таинственным!

Итак, невероятно крупный, приблизительно с бычка, гиеноподобный хищник ночью громит камеральную палатку в лагере археологов. Следы на месте преступления не оставляют сомнений – он, и никто иной. Следующей ночью нападает на мирных браконьеров. Зверь неосторожен, он оставляет многочисленные следы и передвигается, не скрываясь. По следам в саду Татьяны Афиногеновны и разгрому в доме ясно – зверь побывал и у неё. Мало того, Татьяна Афиногеновна знает, что это за зверь, и, возможно, находится с ним в преступном сговоре. И возможно, именно она… Стоп. Мысли путаются.

Митя на минуточку опустил голову на карту района и тут же заснул. Устал он зверски. Почуяв свежий след, милиционер весь день носился по окрестным сёлам на верном мотоцикле. Выявил и опросил восемнадцать видевших зверя свидетелей и человек пятьдесят – не встречавших. Потом чистил китель. Потом, наскоро пожевав картошки в мундире, до ночи сидел над картой. Поминутно сверяясь то с записями допросов, то с учебником по теории вероятности, то с томиком Конан Дойля, он наносил красным генеральским карандашом точку. Ещё одну. Соединял их линией. Стирал. Снова соединял. Теперь уже около десяти, зато на карте красуется алый треугольник. Его вершины – лагерь археологов, деревня Бобрецы и Саревский омут. Внутренняя часть треугольника – район наиболее вероятного следующего появления четвероногого преступника.

Митя спал, и ночной ветерок, влетавший в распахнутое окно, шевелил его неровно подстриженный чубчик. Ему снилось преследование. Он, одетый в камуфляж, мчался по полю широкими прыжками отлично тренированного героя и стрелял на бегу. Гигантская бурая гиена (точно как в учебнике биологии, только ростом с комбайн «Дон-1500») безуспешно пыталась уйти от суровой кары закона. Лунный свет играл синевой на воронёной стали его пистолета, из ствола вырывался красный, как арбуз, огонь. От попадания первой пули криминальная тварь взвыла, и Митя крепко испугался. Вой пронизывал насквозь, вынимал душу.

Митя выстрелил ещё и ещё раз. Тварь взвыла снова и развернулась мордой к преследователю. Это было лицо майора Ползунова из райотдела! Майор строго погрозил участковому пальцем и сказал голосом Шерлока Холмса (в исполнении Василия Ливанова): «Призрачная собака?.. А может быть, это дело человеческих рук? Может быть, бледный, насторожённый Бэрримор знает больше, чем говорит?»

От собственного крика Митя проснулся. В доме было темно, хоть в морду бей. За окном стояла луна, в саду щёлкал–булькал–заливался соловей, значит, проспал он не менее пятидесяти минут. Вот ведь незадача, чуть не проспал операцию! Митя быстро умылся и оделся в камуфляж, не такой мужественный как во сне, но все равно ещё довольно крепкий. Он проверил обойму в пистолете и счётчик кадров в фотоаппарате, батарейки в фонарике и вышел на крыльцо. И тут он услышал вой. Тот самый.

Сон кончился – это понял бы и не такой умный человек, как бобрецовский участковый. Потусторонний вой пронёсся над притихшей деревенькой, придавил её к земле и умолк, но Дмитрий успел определить, с какой стороны он звучал. Он прижал локти к бокам, как учили на марш–бросках в армии, и побежал – ровно, без рывков, не сбивая дыхания. Конечно, мотоцикл не помешал бы, но пока выводишь его из сарая, пока заводишь, зверь уйдёт. И кроме того, мотоцикл – слишком шумное средство погони. Он хорош для задержания, а Митя не собирался задерживать зверя. Нужно было отследить маршрут его движения, его цель. Это даст следствию возможность определить, действует аномальное животное самостоятельно или все–таки – ах, как хорошо, если бы так и было! – за ним кто–то стоит. Животное может быть лишь исполнителем воли более изощрённого преступника. И его нападения на людей почти доказывают верность этой многообещающей версии. Если компания Заворыгина могла попасться под горячую лапу, случайно, то с домом Татьяны Афиногеновны и складской палаткой все гораздо сложнее. Логично предположить, что между деревенской ведуньей и лагерем археологов существует какая–то связь, тем более что у Татьяны Афиногеновны в областном центре родственники, и, кажется, как раз из числа людей науки. Археологи, как известно, только притворяются, что ищут всякие черепки и кирпичи. Их истинная цель – древние клады и их незаконный сбыт. Настораживает, что место для раскопок выбрано неподалёку от населённого пункта, одна из жительниц которого (явно интересующая невиданного хищника) может быть связана с городом и поставлять учёным информацию. Подозрительно и то, что руководитель экспедиции спешно покинул место изысканий именно в момент появления в округе зверя. Он вполне может оказаться новым профессором Мориарти, заварившим всю эту кашу.

Здесь цепь мыслей Байкова прервалась – он добежал до нужной точки. Ещё мальчишкой Митя избегал и излазил всю округу, знал каждую лощинку, каждый холмик, каждую тропинку. Если зверь, как подсказывал вой, пробежал примерно в полукилометре от Бобрецов и движется на северо–восток, значит, он направляется к броду через Сареву, туда, где она превращается совсем в чутошный ручеёк. Следова… И тут Митя увидел.

Зверь летел пушечным ядром, клочья земли, вырванные мощными лапами, падали наземь далеко позади. С грацией растекающихся в воде чернил, он заложил крутой вираж, и пятиметровым прыжком перелетел через Сареву. Башка–чемодан задрана, как оттянутая невидимой петлёй, алые глаза сжались в две узкие щели, зато клыки торчат из–под верхней губы вперёд, готовыми к убийству клинками. Ноздри, в каждую из которых свободно войдёт два кулака, раздуты, он идёт по следу, он охотится. Чёрной тенью он мчится мимо на расстоянии одного прыжка. От душного жара тела на пути зверя вянет трава. Большинство людей, знавших участкового Митю Байкова, да и вообще большинство из живущих на земле, при виде этакой твари с истерическим криком бросились бы куда глаза глядят. Или упали бы, лишь бы закрыть голову руками, лишь бы больше ничего не видеть. Митя тоже сделал именно так. Но до того, как упасть лицом вниз, во внезапно ставшую бесконечно милой траву, он расстегнул футляр фотоаппарата, не забыл сдёрнуть колпачок с объектива и несколько раз нажал на кнопку.

***

По горизонту разлилось красноватое зарево – всходила луна. Край диска, заляпанный пятнами ржавчины или крови, не разберёшь, уже виднелся над кромкой ближнего леса.

Сколько Магистру помнилось, в здешних местах луна всегда вставала такая – огромная, древняя, словно изъеденный временем щит. Только к полуночи она поднимется выше и напитается призрачной колдовской синевой, нужно успеть именно к этому сроку.

Хорошо, что по пути наверняка никто не встретится, иначе пришлось бы прятаться и пережидать, а времени в обрез. Слава Велесу, появление оборотня до смерти напугало всю округу, теперь вряд ли кто–то отважится бродить по полям ночью. И уж тем паче никто из деревенских на реку и носа не высунет, все рыбаки по избам забились.

Магистр коротко и зло засмеялся.

Действительно, с рыбаками вышло забавно. Правда, разгром лагеря забавным не назовёшь, эти кретины обратились в милицию, и будь наш страж порядка хоть немножко умнее, дело могло серьёзно осложниться. К счастью, умные деревенские участковые встречаются только в старом кино – был, помнится, такой фильм про Анискина.

Под глинистым обрывчиком блеснула заводь. Магистр отсчитал от приметного выступа восемь шагов влево, присел и по локоть погрузил руки в воду. Пальцы нащупали осклизлый бок коряги и под ним круглую стеклянную банку.

Открутил крышку, на ладонь выпал позеленевший от времени дугообразный обломок металла. Распластанный в беге волк оскалил чересчур большие клыки.

Все правильно, подводный тайник оказался самым надёжным. Жаль, сразу не пришло в голову укрыть артефакт именно таким способом, никакой зверь не почует.

Не поднимаясь на обрыв, Магистр двинулся пляжем вверх до того места, где над водой нависал исполинский шатёр старой ивы. Свет восходящей луны едва проникал сквозь ветки и дробился на мелководье коровьего брода, весь берег под ивой был истоптан копытами.

Сумка на боку Магистра дёрнулась, он сердито ударил по ней кулаком. Холодная вода обожгла ноги, но зато усталость словно смыло, это хорошо, до могилы ещё километра два. Теперь он по–настоящему торопился, почти бежал, дыхание белой струйкой клубилось в остывающем воздухе, а за спиной пламенеющим щитом вставала луна.

Косматый лесистый мыс всплывал впереди, как чёрный айсберг в океане ночи.

Вот и знакомый ручей.

Если бы кто–то действительно бродил в полях этой ночью, он бы увидел, как тёмная человеческая фигура на миг замерла, облитая бледнеющим лунным светом, оглянулась и пропала в лесной чаще.

Под ногами мягко поскрипывали еловые иголки. В невидимой чаще что–то шуршало, потрескивало, оттуда волнами исходил затхлый тревожный запах. Магистр смахнул с лица налипшую паутину и вышел на огороженную ёлками поляну. В центре её взбугрился травяной холм, увенчанный плоской каменной плитой. Над ней, ровно над центром поляны, в беззвучном ночном небе стояла луна. Магистр успел вовремя.

Он поднялся на холм, в центре каменной плиты положил осколок обручья и за уши вытащил из сумки дрожащего пёстрого кролика. Зверёк панически дёрнулся и обмяк обречённо, в правой руке Магистра блеснул чёрным полированным лезвием жертвенный нож.

Магистр отбросил с волос капюшон и заговорил. Луна била ему прямо в глаза, воздух кипел и струился вокруг и внутри Магистра, в такт нараспев произносимым словам:

– Дай мне твою силу над тварями земными, неразумными, о Велес!

Кролик коротко заверещал, но вскинутый нож в последний миг чиркнул мимо, на спину Магистра обрушилась смрадная звериная туша, над ухом клацнули клыки.

Бешеным усилием извернувшись, Магистр ударил ножом вслепую, перекатился через жертвенник и увидел. Похожий на гиену зверь по–человечьи вставал на дыбы, разверстая поперёк груди рана на глазах закрывалась, чудовище взвыло и бросилось, роняя с клыков пену. Отшатнувшись, Магистр швырнул кролика в морду твари, зверь коротко рыкнул, мотнул башкой, горящие яростью глазки на миг выпустили человека. Магистр бросился животом вперёд, хватая с камня обручье.

В желобке жертвенного ножа ещё не истаяла капля оборотневой крови, повинуясь наитию, Магистр стряхнул её на обручье, вскинул руку с артефактом к лунному диску.

– Изыди, пёс Велеса! Властью Хозяина леса повелеваю!

От руки по всему телу прокатилась волна жара, обожгла так, что Магистр, задохнувшись, упал на колени. Но пальцы, намертво стиснувшие обручье, не разжал.

И тварь дрогнула. Не сводя налитых злобой глаз, попятилась, упала на полулюдские–полузвериные лапы с кривыми когтями.

– Изыди! – ударил рукой с обручьем вперёд. Тварь, коротко взвыв, покатилась с холма и канула в чащу.

Затрещали сучья, и стало тихо, Магистр слышал только своё надорванное, со всхлипом, дыхание. Он разжал руку. Обломок лежал на ладони холодный и безжизненный, и Магистру захотелось кричать от досады. Ритуал сорван! В последний момент, когда что–то действительно получилось. Но сделать ничего нельзя, кролик убежал, а запасной жертвы под рукой нет. Да и луна вот–вот уйдёт с предписанной точки, ночь поворачивает к утру.

Он плотней сжал губы и поднял с земли сумку.

– Ничего, упорства мне не занимать, приду в следующий раз. Сколько было ложных надежд и попыток, и теперь, когда цель как никогда близка… смешно подумать, что мне может помешать кто–то. Особенно этот… это порождение нелепости.

Магистр напряжённо нахмурился:

– А что, если завтра оборотень вернётся? Кто знает, что происходит в голове у такой твари? Нет, необходимо исключить саму возможность помехи. Устранить его физически? Нет, это слишком опасно… А что, если…

Губы Магистра торжествующе дрогнули. Выход найден! Да, именно так и следует поступить.

Днём придётся ещё решить проблему с жертвой. Как там в анекдоте – если вы готовите рагу из кролика, требуется иметь хотя бы кошку. Да, видимо, придётся ловить кошку.

Магистр подобрал полы плаща и спустился со склона. Шагал широко, с хрустом, словно раздосадованный неудачной разборкой на рынке рэкетир. Походя пнул крупную поганку, синюшная шляпка разлетелась в мелкие куски. У границы чащи остановился, откинул с бровей непослушную прядь волос, оглянулся на по–прежнему молчаливую могилу. Глаза вспыхнули волчьими огоньками, но, постояв минутку, Магистр совладал с собой и даже рассмеялся. Поберечь надо высокий трагизм до завтрашнего ритуала. Избранные не нервничают, истинно высокие сердца не вздрагивают. Чёрная фигура канула в еловый мрак.

Низкорослая, кривая ёлка, за которую исчезнувший, уходя, чуть не зацепился плащом, крякнула и села. Посыпалась хвоя, полувысохшие нижние ветви согнулись, на их концах из воздуха соткались кисти рук. Скрюченные коричневые пальцы покопались у ствола, достали папиросу. Темнота сгустилась густым клубом и рассеялась. На поваленном трухлявом стволе, где только что сидело взбесившееся деревце, обнаружилась старуха. Она сунула в рот «беломорину», раскурила, посидела, пуская дым то колечками, то струйкой. «Ишь ты, Магистр! Скока шику в этой рвани… – бормотала бабка вдогонку своим ночным еловым мыслям. – Магистр… Может, ты и все науки превзошедши, а глаза тебе бабушка Татьяна отвела будьте–нате. Зверюга–то меня бы разглядел, кабы присмотрелся да принюхался, его–то на кривой козе не объедешь, да занят, вишь, был сильно, не до нас, убогих, ему… А ты курица слепая, а не Магистр, потому как не разглядемши, да. Поганку пинать тоже не для чего было, тоже, значит, твоя будет ошибка в расчётах. Щас я её, родимую, соберу по кусочечкам, заварю, как у стариков положено, за сутки как раз и поспеет. Ишь, молодые да ранние, расхрабрились. Думают, если в университете поучились да в старых бумажках покопались – и твори всякие непотребства, никто нам, умным головам, не указ! А кто стариков слушается – тот знает, что, ежели ты ручкой или ножкой чего коснулся, так из этого «чего» такое «того» можно сварить, что мало–то не покажется. Я те устрою ритуал. Тьфу, едрена, слово–то какое поганое – «ритуал»! Начитались латыни и лезут куда ни попадя! Бабка заплевала окурок, водрузила на нос очки и, матерясь сквозь зубы, полезла искать в спутанной траве куски сломанного гриба. Заодно нашла и насмерть перепуганного кролика. Сунула в полотняный поясной мешок, пробормотала что–то про хозяйство и исчезла в темноте. Так же бесшумно, как недавно Магистр.