Текст книги "Обручье"

Глава 10. Алярм, алярм!

Петух пробуждается рано, но злодей ещё раньше.

Козьма Прутков

Подробное рассмотрение вопроса логично было бы начать именно с генеалогической легенды…

Л. Корников. Ранний железный век Евразии. Проблемы периодизации

Но вспомнить ей так ничего и не удалось до самого вечера, и Катька уже всерьёз подумывала обидеться на подругу. Ужин давно закончился, в лагере царила атмосфера предсубботней лени. Всем почему–то хотелось спать, народ постепенно расползался по палаткам. Только неутомимая Марго жгла в камералке фонарь, обложившись находками и рисунками, что–то чиркала в тетради. Лиска подумала, что при таком упорстве Марго через пару лет наверняка сама станет профессором.

– Пошли на берег, Вася грозился костёр жечь, – позвала Катька.

Небо затянуло, начинал накрапывать мелкий дождичек, но Вася с Пашей Малявиным притащили дров и развели жаркий костёр над самым откосом. Весёлое пламя с треском перекусывало сосновые ветки, в круге рыжего света было тепло и уютно. Отблески огня скользили по деревянным лицам Перуна и Сварога, грубые черты смягчались, и Лиске чудилось, что вырезанные мастеровитым Пашей истуканы ожили и придвигаются к костру поближе. Мэнээс Игорь перебирал струны гитары:

– Вот сдадим все экзамены, и с души упадёт

Век железный, век каменный, и по бронзе зачёт…

Лиска дремотно прислонилась щекой к Катькиному плечу, рыжие сполохи расплывались сквозь слипающиеся ресницы… Жаркий огонь, он пылает в горне отцовской кузницы. Рыжие сполохи озаряют тёмное лицо кузнеца с нахмуренными бровями, побелевший от пота налобный ремень, длинные усы, густо травленные сединой… («Странно, – думает Лиска, – разве тогда носили «запорожские» усы?») На подбородке отца шрам – память хазарской сабли.

– Никто не знает, сколько зим Позвиду. Он пришёл в наши края, когда нынешние старики ещё не явились на свет. Прадед перед смертью рассказывал, что пришёл он со стороны полудня и уже тогда был точно такой, как сейчас. Наш род в ту пору только осел в здешних краях.

– Он приплыл на ладье?

Лиска оборачивается на голос и видит парнишку лет пятнадцати, в длинной рубахе и меховой мохнатой безрукавке.

– Никто не видел, откуда он взялся. Он пришёл в канун Велесова дня, одетый в волчьи шкуры, а по пятам за ним шли три лютых зверя.

– Волки?

– Первый был волк. Второй – пардус. Похож сразу на волка и на крупную рысь, мне рассказывали о них бывалые люди в Булгаре. Третий – отвратительная тварь, которую никто никогда не видывал.

– Это его слуги?

Кузнец медленно кивает.

– Да, они служат ему, как верные псы. Он назвал себя жрецом Хозяина лесов, Велеса, и прадеды, видя его власть над лесными тварями, не усомнились. Он поселился неподалёку от селища и с тех пор предстоит перед Велесом за наш род. Взамен мы даём ему требы, так было всегда. Но никогда ещё слуги Позвида не посягали на людей нашего рода. Его зверь напал на Сьву!

– Бусина говорит, Позвиду всегда отдавали, что он хотел. И если его рассердить, он наведёт на нас гнев Велеса. Ведь я же выпустила пленника. – Лиска поняла, что этот обесцвеченный голос – её собственный.

– Дурёха твоя Бусина! Выхухоль снулая! – подскочил парнишка. – Мы оставляем в жатву колосья Велесу на бороду, а весной колем быка! Ему не за что сердиться на наш род! С каких пор Хозяину лесов приносят человечьи жизни?!

– Откуда ты–то знаешь? У Бусины бабка – сама ведунья, она небось больше понимает.

– Постой, Сьва, а ведь Линёк дело говорит.

Кузнец задумчиво щиплет седой ус. Нет, где–то Лиска похожие усы уже видела… ну конечно, у статуи Сварога, которого вырезал Паша, усы очень похожи. Хотя при чем тут Паша, в селении Сьвы нет человека с таким чудным именем.

– В мире есть боги, которые пожирают людские души, – после долгого раздумья говорит кузнец. – Варяги кормят своих богов рабами и пленниками, их грозный Перун любит свежую кровь. Говорят, в Биармии есть племена, которые дают человечьи требы самому владыке подземного царства, Нию.

Глаза Линька округлились, как лесные орехи.

– А зачем они так делают? Боятся?

– Это их вера. Мы знаем Ния, но до сих пор не платили ему дани.

Кузнец решительно встаёт, он такой большой, что в кузне сразу становится тесно.

– Говоришь, Бусина про свою бабку толковала? Ин ладно. Потолкую–ка и я со старой Костромонью, авось до дела договоримся. А ты, Сьва, одна со двора ни ногой. С Линьком ходите.

Тут Лиска сообразила, что её давно и довольно чувствительно пихают в бок.

– Потише, Кать. Дырку проткнёшь!

– А чего ты не реагируешь? Я тебя толкаю–толкаю. Ты чай будешь?

– Чай? – Лиска растерянно осмотрелась. Действительно, рядом с костром – закрытый фанеркой котелок. Пока она ныряла в непонятно чьих воспоминаниях–снах, ребята успели и вскипятить, и заварить. Вася высыпал на подстеленную газету горсть карамелек.

Лиска осторожно взяла горячую кружку и попыталась отпить глоточек. Пить хотелось ужасно, непонятно почему. Остальным, как выяснилось, хотелось есть.

– «Яма желудка» – профессиональный недуг археологов, – как всегда, авторитетно заметил Ботаник.

– А давайте картошку печь, – предложила практичная Катька. – Ну Игорь, мы же немножечко. А ты сделай вид, что не замечаешь, ну отвернись в сторонку! Тебе же самому кушать хочется!

Игорь махнул рукой, все сразу оживились. Добывать из кухни картошку отправили Лёшу Толстого, как самого опытного в мародёрстве.

– Смотри только, чтоб Маргарита не увидала, – напутствовал его Игорь, но Лёша только пренебрежительно усмехнулся. Таскать продукты из кухни ему явно было не впервой.

Они зарыли краденые картошины в золу и стали ждать, подкидывая в костёр сосновые ветки. Сверху, из темноты, сыпались мелкие капли дождя, они на миг вспыхивали, как стеклянные брызги, и гасли, не долетев до огня.

«Век железный, век каменный. Как хорошо, что я на самом деле живу в двадцать первом веке. Что я – никакая не Сьва и меня не отдадут колдуну. Странно, откуда я взяла, что меня, то есть её, должны отдать? Во сне этого вроде не было… а я почему–то знаю. Нет, мне это совсем не нравится, они не туда поворачивают, мои сны. Катька, дурёха, не врубается, ей все кажется ужасно интересным… ну да, ведь я же и не рассказываю ей, как там жутко. Как в начале фильма ужасов: ещё ничего не случилось, но ты знаешь, что вот–вот оно начнётся. И тут так же. Только фильм можно по желанию выключить…»

Лиска тряхнула головой и постаралась переключиться мыслями на что–нибудь нейтральное. Например, на картошку. Она, кстати, кажется, испеклась. Вася прутиком раскидал золу, выкатил обгоревшие катышки.

– Разбирайте! Толстый, ты соль не забыл?

– Обижаешь!

– Чур, мне вот эту, негорелую! И Лиске тоже! – вмешалась Катька. – Ботаник, а ты чего сидишь как засватанный, где твоя яма желудка?

– А? Ну да, конечно, – успевший задремать Ботаник ошалело вздрогнул и ухватил самую горелую картошку. – Уй, горячо!

На недолгое время все примолкли, слышался только хруст картофельных шкурок и шорох набирающего силу дождя. Теперь капли уже падали в самое пламя, становилось по–настоящему мокро. Лагерь экспедиции давно спал, даже в палатке Марго не горел фонарь.

– Давайте расходиться, – скомандовал Игорь, вытирая о траву пальцы, – почти двенадцать, распорядок надо соблюдать. Тем более костёр сейчас все равно зальёт.

В палатке Лиска уже совсем было собралась рассказать про Сьву и про кузнеца. Но Катька внезапно обнаружила, что у неё все лицо в саже, и пожелала умыться перед сном. Лиске было лень вылезать под дождик, она бухнулась на спальник и начала стремительно засыпать. Ей казалось, что Катьки не было очень долго, наконец полог задёргался, и подруга пролезла в палатку.

– Уф, это называется – принять вечерний душ! Дождина разошёлся, кошмар! Плакали наши выходные!

– Может, к завтраму все прольётся, – сонно пробормотала Лиска.

– Ага, надейся. – Катька завозилась, стаскивая сырую одежду. – Между прочим, не знаешь, кто у нас ночами на свиданки бегает? Я иду, а возле камералки кто–то шмыг! Забавно… ты ничего такого не замечала?

Но Лиска уже не могла ответить, она спала, и на этот раз ей совершенно ничего не снилось.

***

Над лицом колыхался брезент. Частый дождь стучал–шуршал по крыше палатки, убаюкивал, нашёптывал – все зря. Сна ну ни в одном глазу! Странно как–то: только что, у костра, чуть было не отключился сидя, как провалился в бездонный, чёрный колодец, а теперь, на родном спальнике, – не уснуть, хоть тресни. Таким бодрым, как сейчас, в эту тёмную, сонную ночь, Лёша чувствовал себя, наверное, только после длительных лыжных прогулок с братом. Нет, неточный детерминатив, так, как сейчас, он, пожалуй, не чувствовал себя никогда. Кровь гудела в висках, давила на глаза, бурлила, толкала изнутри в щеки, плечи, ноги, словно хотела вырваться на волю. Сердце то бухало, качалось маятником, то частило швейной машинкой. «Вероятность того, что я заболею, очень высока, – подумал он, – а диагноз поставить затруднительно. Температура явно повышенная, но если это простуда, то почему не болит голова, почему не ощущается слабости и потливости? Особенно странно, что тело то тут, то там внезапно начинает сильно чесаться. Но я ни одной из разновидностей аллергии не страдаю, родители – тоже. Значит, это что–то нервное. В таких случаях наши лучшие друзья – солнце, воздух и вода. Чистого ночного воздуха за стенами палатки достаточно, нужно только заставить себя вылезти наружу. Воды, судя по тому, как барабанит дождь, даже в избытке. Нет только солнца, но оно будет завтра».

– А не ровён час не будет его больше? Не зарекайся… – отчётливо произнёс глухой бас.

Ботаник вскочил, едва не свалив несущий кол палатки, сел. Никого, ничего, только дождь стучит–шуршит.

– Кто здесь? – зачем–то спросил.

Ночной лагерь ответил тишиной.

«Нет, так нельзя. Отчётливые слуховые галлюцинации – верный признак серьёзного стресса. Надо на минутку выйти под дождь, подставить раскалённое лицо под отрезвляющие капли».

Молния палатки, кажется, собралась заржаветь и подалась не сразу. У камералки кошачьим глазом мигнул чей–то фонарь, вызвав у Ботаника внезапный приступ бешенства, был бы камень – разбил бы! Повернувшись к мерзкому пятну света спиной, он немножко подышал. Тьма успокаивала. Если присмотреться, она вовсе не непроницаемая, видно почти как днём. Кажется, дождь скоро кончится, на северном краю окоёма в тучах обозначился рваный просвет, можно даже разглядеть две–три звёздочки. Ботаник попробовал вспомнить, осколок какого именно созвездия мелькает в разрывах зеленоватых ночных облаков, вгляделся внимательнее. На миг показалось, что звезды стали чёрными. Нет, не погасли, а именно почернели и продолжали искриться новым, угольным, никогда прежде не виданным светом. И вдруг снова стали обычными, серебряно–голубыми. «Только этого не хватало! Давление. Прилив крови к зрительному нерву. Необходимо вернуться в палатку и все–таки попробовать уснуть. Как же ломит виски и лоб…»

Бесцельно шагая по мокрой траве, Ботаник попытался массировать акупунктурную точку у виска, кожа на ощупь показалась шершавой, как наждак. Ноги сами вынесли его обратно к погасшему кострищу, к истуканам Перуна и Сварога. Деревянные лица древних богов смотрели с укором, так живо, словно в зрачках–дырочках поселились маленькие злобные зверьки, какие–нибудь космические микрокрысы. Передёрнувшись, Ботаник прошипел: «Что уставились, а? Нечего меня взглядами сверлить, я вам ничего плохого не сделал!»

Справа послышался враждебный шорох. Резко присев в траву, он оглянулся. Саженях в пятидесяти, у палатки, торчала девичья фигурка. В струящемся дождевом полумраке отчётливо различим каждый ноготок на руках умывающейся Катьки, каждый волос в растрёпанной шевелюре.

«Не надо, чтоб она меня заметила, – мышью мелькнула быстрая мысль. – Я наверняка очень плохо выгляжу, щеки горят от жара, глаза возбуждённые. Лицо, поди, все чёрное после костра, дождь только размазал сажу. Катя меня Перун знает за кого примет, перепугается, ночью–то. Надо попробовать отползти…

Двигаться на четвереньках получалось на удивление ловко, но трава была отвратительно мокрой. Вскочив и пригнувшись, он молнией метнулся мимо камералки и исчез из Катькиного поля зрения. Кажется, не заметила. Теперь быстрей в палатку и переодеться в сухое. В рюкзаке был запасной спортивный костюм.

Швырнув мокрую одежду в угол, Лёша закутался в спальник и попытался применить классический способ засыпания. Но воображаемые овцы считаться упорно не желали, он сбивался уже на шестой, и озноб бил все сильнее. Надо было не по траве шастать, а зайти в кухню за аптечкой, там наверняка есть аспирин. Но не вылезать же опять на дождик, в самом деле!

Ботаник был всегда настроен на позитив, время своё структурировал рационально, каждую минуту использовал для работы или чтения, и валяться вот так, в бесполезной праздности, без сна и с полной кашей в голове, категорически не мог. Поняв, что заснуть не выйдет, он тяжко вздохнул, включил налобный фонарик и попробовал придумать себе полезное дело. Получилось сразу – он же обещал Алисе и Кате заняться дешифровкой таинственных знаков, переписанных девочками якобы с могильного камня в лесу! Это гораздо полезнее и интереснее, чем валяться колодой! Листочек с копией значков он ещё днём вложил в любимую монографию Пьера де Ренна «Некоторые аспекты дешифровки древнеславянской письменности» – удачно, что пришла мысль захватить её с собой. Сев поудобнее, Лёша углубился в работу. К его радостному изумлению, срисованные значки действительно оказались «чертами и резами». Двенадцать из тринадцати встречающихся в тексте графических знаков удалось идентифицировать по таблице, но общий смысл надписи оставался неясным. Писавший их далёкий Лешин предок явно пользовался шифром. Помнится, попадалось такое предположение у академика Князева в «Проблемах периодизации». Когда древние славяне хотели, чтобы в смысл написанного могли проникнуть только посвящённые, они пользовались стандартными знаками, а вот сочетания употребляли специальные. Так писались тайные документы, возможно – шпионские донесения, если таковые у славян были, некоторые культовые тексты. На вид – полная абракадабра, волапюк, а на самом деле – самая что ни на есть важная информация! Интересно до дрожи, однако прочесть её можно, только имея ключ к шифру. Эх, будь он сейчас в городе, перед родимым компьютером, в двух троллейбусных остановках от университетской библиотеки, где с Ботаником здоровался даже кот Формуляр! Там работа по «подбору» ключа заняла бы максимум два часа, но здесь, в тёмной и сырой палатке, затерянный в чёрной ночи, оторванный от цивилизации, он был бессилен. Ещё раз углубился в текст, отчаянно вчитываясь в бессмысленные сочетания «черт и резов». А вдруг повезёт, вдруг – интуитивное озарение?! Вдруг… «Посередь леса великого стань Алатырь–камень, все каменьям мати!» — сама собой прочиталась вторая строка. Горячее торжество кипятком подступило к горлу – понял!!! Если не изменяет память, так начинались запретительные, они же – «смертные» или «ковные», заговоры язычников, поклонявшихся Велесу… «Затвори кощея чернобогого девятью затворами чугунными, отринь черно мясо от белых костей!» Какой интересный, однако, документ! «Кощей» с древнеславянского переводится как «раб», а эпитет «чернобогий» в данном контексте, видимо, означает, что речь идёт о рабе Чернобога, злобного божества, персонифицированного Мирового зла. Обитавшие в здешних местах кривичи были людьми независимыми и гордыми, «рабами» себя называть не любили, чтили воплощения солнца – Даждьбога и Сварога, себя полагали детьми Велеса, не отвлекаясь на других божков и духов. В строгом смысле термина их язычество не являлось классическим политеизмом, оно скорее было эхом древнего единобожия. Гипотеза о таком стихийном монотеизме, предшествовавшем язычеству, высказывалась многими авторитетными учёными. Получается, что упоминаемый в тексте «кощей чернобогий» служил божеству адского пантеона, а вовсе не Велесу, как было принято у местных аборигенов. Уж не несёт ли заговор инквизиционных, карательных черт, не является ли приговором? «Буди крепко слово моё вовек сырой землёй да огнём небесным Сварга!» Ну–ка, ну–ка, прочтём ещё разок, от начала до конца, возьмём контекст: «Посередь леса великого стань Алатырь–камень, всем каменьям мати! Затвори кощея чернобогого девятью запорами чу…» Внезапно погас фонарик… «…гунными, отринь черно мясо…» И тут до Ботаника дошло, что он продолжает читать текст вслух в полной темноте. Не видит текста – и все равно его знает. Что же это?! Он рванулся из спальника, словно мешок мог его задушить, дёрнул молнию на пологе палатки, увидел тёмное небо и упал лицом вниз.

***

– Эй, вставайте!

Грохот раздался, казалось, над самым ухом. Лиска вскочила, как укушенная, не успев разлепить ресницы, и стукнулась лбом обо что–то твёрдое. Рядом щёлкнуло, кто–то задушенно пискнул. Лиска открыла глаза и увидела Светку. Кудряшки у Светки стояли дыбом, обеими руками она держалась за челюсть.

– Ты чего, Свет?

– Чего–чего, ты у меня чуть челюсть не вышибла, вот! Я вас бужу, а ты! Я, между прочим, ещё молодая, мне зубы вставлять рано!

Лиска машинально потрогала лоб.

– Шишка теперь будет.

– Господи, сколько можно орать! – простонала из–под вороха одеял Катька. – Сегодня выходной, дайте же человеку поспать. Чем вы там гремите, не понимаю…

– Это не мы, – начала Лиска, только сейчас сообразив, что в ушах у неё звенит вовсе не от удара. Кто–то со всей дури лупил железом по железу.

Лиска отдёрнула полог и отшатнулась – вместе с ошмётками тумана в палатку влетел усиленный окрестным эхом звон большого тамтама. Возле стола подпрыгивал в мокрой траве полуголый дикарь с размалёванным лицом и бил поварёшкой в кастрюлю из–под компота.

– Он чего, с ума съехал? – удивилась Лиска, узнав в барабанщике Лёшу Ботаника.

– В войнушку играет! У нас проблемы, а этот барабанщика из себя строит! – всхлипнула Светка. – Лиса, мне надо срочно зеркальце, у меня, наверное, подбородок вывихнулся.

– Какие проблемы? Да оставь ты свой подбородок, он на месте. Эй, Лёша, что там случилось?

– Живей вставайте! – заорал Ботаник, на секунду прекращая греметь. – Не тормози, буди Катьку! Всех будите! На склад напали! Тревога–а–а! Алярм! Алярм!

Взбудораженный громом лагерь с трудом просыпался. Из палаток выскакивали всклокоченные ребята и бежали в сторону склада. Лиска растолкала заспавшуюся Катьку, и подруги помчались следом за Светкой.

Возле штабной палатки народ стоял густо и молча. В первых рядах Лиска увидела торчащую, как макушка маяка, голову Васи и, поднырнув под чей–то локоть, пролезла к нему.

– Вась, чего случилось?

Вася молча мотнул головой, Лиска повернулась и ахнула. Зашнурованный вход в штабную палатку располосован надвое, жёсткий брезент изодран в лапшу, на мокрой траве раскиданы обломки ящиков. В отверстии шевельнулось, Лиска в панике вцепилась в руку Васи. Из дыры вылез мэнээс Игорь, загорелое лицо белей сметаны, повёл вокруг одичалыми глазами.

– Все разгромили. Записи, эскизы разодраны, коробки как ножом кромсали. Коллекции все вывернули. Псих, что ли, из больницы сбежал?

– А пропало что–нибудь? – спросил Вася.

Игорь пожал плечами:

– Там не разберёшь. Надо все заново сортировать, тогда видно будет. Да только чему у нас пропадать, ценных находок мы не сделали. Не сокровища фараона копаем.

– Пропустите, не толпитесь! Дайте мне пройти! – раздался в толпе плачущий голос. Бледная, растрёпанная Марго расталкивала ребят. Она прорвалась через толпу и нырнула в палатку. Стало совсем тихо, словно уши внезапно заложило ватой, это Лёша Ботаник наконец перестал бить свой алярм по днищу кастрюли. Тишину тревожили только глухие всхлипы Марго из палатки.

«За профессора переживает, – рассеянно подумала Лиска, – хотя, наверное, и за экспедицию тоже. Она же, что там Катька ни говори, наукой всерьёз занимается, для себя. Но кто же такое натворил?»

Марго выпала из палатки задом. Кто–то, кажется мэнээс Игорь, помог ей встать. Она пару раз глотнула воздух и умирающим голосом прошептала:

– Произошло беспрецедентное несчастье! Какой–то вандал… вандалы разгромили коллекции. Под угрозой результаты всей работы… нужно срочно разбирать образцы. Если что–то пропало… и что скажет профессор? Игорь…

Красавец мэнээс наконец взял себя в руки, его осанка вновь сделалась почти античной и голос не дрожал, когда он мужественно отдал первые распоряжения:

– Маргарита, успокойся. Я смотрел наспех, но, кажется, ничего не пропало. Мы все восстановим. Наташа, найди аптечку и принеси Маргарите валидол.

В толпе произошло стремительное движение, за валидолом бросились сразу пятеро девчонок и Лёша Ботаник.

– В силу чрезвычайных обстоятельств выходной отменяется, – продолжал Игорь, – будем заново сортировать керамику, требуются добровольцы. А мы с Маргаритой тем временем займёмся записями. К возвращению профессора все должно быть восстановлено. И ещё…

Игорь обвёл взглядом толпу студентов.

– Лагерь придётся караулить, особенно ночью. Надо разбиться на пары, составить список.

– Сделаем, – в общей тишине сказал Вася.

– Может, милицию вызвать? – пискнула Светка. – Пускай бы разобрались! А то вдруг завтра опять ворвутся какие–то?

– Точно, – поддержал успевший избавиться от кастрюли Лёша. Татуировка на его щеках оказалась следами вчерашней печёной картошки – умыться первый ботаник экспедиции не успел. – Пускай собака след возьмёт, здесь не город, на трамвае не скроешься. Надо позвонить и ни к чему после не прикасаться!

Все поглядели на Игоря. Он медленно покачал головой:

– Нет. Милиция явится неизвестно когда, а бросить коллекции вот так мы не можем. Записи от дождя размокли, их нужно срочно восстанавливать. Тем более я сомневаюсь, что действия милиции что–то действительно улучшат. Ну придёт здешний участковый – охрану он к нам все равно не приставит… И собаки у него наверняка нет – откуда в деревне возьмётся ищейка? Пожалуй, лучше звонить сразу в городок, может, оттуда пришлют следователя потолковее.

– Это наверняка деревенские, я их знаю! – внезапно крикнула Марго и истерически зарыдала. – Негодяи! Хулиганьё! Я бы их… я бы им!

– Разберёмся, – мрачно пообещал Игорь.

– Между прочим, – сказала Катька, когда подруги отошли от склада и сели в сторонке, чтобы немного прийти в себя, – почему никто ночью ничего не слышал?

– Дождик же был, все шуршало. А если кто–то и услышал чего, наверное, подумали, что гром, – подумав, возразила Лиска.

– Хорошо, допустим. Но почему Вакса ни разу не гавкнула? Она на чужих лает всегда.

– Вакса? А кстати, где она? Я её сегодня не видела. Эй, Лёша, – окликнула она задумчиво бредущего мимо Ботаника, – не видал, куда Вакса подевалась?

Ботаник с минуту ошеломлённо таращился на Лиску и вдруг сорвался с места. Девочки побежали следом. Минут двадцать они втроём обшаривали лагерь, заглянули во все палатки, свистели, звали. Вакса как в воду канула.

– Ладно, – сказал наконец Ботаник, – некогда больше искать, пошли коллекции разбирать. Наверное, она ещё вчера в деревню убежала, она иногда уходит погулять. Наверное, она скоро вернётся.

Вид у Ботаника был при этом такой, словно он собирается заплакать. Девочки сделали вид, что ничего не замечают. Им и самим было невесело.