Текст книги "Обручье"

Глава 27. Славный попутный ветер

Здесь сохраню признательность к вам за ваше участие к заблудшему иностранцу! Давно уже, при выезде из нашей родной Гишпании, мы потеряли компас и потому нечаянно заехали на север. Кроме того, разбойники украли у нас катафалк…

Козьма Прутков. Любовь и Силин. Драма в трёх действиях

След мореплавателя стирается через секунду после того, как прошло его судно, и в море современным исследователям остаётся только изучать затонувшие корабли и груз, иногда находимые на континентальном шельфе. А потому суждения о таких важных вещах, как мореходные качества, грузоподъёмность и дальность плавания доисторических судов, носят, как правило, чисто теоретический характер.

Тур Хейердал. Древний человек и океан

Место на вершине холма, где мать–земля втянула Позвида, придавили тяжёлым камнем, и мудрая Костромонь велела выбить на камне слова древнего заговора, навек запирающего душу колдуна в царстве мёртвых. Потом Линёк со Сьвой взяли лодку и опустили половинку сломанного обручья в матерь–реку, на самой серёдке широкого плёса. Вторую половинку Костромонь забрала себе – чтоб людям было чем оборониться от рыщущих где–то в лесу слуг Позвида. С тех пор, как сгинул колдун, их и духу не слыхать было, лишь месяц спустя соседние весины изловили и сожгли на берегу живьём громадного волка с медвежьей харей.

Вечерами Сьва часами просиживала на родовом кургане, под которым зарыли прах отца, смотрела с высоты берега в сизый простор Матери–реки. Часто к ней присоединялся Линёк, брат и сестра подолгу молчали вместе. Нога у Линька болела по–прежнему, и Сьва начинала думать, что обманулась тогда на ночном холме. Не было воли Велеса в блеске небесных зарниц. Наверное, не нужно было ей спасать пленника, кто он такой – не брат, не сородич, чужой человек. А заплатить за его спасение пришлось жизнью отца. И то ещё малая вира, случись худшее – и за ошибку Сьвы мог заплатить весь род… ладно, что сородичи не прознали, отчего Позвиду понадобилась её жизнь. Разве что Костромонь о чем–то таком догадывается, иногда Сьва ловила на себе особенный старухин взгляд. Но старуха не выдаст, ей гибель волхва пожалуй что и на руку.

А прочие родичи… в последнее время Сьве казалось, что люди сторонятся их с братом, словно боятся чего–то.

– А ты что хотела? – раз пожала плечами лучшая подруга Бусина, когда Сьва припёрла её к ответу. Девушки бегали в лес за голубикой, а Сьву не позвали. – Бабушка говорит, одолеть Позвида нельзя было. Только кузнец и мог решиться – так кузнецам своё колдовство ведомо, и Сварог им помогает. А все одно – погиб, потому как не может человек видеть, когда Чернобог злую душу себе забирает. А вы–то с Линьком видели, и живёхоньки!

Сьва сперва хотела объяснить глупой девке, как все получилось, – и не стала. Если уж даже Бусина…

Догорали последние дни серпеня, ночи сделались длинными и холодными, в такую ночь Сьве нипочём бы не дотерпеть по горло в воде до рассвета. Не играли за окоемом светлые зарницы, зато на небо теперь высыпали целые ворохи звёзд, как ягоды из лукошка. Некоторые, раскатившись, срывались вниз, огненными стрелами падали в реку.

– Помнишь, что отец нам рассказывал? – спросил как–то Линёк, когда в небе разом покатилось с полдюжины звёзд. – В тёплых краях звезды, которые сорвутся с неба, падают прямиком на ледяную гору три версты высотой, а гора та торчит посередь синего моря и не тает…

– Помню! – Сьва улыбнулась. – И от тех упавших звёзд гора вырастает все выше да выше, но до неба дорасти не может. Потому что прилетают Гаруд–птицы и начинают гору клевать! И от той горы сыплются вниз камни самоцветные, а люди, которые не забоялись переплыть море, их подбирают.

Она, словно наяву, опять услышала отцовский голос. Долгими зимними вечерами, когда за стенами избы воет–завывает злая вьюга, кузнец часто рассказывал сыну с дочкой про тёплые заморские страны, про дивных зверей, из которых одни носят на спине два холма, а другие – острый, словно меч, рог посреди лба, и этим рогом протыкают попавшихся встречных. А в море плавает чудо–рыба и мечет жемчуг, как стерлядь икру мечет.

– Как думаешь, Сьва, купец, которого ты выручила, в тех краях бывал?

Сьва вздрогнула, отвлекаясь от воспоминаний.

– Не знаю…

– Я думаю, бывал. – Линёк тряхнул головой. – Эх, вот бы кого расспросить! А лодья у них какая здоровая, небось ей никакие волны не страшны. Если захотят, они запросто до самого Студёного моря дойти могут!

– А и дойдут, нам–то что за печаль, – она равнодушно пожала плечами. Вот уж что её меньше всего волновало, так это судьба заморского гостя, как бишь его звали, небось и не вспомнить уже. Абд Фарадж… надо же, не забылось. Чудное имя, и сам купец, чёрный, будто скворец, смешной. А видать, что нежадный, это же он тогда на берегу подарил ей покрывало, расшитое звёздами. Сьва об этом вспомнила уже потом, когда очнулась от беспамятства в родной избе и старуха Костромонь отпаивала её целебными травами. Покрывало сгодилось – Сьва укрыла им тело отца, когда его поднимали на погребальный костёр…

Она очнулась от порыва холодного ветра. Серые тучи неслись по воронёному небу, пригашая звезды, внизу, под обрывом, с глухим шумом хлестали в берег волны.

– Пойдём, пожалуй, не ровен час, дождь грянет, – позвал Линёк.

Брат с сестрой спустились с насыпи, но идти быстро не получалось. Линьку мешала сохнущая нога.

– Не скачи, чай, не снежные, не растаем, – сказала Сьва, но брат её не услышал, как заговорённый уставился на чёрную реку. Сьва посмотрела, и ей сделалось жутко – громадные валы, все, как один, с гребнями белой пены, походили на табун бешеных коней. Такие хоть кого стопчут!

– Не туда смотришь! Правее гляди, да не на воду – на небо! Вон, вон показался! – Линёк дёрнул её за руку. Проклятая хворь скрючила парню ногу, но глаза у него по–прежнему были острей соколиных. Сьва отбросила с лица волосы, сощурилась…

– Лодья?!

В разрыве влекущихся туч обозначился чёрный квадрат паруса, плеснул, как птица крылом, и опал. Сьва вцепилась в плечо брата.

– Потонули?!

– Не. На вёслах идут. – Линёк напряжённо всматривался, потом уверенно сказал: – Выгребут. За мыс спрячутся, там ветер потише.

– Думаешь, это они?

– А кому ещё–то быть? Небось не хотели на ночь вставать, да бурей прижало, теперь до утра с берега не стронутся.

Брат с сестрой переглянулись.

***

– Мы прогневили Аллаха, воля Его священна, да будет благословенно имя Его! Нам придётся повернуть к берегу, иначе мы погибнем! – прокричал, срывая голос, старший корабельщик Рахман. – Живо на весла! Спускайте парус!

Бешеный ветер взвыл, как сотня ифритов, срывая с поверхности волн клочья пены, отяжелевший промокший парус бился в руках корабельщиков, как птица Рух, грозя обрушить мачту. Абд Фарадж перескочил скамью и ухватился за пеньковый канат, потянул так, что мышцы затрещали. На помощь подоспели ещё двое, и парус неохотно опал. На воду вразнобой упали тяжёлые весла.

Старшина купцов Хасан встревоженно обратился к Рахману:

– Почему мы направляемся к этому берегу? Вспомни, почтённый Рахман, где–то здесь должен быть тот длинный остров. Не может быть, чтобы его скрыли волны!

– Я видел его – он слева от нас, но мы не сможем туда добраться. Ветер давит нам в корму, и, если мы развернёмся бортом, на середине реки нас может положить на бок!

Хасан в отчаянии всплеснул руками.

– Это проклятое место! Не зря говорил в погосте Муса Керим из славного Булгара, и какой только шайтан занёс благородного человека в столь забытые Аллахом места, что здешний колдун умеет управлять ветрами!

– Колдун убит, люди на постоялом дворе говорили об этом!

– От кого я слышу эти слова, почтённый Абд Фарадж? Не ты ли едва спасся из когтей отвратительной твари, насланной этим сыном преисподней? Даже если кто–то и сумел изгнать колдуна с лица земли, хотя в этом я сомневаюсь – мало ли что скажут эти неверные, готовые молиться любому кусту, – у колдуна хватит сил, чтобы насылать на нас беды и из самого ада! Спроси мастера Рахмана, видел ли он хоть раз подобную бурю!

Старший корабельщик сам стоял у рулевого весла, напряжённо всматриваясь в пляску волн, но ответил без промедления:

– На море подобная буря показалась бы детской игрой, почтеннейший Хасан, но на реке волны чаще и злее, они не идут ровным накатом, а скачут, словно бешеные кони, и оттого наиболее опасны. Сейчас мы зайдём за мыс, если будет на то воля Аллаха!

Опытный корабельщик не обманул. Спустя минуту напор волн заметно ослаб, стало можно повернуть и грести прямо к берегу. Чёрная туша травяного холма придвинулась вплотную, надёжно прикрыв корабль от ударов ветра.

На узкой полоске песчаного берега было тихо и почти тепло, поэтому костёр решили не разжигать. От оборотня огонь все равно не защитит, зато даст знать всей округе, что к мысу пригнало торговое судно. Старшина Хасан недовольно качал головой, уже семижды семь раз жалея, что преклонил ухо к настойчивым уговорам Абд Фараджа ехать обратно этим летом и не остался пережидать долгую зиму в Славии, вместе с другими купцами. Одинокое судно – лакомая добыча для промышляющих разбоем прибрежных жителей в любых краях, а тем более здесь, в стране волосатого страшного бога. Поистине, сам шайтан затмил разум Хасана. Абд Фарадж надеется добраться до берегов бурного Аль—Хазари до начала зимних штормов, чтоб успеть ещё переплыть море, он стосковался по минаретам родного Шираза. Он красно говорит, он убедил всех – и высокоученого Юсуфа Ибн Гянджеви, и мастера Рахмана, и самого Хасана.

Седобородый купец сокрушённо вздохнул, до боли всматриваясь в ночную летящую тьму – не вспыхнут ли где красные глаза неведомой твари. Правда, в Новом погосте, в десяти фарсахах выше по течению, жители рассказали, что повелитель оборотней сгинул, а подвластные ему твари разбежались, но тот глупец, кто верит стоустой молве.

Поистине, их постигла великая неудача, что не удалось пробежать мимо трижды проклятого места, не причаливая к берегу, кто же знал, что славный попутный ветер настолько усилится. Он заметил, что Абд Фарадж тоже напряжённо смотрит во тьму, наверное, ширазец сейчас горько сожалеет о собственной поспешности…

Абд Фарадж смотрел в ночь, и на душе у него было темно. Ни к чему было так торопиться, зачем он захотел вернуться в Булгар именно этим летом, зачем уговорил рискнуть своих спутников?

Хозяин корчмы в Новом погосте, где они останавливались на пути в Славию, сразу признал Абд Фараджа и обрадовался. Абд Фарадж хорошо понял этого человека – хозяин любил послушать о том, что творится на белом свете, а ещё пуще любил поговорить. Но нелегко найти внимательного слушателя в столь малом поселении, где все обо всем и без того знают, а проезжие люди бывают нечасто. После схватки с оборотнем, после того, как он, израненный, несколько часов пролежал, намертво связанный ремнями, так что вся кровь в его теле загустела, после неожиданного спасения Абд Фарадж больше всего нуждался в отдыхе и покое. Но поняв, с кем свёл его Аллах всемогущий и всемилостивый, Абд Фарадж пренебрёг отдыхом. Он препоясался поясом терпения, повесил свои уши на гвоздь внимания и до третьих петухов внимал рассказам хозяина. Многое из услышанного, особенно в той части, что касалась местных племён и их обычаев, а также зверей, здесь обитающих, оказалось весьма полезно и найдёт место на страницах будущей книги о путешествии в страну Полуночи.

Увидев Абд Фараджа со спутниками вновь на пороге своего дома, болтливый хозяин страшно обрадовался. От него–то купцы и узнали то, о чем говорили все на двадцать фарсахов вокруг. Колдун–оборотень, которому служили облачённые в шкуры ифриты, сгинул – он посягнул на дочь кузнеца Будимира и был им за то сокрушён. Хозяин уверял, что в ту ночь, когда кузнец сразил колдуна, разразилась страшная гроза, но с неба не упало ни капли дождя. И во всех окрестных поселениях люди видели, как молнии бьют в одно место, а в самых ближних сёлах жители оглохли на две седмицы. Сперва колдун начал было одолевать, но кузнец позвал на помощь Сварога и самого Световида, и пала с небес огненная стрела колдуну в самое сердце!

«Будимир–то помер в ту же ночь, люди сказывают, выжег ему колдун глаза. Схоронили его по чести, в родовом кургане, тризну справили, ровно княжескую! А колдуна того и жечь не пришлось, зря кол осиновый изготовили, сыра земля его целиком в себя забрала!» – закончил рассказ хозяин.

В первый момент Абд Фарадж, как и все его спутники, не смел поверить услышанному. Потом спутники возрадовались, а Абд Фарадж вдруг кое о чем вспомнил и спросил:

«Скажи, уважаемый, а что стало с той девушкой, которую хотел забрать колдун? Не знаешь ли ты, почтеннейший, как её имя?»

«А что девке сделается? – удивился хозяин. – Отец–то её отбил. Цела, говорят. А зовут… да, кажись, Сьва. А Будимира жаль – он у нас, почитай, один такой кузнец–то на всю округу, лучше его не было. Девка–то все одно в кузню не встанет, а Линёк, сын Будимиров, вторую зиму недужный, ему и подавно молотом не махать».

И тогда радость покинула душу Абд Фараджа. Та девушка, что спасла его от оборотня. Волосы у неё светлые, рассыпанные по плечам, как носят здешние девушки, а глаза… он не сумел рассмотреть в ту ночь, какого они были цвета. И у неё есть больной брат, Линёк. Похоже, потеряв назначенную к гибели жертву, колдун освирепел до того, что потребовал взамен жизнь виновницы.

А ведь это можно было предвидеть! Почему он, Абд Фарадж, не уговорил тогда её уехать с ним? Он, бывалый путешественник, повидавший на своём веку столько, сколько жительнице лесного селения и не снилось, который знает, как страшен упустивший добычу хищник! Какой–то лесной житель, готовый, как говорит почтённый Хасан, молиться кусту, вышел против колдуна и сокрушил его, в то время как он, Абд Фарадж, с прибылью торговал в северной Славии. Это было недостойно правоверного и мужчины, и душа Абд Фараджа томилась.

И зачем было потом торопиться обратно, подвергая опасности жизни спутников? Слава Аллаху всемогущему, что никто из спутников не догадался об истинной причине такой поспешности.

Теперь, стоя на ночном берегу, он смотрел во тьму и ждал вовсе не оборотня, как думал почтённый старшина Хасан. Впрочем, Абд Фарадж отлично знал, что ждать бессмысленно.

Ветер раскидал тучи и затих, на берег начал медленно вползать серый предрассветный туман. Спутники Абд Фараджа один за другим засыпали прямо на песке, не выпуская оружия. Даже старшина Хасан, и тот крепко заснул, завернувшись от холода сразу в два парчовых халата, и громко всхрапывал во сне.

Абд Фарадж увидел, что ночь кончилась, что ждать, в сущности, некого и пора отплывать. Оглянулся на спящих спутников. Сейчас он их разбудит. Сейчас – только поднимется на обрыв и один раз взглянет вокруг. Это совершенно необходимо – для будущей книги, в которой он опишет все, чему он стал свидетелем. Вернее, почти все. Он уже начал подниматься, когда сверху прошуршали песчинки. Абд Фарадж одним прыжком встал на обрыве, рука сама легла на рукоять сабли. Вокруг было так тихо, что казалось, можно услышать, как струится между веток ивняка молочный туман.

Абд Фарадж выпустил саблю, протянул обе руки ладонями вверх.

– Я знаю, что ты здесь. Я должен тебе свою жизнь, так позволь же мне попытаться заплатить хотя бы часть долга. Будь моей гостьей на этом берегу, раздели со мной мой хлеб!

Дрогнули ветки, и Абд Фарадж удивился, как верно он её помнит, даром что тогда была ночь. Девушка с очень светлыми, перехваченными ремнём волосами выпрямилась, как струна, шагнула вперёд, потом что–то вспомнила, оглянулась. Абд Фарадж понял сразу, как будто сам Аллах разлил вокруг ослепительный свет знания.

– Будьте моими гостями вы оба: ты и твой достойный брат.

***

Абд Фарадж церемонно наполнил чаши из узкогорлого кувшинчика.

– К великому моему сожалению, я лишён возможности угостить столь дорогих гостей как подобает. Но я прошу тебя и твоего отважного брата не отказаться и преломить со мной хлеб.

На разостланном прямо на земле дивной красоты покрывале стояло низкое блюдо с коричневыми сморщенными ягодами, пара посудин неизвестно с чем, и лежал – невиданное дело – сладко пахнущий, настоящий крупитчатый хлеб. Такого Сьва с Линьком не то что не едали – не видывали отродясь, только слыхали, что он у князей на столах по праздникам бывает.

Сьва нерешительно покосилась на брата. Есть на самом деле хотелось ужасно, и она давно уж возмечтала о горшке с просяной кашей, который наверняка доспел в печи. Да и Линёк голоден. Но принимать пищу вот так, от чужих людей… Старуха Костромонь про таких–то вот гостей залётных сказывала: отведаешь у них кусочек, да и очнёшься после в лодье связанной.

Купец между тем разломил каравай на три части и подал две Линьку и Сьве.

– В наших краях люди, вкусившие за одним столом хлеб, считаются друзьями. Презираем, как шакала, того, кто преступит святость хлеба. Я слышал, и в ваших краях чтут этот обычай.

Абд Фарадж посмотрел Сьве в глаза и надкусил свою долю. Ему очень хотелось, чтобы эта сероглазая девушка ему поверила. Она спасла ему жизнь и, как говорили знакомые купцы в торговом погосте в двух днях пути отсюда, едва не поплатилась за это собственной. И брат девушки ему тоже нравился, смелый и горячий юноша, вот только жаль, хромает. Их отец проломил череп проклятому оборотню, Абд Фарадж знал, какое для этого потребно мужество.

Сьва нерешительно откусила, рот мгновенно наполнился слюной, она едва не задохнулась, до того показалось вкусно, кое–как проглотила.

– Сладкий у тебя хлеб, гость торговый. В твоих краях всегда такой едят?

Линёк, который начал было тоже жевать, встрепенулся и прислушался.

– В моей стране люди пекут хлеб в виде лепёшек. Они не такие пышные, как этот, – купец слегка запнулся, – каравай. Но зато могут долго оставаться свежими – достаточно лишь сбрызнуть зачерствелую лепёшку водой, и она опять станет мягкой.

– Расскажи нам о своей стране, Абд Фарадж, – попросила Сьва, вспомнив, о чем толковал Линёк на кургане. Да ей и самой, что скрывать, любопытно было послушать. Ишь, как сразу оживился купец, видать, в радость ему вспоминать родные края.

Она не знала, что обрадовался купец вовсе не этому. Велик Аллах всемилостивый и всемогущий, девушка запомнила его имя! Абд Фарадж уселся на песке поудобней и начал рассказывать. Он говорил о голубых, как небо, куполах любезного сердцу Шираза, о садах, где цветёт миндаль и персики, гранаты и померанцы, о прозрачных реках, бегущих с высоких гор, на которых летом не тает снег, о том, как звенят колокольцы бредущих по караванной тропе верблюдов…

Он увлёкся, не видя ничего, кроме удивлённо распахнутых серых глаз, и вздрогнул, когда на плечо ему легла ладонь старшины Хасана.

– Прости, почтённый Абд Фарадж, что я прерываю вашу беседу. Но буря стихла, и нам пора отправляться. Вряд ли здешние жители будут рады видеть нас – после тех бед, которые мы навлекли на их селение. Нам лучше поспешить.

Сьва тряхнула головой, отгоняя наваждение, и вновь оказалась на привычном берегу. Река утихала, волны катились ещё высокие, но их больше не венчали белые гребни. Ночной ветер начисто вылизал небо, и теперь на нем не виднелось ни тучки – к полудню жара будет.

– Благодарствуем за угощение, за ласку, – Сьва пихнула брата, поднялась. – Скатертью тебе дорога, гость торговый, тебе и товарищам твоим.

Очнувшийся Линёк поспешно вскочил и болезненно сморщился: увечная нога от долгого сидения затекла и теперь подворачивалась, не желала служить. Абд Фараджа вдруг осенило.

– Что произошло с твоей ногой, достойный юноша? – спросил он. – Может быть, мы могли бы оказать тебе помощь? Среди моих спутников есть искусный лекарь… Повремени ещё немного, почтённый Хасан, пусть Ибн Гянджеви осмотрит этого юношу и назначит лечение.

– Не слишком ли ты увлекаешься, уважаемый Абд Фарадж? Что тебе в этих молодых варварах? По долгу благодарности ты оказал им гостеприимство, но они даже не мусульмане.

– Эти дети потеряли недавно отца. Если бы не я, их отец был бы сейчас жив и сам мог бы заботиться о дочери и больном сыне. Но его нет – и значит, позаботиться должно мне. Истинный мусульманин всегда платит свои долги, так велит всемогущий Аллах!

Седобородый Хасан неодобрительно покачал головой, но возражать не стал. Ибн Гянджеви, худой, носатый, похожий на чёрную птицу, приказал Линьку закатать штанину и сильными пальцами прощупал ногу.

– Этот недуг можно исцелить, – сказал лекарь, закончив осмотр, – для этого нужно особым способом разминать ногу, разгоняя застоявшуюся кровь. Хорошо также смазывать её горной смолой, которую добывают в верховьях Пянджа.

– Есть ли у тебя при себе это лекарство? Я куплю её, сколько нужно, почтеннейший Ибн Гянджеви.

Лекарь сокрушённо покачал головой.

– Драгоценной горной смолы нет в моих припасах. И вряд ли где–то здесь её можно достать, о ней не слыхали ни в Булгаре, ни даже в Саркеле. К тому же ногу надо не просто разминать, но делать это особым способом, которым вряд ли здесь кто–то владеет.

Брат и сестра не знали арабской речи. Но они поняли и без слов – по тому, как сперва встрепенулся, а потом сник Абд Фарадж, – старый лекарь сказал, что сделать ничего нельзя.

– Что ж, значит, так тому и быть. – Сьва выпрямилась. – Пошли, Линёк. Прощевайте, гости торговые. И ты прощай, Абд Фарадж.

– Постойте! – Абд Фарадж быстро оглянулся, его спутники уже сталкивали неповоротливый корабль на воду. – Постойте! Его можно вылечить, но для этого придётся ехать в наши края. Там мы найдём горную смолу. А разминать тебе ногу Ибн Гянджеви начнёт уже сейчас!

– Ты хочешь, чтобы мой брат уехал с тобой?

– Нет! Я хочу, чтобы вы оба поехали со мной. Да будет свидетелем Аллах великий и всемогущий, что не причиню вам никакой обиды и вы будете моими спутниками и гостями в моем доме, и будете вольны уйти из него, как только пожелаете! По причине того, что я сейчас живу и славлю Аллаха, ваш отец отдал жизнь. Я клянусь, что заменю вам его!

Брат и сестра переглянулись. Сьве внезапно захотелось бежать с берега без оглядки, но она не тронулась с места. Глаза Линька жарко блеснули. Сьва знала, про что он сейчас думает – там, за окоемом, посреди синего моря, сверкает ледяная гора на три версты высотой… Они её увидят!

Корабль легко, будто утка, закачался на волнах. Этим утром волны были непривычного, ярко–синего цвета. Как в море, которое они могут увидеть. Сьва до крови закусила губу, взглядом спрашивая у брата совета, – и взглянула Абд Фараджу в лицо.

– Мы согласны. Не обмани нас, купец!