Текст книги "Обручье"
Автор книги: Александр Георгиев
Жанр: Детские детективы, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Глава 24. Визиты во сне и наяву
Не во всякой игре тузы выигрывают.
Из сочинений Козьмы Пруткова
Датируемый материал, накопившийся на полу жилища, по закону стратиграфии даёт terminus ante quent до самого пола, поскольку тот не может быть вставлен ниже слоя материала.
Д. Авдусин. Основы археологии
«Посередь леса дремучего
Стань Алатырь–камень,
Всем каменьям мати…»
Монотонный, как жалоба, речитатив мучил хуже, чем боль в отбитых рёбрах. «Замолчите, сколько можно!» – хотела выкрикнуть Лиска, но голоса не было. Как не было и света дежурной жёлтой лампочки над дверью больничной палаты, глухая вязкая ночь стояла вокруг Холма. Спряталась в заречные ельники луна, отсверкали короткой грозой ярые молнии, а полоска неба на востоке все никак не хотела розоветь, ночь никак не поворачивала к утру.
– Пока бабушка Костромонь заговор не дочтет, заря не займётся, – услышала Лиска за спиной голос и резко обернулась. Лицо и фигуру говорившей не разглядеть было во мраке, только смутно белели рукава рубахи.
– Какой ещё заговор? Зачем?
– На черну душу заговор, чтоб вовек не вышла на свет белый. Смотри.
Девушка протянула руку, и Лиска, несмотря на тьму вокруг, увидела и вскрикнула от удивления. На раскрытой ладони лежало знакомое обручье. Не одна – две разломанные половинки!
– Не бойся. Покуда оно сломано, злой силы в нем мало. Бабушка Костромонь слово верное знает, лежать Позвиду под белым камнем и вовек не подняться. Но уж ежели кто сумеет обручье вернуть – беда будет. Почто вы не вами схороненное на свет вынесли?
– Ой, извините, пожалуйста, мы же не знали. Лешка его случайно из реки вытащил, он не хотел, честное слово. И у нас ведь только одна половинка, другой нету!
– Есть и вторая! Тот, кто обе половинки соединить сумеет да трижды колдуна позовёт, вернёт ему силы. Позвид силён был, а встанет и того сильнее, живые души пить станет, и не будет на него управы. Раздели обручье!
– Говорю же, оно сломано… а кто колдуна призовёт? И как – тоже колдовством?
Над головой заухало, захохотало, ледяной вихрь обжёг затылок, поднял дыбом волосы. Жирная тьма склубилась вокруг, не давая дышать и видеть. Лиска отчаянно забарахталась, пытаясь бежать или проснуться и уже зная, что ничего не успеет. Неужели она так и умрёт во сне, в больнице? Куда подевались все люди, помогите же кто–нибудь, врач, медсестра!
Косая, как взмах сабли, молния вспорола тьму, и дышать сделалось легче, Лиска почувствовала, что просыпается. Гаснущим эхом до неё донеслись последние слова:
– Живой кровью… Только ему птичьей да звериной мало будет… на третий–то раз! Сломай обручье, Лиска!
Она вскочила, ошалело комкая одеяло. В палате было светло, ветерок шевелил в раскрытом окне занавески. На тумбочке мирно поблёскивал стакан с водой, рядом на бумажке лежали четыре таблетки. Лиска сообразила, что это приготовлено для неё. Интересно, сколько же времени она проспала? Судя по солнцу, сейчас далеко не раннее утро.
Лиска осторожно спустила с кровати ноги, ожидая, что стены опять закружатся хороводом, как вчера ночью, но ничего не случилось. Стены остались на месте, как стенам и полагается. Вместо этого в дверь постучали.
– Кто там?
В щель просунулась знакомая встрёпанная голова. Увидав, что подруга очнулась, Катька радостно заулыбалась:
– Наконец–то! А я уж боялась, что придётся тебя в город везти. Григорий Андреич сказал, если до вечера не очнёшься, отправит тебя в областную больницу! Прикинь, все уже почти оклемались, даже Ботаник в себя пришёл, а ты все дрыхнешь!
– Ботаник? – Лиска едва не упала с кровати. – Что с ним?
– Порядок! Вчера тут все медики на ушах стояли, шины накладывали, зашивали, переливание крови ему делали, а сегодня у него даже температура нормальная! Григорий Андреич прямо удивляется: на нем быстрее, чем на собаке, заживает! Говорит, что это феномен, подтверждающий старинные легенды об оборотнях, на них тоже все мигом заживало.
– Погоди, какой Григорий Андреевич? Врач? Вы что, ему все рассказали?
– Ой, да тут вчера такое было! – Катька влетела в палату, плюхнулась на кровать рядом с Лиской. – Я, значит, как партизан, молчу, а Васька, ну жук натуральный, из палаты удрал и с капельницей наперевес явился делать чистосердечное признание. Ну, участковый все из него и вытянул, а мне пришлось подтвердить. А про Ботаника, представляешь, этот милиционер уже и сам догадался!
– Откуда?
– По фотке. Прикинь, он этого оборотня, в смысле Ботаника нашего, оказывается, сфотографировал! А на фотке вышли сразу оба, Лешка и этот… Аро… Аре…
– Аренгха.
– Вот–вот. Надо же, ты даже запомнила, а я не могу.
– Запомнишь тут. А потом чего было?
– Да ничего. Врач, когда из ступора вышел, обещал Ботаника на ночь к койке привязывать и колоть всякие лекарства. Говорит, что ему самому интересно будет разобраться с такой необычной проблемой. Дядя милиционер уехал, велел вам всем поправляться. Сказал, что в лагерь сам съездит и профессору все, что необходимо, сообщит. Да не дёргайся ты. Я так думаю, про оборотня он говорить не собирается, наверняка это входит в тайну следствия.
***
Профессор Троепольский горящими глазами пожирал сводную таблицу «Нестандартные признаки ритуальных предметов VI–X веков». Оксфордский университет, 1949 год, тираж 100 экземпляров. Раритетное издание. С грифом: «Национальное достояние. Из архива Оксфордского университета выносить не разрешается. Копирование строго запрещено». Более авторитетного справочного источника на этой маленькой планете не существует. Каких трудов стоило добыть таблицу! Все подтвердилось. Это триумф. Это – высочайший Эверест, о восхождении на который учёный–историк может только мечтать. Впрочем, учёный–демонолог – тоже, и в этом как раз и заключается мучительная дилемма.
Профессор вытер со лба холодный пот, крупно глотнул кофе из термоса и вышел из палатки. Лагерь ещё спал. Утреннее солнце сверкало в росе миллиардами маленьких бриллиантов. Ветер с реки колыхал ветви сосен. Троепольскому показалось, что радость излучают даже спины вытесанных лицеистами деревянных истуканов Перуна и Сварога.
«Итак, фрагмент обручья, найденный Ковальчуком, – подлинный артефакт! Изготовленный приблизительно в первой трети I века до нашей эры, предположительно в Египте, после семивековой череды путешествий и кровавых приключений неведомыми путями оказавшийся на берегах Волги. Сам факт подобной находки – это гарантированная пожизненная карьера всем, кто находился в радиусе километра от места, где мэнээс Маргарита Костромкина с победным криком вскинула в небо руку с зажатым в ней куском чёрной бронзы. Всем, и мне – первому. Это – слава. Это соблазн. Однако гениальная и аналитически безукоризненная строка Пушкина актуальности тоже не теряет. «Что слава? Яркая заплата на бедном рубище певца». Едва я объявлю о находке – начнётся содом. Обручье будут трогать сотни учёных рук, оно будет фигурировать в тысячах строгих документов, оно будет лежать под охраняемым стеклом и терпеть взгляды тысяч и тысяч случайных, а зачастую и просто глупых, чужих глаз. Карьера карьерой, но если попытаться представить, сколько жрецов и колдунов благоговейно хранили этот артефакт – и что они с его помощью делали! – и карьера покажется не более чем шелухой. Примитивный, неграмотный древний колдун бросал плащ на волжскую воду и вставал на него, как на твёрдый пол! А я‑то, при всем моем сложном внутреннем мире, при всем моем, скажем честно, неслабом интеллекте, – не могу-с! Если бы удалось скрыть факт находки, можно было бы заняться демонологической стороной вопроса и, возможно, сделать несравненно более значимые открытия, чем те, что нам сулит сугубо исторический анализ. Увы, утаить обручье уже невозможно».
Пожав плечами, Троепольский вздохнул, щелчком сбил с рукава капли росы и повернулся к палатке. Но взбудораженная мысль не хотела отступать, билась в голове, как ошалевшая бабочка.
«Или все–таки возможно? Побеседовать с Ковальчуком, все–таки не зря друзья прозвали его Ботаником, он простодушен, убедить его будет несложно. Привлечь в качестве союзницы Костромкину, кажется, девица под впечатлением моего обаяния, а воля у красотки – ого–го, горы свернёт. Для остальных – легенда о том, что ценность находки далеко не так высока, как показалось на первый взгляд… Зашифровать в качестве рядового образца, позднее списать в утерянные и «осадить» в собственной коллекции… И тогда можно будет заняться такими исследованиями… Ах, конечно, это противозаконно, но…»
– Конечно, это противозаконно, но я думаю, вы меня извините, Магистр.
Троепольский вздрогнул – слишком неожиданно прозвучал из его собственной палатки чужой насмешливый голос.
– К-какой магистр? Извините, но чем обязан столь раннему визиту? Извините ещё раз, не имею чести знать – чьему визиту? Вы кто? И что вы обозначаете термином «противозаконно»?
Митя надел фуражку и козырнул:
– Участковый инспектор Трефильевского района лейтенант Байков. Противозаконным я назвал моё проникновение в вашу палатку, но у меня – смягчающие обстоятельства. Вы так задумались, что не я решился отвлекать вас. А я, понимаете, полночи на мотоцикле по ухабам трясся, полночи показания свидетелей записывал, ноги уж не держат – решил присесть в палатке, подождать, пока вы додумаете. Есть ведь о чем задуматься, гражданин Троепольский, а?
– Я вас, господин Байков… майн готт, как глупо! Послушайте, скажите, пожалуйста, ваше имя–отчество! Я вот Михаил Вадимович, а вы?
– А мы – Дмитрий Сергеевич. Значит, с уважением к представителям закона относитесь, гражданин Магистр, по имени–отчеству обращаетесь?
– А почему вы, собственно, Дмитрий Сергеевич, меня все время каким–то магистром титулуете? Если по российской, принятой в мире науки, табели о рангах, я – профессор, и магистра, то есть выпускника института первой ступени, давно перерос. А если по западной классификации – так я пока на Западе не работаю.
– Интересная у вас манера – вопросом на вопрос отвечать. Её обычно неопытные нарушители закона на допросах практикуют. Ну те, которые впервые оступились и которым за чистосердечное признание смягчение приговора полагается. Суд обычно идёт навстречу рекомендациям работников милиции, например участковых инспекторов. Сильная штука, знаете ли, явка с повинной. Взял бумагу, ручку, написал все как было – глядь, вместо десяти лет три года условно! Кстати, почему вас так нервирует, что я вас «Магистром» называю? «Магистр» – это кличка… что ж вы морщитесь? Если хотите – не кличка, а криминальный псевдоним одного подозреваемого в совершении ряда противозаконных деяний. Этот Магистр – центральный фигурант дела, которое я сейчас расследую. Много о нем думаю, вот и вертится постоянно на языке.
– И каковы результаты постоянных размышлений об этом Магистре?
– Кое–что надумалось. Но это тайна следствия. Я, собственно, не столько рассказывать пришёл, сколько вас послушать.
– Интересный конспект получается… О чем же я мог бы вам поведать? О нападении хулиганов на камеральную палатку? Но я как–то рассчитывал, что не я вам, а вы мне должны бы сообщить – кто напал, зачем, и так далее. Вы ведь ведёте расследование?
– Веду, Михаил Вадимович, день и ночь веду. К нападению неизвестного животного на камеральную палатку мы вернёмся чуть позже.
– Животного? Что за бред?
– Животного, животного. Такого, знаете ли, модифицированного силой современной науки. Вы мне лучше вот что скажите – где в данный момент находится практикант вашей научной группы Алексей Ковальчук?
– Лёша в данный момент находится в своей палатке. Я не думаю, что его стоит тревожить, мальчику требуется отдых. Он вчера был так взволнован несчастным случаем с Буляйкиным и этим… ну, пастух, кажется.
– Свидетель Касатонов…
– Ну откуда я могу знать Касатонов он или Чарльз Дарвин? Я его впервые увидел вчера, когда в больницу вёз! Вы меня что, нарочно с мысли сбиваете, Дмитрий Сергеевич?
– Нет, нет, продолжайте.
– Спасибо, вы очень любезны. Итак, Лёша был настолько взволнован несчастным случаем с Васей и этим Каса… непринципиально, с пастухом, что по дороге в лагерь не смог мне ничего толком объяснить. Какие–то путаные странности. Я решил, что он пережил стресс и, когда отдохнёт как следует, расскажет о случившемся более внятно. Тогда и решим, как действовать. Дежурный врач в больнице…
– Свидетель Томилов, Григорий Андреевич.
– Майн готт, какая разница? Он тоже толком не объяснил, что с Васей и Касатоновым.
– Видите, когда хотите, помните же фамилии…
– Вы что, издеваетесь?
– Отнюдь. Мне кажется, что если кто–то из нас двоих издевается, так это явно не я. Во–первых, ваш Ботаник не в палатке, а в больнице.
– Что-о?!
– Не надо вскакивать, я ещё не закончил. Во–вторых…
– Постойте, в какой больнице, что с ним? Он же…
– В ЦРБ Трефильевского района, по адресу: город Трефильевск, Красноказарменная, 3. Вам вот свидетель Томилов ничего не объяснил, а я с ним побеседовал довольно продуктивно. Пациент Ковальчук в данный момент реанимируется по причине анемии, достигнутой рукотворными средствами современной науки.
– Что вы несёте?
– Я несу то, что должны были бы нести вы, – раскрываю картину происходящего. А ещё я несу бремя служебного долга и потому картину эту раскрою! В ЦРБ я суммировал показания свидетельниц Тарусиной и Нурмиевой…
– Они тоже в больнице?!
– У вас, гражданин профессор, пол–лагеря в больнице, а вы между тем в отъезде, именно в этот момент. Странное совпадение, противоречит как–то теории Эйнштейна, не находите? И появляетесь вы, как собака Баскервилей, неизвестно откуда, секунда в секунду успевая к приступу всеобщей анемии! С какими целями вы покинули лагерь?
– Я… – Троепольский на секунду замялся. Выдать первому встречному милицейскому лейтенанту все подробности, касающиеся уникального обручья? Того самого артефакта, который так нужно бы скрыть и использовать по истинному назначению. Ведь не будет второго такого шанса в жизни! – Я… Я после разгрома камеральной палатки вынужден был пополнить запасы реактивов и инвентаря.
– Михаил Вадимович, вы покинули территорию лагеря до нападения на камеральную палатку. Ваши сотрудники пытались выйти с вами на связь, но безуспешно. Вы не могли знать о нападении вообще и о нехватке реактивов в частности. Если, конечно, не сами это нападение организовали.
– Но позвольте!
– Позвольте вам не позволить! Я ничего не утверждаю, гражданин Магистр. И лучше бы вам не доводить дело до той стадии, на которой я смогу кое–что утверждать с полной уверенностью, вооружённый неопровержимыми доказательствами, фотодокументами, кстати уже имеющимися, и многим, многим другим. Тогда ваше чистосердечное признание уже не сможет сослужить вам добрую службу. Будьте добры, палец вот сюда приложите.
– Вы что, с ума сошли? Зачем вам отпечатки моих пальцев?
– У Тарусиной брал – не спрашивала, у Нурмиевой брал – не спрашивала, а вы будто бы и опасаетесь чего–то? Ну вот. Теперь подпишите.
– Что это?
– Подписка о невыезде до срока окончания следствия.
– Но я никуда и не собирался выезжать!
– Тем более подпишите, вы ничего не теряете. Да не так, она же вверх ногами! Я, кстати, у вас ещё о ритуальных ножах для жертвоприношений хотел проконсультироваться. Сколько стоят, где приобрести можно, как использовать правильно? В кругах, близких к чёрному рынку предметов антиквариата, меня уже отчасти просветили, насчёт покупателей особенно хорошо, но без консультации с авторитетным историком – никак.
– Слушайте, я на вас жаловаться буду! Вам с такой больной фантазией противопоказано в милиции работать!
– Мы не работаем, а служим. Не за страх, а за совесть. И поэтому имею все основания полагать, что уже завтра к вечеру ваша явка с повинной не понадобится. На всякий случай, завтра с 12 до 14 я буду в районном отделе внутренних дел по адресу: Красноказарменная, 8, кабинет номер 3. Заходите, гостем будете. Честь имею.
– Сумасшедший! – сказал себе профессор Троепольский, чуть отдышавшись после дикого разговора. – Просто опасный тип. Надо срочно действовать.
– Крепкий орешек, – сказал себе участковый Байков, заводя спрятанный в кустах мотоцикл. – Надо как следует приготовиться. Если он не начнёт действовать, я готов съесть пятый том Конан Дойля.
Глава 25. Догнать и обезвредить!
Силин
– Ты слышал? Чей это голос?
Керстен
– Не знаю, кажется, из оврага.
Козьма Прутков. Любовь и Силин. Драма в трёх действиях
Инициации были важнейшим первобытным институтом посвящения подростков в члены социума. Древнейшие испытания такого рода в виде «натуральной охотничьей пантомимы» датируются мустьерским периодом и продолжались в последующие эпохи каменного века.
А. Азазян. История первобытного общества
Нянечка Арина Родионовна, с виду сердитая, а на самом деле просто любившая поворчать, принесла ребятам обед. Она даже разрешила Лиске и Катьке поесть в палате у Васи, только Ботаника к ним не пустила. Несмотря на быстро заживавшие раны, врач ему пока вставать не позволил.
– Небось боится, как бы Лешка не сбежал и опять по полям скакать не начал, – заметила по этому поводу Катька. Лиска только вздохнула, другой реакции от подруги она и не ожидала. Тем более Катька ведь не видела, как ЭТО на самом деле происходит. Из–за Катькиной реплики у Лиски чуть ложка из руки не выпала, накатило ночное, страшное, но Катьке не объяснишь, ей хоть оборотни, хоть могилы – все как с гуся вода. Ну да оно и лучше. Пусть радуется Катька жизни, без оглядки на древние ужасы. Тем более что они, кажется, уже кончились, слегка потрёпанные герои достигли безопасной гавани. Трефильевская больница – не Чёрный ельник и не Сарев омут, здесь, поди, пропасть не дадут.
Лиска откусила краешек тощей больничной котлеты. Безвкусная совсем, из–за мыслей наверное. Так ли безопасно в больнице? Как наши медики–материалисты собираются лечить Лешкину болезнь? Как же она называлась, ведь читала где–то… а, ликантропия. И так ли бесследно пройдёт для Васи морозное беспамятство, в которое его погружали могильные призраки? А если Вася тоже вздумает в кого–нибудь превращаться, тогда что? И главное – непонятно, почему все это вообще произошло? Никто – ни Катька, ни Ботаник, ни Вася – не делал ничего такого, что могло бы потревожить сон мертвецов, разворошить весь этот муравейник ведьм, привидений, оборотней… Получается, что некто, в чёрном плаще с капюшоном, нарочно разыгрывает эту жуткую пьесу, в которой Лиска с друзьями всего лишь марионетки. И этот кукловод где–то рядом…
– Лис! Ты ж чай мне на колени льёшь! Он, между прочим, не холодный!
– Извини, Кать. Задумалась.
– Мыслитель! Ой, Лиск, какое у тебя лицо… как у поэтессы или медиума! Ты что, догадываешься, кто этот чёрный? Тебя озарение посетило, да?
– Не, пока не посетило. Позвонило, просило подождать. Завтра, говорит, посещу.
– Тьфу на тебя! Почему ты такая умная, а несерьёзная? Ты не понимаешь, что вычислить этого курореза и порушить его адские планы – наш шанс? Может, нам выпало мир спасти, а? Ну помнишь, как этот милиционер говорил, будто мы все похожи на Бильбо Бэггинса? Скажи, Вась! И прославимся. Кстати, Светка с Наташкой обзавидуются! Всего–то и надо – немножко поднапрячь мозг, сопоставить факты. Мне интуиция железно подсказывает – этот тип где–то рядом!
– В таких случаях не всегда следует полагаться на интуицию, – прозвучал с порога приятный мужской голос. Катька ойкнула, Лиска поперхнулась чаем, а Вася побледнел. На пороге стоял Троепольский. Он был в тёмной куртке, хотя за окнами пировало летнее солнце. Лицо осунулось, под глазами залегли тёмные тени.
– Здравствуйте, дорогие мои юные археологи, – профессор вымученно улыбнулся, получилось криво и ненатурально. – Я вижу, за ваши юные жизни уже можно не опасаться. Это я, конечно, шучу.
– Как это – шутите? – вырвалось у Катьки. – Значит, если серьёзно – то нам опасаться надо? Ой, извините. Здравствуйте, Михаил Вадимович.
– Здравствуйте ещё раз. Вы, Катюша, неверно истолковали мои слова. Я имел в виду, что беспокоился о вашем здоровье, но и в кошмарном сне не мог бы представить, что в опасности ваши жизни! Я бы тогда просто поседел! И был бы у вас седой руководитель экспедиции, – профессор засмеялся, приглашая оценить шутку. Смех его прозвучал одиноко, никто не разделил веселья.
– Знаете, Михаил Вадимович, – сказал Вася, – я понимаю ваше беспокойство. Сам удивляюсь, как жив остался!
– Ещё бы! – внезапно рассердился Троепольский. – Я как раз хотел у вас осведомиться, Буляйкин, какой, извините, черт понёс вас ночью на могилу?
– С чего вы взяли, что мы ходили на какую–то могилу, Михаил Вадимович? – огрызнулся в ответ Вася. – Мне Федя–пастух рассказывал, как интересно в ночном коней пасти. Вот я и напросился с ним. А в лес мы за сушняком для костра пошли.
В палате повисло напряжённое молчание. Растерявшийся профессор с полминуты тёр переносицу и виски, словно пытаясь понять услышанное. Наконец он справился с нервами и заговорил:
– Извините, Василий. Извините и за мхатовскую паузу, но мне кажется, что вы меня мистифицируете. Дед Пахом и трактор в ночном? Помилуйте, какое ночное в начале XXI века? «Бежин луг» в Трефильевском районе? Абсурд. Я не утверждаю, что вы покинули лагерь ночью с целью посетить культовое захоронение. Но ведь все мальчики любят страшные приключения, я и сам… Впрочем, это к делу не относится. Мне казалось логичным, что если юноша вашего возраста отправляется ночью в лес, в котором находится таинственная древняя могила, то он идёт именно на неё. Ну, не хмурьтесь, Василий! Я далёк от того, чтобы осуждать вас! Как руководитель экспедиции, в дисциплинарном, так сказать, порядке я должен бы… Но как человек, полжизни посвятивший изучению демонологии и истории колдовства, я понимаю ваш интерес, это так увлекательно…
– Чему вы посвятили полжизни, Михаил Вадимович? – влезла Катька. – Вы никогда ни о чем таком не…
– Я снова отклонился от темы. Захоронение находится буквально в двух шагах от того места, где Ковальчук вас нашёл. Вы не знаете, как он себя чувствует? Не могу себе простить, что вчера не уделил должного внимания его состоянию! Видел же, что с мальчиком неладно!
– Кто вам сказал, что Лёша в больнице? – изумилась Лиска.
– Ах, совсем забыл, хотел вам рассказать сразу! Это просто скверный анекдот! Сегодня ранним утром в лагерь заявляется милиционер. Некий Байкин, кажется. И учиняет мне форменный допрос с пристрастием! Намекает на какие–то туманные, якобы собранные против меня доказательства, несёт совершеннейший бред о ритуальных ножах, используемых для жертвоприношений. Собственно говоря, поэтому я так и растерян, упускаю нить беседы. Этот Байкинд…
– Байков.
– Ну хорошо, этот Байков, или кто он там, – абсолютно невменяемый тип! Он просто выбил меня из колеи, вывел из состояния душевного равновесия! Уму непостижимо! Для начала огорошил меня сообщением, что Ковальчук и вы обе тоже каким–то образом очутились в больнице! Затем прозрачно намекал, что вы рассказали ему нечто такое, что позволит меня чуть ли не арестовать. Удивительный наглец! Представляете, он дал мне понять, что считает мой отъезд из лагеря чем–то вроде уловки преступника, и изволил советовать явиться с повинной! В то время как я… моя поездка была связана исключительно с экспертизой найденного Ковальчуком, поистине драгоценного, обручья! Впрочем, я зря рассказываю вам про этот дикий случай, мало ли на свете сумасшедших? Доктор сказал, что всем вам нежелательно волноваться, а одно упоминание о таких, как этот Бабкин…
– Байков.
– Да хоть воевода Боброк, какая разница?! Одно упоминание о таких типах способно и здорового человека привести в стрессовое состояние. Он даже меня, извините за сленг, достал. А уж что пришлось пережить вам! Все. Тема закрыта. Не будем о неприятном. Вам противопоказано нервничать. И именно поэтому я не буду проводить с вами нравоучительных бесед на тему дисциплины. Вот я привёз вам яблоки и даже апельсины. Ваша главная задача – выздоравливать. И больше никаких приключений, никакой самодеятельности, никаких ночных катаний на мотоциклах и прогулок по лесам, в особенности – по могилам! Вы обязаны мне обещать, что будете честно соблюдать постельный режим и все рекомендации доктора ровно столько времени, сколько это потребуется для окончательного выздоровления. А я, хотя в лагере сейчас обстановка напряжённая и дел невпроворот, торжественно клянусь вас время от времени навещать. Ритуал обмена обещаниями считаем свершённым! Кровью скреплять не будем, мы не какие–нибудь средневековые мракобесы, мы – честные современные археологи!
После того как Троепольский, распрощавшись, уехал, ребята чуть–чуть посидели молча. Каждый осмысливал услышанное по–своему…
– Как ты думаешь, Кать, – подал голос Вася, – по–моему, Байков рассудительный и довольно логично мыслящий человек, мне он вовсе не показался сумасшедшим. А тебе?
– Нормальный милиционер. Даже прикольный.
– Вот–вот. А если у двоих близ… в смысле не у одного, а сразу у двоих людей складывается одно и то же впечатление, значит, оно правильное. При этом Байков нашего МВ сильно подозревает. А МВ обзывает его сумасшедшим. А нам с тобой…
– Вась, ты как–то слишком кудряво излагаешь. Может, МВ просто разозлился, что его, профессора, допрашивать посмели, вот и ругается. Психует человек – ну и несёт чушь. Лис, а ведь интересно, что МВ, оказывается, демонолог? Эй, подруга, очнись! Где ты витаешь?
– Да, Кать, это ужасно интересно. Ты извини, я пойду полежу, что–то у меня голова разболелась
Не дожидаясь ответа, Лиска выскользнула из палаты, Вася внимательно посмотрел ей вслед, хотел что–то сказать, но раздумал.
– Он уже не считает нужным скрываться, – шептала себе под нос Лиска, – раньше ни про какую демонологию не упоминал ни разу, все время говорил об истории и археологии, а теперь… Уверен, что мы ему в любом случае не опасны? Будем сидеть, как мыши, в этой больнице, таблетки глотать… А собственно, чем он рискует? Даже если мы кому–нибудь расскажем, что наш научный руководитель – демонолог, чёрной магией развлекается, над нами попросту посмеются!
У себя в палате Лиска обнаружила новую порцию таблеток, но глотать не стала, среди них вполне могли оказаться снотворные. А спать сейчас никак нельзя, ей сейчас нужно хорошенько подумать. Она выбросила таблетки в окно, плотнее закуталась в одеяло и стала думать. И чем больше она думала, тем хуже ей становилось. Если припомнить – ведь и её, Лиски, странные сны начались ровнёхонько после того, как она познакомилась с Троепольским. Старинная рукопись, как ловко он её подсунул… недаром ей стало плохо от одного прикосновения к манускрипту. Да даже если он и не нарочно, а случайно дал ей увидеть этот пергамент – это ничего не меняет. Уже одно то, что у человека на столе запросто лежат такие штучки, говорит о многом.
– Тогда что же получается – что фигура в плаще, которую мы с Катькой видели на могиле, и наш МВ могут быть как–то связаны между собой? Или… это один и тот же человек? Ну да, и сигареты выронил те самые… Господи, ну что же это такое?
Лиска даже застонала сквозь зубы, до того ей было скверно.
Она не знала, что человек, о котором она так напряжённо размышляет, чувствует себя сейчас ничуть не лучше.
Профессор Троепольский вернулся в лагерь экспедиции в непривычном состоянии полного душевного упадка. Он, неизменно успешный, смелый, умный и хитрый, не мог припомнить в длинной веренице прожитых лет и пары часов, когда он не понимал, что происходит. Троепольский любил и уважал себя именно за это железное умение мгновенно и точно оценивать любую ситуацию. Он всегда, с точностью цейссовского бинокля и глубиной воздействия рентгеновской установки, видел, фигурально выражаясь, и лес, и по отдельности все деревья, растущие в этом лесу. А теперь? Что это за насмешка судьбы? В звёздный миг, на пике удачи, сразу после того, как нашлось великолепное обручье, на него словно напали из–за угла. Сначала милиционер. Потом, смешно сказать, дети. Кто следующий? Кто готов нанести ещё один удар лидеру, временно утратившему контроль над ситуацией? На пороге палатки его осенило. Он вспомнил обожающие глаза мэнээс Костромкиной. Эта не будет думать о нем глупостей. А какой человеческий материал наилучший? Разумеется, тот, который вам слепо доверяет.
Троепольский по–гусарски легко развернулся и быстро зашагал к палатке Марго.
– Маргарита? Вы у себя?
Молнию изнутри расстегнули так поспешно, словно профессора Троепольского с нетерпением ждали.
– Михаил Вадимович?! Вы вернулись? У вас какие–то проблемы? Если вы примете мою помощь – я готова.
В глазах лаборантки при виде профессора вспыхнула откровенная радость, и он сразу успокоился. Пусть глупые милиционеры и взбалмошные дети думают и делают, что им заблагорассудится. Они не помешают. Он успокоился.
***
Наедине с тревожными мыслями Лиска промучилась до вечера. Пару раз в палату заглядывала Катька, но Лиска успевала прикинуться спящей. Нет у неё сил излагать насмешливо фыркающей подруге собственные дикие подозрения, безуспешно доказывать то, в чем уверена на сто процентов. А время между тем уходит, и совершенно непонятно, что делать. Хоть бы участковый приехал, что ли!
– Раненый–то ваш совсем оклемался, вставать просится, – обрадовала её Арина Родионовна. Нянечка принесла в палату ужин и новую порцию таблеток.
Лиска подскочила:
– Ой, а теперь, наверное, можно его навестить?
– Григорий Андреич говорит, можно, только недолго. Чтоб у него от трескотни вашей голова не заболела. Ну да ты девка не шибко говорливая, не то что эта чернявая.
Не теряя времени, Лиска побежала к Ботанику. Недавний оборотень, обмотанный бинтами и больше похожий на мумию, радостно улыбнулся.
– Хорошо, что ты пришла. А то я лежу, лежу весь день, мысли разные в голову лезут. Я же не знаю ничего, няня говорит, нас обоих в больницу привезли. Вдруг это я тебя…
– Не волнуйся, я просто с мотоцикла грохнулась. Лёш, давай я тебе потом все расскажу, ладно? Мне посоветоваться надо, срочно. Вася не поймёт, Катька тем более – а ты сможешь. Ты же тоже… видел.
Ботаник понурился.
– Ну да, если бы только видел. С чего ты взяла, что мои… подвиги с твоими снами связаны?
– Я знаю. Не надо на меня так таращиться. Вчера ночью, когда ты был… ИМ…
Ботаник нервно сглотнул, уставился на свои пальцы, комкавшие одеяло. Лиска вздохнула. Ужасно жалко так мучить человека, но отложить разговор невозможно.
– Там, в поле, ты назвал меня именем той девушки. Из десятого века. Я его никому не говорила, даже Катьке. А теперь больше ничего не говори, лучше послушай. Я, Лёш, совсем запуталась.
И, чувствуя себя так, будто ныряет в воду с пятиметровой вышки, Лиска выложила Ботанику все свои сны, подозрения и размышления. И ей сразу сделалось легче – Ботаник, он умный, он разберётся.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
