Текст книги "Записки военного коменданта"

У солдата необыкновенное чутье на искренность рассказчика. Я чувствовал, что слушают, затаив дыхание. Никаких откровений тут не было, но разговор повернулся такой стороной, так было необычно ново, и это новое было приковано к сокровенным думам солдата. Они ведь тоже знали о Пике, о немецких коммунистах, которые сражались в рядах Советской армии, как и мы. Все верили, что с приходом в Германию Советской армии в Германии начнется процесс такого глубокого социального обновления жизни, которого история этой страны еще не знала.

Мне надо было объяснить солдатам 23-й стрелковой дивизии тот вопрос, из-за которого я специально приехал в дивизию генерала Бастеева. Мне надо было выяснить, как складываются отношения солдат дивизии с немецким населением. В ходе боев я был довольно тесно связан с начальником политотдела дивизии полковником Фроловым, Сашей Фроловым, как мы всегда звали этого необыкновенно расторопного и храброго начподива, тоже комсомольского вожака в прошлом, как и полковник Винокуров.

Отношения солдат с населением складывались пока нормально. А как они пойдут дальше? Как они начнут развиваться под влиянием давившего горло солдата комка чувства неистребимого горя, каким была полна грудь Андрея? Как все это будет бередить души солдат? Как будет сказываться на наших солдатах отношение к ним немцев? Поймут ли они все те страдания, которые перенес наш народ в период освободительной войны, когда был освобожден и немецкий народ?

– Поднимите руке те, кто ведет войну с самого начала!

Из большой группы солдат, сидевших рядом, поднялись несколько рук.

– Мы начали войну с лозунгом: «Война до полного уничтожения немецких захватчиков!» Но наша Коммунистическая партия, Верховное командование предупреждали всех нас не смешивать гитлеровскую армию и немецкий народ. Вы помните, как говорил Сталин: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, а государство германское остается». И говорили нам об этом затем, чтобы мы в ненависти к фашистской армии, ненависти, без которой победить врага нельзя, не перенесли эту ненависть и на мирное население Германии, когда столкнемся с ним в ходе войны. Фашистскую армию, государство фашистское мы уничтожим и вырвем все с корнем, но с народом немецким, с государством немецким мы должны будем искать разумного взаимопонимания. И как бы ни были велики личные страдания, которые мы принесли сюда, они не должны толкать кого-либо из нас на личное мщение. Немецкий народ понесет свою долю ответственности, но нам предстоит вместе с немецким народом выкорчевывать самые глубокие корни германского милитаризма, и мы должны искать с ним взаимопонимания. Без этого нам будет трудно убедить народ побежденной страны совместно приступать к очень сложному историческому делу – выкорчевке остатков фашизма. Непростая это задача. Узами фашизма опутан и сам немецкий народ, как назойливой паутиной. Решить эти задачи можно только с трудовым народом Германии.

Мы приступаем к самому сложному этапу войны, к самой необычной миссии, с точки зрения прошлой истории войн, – к сотрудничеству с побежденным народом. К устройству его послевоенной жизни, послевоенного мира, к созданию в Германии совершенно нового социально-политического строя. Всего этого нельзя сделать по приказу командира дивизии. Немцы на опыте войны усвоили, кто ее виновник. Мы это также хорошо усвоили. И мы, как победители, по-хозяйски должны помочь немцам сделать свою страну миролюбивой, чтобы с этой земли больше никогда не была начата война. Можем ли совладать с этой задачей одни? Нет! Не можем. Мы можем сделать это со своими союзниками? Надо подумать. Наверное, нет. Союзники ближе к немецким империалистам, чем к нам. Они пройдут с нами вместе какой-то отрезок пути, пока им выгодно, пока они смогут маневрировать, соблюдая свои интересы. Но рано или поздно они повернут против нас. Мы должны искать более прочных, надежных, долговечных союзников. Кто это может быть? Видимо, самый долговечный и самый надежный союзник – это тот, кто кровно заинтересован в уничтожении корней фашизма. Таким союзником может быть только сам немецкий народ. Он поднялся к своему историческому творчеству, и ему необходимо смести со своего пути все преграды. Поэтому-то он и будет самым надежным нашим союзником. И еще очень важно учесть одно обстоятельство. В строительстве своей новой жизни ему нужна помощь. Одному ему со своей задачей не справиться. У него будет на второй день так много врагов, что без помощи он будет смят теми же западноевропейскими империалистами.

Тогда, в Куйбышеве, В. Пик развивал очень стройную мысль о том, что всякому новому движению в Германии на первый случай будет нужна помощь доброго друга. И немецкий народ сторицею заплатит за эту поддержку и своей преданностью, и всем другим, чем он будет располагать. В Германии родился марксизм. Он вобрал в себя достижения передовой мысли революционной борьбы. Но он вобрал в себя всю горечь, весь опыт рабочего движения и народного горя самой Германии, все ужасы феодально-крепостнического гнета того времени.

Говоря о немецком народе, нам непременно следует не забывать, что и он довольно натерпелся от фашистской диктатуры. Сколько немецких патриотов отдали свои жизни в фашистских концлагерях за свободу своего народа!

И еще один момент мы должны иметь в виду, говоря о народной Германии. Немецкие империалисты и империалисты США, Англии, Франции могут быстро договориться и объединить свои силы против народной Германии. И в этот момент у молодого немецкого государства должна быть надежная защита, надежные союзники.

Как строго осуждали мы всех тех, кто нарушал требования Главного командования Советской армии, когда дело доходило до самоуправства против гражданского населения на территориях наших союзников и соседей. Это в полной мере относилось и к немецкому народу.

Летом 1944 года Илья Эренбург, наш советский писатель, упрощенно представил себе положение немецкого народа в конце войны. «Германии нет, – писал он, – есть колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности… В Германии все бегут, все мечутся, все топчут друг друга, пытаясь пробраться к швейцарской границе». Тогда ЦК КПСС признал эту позицию Ильи Эренбурга ошибочной. Эренбург смешал всех немцев в одну кучу. Фашисты действительно бежали к швейцарской границе. А как вел себя немецкий рабочий или тот старик, с которым мы только что говорили? Зачем им-то надо было бежать? Простые немцы остались у своих домов. Они даже не побежали за Эльбу, хотя могли бы. Да с чем они туда побегут-то, спросить бы! Что их там ждет? А немецкие узники концлагерей? А все простые люди, которые ничем не связаны с фашистами? Наша Коммунистическая партия была права, строго осудив Илью Эренбурга.

Выражения на лицах солдат так и говорили, что им всем очень хотелось бы, чтобы Германия была народная. Главное, чтобы с буржуями покончили. Так думалось всем, кому довелось испытать, какова эта мировая война. Каждый задумывался над ее последствиями.

В Политическом отделе армии ждали неотложные дела. Настала пора прощаться с воинами прославленной 23-й стрелковой дивизии. На прощание товарищи дали слово: «Так держать! За Эльбу ни шагу! Бдительности не снижать! Искать разумные контакты с населением. Собранность – друг солдата».

Апрель только что подходил к концу, а природа, как в нашей Западной Белоруссии, принимала весенний облик. Все окружающее стало каким-то первозданно нежным. Только внутренний голос, как зуммер, напоминал, что отзвуки берлинской канонады продолжаются. Но это солдатское, человеческое. А природа брала свое. По ирригационным каналам, протокам, маленьким ручейкам плескались утки. Плескались близко, самозабвенно, в своих любовных «перегонках» теряли чувство настороженности. Испуганные, они пикировали куда-то за кустарники. Их было так много, будто и войны-то не было, для них, конечно. Сердце охотника колотилось учащенно, а зуммер звал, – не отвлекайся! На дорогу выскочила стайка куропаток и гуськом, по середине дороги, бежала перед машиной. Иван дал газу – куропатки смылись. Поля были пусты. Нигде ни души. Будто все, кроме фазанов, уток и куропаток, вымерло.

На каждом километре по два-три объезда, один замысловатее другого. Ах, Иван!.. Какой же ты верный друг. Нам с ним повезло. Мы всю войну были неразлучны. Это коренастый, необыкновенной силы и выносливости, сибиряк. Я не помню, когда мы отдавали наш «вилис» в ремонт. Он делал все сам. Летом мы встретились в районе Цайца, на пустынной дороге, с одним немецким инженером. Остановились, я спрашиваю его: «Что-нибудь нужно?»

– Нет, – сказал инженер, – машина капут.

Иван соскочил, покрутился у машины инженера и завел. Можно ехать! Инженер развел руками и сказал:

– Мы этим не занимаемся, это делают мастерские.

На одной такой остановке Иван остановил машину и чертыхнулся, хотя он никогда не ругался, зло, по-солдатски.

– Что случилось?

– Да ничего не случилось. Но не посмотри, что-нибудь да случится, да поздно будет.

Я огляделся вокруг, всмотрелся в раскореженный берег и взорванный мостик через ручеек. Вроде бы ничего.

– Помните такой ручеек под Вильнюсом?

– Помню!

– Ну и вот, так же и тут могло бы быть.

А что случилось под Вильнюсом? В конце лета 1944 года нашу 61-ю армию срочно перебрасывали на Рижское направление. Редакция армейской газеты с типографией направилась в новый район дислокации машинами, чтобы раньше дивизии быть на месте, организовать встречу и обеспечить своевременную информацию об обстановке на фронте.

Наш путь лежал через Гродно, Вильнюс, Шяуляй и район сосредоточения армии. Дорога была неспокойная, лесистая. Перед Вильнюсом мы выскочили из леса по левому склону широкой лощины, пересеченной оврагами. Впереди шла машина начальника издательства, майора Петра Алексеевича Дубова, человека храброго и вместе с тем очень осторожного.

Неожиданно он остановил нашу колонну. Подал команду «Стоять!», а сам начал присматриваться к мосту через овраг. Не доехали мы до моста не более пяти метров. Дубов полазил, посмотрел и дал команду «отвести машины». Никто не понял, в чем дело, но дали задний ход. И, когда водители подошли поближе, Дубов показал всем минное поле. Кто поставил мины перед мостом? Когда? Из этих мест более полумесяца как противник был изгнан. Саперы проглядели? Возможно. Но на мосту были заметны свежие следы грузовой машины. Кто же это смастерил? Кто ответит на этот вопрос? Нет ответа. Мы объехали, остановились благодаря нашему спасителю.

В г. Кириц в вечерней темноте замелькали гражданские люди. Немцы? Вечером? Не может быть. Осторожно проверили. Действительно немцы. Вернулись кто откуда. И не просто бродят, а спешат по делам. Подумалось тогда: это первый признак возрождающейся жизни. Любое движение людей вызывает радость просто от встречи. Значит, не боятся. Значит, приобрели и веру и надежду.

Как только вылезли из машины, сразу окунулись в новости о делах войны. Еще немного, и бой в Берлине закончится уничтожением берлинского гарнизона, если, конечно, не капитулируют. Положение дел в остальных дивизиях всех корпусов одинаковое, что и в 23-й стрелковой дивизии. Политическое управление фронта молчит. Все заняты горячей точкой войны – Берлином.

Война окончена. Тревога остается

Гитлеровская армия разгромлена. Последний гарнизон в логове врага, в Берлине, капитулировал. А солдаты приводили в порядок боевое оружие. Так было всегда в армии: пришел из похода, со стрельбища – чисть оружие. Оно должно быть готово к безотказному действию. В армии знают этот закон издавна, и потом, когда оружие приведено в порядок, начинают заниматься собой.

Сохранить боевую готовность войск, каждого солдата, всех звеньев армии в момент перехода от войны к миру, осознанно совершить этот переход в его сложной взаимосвязи со сложившейся обстановкой на территории врага, когда все вокруг тебе неведомо, тобой еще не познано, еще противостоит тебе, как дальняя солдатская дорога, на которой всякое может быть, ко всему надо быть готовым, – остается одно – бдительно всматриваться в неведомый этот путь, сохранить боевую готовность армии в целом и солдата в отдельности, примечать, что делается вокруг тебя, и в сложной обстановке, в которой мы оказались, находить причинную связь происходящих событий, делать выводы, приводить в стройный порядок и свои мысли, и свои поступки.

Над определением сложившейся после войны обстановки и задач, складывавшихся в непривычной мирной тишине, для солдата, офицера, для всех напряженно работали политотделы, офицерский состав. На совещаниях политорганов, командного состава, которые провели сразу, как только смолкли орудия и рев моторов, анализировали сложившуюся обстановку в войсках, их взаимоотношения с населением, с союзниками, которые стояли перед нами на западном берегу Эльбы, определяли конкретные задачи, обязательные для всех, границы дозволенного и непозволительного.

Над новыми вопросами начинали глубоко задумываться еще на Одере, задолго до окончания войны. Когда войска 61-й армии покидали район Альтдамм и сосредотачивались в районе форсирования Одера перед Бад-Фройенвальде, я встретился с генералом Вержбицким на крутом правом берегу Одера, и тогда, перед последним броском к победе, всматриваясь в дали за Одером южнее Шведта, мы говорили о том, как все сложится потом, когда мы достигнем Эльбы, когда война начнет уходить в историю, как надо будет сохранить равновесие духа солдата-победителя и сохранить, отстоять плоды победы. Генерал Вержбицкий был интересным собеседником, серьезным, вдумчивым командиром. Я помнил его еще с 1943 года, когда он командовал 311-й стрелковой дивизией в 54-й армии на Волховском фронте. В боевой обстановке он отличался острой наблюдательностью и собранностью.

Несколькими днями раньше я направлялся в 12 ГСД полковника Малькова. В одном из поселков солдат ловко разделывал тушу свиньи. Вынул и отложил себе печень. Я спросил его: «Зачем ты это сделал?» Тот помялся и сказал, что «мясо свиньи жирное, а печень в самый раз». «А как же с ротной кухней?» – спросил я солдата. «С кухней? Ну, печенку пожарим, а на ротную кухню можно и не ходить».

На окраине того поселка располагался командный пункт генерал-лейтенанта Г. Халюзина, командира 9 ГСК. Я рассказал ему об этой печенке. Он мне говорит:

– Странная вещь наблюдается – ротные кухни готовят вкусную пищу, а солдаты в ряде подразделений не приходят обедать. Видимо, питаются «подножным кормом». Сам понимаешь, ротная кухня объединяет роту, солдаты должны стремиться к ней, как к источнику жизни, и тогда командиру легко управлять подразделением. А теперь он не знает, где его подчиненные.

– Насколько это массовое явление?

– Нельзя сказать, чтобы было массовое, что никто не ходит, но случаи не единичные.

Говорили мы с генералом об организации последнего броска через Одер, долгожданном конце войны. Халюзин был опытным боевым командиром, хорошим организатором. От боевых действий разговор наш опять перешел к солдатскому быту. Ходят ли, например, солдаты и офицеры по немецким домам? Как с выпивкой? Чем занят солдат днем, вечером, как организовано расквартирование? Как поставлена санитарная служба, как с личной санитарной гигиеной? Все ли сделано для организации досуга солдата? В разговоре принял участие начальник Дома офицеров майор Соколов, сообщил, что Политуправление фронта готово прислать то, что нам необходимо для проведения культурно-массовой работы.

Наблюдения, накопленные в период войны на территории врага, легли в основу совещания начальников политорганов и замполитов частей, проведенного по армии в первые послевоенные дни. Политработники глубоко проанализировали опыт боев за Одером и обстановку, сложившуюся на Эльбе, и поставили на совещании много вопросов, которых не касались временно в период боев. У солдата стало много свободного времени, и он не знал, куда его деть, а боевые задания теперь были связаны с несением караульной и патрульной службы в «мирных» условиях. Вражеский фронт рассыпался, но разве мог кто либо сказать, что враг исчез и больше не угрожает твоей и моей жизни? Нет, не мог.

Доклады политработников были спокойные. И чем спокойнее они были, тем сильнее росла озабоченность, представлялись возможные опасные неожиданности, которые могли настигнуть нас, и которых мы сейчас не видим. Сохранение и упрочение моральной устойчивости теперь, когда война уже в прошлом, – самая важная задача политических и командных руководителей. Об армии судят по ее победному пути, о солдате судят по его поведению. И судят не товарищи, которые все простят, а посторонний глаз побежденного народа, который пристально присматривается к армии победителей и судит о ней по поступкам ее солдат. И не это самое главное. Это, конечно, очень важная деталь нашего поведения, политически очень важная для нас. Главное в том, чтобы сохранить в постоянной боеготовности армию после войны.

Со стороны покажется это странным. Война кончилась, а боеспособность и боеготовность должны быть еще более повышены. Да, да, – это непреложная истина победившей армии. История знает немало примеров, когда армии-победители разлагались и становились жертвами своей беспечности и уничтожались только потому, что не подумали о сохранении, упрочении своей победы. История войн учит, что победу надо удержать, закрепить, целесообразно использовать ее в интересах той политической цели, которая поставлена государством в войне и, естественно, перед армией.

А какими средствами можно обеспечить эту задачу, как не укреплением политической бдительности армии в целом и каждого, да-да, каждого солдата, от разведчика до повара. И эта цель была поставлена перед политическими органами армии на том совещании.

Каждый командир, несущий ответственность за боеготовность своего подразделения, реально сознавал, что бойцы и командиры, прежде всего, люди, со всеми их разнообразными чертами, слабостями. И это не умаляет роли морального фактора, а напротив, повышает его. Жизнь армии постоянно требует внимательно всматриваться в конкретные поступки подчиненного, сознавая, что твоя роль воспитателя – в предупреждении, в удержании от поступков, порочащих честь воина. Капиталистическая Европа еще не встречалась с солдатом социалистического государства рабочих и крестьян, не знала, что возможно простому солдату носить в груди своей всю великую гордость за свое отечество.

Все мы пришли на Эльбу не с плац-парада и не из школы. Все мы прошли тяжелые, мучительно тяжелые испытания, физические и нравственные. Все мы прошли через могилы, нет, мимо дорогих нам могил с грузом неукротимого мщения. Может ли утихнуть это страшное чувство, когда гитлеровская армия разбита и главный, видимый, зримый виновник уничтожен? А если оно по-прежнему жжет грудь солдата и всеми силами тянет к отмщению? Война закончилась, дорогие могилы позади, позади и сожженные села и города, изуродованные леса и поля, на них еще умирают соотечественники, особенно несмышленые детишки, роясь в изуродованной, наполненной снарядами и минами, земле, или пахари, или прохожие, поспешившие пойти по короткой дороге, через заминированное поле, ставшей потом последней с их последним вздохом. Все это позади. А ненависть с тобой, и с ней надо справиться, поступить по-человечески, не так, как она подсказывает сердцу. Солдаты из опыта знают, что чувства – плохой советчик. Да разве теперь найдешь того виновника, кто нанес тебе непоправимое горе? Нет! И теперь твоя цель другая. Глубокий смысл отмщения лежит в другом, так подсказывает разум солдату.

Сразу после войны в политической обстановке и в Германии, и в лагере наших союзников было много неясного. Но одно-то мы хорошо усвоили, что на нашей армии лежит задача способствовать созданию такой обстановки в Германии, чтобы теперь и в далеком будущем с этой территории никто не начал бы войны. Германия должна стать миролюбивой страной. Западные союзники будут мешать нам. Конечно, эта задача окажется для них непосильной, если за дело создания новой Германии возьмется сам немецкий народ. И это не будет пустой фразой, если ему помочь, помочь вовремя и эффективно. И наша армия во имя сохранения того, что мы достигли в войне, может это сделать, то есть сделать максимум осуществимого при данных условиях. Но тут же встает все тот же вопрос, который мы обсуждали с солдатами на Эльбе. Чем сложнее обстановка в мире, тем все более остро встает перед нами задача установления таких отношений между нами и немецким населением нашей зоны, которые, во-первых, способствовали бы размыванию в психике немецкого народа всего наносного, всего антисоветского, что оставила в виде психологического и нравственного груза гитлеровская идеологическая кухня; во-вторых, как ни трудно, но приложить усилия, помочь немецкому населению самому убедиться, что оно имеет дело не с оккупантами в империалистическом смысле слова, а с армией – освободительницей немцев от гитлеровской деспотии, да-да, – освободительницей немецкого народа. Это под силу только очень дисциплинированной и очень сознательной армии. Ведь это не просто, чтобы немцы хорошо относились к советскому солдату, нет, этого далеко недостаточно. Надо, чтобы немецкий человек освободился от психологии побежденного, поднялся до понимания вершин строителя своей собственной судьбы, своего немецкого государства, чтобы он проникся сознанием необходимости сотрудничества с советским народом и нашей армией, как крайне необходимой и великой задачей социального обновления своей жизни и совместной борьбы за мир, в котором так нуждаются теперь все.

На достижение этих целей уйдет много сил и времени, без сбоев это не пройдет. Наши западные союзники теперь уже открыто становятся империалистами без маски, которую они так неуклюже носили всю войну. Они первым долгом будут мешать социальному обновлению немецкого народа. И так же, как и мы, будут делать максимум осуществимого в своих пакостях. У себя в зонах они приведут к власти все ту же монополистическую буржуазию, все тех же помещиков и постараются все начать с начала, но уже в тесном союзе со своими вчерашними «врагами». Это может произойти на территории двух третей Германии, которые они теперь оккупировали.

Конечно же, это процесс остро политический. Не только потому, что в него втягивается весь немецкий народ, все победители и побежденные, но и потому, что в его основе лежит политика нашего Советского государства – политика борьбы за мир на земле. А это находится в связи с еще двумя очень важными вопросами. Во-первых, мы здесь не одни. Наши союзники привели свои армии в Германию далеко не с теми целями, что и мы. Во-вторых, в объекте борьбы двух мировоззрений стоит немецкий народ. Борьба усложнится. Эту борьбу мы должны выиграть. Победа в этой области будет определять характер немецкого государства. И от того, как он будет решен, зависит будущее немцев. А будущие поколения наших соотечественников будут судить о нашей военной и государственной мудрости.

Ключом всего этого нынешнего политического и социального нагромождения является поведение нашего советского воина на территории Германии. Советские воины должны усвоить себе, что они в настоящее время являются заступниками начинающегося процесса социально-демократических преобразований послевоенной Германии.

Всю войну, все самые последние месяцы войны, все время, потраченное нами на освобождение Европы, велась эта разъяснительная работа. Она приносила нам обильные результаты. Все говорило о том, что начало было положено прочное. Воины понимали свое место в той исторической битве, которая началась за обеспечение прочного мира для народов Европы и нашей планеты.