Текст книги "Две жизни одного каталы"

Черное море

Как в плохом боевике, Иосифа Белых начали разыскивать сразу три ветви человеческого социума. Прежде всего – бандиты, которым он не занес собранные с трех точек деньги. Затем добропорядочные граждане в лице председателя одесского яхт-клуба Семена Виргилеса, из-под чьего ответственного хранения исчез секстант, мини-парус и бобина капронового шнура – вместо всего этого осталась невнятная записка с обещанием все вернуть в пятницу. Какую именно пятницу имел в виду хитрец сумасшедший – оставалось только гадать.

Ну и, конечно, власть! Ее представляла Ирина Кляйн – трижды приезжала она в этот сладкий домик на Даче Ковалевского, открывала своим ключом тонкую дверь, сидела, задумавшись, дотемна – да и брела, повесив голову, обратно на трамвай. Пропал неутомимый боец сексуальных игр. Исчезли столь любимые старшим лейтенантом ослепительные белки глаз под густыми ресницами, крупные, чуть неровные зубы и, конечно же… Да что говорить – канул великолепный любовник, как камень в пруд – только круги разошлись.

Первыми розыск прекратили бандиты – пару раз приходили они на Чкаловский, задавали вопросы, но сплоченному коллективу пляжных бездельников это не понравилось. Поэтому, когда те явились в третий раз, Костя рассеянно бросил фразу, смысл которой сводился к тому, что Бим, по всей видимости, загремел на Слободку. В дурку, значит, попал! – смекнули блатные. Там же психобольница, на Слободке-то! Это решение было такое аккуратное, такое убедительное, что всех сразу устроило. Бима более никто не искал.

Председатель Виргилес задним числом списал секстант как дефективный и не подлежащий ремонту, а паруса у него и на балансе-то никогда не было – вот все бумаги – нет там никакого паруса!

А Ирка? Ну что Ирка – пропали у Ирки месячные! Взяла Ирка отпуск и едет сейчас в Киров к многоопытной маме. Сама-то она не прочь и родить, но вот как мама посоветует – так она и сделает.

Москва продолжала активный розыск Панченко, но ни его паспорт, ни паспорт Долина нигде больше не всплывали. Не поступало и стоящей проверки агентурной информации.

Разговоры о жесткой руке и закручивании гаек постепенно сошли на нет. Летом в столицу прилетел канцлер ФРГ, но Андропов был уже так плох, что не смог даже выйти из машины – говорили, что он «работает от сети», то есть постоянно подключен к диализу. Второго Сталина из него не получилось. Страна расслабилась и стала ждать трансляции балета «Лебединое озеро».

 
                                    * * *
 

Бим отказывался есть и пить – только улыбался и головой мотал, как бычок, которого домогаются оводы.

– Чего ж ты умничаешь, Ося? Эксперимент ставишь на выживание? В Историю войти хочешь на моей шее? На вот бастурмы кусочек зажуй – я счистил весь перец!

Но капитан в смущении отворачивался. Они продолжали движение под мотором, и Ветерок пока работал отлично. План был – уйти как можно дальше, насколько позволят запасы бензина – и уже потом экспериментировать с парусами. Первый день никаких неприятностей не принес и вообще напоминал морскую прогулку. Неплохая, постоянная скорость, встречный поток воздуха и мелкие брызги не давали солнцу по-настоящему припечь путников. Несколько раз в большом отдалении появлялись корабли, и Бим с вожделением рассматривал их в бинокль. Но шли они далеко, и менять из-за них курс не было оснований. К вечеру поднялась неприятная зыбь, и скорость несколько упала. На небе образовались рваные облака. Бим усадил Сашку за руль, сам расположился на носу и немедленно уснул, чтобы тут же быть разбуженным.

– Ты чего же спишь-то? Я ведь не знаю, куда рулить!

– Так просто же! Вон самую яркую звезду видишь? Полярная называется.

– Ну?

– Ну и все. Гони от нее прочь. Она должна быть сзади всегда.

Закрыл глаза, уснул и захрапел. К полудню следующего дня у них закончился бензин. Ну, то есть закончился в обеих канистрах, а в малой вертикальной Бим оставил несколько литров. Чтобы можно было пришвартоваться, – объяснил он. Сашке это не понравилось – он предложил дорасходовать горючее, выкинуть пустые канистры и утопить тяжелый мотор, чтобы облегчить лодку и увеличить скорость, но Бим уперся. Договор на доставку Студента к турецким берегам гласил – тысяча рублей плюс все оборудование, включая лодку и мотор, отходят к Биму. Ссориться с сумасшедшим посреди моря Сашка посчитал неразумным, да и привязался он к нему за последнее время. Тем не менее он достал пачку долларов и марок, показал их Биму и поклялся купить новый мотор в Турции. Оське доводилось видеть только чеки Внешторга, и на вид инвалюты он не купился.

А через несколько часов беглецов накрыл шторм. Сначала качало ровно, затем с верхушек волн ветер стал срывать воду, и сделалось жутко. Лодка проваливалась в глубочайшие водные ямы – такие глубокие и кошмарные, что черные стены воды окружали со всех сторон. Затем их выкидывало вверх, где холодный ветер, луна и брызги, а потом вновь – уууух… в яму. Сашке было очень страшно, а Бима, казалось, больше беспокоит курс. Он с тревогой поглядывал на звезды и вскоре выкинул плавучий якорь, похожий на брезентовое ведро без дна, а длинную веревку закрепил к носу. Пустые канистры он привязал по одной к каждому борту, чтобы за счет возросшей площади увеличить устойчивость – лодка действительно держалась на этих гигантских водных холмах как приклеенная! Плавучий якорь не облегчил их качания, но теперь лодка всегда была носом к ветру и шансы перевернуться уменьшились. Продолжалось это десять часов и совершенно вымотало обоих. Затем интенсивность шторма снизилась, но волны швыряли их всю ночь – уменьшилась лишь глубина водных ям, да порывы ветра ослабли. Путники в этот шторм потеряли одно резиновое пузырь-ведро с водой, сумку с витаминами, рыболовными снастями и с Бимом еще в Одессе изготовленными экспериментальными фильтрами для питья морской воды. Шторм унес и часть продуктов. Исчез также удобный и полезный надувной резиновый пуфик-разделитель – полуспущенный, он мог принять любую форму и был просто незаменим. К утру ветер постепенно стих, волны улеглись и наступил третий день их вояжа. Он принес новые испытания – сложная конструкция, которую капитан Бим назвал Бермудский парус, никак не хотела работать. Ветер в нее не ловился, и разочарованные беглецы установили штатный простой прямоуголный парус, что прилагался к лодке. Он неплохо двигал судно при боковом и заднем ветре, но капитана такой расклад совершенно не устраивал. Иосиф пришел в большое душевное расстройство – он молча жестикулировал руками, было видно, что ему хочется убедительно доказать справедливость своих рассчетов. Однако аппелировать было не к кому. Сашка тоже запечалился – с мотором было значительно быстрее.

– Ось, а Ось! А вот какая у нас теперь скорость? – поинтересовался он, предчувствуя, что ответ его расстроит.

– А ты плюнь с носа в воду и отмеряй секунды на своем хронографе. Когда харчок до кормы дойдет – пересчитай скорость. Длина лодки 3 метра 20 сантиметров.

Студент немедленно плюнул и стал отмерять секунды.

– Получается… где-то километров шесть или семь в час! Да как же это возможно? Мы что, пешком в Турцию идем?

– Ну, где-то так. Только мы пока даже не в Турцию идем. Мы идем туда, где уже были – нас штормом снесло на север чутка. Но вообще-то при нормальном ветре мы будем идти 10 километров в час, может, и 15 иногда – но никак не больше.

– А вот скажи – может такое быть, что нас месяц тут ураганами поколбасит, а потом выбросит на пляж Ялты, например?

– Ну, если я вдруг утону – то так и получится.

– Спасибо тебе, Иосиф! За откровенность твою, за умение поддержать, вселить оптимизм… Ты когда жрать начнешь?

– Когда слабость придет, голова закружится.

– А давай я тебе соточку докину, и ты в своего Алена Бомбара поиграешь на обратном пути. Давай? Ведь ты, Иосиф, на работе, а не в научной командировке! У нас договор с тобой – tenir par contrat, как сказал бы твой кумир. Покушай, брат!

– Завтра, Сань. Правду говорю – ну не хочется совсем ничего.

Поздно вечером совсем близко прошел большой пассажирский корабль. Беглецы легли на дно лодки и укрылись парусом. Сашка опять очень боялся, но виду не подал, а Бим долго смотрел в бинокль и определил судно как греческое, что повергло пассажира в уныние.

– Что же ты раньше-то не определил?

Он совершенно расстроился. Сейчас пёрли бы в Афины да пили импортную кока-колу на палубе, – рассуждал он. А, с другой стороны, кто их знает, греков этих? У них там, кажется, тоже компартия рулит – выдадут еще, как коммунисты коммунистам. Он, собственно, и туркам-то не доверял и планировал, минуя турецкие власти, прорваться в Анкару и там сразу податься в американское посольство. Ну это как сложится, а пока надо двигаться дальше. Боковой ветер, который дул всю ночь, к утру стих – наступил полный штиль. Солнце теперь воспринималось совершенно иначе – оно безжалостно палило вниз, отражаясь от зеркала воды, обжигало лица путников. Брезентовые шляпы, заботливо прокрашенные Бимом, не спасали. Студент, раздевшись, висел за бортом, держась за леер – специальную веревку, пропущенную по периметру, и его не отпускало ощущение, что все это с ним уже происходило. Где-то он уже висел так же… кажется, он был тогда дельфином. Бред какой-то! За все время в море они не встретили ни одного дельфина и ни одной рыбки, да и птиц-то видели, только сидящих на корме прошедшего мимо греческого корабля. Неживое какое-то море. Мертвое совсем. Бим судно без нужды не покидал и сейчас с осуждением качал головой – его кумир, доктор Бомбар, в своей книге не советовал вынужденным мореплавателям снимать одежду вообще никогда. Обгорели, впрочем, оба.

Студент, разглядывая глубины, вдруг объявил, что видит некие серебристые предметы, напоминающие рыб. Бим немедленно примотал нож к алюминиевому веслу и прыгнул с этим оружием в воду, но никаких рыб не было. Зато была возможность неловким движением проткнуть лодку – досрочно, таким образом, завершив вояж. Они осторожно отвязали нож и спрятали его от греха в сумку.

Раскаленное светило медленно и неохотно сползло за горизонт, но пассажир не торопился возвращаться в лодку.

– Мы с тобой жертвы. Жертвы Cолнца, – заявил Студент, осторожно проводя рукой по покрытой пузырьками шее.

– Тут, Сань, не угадаешь, – философски заметил капитан, – можно было, конечно, не три, а одну большую сумку сделать, но ты прикинь – с чем бы мы остались, если бы ее смыло?

Крем лежал в унесенной штормом сумке с витаминами и леской для рыб. Никто и предположить не мог – насколько важная это вещь. Сашка купил крем в последний день, совершенно случайно.

– А что твой француз писал о креме?

– Бомбар? Да вовсе не упоминал его.

– Воот! Посрами его в своих мемуарах, Ося. Посрами! Пусть люди знают приоритеты – вода, мазь и только потом хавка! Прав я?

Но Бим лишь застенчиво улыбался. Мыслимо ли – срамить самого Алена Бомбара, величайшего из мореплавателей? Хотя крем, конечно, архиважен – вон что с плечами происходит. Интересно, что подсохшие коросты кровоточат, но стоит погрузиться в воду – кровотечение сразу останавливается. И ведь вода не холодная совсем – лето на исходе. Может, прав Студент – следует все это записать подробно.

– Знаешь, Ося, а ведь я только сейчас понял тост «за живых, за мертвых… и за тех, кто в море!».

– А что в нем непонятного-то?

– Ну вот мы с тобой сейчас как бы ни в живых, ни в, тьфу-тьфу, мертвых не числимся. Мы как раз в этой неопределенной, висячей категории болтаемся – те, кто в море. Есть такая аббревиатура – ТКМ?

– Не слыхал. А вообще, это для тех, кто ждет нас не берегу и знает, что мы в море, но не знает, внизу или на поверхности! А так-то мы живые вполне…

– Мудрый ты, Иосиф. А я вот не знал. Да и не ждет меня никто на берегу-то…

Студенту вдруг стало стыдно и грустно – он решил сменить тему.

– Слушай, Бим, меня внимательно и запомни все, что я скажу! Дома тебя поволокут на цугундер – даже не сомневайся! Это тебе не какая-то Америка, чтобы плавать туда-сюда. Будут допрашивать и наверняка пытать. Запомни – вышел ты один, прямо от Дачи Ковалевского. Сколько плутал – не помнишь, потерял счет. Меня не знаешь или не помнишь. Будут мучить больше получаса – кричи. Говори, что в висках сильная боль и пульсация – кричи изо всех сил, понял? Они побоятся довести до инсульта и прекратят. Расскажешь про меня – срок гарантирован! Но если поверят, что ты ходил по морю один – отпустят! Главное – говори, что шел вокруг Крыма и всегда видел родную советскую землю. Не прерывал, значит, духовную и визуальную связь с Родиной.

Тихо. Бим ничего не ответил, и неясно – пропустил ли он Сашкины инструкции через голову или нет. Он сполз в воду и сделал круг – проинспектировал резину лодки сантиметр за сантиметром. Вообще-то это замечательное плавстредство оборудовано специальными выпускными клапанами, которые стравляют излишки воздуха при нагреве, но всегда лучше проверить. Вроде все в норме – ожогов, вздутий, царапин на поверхности бортов-баллонов нет, подкачка тоже пока не требуется. Делать, значит, ничего не надо. Путешественники устроились «валетом» – туловище на дно лодки, а голову и ноги на надутые борта. Каждый смотрит на темнеющее небо и сортирует мысли.

– Ну вот приедешь ты к Давиду Соломоновичу (так Бим всегда называет Додика) – и что? Что делать-то будете?

– Ты, Оська, не моряк! – вздрогнул Студент. – Ты, извини за выражение, телепат! Веришь ли? – именно об этом я и размышляю сейчас. И знаешь, что я думаю???

– Что?

– Без тебя нам не преуспеть в логове желтого дьявола!

– Ну ты опять? Не поеду я с тобой. Кому я там нужен? Что буду делать?

– Вот в этом-то я тебе могу лишь позавидовать, – тяжело вздохнул Саша, – будешь при Додике как раньше. И думать ни о чем не надо.

– Не. Я Одессу люблю. Ремонт сейчас сделаю хороший, душ закончу, рассчитаюсь с некоторыми. Потом – Ирка у меня, коты…

– Коты… – эхом повторил Сашка, – ты знаешь, лет пять назад мы со Стасисом работали в Гаграх, а в Сочи возвращались на катере. Там есть такие катера – «Невка» называются.

– Знаю. Восьмиместные пассажирские.

– Ага. Вот отплыли мы – и начался ветер. Ну ничего – водила скорости добавил, чтобы не сносило значит, вдруг бац – и захлестнуло моторы. И не заводятся больше! И нас в море уносит. В Турцию – пошутил тогда этот матрос-водила. И так вдруг страшно стало. Страшно не оттого, что в открытое море несет, а оттого, что в другую страну! А нам в нашей родной хорошо! Делов невпроворот. У каждого свои ирки и свои коты. Чуть не придушили мы тогда матроса-то! Ладно, другой катер подоспел. Вот такие мы патриоты!

– Ну вооот! А говоришь – вали со мной.

– Так ведь я ж за тебя болею, капитан! Ведь замучают тебя начальники Иркины.

– Я не боюсь. У меня справка есть.

– Это, Ося, еще хуже. Отправят на принудиловку в Казань без срока. Там больница закрытая есть. Я знал одного – Балда кликуха. Он официантку задушил. Так Балда тоже справку имел и думал, что поймал фортуну за яйца и сейчас откосит от срока! Таки откосил, но ушел этапом на Казань, а когда его из больнички выпустили – я бедолагу и не узнал! Он стал толстый, как слон, потел и пузыри пускал. То есть он думал, что их обманул, а они таблетками да уколами сделали справку настоящей…

– Я таблетки и прочую химию никогда принимать не стану! Вот и Бомбар говорил…

– Ох, Иосиф…

Все ж здорово что он такой, – разглядывая звезды, думал Саша, – с любым другим мы бы уже разосрались. А может, и вовсе поубивали друг друга. Святой человек! Не зря их на Руси всегда любили, соборы именами блаженных называли. …Коты его ждут… Коты!!!

– Ось! А Ось!

– Чего тебе?

– А вот что бы ты хотел делать по жизни? Какое занятие для тебя – счастье?

Иосиф не отвечал. Саша уже хотел обидеться, как вдруг услышал негромкое:

– Счастье? Ну вот сейчас же. Я хочу, чтобы всегда так было. Или нет – вчера, когда шторм был…

Так Студент и сел на дно, раскрыв в изумлении рот.

После полуночи появился легкий ветерок, и Бим ожил. Он вновь собрал свое устройство и привесил-таки треугольный парус, но ничего путного из этого и в этот раз не вышло. Парус бросили обратно на дно и установили родной. Сашка лежал на носу в полудреме, лодка неспешно шла на юг, а он вспоминал и крутил в голове слова Йонаса:

– Я, конечно же, там никогда не был, но тему эту изучал. И вот из того, что мне удалось узнать, вырисовывается такая картина – турки имеют отвратительную тенденцию морить перебежчиков в своих тюрьмах. Потом они передают их американцам, но перед этим зачем-то держат по несколько месяцев.

Сидеть в турецкой тюрьме Сашке не хотелось.

 
                                    * * *
 

Утро шестого дня принесло большие перемены – в небе появились птицы. Много птиц. А в воде – мусор и пятна мазута. Никакой земли, впрочем, видно не было. Капитан Бим объявил, что турецкий порт Самсун, на который он целился изначально, останется чуть дальше к востоку от точки их заземления.

– Почему, Бим? Ну почему?

Капитан только прятал глаза и ничего не отвечал. Он пребывал в смятении.

– Я, Сань, обратно пойду сразу. На Одессу пойду.

– Ты таки идиот и есть! – рассвирипел Студент. – Неужели ты не понимаешь, что море на надувной резинке можно пересечь только один раз, и это будет приравнено к выигрышу в «Спортлото»! Только один раз и по большой удаче!

Подумав, он решил не спорить с сумасшедшим. Только причалим – порежу нахер эту лодку ножом, – определился он.

Оба они прилично схуднули, оба мучались незаживающими коростами от ожогов на шее. Но вот что странно – у них оставалась и вода, и пища. Первые дни Сашка жевал кусочки бастурмы, счистив все специи, но вот уже два дня ничего есть не хотелось. Бим напротив – не прикасался к пище первые дни и лишь недавно начал грызть сухари, правда помногу. Жажда посещала путников всегда в одно время – часа в три-четыре, причем ночью пить не хотелось совсем. Сашкина щетина превратилась в бороду. С выгоревшими волосами, коричневым загаром и ожогами на шее он стал похож на бойца французского Сопротивления, а Бим – на древнего египтянина, прораба со стройки пирамид. И боец, и прораб были смертельно измотаны. Солнце пожгло края губ, и говорить стало болезненно – оба молчали.

На горизонте, прямо по курсу их движения, показался корабль. Казалось, они пересекутся, но Бим не сворачивал – смотрел в бинокль. «Парижская Коммуна» – прочитал он и добавил, как показалось Сашке, с некоторым презрением – наш! Оказалось, это сухогруз, приписанный к Одессе, а электриком там работает Толян Гнида. Толян тоже раньше ошивался на Чкаловском, но был изгнан.

– Это погоняло у него такое или фамилия? – поинтересовался Студент, глядя вслед уходящему судну и ощупывая потрескавшиеся губы.

Говорить было больно. Выяснилось – кличка, фамилию Оська не вспомнил. Гнида показал странную наклонность мучить девчонок, правда, только пьяненьких. Сам он алкоголь не употреблял. А судно это, со слов Бима, знаменито своим уникальным винтом, способным менять шаг. Оська сложил две руки вместе, изобразил ладошки ковшиками и повертел их в запястьях – Сашке сразу стал понятен смысл этого устройства. Бог ты мой, – думал он про себя, – кто же из нас двоих сумасшедший? И есть ли у меня хоть сотая часть того, что хранится в этой опаленной солнцем голове? Бим, между тем, продолжал, и из рассказа его выходило, что эксперимент провалился и революционный винт этот был заменен на обычный. Слишком сложным оказалось для команды управлять таким устройством. Тут Бим презрительно сплюнул за борт. Он еще что-то бормотал об этом, не ставшим уникальным, судне, как вдруг в Сашкиной голове что-то щелкнуло. Он стремительно сел на дно и объявил:

– Ты вот что, Иосиф – ты расскажи-ка мне подробно про Гниду и корабль этот. Все, что знаешь. Вот сейчас он идет в Одессу? А когда и откуда вышел? Сколько там команды? Мог бы там, скажем, человек спрятаться?

Мудрый Иосиф поведал, что команды там полсотни человек, а спрятаться можно в трюме, если груз не насыпной – да и не только там. Наверняка в щитовой есть место. Толян за бабки может и провести – он на кооператив копит. Правда, скорее всего, он деньги возьмет вперед, а потом сам же и сдаст – гнилой человек.

Яли

Было еще светло, когда показался берег. С Бимом творилось нечто непонятное – он постоянно двигал растрескавшимися губами, изредка вдрагивал. Сашку это очень встревожило – он никогда прежде не видал Оську в таком волнении и не знал, что делать. Сам он тоже находился в крайней степени нервного истощения. С большим трудом, дергая по очереди шнур, они смогли завести мотор и на остатках бензина пошли вдоль берега, о который била весьма ощутимая волна – были видны брызги, целые фонтаны брызг. Здесь, в отдалении, тоже качало, но плавно и не опасно. Следовало искать какую-то бухту, и она нашлась. Точнее, это была недлинная гряда крупных камней, наваленных параллельно берегу – своего рода волнорез, за которым были видны верхушки мачт парусников. Бим добавил скорости и уверенно обогнул гряду – здесь море было спокойно, и путешественникам уже никак не угрожало. Тысячи птиц сидели на волнорезе, и от него по воде шел неприятный запах помета и гниения. В маленькой бухте оказались несколько одномачтовых парусных, довольно старых, яхт и пара новых больших моторных катеров. Людей не было видно. Бим подогнал лодку к небольшому причалу и привязался веревками. И вот они на твердом деревянном настиле дока. Тут выяснилось, что ходить ни тот, ни другой не могут – ноги подкашивались, как ватные. Несколько минут они ползали на четвереньках, пытались массировать колени, сидели на причале, как на стуле, свесив ноги вниз, затем снова и снова учились ходить.

Его звали Кемаль. Жилистый, загорелый, все лицо в глубоких морщинах – возраст угадать невозможно. Ему могло быть и 30, и 60. Кемаль жил на самом старом паруснике и, по всей видимости, подрабатывал сторожем – присматривал за катерами, подтягивал привязные канаты и прочее. Тем не менее перед путниками он предстал большим начальником.

– Докмастер! – сказал он, показав на свою грудь. Как и договорились заранее, Сашка изображал из себя англоговорящего шведа – главным образом из-за минимального шанса встретить настоящего, а Биму велено было вообще ничего не говорить, а только улыбаться. К сожалению, словом «докмастер» познания Кемаля в английском заканчивались. Он постоял немного, видимо ожидая, что пришельцы одумаются и начнут говорить по людски, то есть по-турецки, развел руками и ушел. Вернулся с водой и каким-то жидким лосьоном – смазать шею и губы. На все Сашкины попытки объясняться он мотал головой и показывал на часы. Вскоре на трехколесном мотороллере с крохотным кузовом подъехал такой же Кемаль, но менее морщинистый. Оказался сын. На английском он тоже почти не говорил, но очень неплохо понимал. Выяснилось, что в Самсун на мотороллере можно увезти только одного, а кузовок не для людей – нельзя в кузовок сажать, что обменять доллары на лиры проще простого, и он сам готов сгонять для таких хороших людей и это проделать прямо незамедлительно – вот только продукты для папы разгрузит. И при этом ни малейшего беспокойства, ни грамма удивления, что перед ними стоят граждане другого государства. Сашка ожидал и понимал, что никаких пограничников они не увидят, но советская закалка давала себя знать, и он вновь начал подозревать ловушку. Ну не может же так быть! Выйди два шведа из воды на пляже сочинской «Жемчужины» – так на пять лет базаров будет! Нет, тут что-то не то. Затем налетала новая волна мыслей – ты что, идиот? Какая подстава? Мы же чуть не проскочили этот волнорез! Ты же сам – именно ты, а не Бим, увидел за ним мачты. Мы ведь чуть не пошли мимо. Да и чего они должны удивляться? В этих портовых городах кого только не намешано – годами иностранцы живут и не парятся. Главное, по-русски не разговаривать.

От этих диалогов с собой закружилась голова – нужно было срочно лечь, собрать мысли в порядок, а лучше поспать. Ну или выпить чего-то крепкого. Вот так, наверное, и сходят с ума…

Бим тоже нервничал.

– Надо дать ему канистры! Пусть бензин привезет, Сань! Пусть привезет бензин, банку машинного масла и крем. Мне больше не надо ничего, Сань. Я сразу домой пойду.

– Ты свихнулся, Ося. Отлежись, отоспись на берегу.

– Зачем? Все три метра днища без тебя – мои! Я в море буду спать как король! Эх, я бы сейчас ушел. Не нравятся мне эти молдаване…

Сашка вступил в переговоры с младшим и довольно легко договорился обо всем. Загрузили в мотороллер пустые канистры, дали 50 долларов для обмена, 10 – на бензин и масло, и вот уже младший исчез, оставив облачко сизого дыма. Бим вытащил лодку далеко от воды на песок, завернулся в сырой парус и захрапел, блаженно вытянувшись вдоль всего днища, а Сашка принялся гадать. Ему виделось два варианта – Камаль-сын исчез навсегда вместе с деньгами, либо же он вернется с полицией, и всех поведут в тюрьму. Ноги потихоньку восстановили свою функцию, и Студент принялся неспешно прогуливаться вдоль дока. Старший Кемаль смотрел на него со своего старенького судна и с осуждением качал головой. На берегу окончательно стемнело, были слышны удары волн, скрип канатов да храп Бима. Пропали деньги и канистры! Кемаль жестами пригласил Сашку подняться на корму, угостил лепешками с ореховым маслом и предложил старый, немного вонючий, но теплый халат. Сашка завернулся в него, сел в продавленный шезлонг, да и отключился. Снился ему черкесский аул – в пустом доме на кровати лежит хороший друг адыг, уперто и сосредоточенно смотрит в потолок и никак не желает разговаривать. Не хочет даже повернуть лицо к Сашке.

– Ну, Шабан! Ну повернись – мне спросить надо. Только спросить…

И, в конце концов, Шабан поворачивается, а полголовы у него нет.

– Не ори, не ори! – горячо шепчет Бим и трясет Сашку за плечи. – Сам же говорил – по-русски не слова. Ты чего? Какой кабан?

На часах 9:30 утра, солнце уже высоко. У воды стоит знакомый мотороллер, но канистр в нем нет. Зато рядом ходят двое мужчин и старуха. Сашка постепенно пришел в себя и вопросительно посмотрел на Бима. Оказалось – Камаль-сын прикатил рано утром и все привез, в том числе куски теплой курицы, завернутые в лепешку. Очень вкусно – вон твоя половина. А люди эти – владельцы соседней лодки, только приехали. Вон там, за дощатой будкой, есть кран с водой – можно смыть соль и постирать джинсы. Сам же Бим не только постирался, но уже замешал бензин с маслом в правильной пропорции и залился водой.

Сашка отправился к крану. Через час наваждение ночного кошмара отступило, голова прояснилась – пришло время прощаться.

– Слушай, Иосиф. Вот тут то, что я тебе должен. Но я могу добавить столько же и даже больше – я могу отдать тебе вообще все рубли, которые у меня есть.

– Ну не пойду я с тобой, Сань! Ну хватит уже ж! Давиду Соломоновичу от меня передай…

– Я знаю, Ося. Я знаю. У меня другой контракт есть для тебя. Чисто деловой.

– Ну, Сань – я уже настроился на Одессу, Сань.

– Я вижу. Но ты хоть выслушай меня! Вот пакет. Его надо доставить в Батуми по адресу Ленина, 11, квартира 2. Для тебя это как прогулка – пройдешь отсюда вдоль берега, как на саночках! А в Батуми заправишься – и на Сочи! А? Деньги у тебя теперь есть – бензину можно даже больше взять, раз ты один в лодке, а? Еще канистра войдет! От Сочи на Крым, а там уже и до Одессы-мамы рукой подать! Вдоль родных-то берегов, а? Хавка, бензин – все на рублики, все без проблем, а? Бим?

– А сколь денег-то?

– Да вот все забери – тысячи три тут, я полагаю.

Они ударили по рукам и неловко обнялись. Сашка вручил капитану завернутые в полиэтилен машинописные страницы с шапкой «Редакционное задание», все наличные рубли и немного лир из тех, что привез Камаль-сын.

– Ты дождись его. Он сейчас меня в Самсун увезет и вернется с продуктами для тебя. Потом уж решай – когда на Батуми пойдешь. И помни – ты ходил по морю один! Один! Меня сюда за бабки немалые Толян привез на сухогрузе. Лиры, если останутся, выброси у Батуми в море вместе с хавкой турецкой.

– Хорошо, хорошо! Ты скажи ему, чтоб консервы не брал! Галет побольше, лепешек вот этих ихних – хорошие лепешки, плотные такие. Витаминов бы надо, да этот молдаванин поди не разберется…

И они вновь обнялись, а Сашка вдруг ощутил, что по обгорелым щекам его текут слёзы. Он сел за молодым Кемалем, слабенький мотороллер жалобно взвизгнул, вынес их в городишко Яли и покатил дальше – в Самсун, в порт. Там пассажир вручил Кемалю 10 долларов, попросил купить продуктов для Бима и раскланялся. У впадающей в море реки он присмотрел крохотную гостиницу с зловещим названием «Мерт» и без проблем снял комнату. Парнишка-администратор с некоторым недоумением повертел в руках советский паспорт и, не зная, как правильно записать, просто подвинул гостю толстую засаленную тетрадь. Сашке ничего не оставалось, как вписать свою фамилию латинскими буквами. На отличном английском юный клерк предложил там же вписать телефон советского посольства или любой другой контакт в Турции на всякий случай, но не настаивал.

В скромном, длинном, как пенал, номере Сашка как в омут нырнул в сыроватые чистые простыни и проспал весь день и всю ночь.

– В Анкару? Это вам надо на Отогар – автобусную станцию. Мой совет – берите самый поздний рейс и обязательно у окна. Автобус идет 7 часов. Голову на сумку – и проснетесь уже в столице! Я могу подержать ваш номер до вечера за небольшую доплату…

Сашка спустился к морю – в порту стояли четыре крупных судна. Здесь же, очевидно, пару дней назад стояла и «Парижская коммуна», с которой по легенде он и спрыгнул ночью в воду. Сашка определил место, где он мог выйти на берег, и отправился прочь. Легко нашел Отогар – автобусную станцию – и взял билет на полуночный, последний рейс. Затем он прошелся по магазинам, купил себе новую одежду, в аптеке попросил крем от ожогов и вернулся в отель – туристского задора он не чувствовал, желания изучать этот суетный портовый город Самсун не возникло. Сбрил начисто бороду и стал ждать вечера.

Где-то сейчас друг душевный Бим? Только бы не заумничал! Только бы клюнул на эту историю с Батуми – там, глядишь, и выкинет его на берег турецкий где-нибудь в районе Трабзона. Или корабль какой подберет. Интервью, газеты, фото… Это был бы наилучший вариант – после такой огласки ему можно смело вернуться в СССР. Маловероятно, что будут пытать и посадят. Станет героем Чкаловского пляжа. Но пересекать море во второй раз, да без отдыха… Ох, Оська, Оська.

Как и советовал гостиничный клерк, он взял место у окна и проспал всю дорогу – организм все еще восстанавливался после стресса и требовал сна.