Текст книги "Две жизни одного каталы"

Анкара

– У нас есть русскоговорящий сотрудник, и его уже пригласили, но раньше четырех часов он наврядли появится. Давайте начнем по-английски и посмотрим на прогресс – мы всегда сможем остановиться и подождать Марата – так зовут переводчика.

Женщина положила перед собой блокнот, нажала клавишу на диктофоне, назвала свое имя – Сюзан Ривс, должность – специалист по информации, 10 часов 30 минут, Анкара, Турция. Затем поставила микрофон точно между ними и задала первый вопрос:

– Где, когда вы родились и кто ваши родители?

На этот простенький вопрос Сашка отвечал полтора часа, после чего женщина объявила в микрофон перерыв, ненадолго вышла, принесла картофельные чипсы, кока-колу и вновь оставила Сашку одного – теперь уже надолго. Звонит поди сейчас, – догадался он, – пробивает. Куда можно было звонить – он не имел представления, однако в любой научной библиотеке можно легко найти мамины работы. Да и отец был непрост – наверняка и его следы найдутся в международных документах. Тем не менее он не мог поверить, что кто-то захочет копать так глубоко и так детально. Женщина вскоре вернулась, включила магнитофон, и разговор, или, как она назвала его – интервью, продолжился еще часа на три. Тут пришло время обеда, и они вместе отправились в столовую. Сашка с удивлением обнаружил, что как минимум половина персонала посольства – турки. Как так?

– Это хороший вопрос! – засмеялась Сюзан, но не ответила. Прямо тут же, за столом, Сашка вдруг решил отказаться от придуманной и продуманной легенды с сухогрузом «Парижская коммуна» и остаться в поле правды. Очень, конечно, страшно за Бима, но, с другой стороны – а с чего они вдруг будут об этом рассказывать? Надо спросить! Ответ его удивил.

– Мы не делимся информацией ни с кем. Все, что узнают газеты, друзья или знакомые – они узнают от вас.

Ну вот и славно – рассудил Сашка. Пусть история с Бимом останется в этих документах, а всем прочим интересующимся буду говорить про то, как меня за бабки Толян Гнида прятал в электрощитовой сухогруза – так я и Оську не подставлю, да и вся история звучит правдоподобнее.

В конце дня появился Марат – добродушный толстячок, похожий на артиста Леонова, но нужды в переводчике не было. Женщина пошепталась с ним в коридоре, и вскоре тот вернулся с фотоаппаратом. Сашку попросили раздеться до пояса и сделали несколько снимков рубцов на обгорелой коже плеч, шеи и губ.

– У вас что, борода была? – поинтересовался Марат, разглядывая уцелевшую кожу подбородка на фоне начисто обгоревших ушей и шеи.

– Да… вот сбрил вчера.

– А зачем?

– Так с бородой я бы до сих пор с вашей наружной турецкой охраной объяснялся, а так прошел в посольство, как на работу.

Марат перевел ответ женщине, и они оба рассмеялись. Женщина сделала еще несколько фото в анфас и три четверти – видно, для документа, и на этом ее работа закончилась – она поблагодарила Сашу, пожелала ему удачи, и оба они ушли, оставив его в одиночестве.

– Тут вот какое дело, – сообщил вернувшийся минут через сорок Марат, – мы можем рассмотреть твое прошение здесь, в Анкаре – но это займет тонну времени. Гораздо лучше для тебя будет уехать в ФРГ – там все крутится быстрее и, главное – в Мюнхене есть Толстовский фонд. Мы передадим наши рекомендации по твоему прошению об убежище в мюнхенский консулат и снабдим тебя проездным документом, чтоб ты мог покинуть Турцию. Чтоб ты понимал – это очень немаленькая проблема! Турки захотят знать – как ты попал на их территорию и почему сам не явился в погранохрану? Региональное черноморское командование турецкой береговой охраны как раз таки и расположено в Самсуне. По правилам ты должен был постучать в их дверь.

Тут Марат снял толстые очки и принялся их протирать, глядя на Сашку подслеповатыми беззащитными глазами.

– Как же я мог явиться, если я и ходить-то не мог? Да и не знаю ведь я турецкого-то? – забормотал растерявшийся беженец.

– Ну-ну… – только и ответил Марат, – мне придется самому отвезти тебя в Эсенбогу. В аэропорт то есть.

– Я буду вам очень признателен!

– То есть ты не возражаешь против перелета в Германию?

Тут Сашка оторопел. Почему он должен возражать? Что-то тут происходит, чего он не понимает? Зачем они спрашивают? И разве вправе он это решать?

– А вы как поступили бы на моем месте?

– Даже не задумался бы на полсекунды! Мюнхен прекрасен. Но нам формально нужно твое согласие – ведь обратился-то ты к нам.

– А нельзя мне прямо сегодня улететь в Германию?

– Я понял ответ, – засмеялся Марат, – но не думаю. Должна подтвердиться хотя бы часть информации о вас. Хотя бы малая часть. Таков протокол. Но если вы были откровенны с Сюзан – я не вижу никаких препятствий для вылета завтра, – официальным языком отчеканил переводчик, ненадолго перейдя на «вы». – А сейчас расскажи мне подробно про Яли.

– Кто это – Яли?

– Мы с Сюзан на основании твоего рассказа определили место прибытия как поселок Яли к западу от Самсуна – там, если верить карте, действительно есть небольшая бухта за насыпным волнорезом. Ты помнишь названия яхт?

– Нет. Но два Кемаля вам все с удовольствием расскажут. К тому же товарищ мой все еще там. Яхты все старые и облезлые, но два больших катера – новые совсем. Да я ж это все рассказал уже.

 
                                    * * *
 

Разместили его в новеньком белом отеле на самой окраине Анкары, рядом с аэропортом. Марат попросил не покидать территорию.

– В номере, конечно, сидеть не обязательно, – доверительно сообщил он, – но вон там, над паркингом, недурной бассейн – можно позагорать. Ах, да-да! – махнул он рукой, взглянув на шею собеседника. – Но есть еще неплохой бар на крыше. А вот уходить в город не следует.

Организм Сашкин, по всей видимости, набрал достаточно сна и восстановился неплохо. Подобно охраннику, мерил беглец шагами здание отеля, но усталость и сонливость не приходили, а нервы не успокаивались. Поздно вечером, более чем через сутки, приехал рассеянный Марат – привез запечатанный конверт для Толстовского фонда и выездной идентификационный документ на печатном листе с притороченной круглыми клепками фотографией.

– Посоветуйте мне что-нибудь! – взмолился Саша, рассматривая это диковинное удостоверение.

– Вообще-то, не положено этого делать, но я, так сказать, в частном порядке – просто мнением поделюсь. Я – специалист по тюркским языкам. Это не совсем то, чем занималась ваша матушка, но мне будет интересно посмотреть ее работы – я все переписал, а кое-что даже успел заказать… К чему это я? – потеряв мысль, вдруг спросил он Сашку.

– Н-н-не знаю, – растерялся тот.

– Ах да, вспомнил! Так вот мать ваша – Амелия Фальк – фольксдойче. А вы, соответственно, статусный немец. Это термин такой, ничего особенного он не подразумевает.

– Немец? Какой же я немец? – расстроился Сашка. Он уже был Немцем, и ничего особо хорошего из этого не вышло.

– Тем не менее, тем не менее… Вы можете попросить гражданство ФРГ и, похоже, вам не смогут отказать.

– А что, Америка меня принять не хочет?

– Примет. Но только год будете ждать гринкард, затем еще пять – гражданства… А тут – сразу! Впрочем – это ни в коем случае не совет! Вам, с вашим уровнем английского, скорее всего, лучше будет в Штатах. Я, видите ли, люблю грешным делом старушку Европу.

– А чего мне следует ожидать в Мюнхене? – уже в машине вежливо поинтересовался Сашка.

– Да ничего особенного – там довольно много молодежи из Афганистана. Бывшие пленные солдатики – некоторые из них сами перешли к моджахедам. Они боятся или просто не хотят возвращаться в Советский Союз. Там должен быть Слава-сержант – привет передавайте. Я сам его оформлял и отправлял – Слава ушел из погранзаставы сюда, в Турцию. Впрочем, он уже в Штатах, скорее всего. Может, будут и те, кто бежал в Европе – туристы, моряки… Народ в любом случае непростой, интересный, но несколько трагичный. В этом плане у вас огромное преимущество.

– Не чувствую, не понимаю своего преимущества…

– Ну как же! У вас отличное самообладание, превосходный английский. Уход ваш осмыслен, продуман, взвешен – это не следствие случайного попадания в плен. Вы вообразить не сможете состояние этих молодых парней – их душа разорвана. Они не представляют и не очень понимают, что их ждет. Им хочется назад, в ту единственную жизнь, которую они знали – но это невозможно. Они не знают языков, да и вообще мало что знают.

– Да. Но им по двадцать лет или даже меньше. Выучат язык, освоятся, забудут плохое. Я бы поменялся местами с любым из них.

– Ну вот! Вы еще и философ, – засмеялся Марат.

Впереди показалось здание аэропорта.

– Ах, да – вот еще вспомнил! – у меня для вас месседж от госпожи Ривс. Она настоятельно рекомендует рассказать журналистам историю о партаппаратчике, которого убили – не помню его фамилию. Сюзан считает, что оглаской этой истории вы себя обезопасите на будущее. Ну, – говорит, – или пусть книгу напишет! Вот. Пишите, значит, книгу!

А товарищ ваш ушел обратно в море – не застал я его.

Эпилог

Нет, конечно – Иосиф не обманщик! И адрес он запомнил назубок – Батуми, улица Ленина, 11, квартира 2. Но только с такими-то деньжищами он лучше туда на самолете слетает и вручит все бумаги как положено! Сразу, как дойдет до Одессы – сутки отлежится – и в Батуми! Так даже надежней будет. Секстант вот только сразу надо в клуб вернуть – неудобно получилось.

Шторм накрыл его на третий день. Это не был внезапный, налетевший откуда-то ураган – нет. Погода портилась постепенно, ветер усиливался и на гребне волны дул с неистовой силой.

Уже улетел парус и все запасы, вырвало вместе с транцем и унесло в пучину мотор, а Бим не сдавался – он лег на дно лодки, расставив звездой руки и ноги, и так держался, пока его не перевернуло. И уж не было никакой лодки, а только черные валы до неба, рев ветра и темнота кругом.

Вскоре Бим понял, что путь его заканчивается и в легких уже больше воды, чем воздуха. В ушах зазвучала какая-то далекая, приятная, зовущая мелодия, и Оська в последний раз поднялся на поверхность.

– Бим! Где ты есть, сучье вымя? Би-и-им!

Прямо над волнами, касаясь воды сандалиями из толстой невыделанной кожи, летел неопределенного возраста сухощавый дядька с редкой бородой. На шторм он не обращал ни малейшего внимания и, казалось, пребывал в крайнем раздражении. Грязные пятки его показались прямо над Бимовой головой. Оська в смятении протянул руку и тут же был схвачен за запястье жилистой пятерней апостола.

– А ты кто такой-то, дядя?

Вот же, ебёна мать, хамло какое! – задохнулся от возмущения обладатель сандалий. Впрочем, тут же вспомнил, что объект – сумасшедший, а с них какой спрос?

– Пётр я, – сказал как отрезал.

– А чего это ты меня вытащил, дядь Пётр?

– Да ты, бля, тыщу лет мне не упирался! Вытаскивать тебя…

– Но ведь вытащил же, – удивился сумасшедший, срыгивая соленую воду.

– Просили за тебя – вот и вытащил.

– Да кто ж просил-то? – не отставал Бим, вращая головой и пытаясь по привычке разглядеть звезды. – Просил-то кто? За долги, что ли, дядь Петь? За долги? Так я ж отдам! Я ж деньги везу… вёз…

– Кто просил, кто просил… Коты просили!

– Коты? – охнул Оська. – А они считаются?

– Ну, не как псы, но считаются, конечно! И как это – котов не слушать, не считать? Может, профком слушать прикажешь? Отдел кадров? Да ты в уме ли?

Тут он снова вспомнил, что клиент никак не может быть в уме, и сплюнул. Они поднялись над облаками, и им открылся купол ярких звезд. Внизу до горизонта в любую сторону простирались черные тучи, а вспышки молний тут и там освещали их изнутри красивым пепельным светом. Слева бесшумно летел большой пассажирский «Боинг», окна его ярко светились.

– Это Саня в Америку летит, – заявил Бим.

– Нет, – сощурившись, вгляделся в самолет Петр, – в Германию, кажись, – и вспомнив Студента, добавил: – Тоже, бля, подарочек, не приведи Господь. – Свободной рукой он быстро перекрестился и снова сплюнул.

А прямо над ними висела огромная желтоватая луна. Безразличная холодная луна для всех. Для живых, для мертвых и для тех, кто в море.

(Los Angeles, 2021)