Текст книги "Две жизни одного каталы"

Литва

Яков Семенович оказался бывшим военным и, соответственно, собеседником малоинтересным. Маршрут он разбил на три части, потребовал пятьдесят рублей сразу и еще дважды в пути получал от пассажира по полтиннику. Как и ожидалось, он легко согласился ехать в Минск вместо Киева, но вот на предложение продолжить маршрут до Вильнюса категорически отказался – он изначально настроился на Киев, и все перемены плана вызывали у полковника-пенсионера настороженность. Уговаривать Сашка его не стал и на вокзале Минска нашел такси до Вильнюса. Была глубокая ночь. В Вильнюсе еще раз сменил машину и ранним утром добрался-таки до Каунаса, где на пороге собственного дома красного кирпича его и обнял располневший Стасис. Они не виделись год.

– Ну ты как хочешь – сначала культурная программа и потом дела или наоборот?

– Здоровый сон, потом дела, а уж там – как фишка ляжет.

– Ну иди – там все готово. Когда разбудить?

– Не надо. Сам к обеду проснусь.

Но проснулся Студент лишь к ужину, и Стасис повез друга на недавно открытую пешеходную улицу Лайсвес.

– «Тульпе», надо полагать, означает тюльпан? – поинтересовался гость, разглядывая меню ресторана.

– Ну да, ну да, – рассмеялся Стасис и быстро по-литовски надиктовал заказ.

Подали холодный борщ, копченого угря, зразы, кровяную колбаску, вкуснейший черный хлеб и что-то еще. Удивительное дело – рассуждал про себя Сашка, – все это можно получить и в Москве, но исключительно по знакомству. А тут вон – заходят студенты с улицы и заказывают. Впрочем, он все это видел и раньше. Стасис по обыкновению много говорил. Он недавно освободился и был под гласным надзором – после девяти вечера ему следовало находиться дома, уезжать тоже никуда нельзя.

– Но ты не напрягайся – тут большая деревня, и мы все друг-друга знаем.

Студенту этот оптимизм не понравился, но он предпочел промолчать. Надо было в Вильнюсе попытаться что-то снять, а в эту деревню, «где все друг-друга знают», безопасней было наездами наведываться. Жить у Стасиса он категорически отказался – всех поднадзорных регулярно проверяют после девяти вечера, и можно попасть под раздачу. Договорились, что он остановится у Милды – то ли бывшей подруги, то ли дальней родственницы Стасиса.

– Ну так расскажи – что свалилось на тебя и как мы вместе будем это решать? – спросил наконец Стасис, но Сашка отказался разговаривать в ресторане. Через час они вышли на улицу.

– У меня к тебе, собственно, два дельца. Если поможешь с первым – второе не понадобится. Давай я с первого и начну – мне надо свалить. Через залив в Швецию. Есть у тебя ходы или мысли?

Мысли у Стасиса были, но не такие, чтобы обрадовать собеседника. С полгода назад двое парней отчалили на моторной лодке из местечка с неприятным названием Кароста в сторону шведского острова Готланд. Ничего больше о них никто не слышал. Стасис знаком с сестрой одного из этих парней – у нее тоже никакой информации нет. Либо утонули, либо их покрошили пограничники.

– Ну, может, выйдут еще на связь?

– Исключено. Шесть месяцев прошло – сто раз бы уже отметились. У одного из них родственники в Дании – те тоже искали. КГБ молчит. Такие дела. Это дохлый путь – женись лучше на еврейке! Ах да – ты в розыске… Ну тогда надо бабла занести за прекращение дела. Да и хули нам там делать-то, по совести? Куда бежать? Ты себя видишь там? Ведь мы только здесь мутить-то можем. Только здесь.

Студент неожиданно рассмеялся.

– Ну вот на этой патриотической ноте мы подходим к делу номер два – паспорт. Нужно переклеить фото.

– А вот тут тебе, считай, свезло, – грустно отвечал Стасис, – успел. Садись – сейчас и решим. Они выехали за город и примерно через час остановились у большого каменного дома, окруженного соснами. Студент был озадачен – Стасис всегда скрывал свой контакт, этого специалиста по документам. Да – мы старые, проверенные тюрьмой, игрой и делами друзья, но зачем светить человека, о знакомстве с которым я и не спрашивал вовсе?

Чтобы не показывать весь документ, он заранее отогнул скрепки и вынул страницу с фотографией из Долинского паспорта. Сам паспорт тоже на всякий случай взял с собой.

– Зачем я-то тут нужен? – не выдержал он.

– Ах, – обреченно махнул рукой Стасис, – сейчас сам увидишь.

Дверь открыла миловидная женщина крестьянского вида и что-то спросила по-литовски. Нет, мы поужинали – отвечал Стасис, и гости прошли в гостиную.

– Вот, кстати, это Милда и есть. Я сейчас с ней перетру насчет твоего размещения.

Открылась дверь, и в комнату на плетеной коляске вкатился очень худой, изможденный болезнью человек.

– Йонис. Мой дядя, – представил его Стасис, – самый заглавный рестовратор нашей республики! А это вот – Студент. Мой старый конкурент, партнер, подельник…

– Да-да, – рассеянно отвечал дядя, – я помню. Можно тебя на пару минут?

И они удалились, оставив Сашку у погасшего камина на хорошие полчаса. Стасис вернулся один.

– Ему нужно отдохнуть пять минут после укола. Ты не представляешь – каких бабок мне этот морфин стоит! А сделать ничего нельзя – началось с простаты, а сейчас метастазы сели на позвоночник, – и он снова а в огорчении махнул рукой. – Ты не бойся ничего и говори как есть – подделка – его первая любовь. Нет для него большей радости, чем фуфлить документы. Ну иди – я на кухне буду, – и Сашка пошел в мастерскую.

Йонис предстал совсем другим, чем до укола, – глаза его горели, речь была четкой. Он потирал руки в избытке энтузиазма и предвкушении. Сашка молча протянул ему страничку и новые фото. Он не хотел, чтобы кто-либо знал фамилию владельца, а роспись под фото была нечитаема и напоминала прописную латинскую F.

– Ай-яй-яй! – грустно вздохнул Йонис. – Напрасно вы вынули страницу. Скрепки паспорта сделаны из особого, легко окисляющегося, но не ржавеющего насквозь металла. Если вы сломаете хоть одну из них – это большая проблема. Скрепки – первый рубеж в определении подделки! Они должны быть загнуты внутрь с применением более мягкого металла – малейшая вмятинка на поверхности сразу вызовет подозрение, – читал реставратор свою лекцию. Было видно, что боль его отпустила, а тут ещё судьба бонусом подкинула любимое дело. – После сборки листов, – продолжал он, – нужно обязательно на десять часов к скрепкам приложить кусочки ваты, смоченные водой с йодом. Это даст налет ржавчины, и поверьте мне – ничто не подтверждает подлинность документа лучше, чем мертво сидящие в бумаге чуть коричневатые скрепки. Напрасно вы не принесли весь документ. Поверьте – лучше меня его никто не соберет, – Йонис внимательно рассмотрел принесенную фотографию и заявил, что на ее старение понадобится не меньше суток. – Я использую специальный раствор, – с гордостью заявил художник. – Клей, кстати, я тоже составил сам. Не думаю, что вас это интересует, но сделан он на основе обычного ПВА с добавлением измельченной в пыль фотобумаги. Бумагу и клей я смешиваю бормашинкой до идеальной консистенции – так, что мне даже не нужно снимать до конца оригинальное фото – остаточные фрагменты замешаются в моей смеси и станут частью фотографии! – и посмотрел победно снизу вверх. – Ах, как хотелось бы передать все мои знания и опыт – но некому. Некому. Ммда… а вот пресса у меня нет, и выдавить этот четырехугольник, мы называем его «знак качества», и слова «паспорт СССР» я не смогу – это сделает в четверг моя хорошая знакомая. Вы уже догадались, где она работает. Берет она за это четыреста рублей.

Отдам весь паспорт – пусть соберет. Черт с ней, с фамилией – пусть знают, – решил Сашка и приготовился достать Долинский документ из кармана. Реставратор в это время включил мощную лампу и принялся рассматривать вынутый лист с фотографией.

– А где, собственно, сам товарищ Долин? – вдруг рассеянно спросил художник. У студента враз перехватило дыхание и потемнело в глазах.

Один

Генерала положили в больницу, и срочная сводка наружного наблюдения из Седьмого отдела с видеокассетой и отобранными фотографиями в конверте легла на стол самому Кравцову, только вернувшемуся с Кавказа. У известной квартиры на Фрунзенской сработали объемные датчики, включилась видеокамера, замаскированная под пожарный кран – и вот запись.

Полковник сжимал виски руками, сорвал с шеи и бросил под стол тугой галстук – он уже в пятый раз перематывал и пересматривал кассету. Сомнений не было – это Панченко. Вот он со спины, перебирает пальцами по дверному косяку, словно играет на пианино, вот оборачивается, чтобы уйти. Да – это он, но давно небритый и в куртке, издали похожей на больничный халат. Живой и, по всей видимости, вполне здоровый. Мелькнула мысль – кассету уничтожить и никому не говорить, но Кравцов, подумав, от нее отказался. В смятении и растерянности больше часа ходил он по кабинету, но в конце концов, так ничего не придумав, вызвал машину и поехал к шефу в кремлевку.

Тощий исхудал еще сильнее, глаза его горели каким-то лихорадочным блеском. Он обрадовался гостю, но Кравцов почувствовал что рад генерал, скорее всего, не ему, а возможности отвлечься от тяжких мыслей, нырнув на время в дела служебные.

– Расскажи. Расскажи же мне про весну на Кавказе. Как выполнил задание?

– Не выполнил. Ложный след. Не было там нашего клиента.

– То есть как? Разве не ты звонил и рассказывал про вертолет, открытую дверь и дым из трубы?

– И дверь, и дым и дворняга какая-то там были, но наш фигурант все это время находился в Москве. Вот «семерка» вчера сделала запись, и фото есть.

– Ну, видео у меня тут не посмотришь… Что там?

Кравцов вручил начальнику фотографии и подробно рассказал о видео, а больной надолго задумался. Положение было двусмысленное – можно активизировать розыск Панченко, можно сделать его приоритетным и даже пойти на крайние меры – задействовать средства массовой информации. Это отлично сработает сейчас, когда появились хорошего качество видео– и фотоматериалы. Но проблема-то в том, что живой Панченко КГБ не нужен. Совсем не нужен. Ведь он может прямо с момента задержания рассказать ментам и сокамерникам о судьбе первого секретаря горкома партии Геленджика, официально числящегося пропавшим без вести. Черт знает что еще он может рассказать! Да и есть прямое указание – искать труп. Не оговорился же тогда Председатель!

– На нас вина лежит, – напомнил больной, – использование агентуры уголовного розыска в разработке объектов КГБ недопустима, но мы пошли на нарушение приказа. Теперь нам нужно аккуратно почиститься.

– Хорошо, – возражал Кравцов, – а что, если нам его перевербовать? Ведь агент он, по всей видимости, действительно уникальный. Менты его задерживают, а мы у них его быстро изымаем для дальнейшего использования. Наградим, подучим…

– Какое на хер использование? В МВД на него дело по убийству! Не по алиментам, не по самогону – по 102-й статье УК! Как ты его прекратишь? Да и указание же есть прямое, хоть и устное.

– Дело есть, но хилое. В суд с таким не пойдешь. Фигурант умер на глазах десятков свидетелей, ни один из которых этого Панченко не видел. Притянуть его нереально, запугать невозможно – это очень ушлый и духовитый персонаж. Это уголовное дело дышит ровно до задержания нашего клиента.

– Нет, нет и нет! Это отпадает. У нас есть распоряжение, и мы обязаны его выполнить.

Так они совещались и спорили примерно с час – генерал взбодрился, Кравцов напротив – пришел в упадок. В итоге договорились активизировать оперативный, негласный розыск с учетом новых данных внешности объекта.

– И вот что – это не больничная куртка, – прощаясь, вздохнул генерал, разглядывая фотографии. Эта куртка называется Barn Coat, и выпускает ее столетняя американская фирма Orvis – я в Нью-Йорке такую оставил. Торопился очень, – вздохнул горько, отвернулся и стал смотреть в окно, словно надеясь там увидеть Манхэттен, 42-ю улицу и комплекс зданий ООН. В палате воцарилось молчание. Наконец, Кравцов тихонько двинул ногой стул, и звук вернул генерала в реальность.

– Не забудь сделать подробный отчет о командировке в эту ракетную часть. Настоящий. С выводами и предложениями.

– Рапорт готов, но хочу дополнить вечером. Нет там никаких проблем с секретностью. Зато прокуроры переженились с милицейскими и сложились в один клан – вот бы кого пошерстить. Никаких предложений по военным нет у меня, тем более что замполита и кадровика они уже уволили. Случай с хищениями уникальный, кроме того, сейчас выясняется, что половину эпизодов из уголовного дела нужно исключить – этот прапорщик-урюк торговал в основном списанным.

– То есть, выходит, ты просто отдохнул на Кавказе? Мы эту командировку тебе в счет отпуска запишем, – угрюмо пошутил тощий, прощаясь.

По пустому Рублевскому шоссе катилась неприметная светло-серая «Волга». Полковник на заднем сиденье в некотором оглушении смотрел в окно, но, кажется, ничего не видел. В голове его волчком вертелся вопрос – кого же я застрелил в Лаго-Наки? Кто это был? Что он кричал там в ручье? Наверное, это кличка собаки. Какое-то слово по-черкесски. Но кто он и откуда там взялся? Неприятно. Хочется верить, что не найдут этого человека, кто бы он ни был, еще хотя бы недели две.

И щенка жалко очень – беспомощный, с такими выразительными глазами. Он увязался за Кравцовым и с плачем полз по снегу до самого уазика, но полковник его не взял. Бедный, бедный пес. Не жилец.

 
                                     * * *
 

Но Ссыкун выжил. Тосковал сильно, плакал, но выжил. Поначалу подпрыгивал на каждый звук – ему все казалось, что это возвращается хозяин, но звук исчезал, и щенок тоскливо взвизгивал – не хотел верить, что веселый друг его ушел навсегда. В то плохое утро Сашка долго трепал и гладил своего воспитанника, разговаривал с ним. Затем вдруг резко поднялся, подпер дверь клином, оставив узкий проход для щенка и, приказав сидеть, странной походкой, не оглядываясь, ушел в лес. Бедный пес начал подвывать и плакать часа через два – не от страха, а от надвигающейся неопределенности, от непонимания, как жить дальше. Ближе к сумеркам его таки накрыл настоящий ужас – бедолага забился под топчан и оттуда смотрел на щель в дверном проеме. Вскоре в воздухе появился новый звук – натужно ревя мотором, разрывая снег двумя мостами, к избушке сквозь снежные заносы продвигался автомобиль. Он понял, конечно, что этот незнакомец в высоких сапогах никакой не хозяин, но и оставаться одному было жутко – Ссыкун вылез из-под топчана. Обладатель сапог походил вокруг и удалился, затем вернулся, но в домик не зашел, а направился сразу к своей горячей машине. Ссыкуна не взял. Ну и ладно.

С жратвой поначалу проблем не было – Сашка оставил все запасы и даже открыл консервные банки с тушенкой, правда, поставил их на полки и подоконник, чтобы сразу было не достать. В силу молодости и незлобивости характера, пёс уже днем начал привыкать к своему теперешнему статусу владельца избы и ульев – он беззаботно гонял птиц, грел бока на весеннем солнышке и играл сам с собой. О, сколько в лесу волшебных, волнующих мокрый нос запахов! Резкий, терпкий и густой запах прелой травы, открывшейся из-под тающего снега. Загадочный, тонкий, едва уловимый аромат дикой собаки-самки. Она, несомненно, проходила тут и даже написала что-то своим специфическим запахом: какое-то сообщение для заинтересованных, но Ссыкун еще маленький – он этих взрослых штучек не понимает, да не очень-то и интересуется. Тем не менее он пометил все свои новые владения – пусть знают. А вот потянуло сладковатым, с бальзамическим оттенком запахом дохлятины, и пёс, задрав нос и позабыв обо всем на свете, помчался по струйке запаха, чтобы обнаружить наполовину оттаявший трупик суслика. Тьфу!

Ночью пришел шакал – ходил вокруг и плакал горько-жалобно, но Ссыкун его облаял, и плакальщик уковылял куда-то. Это был шакал-самец – видно, он искал свою подругу, метки которой щенок унюхал утром. Жених-неудачник тоже поймал запах дохлого суслика, нашел и потащил его куда-то в зубах по лунной дорожке, высоко подбрасывая тощий зад. Приходили две деловые свиньи и сразу принялись негромко между собой похрюкивать, что-то обсуждая, но и они от такого отчаянного, срывающегося в вой лая предпочли уйти в лес. Потихоньку Ссыкун посшибал с полки все открытые Сашкой банки с тушенкой и вылизал их подчистую. Кости от кабана тоже были изгрызены до блеска, и никакого мяса на них уже не оставалось и в помине. Пёс загрустил. Он нашел в лесу довольную крупную птицу со сломаным крылом, но съесть ее не решился. Так и сидел в избе, высунув наружу влажный нос, двигая бровями и слушая одним ухом возмущенное гудение в ульях. Как жить дальше?

Дней через десять приехали сразу много людей на трех машинах, и бедный щенок, не зная, как себя вести, убежал на всякий случай в лес. Люди ходили вокруг, что-то писали, фотографировали. Тут его заметил коренастый дядька в мягких яловых сапогах и свистом выманил из кустарника. Ссыкун выполз на пузе, и председатель засмеялся впервые за много дней:

– Ты чего же ссыкун-то такой?

Почесал лоб, погладил, и воодушевленный щенок, неловко оттолкнувшись толстыми лапами, навсегда запрыгнул к дядьке в машину. Это был такой же уазик, как у Кравцова, но только очень старенький. Так и живет теперь пёс у председателя. А Шабана похоронили. Браконьеры, говорят, убили молчуна-пасечника.

Йонас

– Нет нужды бледнеть и задыхаться, молодой человек! Ваша специальность подразумевает хладнокровие и умение принимать сюрпризы. Вот посмотрите сюда.

Йонис поднес страницу паспорта к лампе, и на просвет стала видна сделанная явно женской рукой надпись «Долин».

– Это, видите ли, обычная практика – перед приклеиванием работник паспортного отдела пишет на обороте фотографии фамилию. Это позволяет избежать ошибок. Вы не знали об этом? Да вот выпейте водички – на вас лица нет! Да-да! Давайте его сюда – я все сам соберу, подстарю фото, сделаю скрепки и прочее. Приходите в четверг вечером.

– Я никак не смогу в четверг – буду в Риге, – наврал Студент, – давайте утром в субботу!

– Да как вам удобнее. Я свою работу сделаю до среды, а в четверг моя знакомая отпрессует рельеф.

– Буду в 10 утра субботы. С кем мне рассчитаться?

– Можете со мной – ровно тысяча рублей.

– Спасибо большое! Здесь тысяча двести. Выздоравливайте. Буду у вас в субботу.

Сашка намеренно отказался приехать вечером четверга – вдруг тут будет засада и его примут при передаче, чтобы невозможно было отвертеться. Такие случаи бывали, увы. Но он запомнил адрес и таки приехал на такси именно в четверг. Йонис, судя по ироничной улыбке, все понял. Впрочем, кто их разберет, прибалтов этих – кажется, половина из них родились с этими ироничными улыбками. Художник без слов выдал ему отлично выполненный паспорт с фотографией Сашки под фамилией Долина.

С новым паспортом вернулось спокойствие. Не то, конечно, что раньше, но страх отступил, и, главное, исчезло это постоянное напряжение. Изматывающее, иссушающее мозг напряжение. В жизнь вернулся юмор – теперь они со Стасисом частенько хохотали, вспоминая былые приключения. Сашка скупил у своего подельника все доллары и дойчмарки, что тот имел, и договорился приехать за валютой еще раз через месяц-два, но тут получил бесценный совет.

– Тебе не надо все на себе тащить. Это глупо. Все, что требуется – это один верный и не очень умный родственник.

– Ну-ка, ну-ка… – оживился Студент.

– Ты делишь все свои рубли в коробки по пять-шесть миллионов…

– Ай, до чего приятно слушать такие цифры! – засмеялся Студент.

– Ну хорошо, хорошо – все знают, что у тебя только долги да мелочь карманная. Так вот – нужно разбить бабло на несколько тайников в зависимости от степени честности твоего родственника. В идеале тайников три – в его квартире, на его же даче и в могиле его папы, мамы или дедушки. Не смотри на меня так! Глубоко зарывать не нужно.

– То есть об этих заначках он не будет знать? – начал догадываться Сашка.

– Ни при каких обстоятельствах! В Библии сказано – люби ближнего своего! Не лишай его покоя и не вводи в искушение! Ничего ему знать не положено.

– Ну-ну-ну… – нервно заерзал Студент, – очень интересно.

– Затем я отвожу тебя на машине в Бобруйск, и ты незамедлительно женишься на полноватой еврейке с красными губами. Вы тут же подаете документы на выезд. Бобруйск, чтоб ты знал, – загадочный город. Там никому не отказывают в выезде, при этом никто не знает, почему.

– Это бред же! Кто меня обвенчает там с левым паспортом?

– Бред, – немедленно согласился Стасис, – голимый бред. Но вот известный тебе дядюшка Йонас лет десять назад заменил фото в паспорте и выездной визе одного черта за сутки до выезда! Эмигрировала супружеская пара. Но настоящего мужа увезли в Юрмалу и держали там пьяным шестеро суток, а по его документам выехал в Вену совсем другой «муж».

– С ума сойти. А жена, получается, в курсе была?

– Ну а как иначе? Ее обещали утопить в шампанском и бриллиантах. И утопили! По слухам – утопили в горячей ванне, забыл, как она там называется. Гнилая история.

– Джакузи называется, – вздохнул Студент, – а что за черт-то был? Из наших? Знаю я его?

– Нет. Он военный, кажется, был. Ну бог с ним! Так вот, о бабках. Оказался ты, скажем, за границей. В Иерусалиме каком-нибудь, Берлине западном или, хуже того – в Нью-Йорке. Идешь в желтую эмигрантскую газету и выставляешь объявление «Поможем перевести деньги родственникам в СССР по хорошему курсу. От тысячи марок!». Ну или долларов там.

– А почему от тысячи?

– Ну, если человек твой начнет бегать и передавать меньшие суммы – он спалится рано или поздно.

– То есть мне там дают доллары, а человек, которому я оставил бабло, раздает мои рубли здесь?

– В другой последовательности. Скорее всего, они там захотят, чтобы родственники сначала получили рубли здесь, в Союзе. А уж потом отдадут, как только получившие подтвердят. Это накатаная тема уже. Когда родственник раздаст первый клад – ты ему по телефону позвонишь и осторожно наведешь на второй. Тут главное, чтобы он думал, что кладов у тебя десять, а не три. Будешь позванивать периодически и просить отдать двадцать тысяч тёте Фире Гликман из квартирного бюро, тридцать – стоматологу Якову Самуиловичу и так далее, а сам за морями кассируешь валюту и благодаришь бога за то, что сделал наших советских евреев такими щедрыми к родственникам. Самое интересное – что статьи на это дело нет! Под валютные операции не подведешь – ведь никакой валюты на территории СССР не засвечено, одни только рубли деревянные. Да ты разве не знал этой схемы?

– Видишь какое дело, брат, я ведь никогда и не мылился за кордон-то! И от валюты бежал как от чумы. Мне ведь до недавнего времени и здесь было хорошо. Я только сейчас понимаю – как хорошо было!

– Так сдайся – не терзай себя. Подготовься, возьми адвоката толкового – отмотаешь трёху и выскочишь, как пирожок из печки. Всяко лучше, чем за кордон валить. Что там делать-то с нашей специальностью?

– У меня не за трёху базар идет. Не за трёху. И не за пятерочку даже…

– Ну, смотри сам – спрашивать не принято, да и помочь ничем не смогу. В другое время поспособствовал бы, скажем, соточку раскидать – не больше, но пока надзор не снимут, мне дальше Каунаса никуда и сунуться нельзя. Эх-эх…

В Советском Союзе человек дышит вольно. Отсутствует необходимость носить при себе удостоверение личности. Здесь нет никаких патрулей, и никто без повода не закричит «аусвайс!» или там «паспорт!», например. Можно прожить всю жизнь и при этом использовать этот самый паспорт три или четыре раза. Да с большинством советских граждан так и происходит – они сразу и не найдут этот документ – примутся ворошить антресоли, позвонят тёще. Где-то эта красновато-коричневая книжица все равно вылезет – нет тут повода для беспокойства. Но так размеренно и беззаботно живут лишь добропорядочные граждане, не находящиеся во всесоюзном розыске.

– Слушай. Я еду к дяде – Пасха сегодня у нас. Большой праздник. Он зачем-то хочет видеть тебя. Что ему сказать? Не можешь или не хочешь?

– Я буду. Обязательно. Давай я ближе к полуночи на такси приеду. Какой мне понт с вами за столом сидеть, если я языка не знаю и не понимаю ничего? Да и светиться не хочется лишний раз.

– Ну, блин, надо же! Это именно то, что я хотел предложить, да неловко было – всё ж ты гость у меня.

Стасису действительно было неловко. Кроме того, он не сомневался, что Сашка откажется, а тот вдруг обрадовался. Странно. Видно, искра какая-то между ними пробежала, – решил он, – тихушники же оба! Дядя вот тоже – пока помоложе был, все мечтал уехать. Кто знает – может, и не заболел бы этой ужасной хворью, если бы смог убежать в молодости. Говорят, несбывшиеся мечты косят здоровье…

Сашка с трудом смог поймать такси – советская Литва праздновала католическую Пасху. Гости еще не разошлись, но Йонис пригласил Студента в кабинет и прикрыл дверь.

– Мой племянник за вас очень переживает. Говорит, что расспрашивать в вашей среде не принято – вот я и подумал – может, вы мне расскажете, что с вами произошло и что вас мучит. Мне – не ему. А я обещаю не разглашать наш разговор и даже смогу что-то посоветовать. Вас, наверное, смущает – отчего я так откровенен? Дело в том, что я уже в пути. Вот эта замечательная коляска, – реставратор хлопнул ладонями по подлокотникам плетеного кресла, – это моё такси на Другую Сторону. Не нужно махать руками – я не вчера родился и понимаю свою ситуацию. Мне никогда уже с нее не подняться, да и крутить руками колеса эти тоже, полагаю, недолго осталось. Ну так расскажете мне свою историю?

– Не могу. Это лишь частично «моя» история, поймите меня правильно.

Йонис, казалось, ожидал такой ответ. Улыбнулся, оттолкнувшись от стола, ловко подрулил к шкафу с книгами и извлек бутылку рижского бальзама с двумя глиняными стаканчиками. Сашка не посмел отказаться.

– Ну, хорошо – а почему именно здесь? Ведь эта граница наверняка самая охраняемая. Добираться морем до Швеции очень и очень проблематично, а финны и вовсе – сразу выдадут обратно. Ну, то есть не сразу, но как только на этой стороне услышат любую из ваших двух фамилий – чекисты все сделают, чтобы заполучить вас назад.

– Но ведь есть же случаи. Я сам слышал.

– Да, есть. Это когда перешедшим удавалось добраться через всю Финляндию до Швеции – угнать машину, украсть велосипед или дойти пешком, ночуя в поле. У вас, правда, положение выигрышное – валюта в кармане позволит хоть не сразу, но доехать до Стокгольма. Но повторюсь – это очень и очень непросто. Шансы на успех мизерные. А хотите я расскажу вам свой план? Вам он, правда, не подойдет, но будет интересно. Вас в море не укачивает? Тогда перенесемся на юг.

И Йонас достал атлас.

– Вот Новороссийск. От него до Ялты по морю 300 километров. Обратите внимание на этот огромный массив воды к северу. Эта часть Черного моря находится как бы внутри СССР, и особо охранять ее нет смысла. И в этом суть моего плана. На моторной лодке вы выходите с кавказского побережья – нужно только найти место потише, с минимальным количеством туристов. Ваш путь лежит в Ялту.

– Зачем же мне Ялта?

– Ваш путь лежит в Ялту, но ровно до 36-го меридиана, где вы резко сворачиваете на юг.

– Но почему же мне сразу не плыть на юг?

– Нельзя. Опасно. В этом случае вы движетесь вдоль берега и тем самым многократно увеличиваете шанс встретиться с катером пограничников или сторожевым кораблем. Это как бежать из тюрьмы вдоль колючей проволоки. Если же вы следуете моему гениальному плану, то даже вышедшим на перехват пограничникам у вас есть что предъявить – в лодке карта с маршрутом до Ялты, разнообразные ялтинские путеводители и прочее. А самое главное – вы идете на восток! От одного берега земли советской к другому! Вы таки повернете на юг, но это уже будет далеко от берега, где нет никого. Вообще, в этом участке между Крымом и Краснодарским побережьем пограничникам делать нечего – они концентрируются южнее и близко к берегу. Вы же будете от обоих берегов далеко и примерно на одинаковом расстоянии. Далее следует гнать на юг, пока не закончится бензин, и затем идти под парусом.

– План замечательный, слов нет. Но годится он для инженера-энтузиаста с незапятнанной биографией. Вот его пожурят и отпустят.

– Ну да. На место работы сообщат… Вам это, увы, не подходит.

– Ну, место работы-то у меня есть – я натурщик, – криво улыбнулся Студент и живо представил, как похмельный Эдик-художник трясущимися руками разрывает казенный конверт и читает: «Просим принять меры дисциплинарного характера к вашему сотруднику…» Тьфу, напасть!

– Ну так мы с вами коллеги! Давайте еще по половинке. Вообще, я не советую стирать этот мой маршрут из памяти. Жизнь может повернуться таким образом, что он станет последней соломинкой. Тут есть недостатки, конечно, – прежде всего нужно очень хорошо знать всю эту морскую тематику и свободно управляться на воде, а мы – люди континентальные, увы. Либо бежать вдвоем с таким человеком. Но где такого взять?

Молнией резанула мысль. У меня есть такой человек! – беззвучно закричал Студент. – Именно такой! Он разволновался, откинулся на диване, и глаза его заблестели. Где-то далеко, в Одессе судорожно икал Бим, показывая Ирке знаками, что его следует хлопнуть по спине.

Так они разговаривали часа полтора, обсуждая этот удивительный маршрут и возможные нюансы.

– А за что вас, кстати, объявили в розыск?

Сашка вздохнул, зачем-то понюхал пустую рюмку и вдруг заявил:

– А я не знаю. Но хотел бы узнать. Не может ли ваша знакомая уточнить, не привлекая внимания? Ведь наверняка у них в управлении есть список разыскиваемых. Пусть просто перепишет ориентировку.

– Она очень корыстная дама, – засмеялся Йонис, ни на секунду не усомнившись в искренности собеседника, – но я попробую. Вы очень интересно живете! Если вас действительно ищут, то по каким данным?

– Панченко Александр Захарович, 1949 года рождения, уроженец г. Москва, кличка «Студент».

– Хорошо, хорошо. Приезжайте в четверг. Я ничего не гарантирую, но приезжайте – в крайнем случае просто посидим и допьем эту бутылку. С вами интересно поговорить. Очень интересно поговорить.

Реставратор откатился от стола, давая понять, что разговор окончен. Лицо его побледнело, по нему волнами прошли гримасы боли – он сильно зажмурил глаза и протянул руку. Сказать «до свидания» уже не было сил. Расстроенный студент вышел в прихожую. Минут через десять к нему подошел подавленный Стасис – сказал, что должен остаться, – у дяди приступ, но кто-нибудь из гостей захватит и подкинет Сашку до города.

 
                                     * * *
 

Все эти месяцы, выполняя пожелания соседки с шестого этажа, Студент не брился. Ну, то есть брился, конечно – но специальной машинкой, оставляя полусантиметровую щетину и аккуратно выравнивая ее края бритвой. Это подобие бороды вселяло в него уверенность в то, что узнать его теперь ну никак невозможно. Ни Яна, ни Стасис, узнавшие его без тени сомнений, Сашку не убедили, и вот в субботу он укатил на такси в Вильнюс, где в варьете ресторана «Неринга» танцевала его бывшая подружка Юля Тонких. Юля бредила балетом, прошла все московские платные и бесплатные курсы и школы, но вдруг осознала, что ничего у нее не выйдет, что лимит ее талантов исчерпан и никогда ей не танцевать ни в Большом, ни в Мариинке. Как у всякого человека, расставшегося с мечтой, характер ее сильно подпортился. Она плюнула на балет, пыталась учить девочек на дому, но ее жалобами извели соседи снизу. Однажды летом она поехала с Сашкой работать по пляжам в Ялте, но вскоре он с грустью обнаружил, что Юля «крысит». Да-да – такая искусная в сексе и преданная подруга каждый вечер поджимает немного денег. Носить деньги, вещи и одежду было частью ее обязанностей. Разрыв был тяжелый – Юля Тонких не могла поверить, что ее партнер может суммировать и держать в памяти такое количество цифр. Она принялась было скандалить, но хладнокровный Студент назвал точные суммы зажатых партнершей денег за последние четыре дня, и балерина ударилась в слезы раскаяния. Тем не менее они расстались, впрочем захворала мама, и Саше по-любому нужно было лететь в Москву. Юльке в последнюю ночь он презентовал триста рублей, что запечалило ее еще сильнее – стало ясно, что этот парень уходит из ее жизни навсегда. Тем не менее они потом встречались в столице и даже переспали пару-тройку раз, но вскоре бывшая балерина уехала с подругой в Вильнюс, где создавали группу варьете и обещали заоблачные зарплаты.