Текст книги "Голоса на обочине (сборник)"

Прыжок с парашютом

Учёба в аэроклубе поглощала всё свободное время. Небо не отпускало. Манило, завораживало!..

…Раньше не было, а тут появился у нас в аэроклубе комиссар.

Старательный такой, быстро для всех стал своим. В аэроклубе два отделения: лётное и парашютное. Комиссар – в парашютном отделении, ни разу не прыгавший с парашютом! Может ли такое быть? Его это не устраивало. Заявил, что непременно должен прыгнуть. И не один раз! А у нас был замечательный укладчик парашютов Глазьев Илья, с армии пришёл к нам. Баянист-виртуоз! Почему он на сцену не подался? Я в жизни таких не видел больше. Мы с ним подружились крепко. Часто пели с ним вместе. Он любил украинские песни, а я – русские.

…Дали комиссару парашют обычный и второй, запасной.

А был такой порядок: в маленький кармашек на чехле парашюта помещался номер укладчика. И пломба. Если удачно совершён прыжок – нет вопросов. А нет – с укладчика с первого спрос.

На высоте восемьсот метров, как всегда, открыли дверь. И комиссар полетел вниз. За ним толкнули меня. Я тоже прыгал впервые. Каков был порядок? Когда вываливаешься из кабины, считаешь: сто двадцать один, сто двадцать два… На счёт сто двадцать три – рвёшь кольцо. Получается через три секунды. Я дёрнул кольцо: всё в порядке. Повис на стропах. Осматриваюсь. В первый раз всё, интересно…

…Комиссар ещё перед прыжком всё смотрел вниз, оглядывался. Люди на земле ждут его прыжка. Комиссар прыгает впервые! Я-то ладно…

Как вывалился он из кабины, так и пошёл вниз, впереди меня.

С нераскрывшимся парашютом. У всех на глазах о землю: хлоп!

И тут началось!

Комиссара мёртвого увезли… Назначили расследование. Заработала комиссия. Открыли кармашек, где номерок укладчика парашюта лежит. Там – номер укладчика Глазьева Ильи.

Командуют ему:

– Товарищ Глазьев, одевайте парашют комиссара!

Одевает Глазьев парашют.

– Садитесь в самолёт, будете прыгать! Вы укладывали этот парашют…

Пошёл Илья к самолёту, не глядя ни на кого. А тут резко обернулся, сказал мне с непонятной усмешкой при всех:

– Мишка, не дрейфь! Как приземлюсь, так сразу тебе свой баян подарю. Ты моё слово знаешь…

А я онемел. Не могу слова сказать.

Щенок Верный, которого я подобрал около техникума и который прижился у нас в аэроклубе, жмётся к моим ногам, поскуливает… тошно от этого…

Илья потом рассказывал, что не помнил, как прыгал, как раскрылся парашют. Пришёл в себя уже около земли.

…Когда продолжили расследование, оказалось, что у комиссара ещё в самолёте произошёл разрыв сердца. Не ведая того, его мёртвым толкнули из самолёта.

…Илья пролежал после прыжка около месяца в больнице и вернулся в строй. В первый же день вручил мне свой баян, несмотря на моё крепкое сопротивление.

Выполнил своё обещание, хотя и с опозданием. Я потом этот баян всюду возил с собой. На нём оба моих сына позже играли. Но как Илья так и не научились…

Москва ждёт!

В аэроклубе – шорох! Да ещё какой!.. Дорожки чистят – к ангару, к месту сбора… Посыпают песочком. Что случилось?

Начальник нашей лётной части разузнал, что Чкалов, Байдуков, Беляков прибыли в гостиницу Сибирской академии наук. Их увезли из города, чтобы они отдохнули. В Омске они оказались после возвращения из своего знаменитого полёта на дальность. Из-за обледенения вернулись. Их охраняли в гостинице. И допуск к ним был только, как говорили, у секретаря обкома Разумова и других, совсем немногих.

Начальник лётной части Исмоденов говорит:

– Проводим, ребята, операцию «икс»! Никому ничего говорить не будем! Всё сделаем сами!

А у нас были девчата лётчицы Аня Доброхотова, студентка сельхозинститута, ещё там несколько. Троих мы выбрали. Самых симпатичных! Нашли корзину. Дело в августе было. Заполнили её пышно цветами. И поставили оперативной группе задачу: любой ценой привести в аэроклуб Чкалова! Не исполнят – всеобщее презрение мужской части курсантов. Девчонки аховые! Пошли в гостиницу академии. Расстояние – всего ходьбы минут на пятнадцать.

Аня потом рассказывала, как они прокрались мимо охраны.

И дрожат, и надо! Прошмыгнули в гостиницу. А там первый секретарь Разумов, лицом к лицу столкнулись:

– Вы как сюда попали?

– Да вот! Нам бы Валерия Чкалова в наш аэроклуб пригласить. Все хотят видеть героя!

– Да вы что, девчата? – удивился самый главный омский начальник. – Москвой запрещены любые мероприятия. Героям отдыхать надо. Они должны улетать сегодня.

Девчата не сдаются:

– Ну как же так! Там столько народу ждёт! И мы вот! Так нам хочется его увидеть. Один раз в жизни! Разве герои прячутся?..

Сдался Разумов. Махнул рукой:

– Ну, девчата! В грех вводите!

…Сажают Валерия Павловича в обкомовскую машину и в аэроклуб к нам. Девчата не уместились. Побежали своей дорогой в аэроклуб.

Приезжают гости к проходной. Часовой нашего лагеря:

– Кто такие?

Выходит Разумов.

Его узнали: «Ура! Ура!» И повели всех по дорожке. А нас, курсантов, построили. Стоим в чистеньких стираных комбинезонах. Шеренгой стоим. Вот он какой, Чкалов! В косоворотке кремового цвета, шёлковый поясок. Шея борцовская такая, чуб!.. А у него уже звание было – комбриг. Комбриг и этот шёлковый поясок?! Брюки такие в полоску, тёмные. Бросились в глаза его заграничные тёмно-коричневые ботинки на толстенной подошве.

Он смотрит на нас. Мы на него.

Не верится: перед нами человек, совершивший только что беспосадочный перелёт через Северный Ледовитый океан из Москвы в Петропавловск-Камчатский и далее на дальневосточный остров Удд. Преодолевший со своим экипажем более девяти тысяч километров, находясь без посадки в воздухе более пятидесяти шести часов! И такой обычный парень! Как один из нас…

…У начальника аэроклуба своя программа. Свой умысел…

– Валерий Павлович! Приглашаю посмотреть нашу материальную часть!

Чкалов показывает на посыпанную песком дорожку:

– Да вы же тут три дня драили всё! Что мне смотреть? Вот лучше давайте кое-что расскажу.

Нагнулся, поднял веточку берёзовую с земли:

– Смотрите, ребята, как мы летели!

И на песке начал водить прутиком этим:

– Вот Москва, вот Северный полюс! Здесь мы сделали поворот, тут началось обледенение. Мы снизились, долетели до острова Удд. Сели… Лететь дальше было нельзя. Мы и так перекрыли рекорды. Такие дела, ребята!

И улыбается простецки:

– Какие вопросы?

Все притихли. Мировой рекорд совершён, а он так обычно говорит обо всём… Прутиком чертит…

У моего дружка Петьки Захардяева вопросы были на кончике языка:

– Валерий Павлович, вы разработали фигуры высшего пилотажа: восходящий штопор, замедленную бочку, а если, когда…

Он не успел договорить. У проходной хлопнул выстрел. Все всполошились. Побежали туда. Наш начальник аэроклуба еле вмещался в кабину. Он, как утка, бежит – колыхается. Его все обогнали. Чкалов, Разумов остались, не побежали. Но чуть позже и Чкалов не удержался. Тоже прибежал к проходной. У входа стоит эмка. Как выяснилось, часовой не пускал машину, его не послушались. Он выстрелил в воздух!

В машине были второй пилот Георгий Байдуков и штурман Александр Беляков. Как оказалось, обнаружив пропажу своего командира, разузнали, что да как. И в аэроклуб, к нам!

…Вышли они из машины. Мы подняли их на руки. И давай подбрасывать! А Чкалов сзади:

– Вот, черти! Меня так не встречали!

Подхватили мы его на руки. Общий восторг! Лица незабываемые!

Тут появился запыхавшийся, розовощёкий Разумов с кровоточащей царапиной на лбу. Получил ранение, продираясь через кусты. Он взял команду в свои руки:

– Всё, всё! Товарищи! Хватит! Москва ждёт! Мы и так нарушили распорядок! Едем!

Отпустили мы наших гостей на землю, стали прощаться.

…В тот же день они улетели.

Кулик летит!

Только мы успокоились в аэроклубе после встречи с Чкаловым, вновь событие: Кулик летит! Дают опять команду: чистить территорию, дорожки ровнять!

А кто такой Кулик? Нам объяснили, что это большой учёный, который занимается метеоритами. Академик!

Он попросил, чтобы с ним на маленьком самолёте полетали над степью. Ему сверху надо осмотреть территорию. Нет ли каких остатков небесных тел?

Заурядный предстоял полёт. Пилотировать должен был сам начальник лётной части.

Обычное дело, но любопытное!

Для нас академик – это… это даже не найдёшь, с чем сравнивать! Это что-то заоблачное… Ждём с нетерпением встречи с учёным всем аэроклубом.

И… появился… маленького росточка человек. Рубашка у него навыпуск. Какая-то выцветшая, серая кепочка на голове. На ногах то ли парусиновые туфли, то ли тапочки… Такие мы начищали мелом или зубным порошком, чтоб белые были.

Запустили мотор. А он… ему наш заведённый порядок к чему?

По траве неудержимо напрямки пошагал к самолёту. Попал под воздушную струю, которая идёт от мотора… Сорвало с него кепку. И унесло!

Он – начальнику аэроклуба:

– Пожалуйста, поищите! Мне без кепки трудно… Солнце…

Надо искать! А вокруг мусор, лесопосадки, ветошь. Ходим, ищем кепку учёного Кулика. Нет нигде!

Кулик помогает:

– Она помятая такая. Смотрите, может, где среди ветоши.

У меня зрение того…

Нашли наконец кепку. Она такого же цвета примерно, как наша обтирочная ветошь, не сразу отличишь, прав Кулик.

Вручили ему головной убор. Надел он кепку козырьком назад и к самолёту. Опять тем же путём. Удержали его на этот раз.

Улетели они. Летали, пока не опустел бак с топливом. Ничего не нашли.

Собрали нас опять после полёта. Сели мы на травку рядком.

– Сейчас, – говорит начальник аэроклуба, – Леонид Алексеевич, товарищ учёный, расскажет о своей работе.

И мы узнали о том, что учёный возвращается в Академию наук в Ленинград из Индии. Там упал метеорит. Но найти ничего не удалось, как и у нас.

– Это не впервые так. Иногда находятся неожиданные предметы, но часто это не то, – говорил нам учёный. – Расскажу такой случай. Пришло сообщение: в казахской степи найден метеорит. Приехали мы на место. Действительно, лежит большой кусок железа. Его погрузили, вывезли к железной дороге. Потом доставили в Ленинград. Стали исследовать. Находка оказалась обычным слитком после плавки доменной печи. Когда-то степью везли его, очевидно, на телеге. Обронили. Не стали поднимать. Громоздкий.

Мы послушали. Поблагодарили из вежливости. Скучноватым показался нам рассказ. И рассказчик… чудаковатый такой…

Улетел учёный.

– Это, конечно, не Чкалов, – подвёл итог встречи Петька Захардяев. – Металлолом собирает в тапочках.

* * *

…В 1942 году наш полк перебросили с Калуги на Вязьму, к станции Угра. От неё километров десять есть селение Восход, где до освобождения от немецких захватчиков был лагерь наших военнопленных, а рядом с ним госпиталь с больными тифом.

Нам стало известно, что в этом лагере среди наших военнопленных был и советский учёный Леонид Алексеевич Кулик. Тот самый, который когда-то приезжал к нам в аэроклуб!

В июле 1941 года он настоял, чтобы его с никудышным зрением всё же взяли добровольцем в московское народное ополчение. Его ранило в ногу, и он попал в немецкий плен. Нам рассказывали, что немцы предлагали ему как учёному выехать в Германию, работать в науке. Он отказался, попросив, чтобы его перевели работать санитаром в организованный самими пленными госпиталь. Ему разрешили.

Вскоре он заразился сыпным тифом и в 1942 году умер. Я был поражён тогда всем тем, что узнал о Кулике. Поражён мужеством и стойкостью этого неяркого, негромкого человека, рассказывавшего нам на лётном поле о каких-то там невиданных небесных телах, чудных случаях с железками с неба…

* * *

Когда уже после войны я стал работать в журналистике, открыл для себя, что Леонид Алексеевич Кулик был первым человеком в России, посвятившим себя организации в стране самостоятельной комплексной науки – метеоритики. Это было новым и в масштабе всей мировой науки!

Он был первым исследователем Тунгусского метеорита, получил первые научные данные о нём. Руководил лично несколькими экспедициями по изучению метеоритов. Был учеником и соратником В.И. Вернадского.

Теперь именем Л.А. Кулика названы один из кратеров на обратной стороне Луны и малая планета Солнечной системы.

 
От героев былых времён
Не осталось порой имён…
 

Бывает и так. И как отрадно, что имя Кулика осталось навечно с нами. А мне довелось в жизни даже видеть этого легендарного человека, знать, какими могут быть такие люди в обычной жизни…

Велик человек в своём тихом мужестве. А мы только парусиновые тапочки да мятую кепку тогда по молодости и увидели…

Запальные свечи

Энтузиазма в наше время было через край, а аэроклубы были нищими. На самоокупаемости. Инструктор аэроклуба Михаил Кочергин говорит мне:

– Сегодня полетим на контрабанду.

«Куда это, думаю, нас понесёт?»

А наш аэродром осоавиахимовский «Иртыш» и гэвээфовский аэродром – огромный такой, рядом были.

Летим, он командует:

– Вон там травка, садись! Чтоб не на глазах и не в грязь. Мотор не заглушай!

Сели. Он ушёл к зданию мастерских. Смотрю, идут назад вдвоём. Парень около него такой, независимый по виду, длиннющий. Сверху вниз на меня смотрит с прищуром.

Михаил говорит мне:

– Николай никогда не был в воздухе. А очень ему хочется. Покажи небо! По полной программе! Важный для нас пассажир.

– Ну, раз хочется, – говорю, – покажем!

…Кочергин помог пассажиру пристегнуть ремни. На нём была кепка. Он лихо повернул её козырьком назад. Такой парнишка бравенький…

И мы полетели.

Кочергин кричит:

– На полную высоту! Чтоб запомнилось!

А самолёт У-2 может подняться на две с половиной тысячи метров. Около трёх километров двигатель уже задыхается, не хватает воздуха, нужен форсаж.

Поднялись на две с половиной, и я начал выполнять задание командира. Перевороты, штопор, мёртвая петля и так далее… Персона, думая, важная… Не зря такой фасонистый… Не подкачать бы…

Выполнил, что мог, старательно и тогда только посмотрел туда, где должен быть наш бравый пассажир. И обомлел: там никого нет! Ё-моё! Где он? Я, признаться, растерялся крепко. Смотрю на землю… Давай мёртвыми петлями быстрее снижаться.

Снизился. Вышел на то место, откуда взлетал. Посадил самолёт. Глянул, а пассажир лежит на полу в кабине. Очнулся, висит на ремнях. Мычит что-то. Кепчёнки на головке у него нет.

Кочергин тоже перепугался. Отстегнули его, вытащили. А у него, оказывается, вестибулярный аппарат никудышный! Стоит на земле, шатается. Как пьяный.

– Ну что, посмотрел? – спрашивает Кочергин.

– Посмотрел, – не сразу, мотая головой, отвечает тот.

– Ну, тогда иди! Дойдёшь сам?

– Дойду.

И пошёл, сначала как-то наискосок, но потом выпрямил свой маршрут.

Инструктор вытаскивает из кармана пять свечей к мотору:

– Зато смотри! Где бы мы их достали? А там у них в мастерских на ремонте стоят и большие самолёты, и «кукурузники», и планеры. И там столько ещё таких желающих подняться в небо! Без запчастей не останемся… Но только ты в следующий раз меня, тёзка, не подводи: полегче в воздухе, а то останемся не только без свечей… Народ-то неподготовленный, а запал есть!

– Можно и полегче, – отвечаю. – Какая команда будет…

Высший пилотаж

Наш поток учлётов в аэроклубе начал готовиться к экзаменам для передачи нас в резерв Красной Армии. Учлёт Колька Рябов работал продавцом в магазине «Культорг». Продавал книжки, канцтовары и прочую мелочь. Мы звали его Циркулем. Разбитной такой парень, без удержу.

Мы давно уже летали самостоятельно. Отшлифовывали высший пилотаж. Делали мёртвую петлю, боевой переворот, штопор, бочку, весь набор высшего пилотажа. В который уже раз.

Жили в палаточном лагере среди берёз.

Колька говорит:

– Ребята, я сегодня покажу высший класс! Учитесь и завидуйте!

Наша посадочная площадка была на опушке берёзового леса.

За лесом целая такая плантация, засаженная капустой. Дальше – полоса овса. Высокий уже овёс, целое поле его.

Мы шли в полёте так: над верхушками берёз, потом спускались на поле и на целину садились.

Перед полётом Колька крикнул озорно:

– Следите за тем, как буду рубать после «бочки» капусту! Такого в высшем пилотаже ещё не было!

– Какая капуста? – пожимаем мы плечами. – Такой фигуры нет!

И он полетел. Летал Циркуль с упоением. Выполнил в зоне всё, что положено. Безукоризненно! Инструктор цокал языком. Такой ученик! Мы, все, кто свободен, стоим на старте, на огороженной площадочке. Смотрим, как Колька пошёл на посадку.

Над берёзами прошёл он с форсом, задевая намеренно верхушки. И как только кончился берёзовый лесок, самолёт его нырнул вниз и буквально почти по земле пошёл, сшибая колёсами белые крупные кочаны капусты. Только белые кочерыжки засверкали! А когда кончилась капуста, шасси начали наматывать на себя овёс. И самолёт скапотировал. Ткнулся капотом в землю. Встал напопа. Постоял немножко так, повернулся и упал на стабилизатор.

Колька висит на ремнях. ЧП! Со старта к самолёту помчалась с визгом пожарная машина. Побежали наши руководители. Перевернули в нормальное положение самолёт.

Колька-Циркуль вышел с опущенной головой. Начальник лётной части остановил полёты. Сбор! Нас построили.

– Учлёт Рябов! Два шага вперёд!

Вышел Колька из строя.

– Кругом!

Повернулся Колька к нам лицом. Лицо уже дерзкое. Исмоденов – начальник аэроклуба, обычно такой улыбчивый казах, говорит громко, обращаясь к курсантам:

– Вот перед вами форменный хулиган! Ему не место в рядах лётчиков Красной Армии! Я принимаю решение выгнать его из аэроклуба!

Все молчат.

Учлёт Сергей Гелимов шагнул вперёд из строя:

– Товарищ Исмоденов, Николай Рябов – лучший из нас! И он уже на выходе! Спросите инструктора: Рябову нет равных!

Исмоденов прошёлся перед строем, остановился перед Гелимовым, похожий на носорога. Сказал упруго:

– Это я всё знаю! Долдоните мне… Но прощать такие выходки… Адвокаты мне! С осину вырос, а ума не вынес.

Помолчал, поводя огромной головой на массивной бурой шее и – к начальнику лётной части, спокойному латышу Рейсу:

– Как поступим?

– Учлёт Рябов – хулиган ещё тот. Но ведь и талант! – отвечает Рейс уравновешенно.

Исмоденов глянул на Кольку так, будто видит его в первый раз, и отчеканил, багровея дальше некуда:

– Всё! Отстраняем учлёта Рябова от полётов на семь суток!

А там будем решать…

– Разойдись!

…Я на себе испытал: лежать в палатке, когда твои товарищи летают, невыносимо! Гниёт внутри всё! Оскома[3]3
  Оскома – здесь тоска.


[Закрыть]. Я-то лежал: меня глаза подвели, конъюнктивит был. Двое суток на земле! А тут такой здоровый, с брызжущей через край энергией парень Николай…

Прошли эти семь дней… Погнутый пропеллер у самолёта выправили. За порубанную капусту Колька заплатил сполна.

И вот вскоре прибыли к нам лётчики с воинской части для отбора курсантов.

А был такой порядок: за каждого сдавшего экзамен на отлично аэроклуб получал пять тысяч рублей, за хорошиста – четыре тысячи. Лётчиков, сдавших экзамены, зачисляли в резерв в лётную часть.

Учлёт Рябов сдал экзамены на отлично! И его сразу призвали в армию. Он был направлен в профессиональное лётное военное училище.

После училища Колька впоследствии попал на фронт в соединение, в котором воевал четырежды Герой Советского Союза Покрышкин. Истребительный особый полк!

…Николай Рябов получил звание Героя Советского Союза.

И погиб на Кубани…

Судьба учлёта

А вот другая судьба. И похожая на судьбу Николая Рябова, и не совсем.

С нашей группы учлётов на фронт попали двое. Вначале Колька Рябов, затем Василий Ткаченко. Мы с Василием учились в одном техникуме. В детстве он мечтал, как и я, быть капитаном речного флота. Учился в речном техникуме. Что-то там у него не заладилось. Перешёл к нам, в железнодорожный. Писал стихи, его печатали в местных газетах.

…Учился в аэроклубе он упорно. И постоянно вёл записи в своих дневниках. Однажды он проговорился, что пишет роман. Но тут же замял разговор. И больше к нему не возвращался.

Очень исполнительный. И обязательный. Но не такой был яркий, как Рябов. Как-то сам не выдвигался в первый ряд. Интеллигент. Его после аэроклуба тут же призвали в армию. Он учился в Новосибирске летать на скоростных бомбардировщиках «П». «Пешками» их называли.

В первые дни войны он летал над Белоруссией. Немцы сбили его. Он успел выпрыгнуть с парашютом. И попал в болото. Трое суток выползал из топкого гиблого места… Промок насквозь, прозяб… Сразу, как попал к своим, его положили в госпиталь.

Но лёгкие настолько воспалились, что всё перешло в туберкулёз. Больным вернулся в Омск. И вскоре в Омске умер от туберкулёза. Скоротечная какая-то форма…

…Кто знает… может, это был наш русский Антуан де Сент-Экзюпери?..

Три толстых тетради, исписанные его твёрдым почерком, где они? Родителей у него в живых уже не было, и жениться не успел…