Текст книги "Другая школа. Откуда берутся нормальные люди"

Глава 6
Почему ушел учитель Артем?

Это как внезапно нажать на болевую точку. Такое же чувство возникает от истории учителя Артема Новиченкова. Это рассказ о том, почему он уходит из профессии.

Со стороны – это практически история персонажа Робина Уильямса из «Общества мертвых поэтов». Идеалист пытается изменить школьную систему только ради того, чтобы осознать, что система его не принимает. Правда, Артем на четвертом курсе пошел работать учителем во многом ради того, чтобы быть в центре внимания. «Со временем я начал всё дальше уходить от себя и всё ближе к детям. Они ведь считывают малейшую слабость и фальшь и могут легко ударить в самые уязвимые места, – рассказывает Артем. – Я начал использовать литературу как инструмент для того, чтобы найти общий язык с учениками. Ну что может понять семиклассник из «Бориса Годунова»? Почему мы заставляем их читать «Тараса Бульбу», где на каждой странице непонятные слова? Важно понять, какие темы действительно интересны ребенку: в 14 ему важно узнать про дружбу и отношения, а в 17 – про жестокость и смерть».

Помнится, Джон Китинг в исполнении Уильямса призывал своих учеников вставать на парты, чтобы посмотреть на привычные вещи под другим углом. Артем Новиченков также подошел к литературе. Устраивал версус-батлы по «Войне и миру»: школьники писали тексты по мотивам книги и соревновались в рэп-речитативах. С помощью программы Paint рисовал вместе с учениками первую страницу «Мертвых душ». Объяснял, что классика Гоголя – это «стриминг»: знакомое каждому школьнику понятие – когда геймеры комментируют игру в реальном времени. Причем Артем уверяет, что в этом он даже не сильно отошел от задумки автора. «Так построен весь текст «Мертвых душ»! – говорит он. – Ты всё видишь глазами Чичикова. Пока идет бал и герой ничего не делает, Гоголь отвлекает тебя «онлайн», рассказывая какую-то историю из его жизни».

Кинематографичность «Евгения Онегина» Артем тоже подчеркивал буквально, предложив ученикам снять фильм и по деталям воссоздать дуэль. «Просто ты идешь на урок и думаешь: А как сделать, чтобы он зацепил? – говорит Артем. – Скажем, пишешь на доске слово «Как» и с этого начинаешь занятие. Вот на доске висит «Как», и дети не понимают, что всё это значит. На уроке вы проходите «Человека в футляре» Чехова, и на середине занятия ты пишешь еще одно слово – «Чего». Продолжаешь говорить дальше, пока у детей усиливается вопрос: «Что происходит?» Но ты им объясняешь, что это всё связано: и урок, и эти слова. И вот вы доходите до конца, и они понимают, что это главная фраза Беликова: «Как бы чего не вышло». И вот эта строчка на доске держала в напряжении весь класс. Или я придумывал игру, которую называл «Тыжпсихолог». Один человек из класса играл Печорина, а остальные задавали ему вопросы. Ученик готовился заранее: выбирал цитаты из Лермонтова, а потом говорил и отвечал только ими, пока остальные пытались помочь ему с его проблемами. Самое разное придумывал на занятиях».

Причина ухода № 1. Ученики перестали быть важными для учителей

Слухи об экспериментах нового учителя разнеслись по школе быстро. В какой-то момент Артем отменил оценки, номинально проставляя в электронном журнале столбик пятерок: «Я сразу заявил: «Не хочу, чтоб вы учились за оценки или вообще за что-то. Вы здесь находитесь для себя. Если вы не хотите делать домашнее задание – это ваш выбор». Литература в школе превращалась в оазис свободы: на сорок минут у Артема школьники попадали в другой мир. «Остальные учителя просто не хотели заморачиваться, – рассказывает Артем. – У них есть программа, они уже десять лет делают одно и то же, не думают вообще никак и даже не готовятся к уроку. Они даже не понимают, что в школу они приходят не за зарплатой, а ради обслуживания потребностей учеников – не потребностей программы. Если ты не готов учесть потребности ученика, тебе нечего делать в школе».

О проблемах современной школы Артем начал открыто писать в своих колонках, и это стало последней каплей: другие преподаватели перестали с ним здороваться. «Мне надоело слушать в учительской о том, кто где купил по дешевке колготки. Надоело, что я постоянно должен защищать школьников от других учителей, жаловаться завучу на учителя географии, который обзывает учеников. Что детей постоянно обсуждали за их спиной, – рассказывает мне Артем. – Мне кажется, в педагогических вузах должны придавать большее значение предмету «Этика». На территории школы ты должен оставаться профессионалом. Вот тебе реальный пример: в нашей школе педагогу в столовой отдали кочан капусты, и она бегала с ним и всем рассказывала об этом подарке. Что за позор? В этом просто неприятно находиться. Но культуру этим людям никто не объяснит. Потому что они не понимают, что делают не так. Представь, что тебя пригласили в гости, а там за столом все едят руками, плюются и рыгают. Делай замечания – не делай, они уже тридцать лет так рыгают, для них это норма. Я не мог изменить общество, это было невозможно даже внутри школы. Директор не может поменять учителей, это просто такая система: людей не исправишь».

Сейчас школа – это кукольный театр. Завуч играет завуча, директор – директора, учитель – учителя, а ученик играет ученика. Это всё маски, роли, а люди где?

Причина ухода № 2. Урок для учителей – эмоциональная разрядка

Помимо учителей Артем активно пытался работать с родителями. Объяснял, что и зачем он делает, почему это важно для их детей. «Как писал французский философ Мишель Фуко, «модели общества устроены одинаково», – говорит Артем. – Школы, тюрьмы, психбольницы, семьи. Зайдите в любое учреждение – и поймете, как устроены все остальные. Поэтому то, о чем я говорил, – это проблема не только школы, это проблема всей страны, просто всё начинается с семей. Если родители считают, что нормально, когда на детей орут в школе, – что тут можно сказать? Родитель – главный и единственный человек, который должен быть всегда на стороне ребенка. Что обычно скажет родитель, если ребенок придет домой и скажет: «Меня Любовь Евгеньевна назвала дураком». Скажет: «Ты, наверное, что-то не так сделал, вот учитель тебя так и назвал». Но чего бы ребенок ни сделал, учитель не имеет права так поступать. Почему родители бьют своих детей, а учителя орут на учеников? От беспомощности. Они не придумали, как решить проблему, и решают ее насильственным путем. «Два!», «Вон из кабинета!», «Позвоню родителям!», для учителя – это эмоциональная разрядка. А что сделает нормальный родитель? Придет к завучу и скажет: «Объясните мне, почему учитель себе такое позволяет? Почему он вообще работает в школе? Вы ему объясняли, почему нельзя этого делать? Что вы сделаете с этим учителем? Если ничего, то я напишу заявление в департамент образования и у вашей школы будут очень большие проблемы». Ведь у всех в этой системе несусветный страх, что вдруг что-то выйдет за границы школы».

Проблема оставалась одна: уходя из класса Артема, все его ученики снова попадали в закрытый изолированный мир страха и манипуляций, в котором ничего не менялось. Уйти из него Артем решил на третий год преподавания – просто для начала решил выпустить все свои классы: два одиннадцатых и девятый. В открытом и финальном письме он рассказал, что больше не хочет быть частью системы унижения и подавления человека. «Мне показалось, что от того, что я напишу эту статью и уйду из школы, будет больше пользы, чем я каждый год буду учить шестьдесят учеников, – говорит Артем. – Мое письмо прочитали больше двухсот тысяч человек. Кто-то, может быть, теперь иначе будет относиться к некоторым вопросам».

Причина ухода № 3. Учителя не могут быть честными

Артем объясняет большинство происходящих в школе вещей просто: очень многие учителя просто несчастливы и одиноки и, не осознавая этого, пытаются закрыться от учеников. «Мне кажется, вопрос в том, честны ли мы перед самими собой, – говорит Артем. – Вот ты пришел на урок, и у тебя очень плохое настроение. Учитель разве об этом расскажет? Нет, он начинает просто всё переносить на детей. А если ты скажешь: «Слушайте, ребята. У меня очень плохой день. Нет сил», – это очень честно. В этом нет непрофессионализма». Так же было и на уроках у Артема: если ученики были не в духе, он позволял им ничего не делать. «Вот ты видишь, что девочка пришла вообще никакая, не надо ее трогать. Можешь просто подойти и спросить: «Маш, всё в порядке?» – «Да, всё в порядке. Не хочу об этом говорить». У ребенка, может быть, горе случилось, а ты будешь сейчас его донимать фактами из жизни Александра Македонского? Это что за издевательство? Дети должны иметь выбор ничего не делать. Но сейчас школа – это кукольный театр. Завуч играет завуча, директор – директора, учитель – учителя, а ученик играет ученика. Это всё маски, роли, а люди-то где? Всё мертвое. Вот почему школьники так любят компьютерные игры. Там живые персонажи, которые совершают ошибки и потом за них расплачиваются. В играх они делают выбор, а в жизни им нигде ситуацию выбора не дают. Твой персонаж будет отрицательным или положительным? Ты будешь развивать цивилизацию насильственным путем или эволюционным? Сопереживание, эмоции, сюжет. Дети не читают, потому что им не попадается хороших книг, которые вызывают всё то же самое. А я знал эти книги».

Наши родители жили в эпоху, когда люди учились 15 лет: десять в школе и пять в университете. Сегодня мир такой, что ты должен учиться всю жизнь. Потому что иначе не будешь меняться, постареешь и оторвешься от жизни

За весь разговор с Артемом мне удалось встретиться с ним взглядом буквально несколько раз, и в конце нашего общения он признается: «Мне проще с детьми, чем со взрослыми. Взрослые не гибкие, на них сложнее влиять. А мне хотелось менять людей». И Артему это удалось – пусть даже всего на несколько лет. «Иногда казалось, что так ничего и не поменял. Но недавно я прочитал письма от детей. Один из них написал мне: «Не думайте, что всё было зря», – рассказывает Артем. – Они поняли: я думаю, что у меня ничего не получилось изменить. В любом случае я не должен брать за это ответственность. Я просто создавал условия».

Весь ближайший год 25-летний Артем решил посвятить завершению своей книги – «о том, как заканчивается детство». Но он ушел из школы с пониманием, какой бы хотел ее видеть – и особенно какими бы хотел видеть уроки литературы. «Программа должна быть основана на потребностях ученика, чтобы они могли влиять на нее, потому что важен ученик, а не текст. Но у нас ведь даже 1 сентября называется «Днем знаний», а не «Днем ученика», – говорит он. – Знаешь, наши родители жили в эпоху, когда люди учились 15 лет: десять в школе и пять в университете. Сегодня мир такой, что ты должен учиться всю жизнь. Потому что иначе не будешь меняться, постареешь и оторвешься от жизни. Ну не можешь ты не смотреть «Игру престолов», если работаешь в школе. Ты не имеешь на это права, потому что ее смотрят школьники. Ты должен посмотреть тупые «Голодные игры», потому что школьники находят в этих фильмах свое отражение. Ты должен знать про версус-баттлы, потому что дети живут этим дурацким рэпом. И ты должен развивать навыки ребенка делать выбор самому. Потому что, если подумать, кроме нас самих, у нас вообще больше никого нет. Наши дети однажды станут жить сами по себе, наши родители умрут, с любимыми людьми мы можем когда-нибудь расстаться, и только с самими собой мы будем всегда. Школа должна дать ученику возможность почувствовать себя самим собой».

В школьном курсе литературы нам часто рассказывали про «лишних людей»: критически мыслящие и яркие, так и не сумевшие реализовать свои способности в окружающем их обществе Чацкие и Онегины. И после встречи с Артемом я поймал странное ощущение: как бы он ни говорил о невозможности изменить систему и опасности попыток быть идеальным учителем, у меня осталось совсем другое чувство. Пока такие идеалисты становятся зеркалом давно существующих проблем, школа будет меняться. Пусть даже медленно и со скрипом.

Глава 7
Полный кавардак

Три главных вопроса родителей: почему они не читают? Почему они постоянно сидят в компьютере? Наконец, почему они ничем не хотят заниматься?

В изолированном от внешнего мира детском лагере под Калугой я нашел необычный ответ на последний и самый главный родительский вопрос.

Они говорят, что это место не похоже ни на один существующий детский лагерь: здесь ребенку помогают «пробудить осознанность по отношению к своим интересам и целям». «Кавардак» – это настоящая коммуна, свой мир, в который дети погружаются на неделю. В моем детстве лагерь был местом летней ссылки: редко кто хотел туда поехать по своей воле, еще реже – туда вернуться. Может ли неделя вдали от окружающего мира и родителей действительно помочь ребенку найти свое призвание? И если да, то каким способом? В «Кавардак» я отправился выяснять, что действительно там происходит.

То, что всегда хотел сделать

В первый момент кажется, что ты попал в 1969 год на фестиваль Вудсток и затерялся в толпе хиппи. Девушки с разноцветными волосами, парни с гитарами и тамбуринами, в воздухе – ощущение всеобщего приятия. Первый же встреченный мной вожатый выглядит как герой мультфильма. «Леха», – представляется он. На Лехе безразмерная зеленая рубашка, такие же безразмерные джинсы и стрижка «под горшок» с выбритым затылком. Каждый из вожатых по-хорошему эксцентричен, и это производит необходимый эффект. Кому мы обычно симпатизируем больше всех? Самым странным и даже нелепым героям фильмов, размышляющим о своей нормальности музыкантам – всем, кто не боится признать, что он не вписывается в окружающий мир. В детстве кажется, что такой человек – еще «не совсем взрослый» и ты можешь ему доверять. А для подростка важно, что в мире есть еще как минимум один человек, который понимает то, что ощущаешь ты. Может, именно поэтому тинейджеры в «Кавардаке» с первых дней делятся с вожатыми своими главными страхами, которые не сразу бы вытянул из них даже опытный психолог.

Впрочем, с этого года «вожатых» больше нет: их заменили «мастера» и «наставники». Формально за ними еще закреплены отряды, теперь называемые «группами». В реальности все общаются со всеми, и в этом состоит новая идея «Кавардака»: чтобы дети самого разного возраста общались вместе, не привязываясь к отдельным взрослым. Огромный ангар – основное место встречи дважды в день, с него же начинается и мое погружение в этот мир. Директор «Кавардака» Катя Мелихова поднимает вверх указательный палец – прием, неизменно срабатывающий для успокоения всех собравшихся. Детей здесь почти сто человек, но вне зависимости от их количества указательный палец всегда вызывает цепную реакцию: все по очереди затихают и поднимают свой.

Лагерь «Кавардак». Все затихают

«В «Кавардаке» у вас есть инструменты: первый из них – это мастерские, – объясняет Катя. – Сейчас их двенадцать. Мы за то, чтобы вы попробовали много разных видов деятельности и поняли, что из этого – ваше. Сколько среди вас есть тех, кто хотел что-то сделать, но постоянно это откладывал? Например, научиться играть на музыкальном инструменте?» Стыдливо вспоминая про давно закинутую в дальний угол гитару, я поднимаю руку – вместе со всеми остальными собравшимися. Идея простая и гениальная одновременно: с самого детства у нас копятся увлечения, которые часто остаются незавершенными. «Кавардак» погружает детей (и, как я выясню позже, самих наставников) в атмосферу абсолютного дружелюбия и возможности попробовать довести до конца всё, что когда-либо бросал.

«Второй инструмент – ваш личный проект. Вы можете сделать за эти семь дней что-то грандиозное, – продолжает Катя. – У любого проекта есть цель – и в «Кавардаке» она в том, чтобы исследовать свои способности и больше узнать про себя. Мы придумали это, потому что я абсолютно убеждена: у каждого из нас есть нереализованная мечта. Я, например, очень хочу петь в группе – но всё еще не делаю этого и, честно говоря, не знаю почему. Чего тянуть? Здесь есть условия, люди, материалы. Вы можете заняться чем-то, что умеете делать хорошо или сделать что-то впервые в жизни. В одиночку или в команде. Нет никакого конкурса по качеству результата. Единственный конкурс – внутри вас: что вы сделали за эту неделю. У вас много возможностей и времени. Только от вас зависит, как вы ими распоряжаетесь». На экране мелькают примеры уже созданных детьми проектов: от красивых подсвечников до деревянных домов на деревьях.

«Кавардак» – место хоть и демократическое, но со своими правилами. Каждый ребенок должен выбрать две мастерские. Общие идеи и конфликты обсуждаются вместе, за употребление алкоголя отправляют домой в течение двух дней. Если наставник застукал тебя с сигаретой, сразу начинается обратный отсчет: несколько часов, когда тебе самому нужно позвонить домой и сообщить, что ты куришь. Дальше за ребенка это сделает наставник, и разбираться с родителями курильщику придется тет-а-тет.

Мастерские начинаются с презентаций, обсуждение которых накануне в комнате наставников проходит до глубокой ночи. Фраза «индивидуальный подход» мгновенно вызывает в памяти тошнотворный язык рекламных буклетов, но иначе увиденное я назвать не могу. Время, подача, каждый отдельный ребенок, наконец – что делать с девочкой, у которой подозрение на расстройство аутистического спектра. Дети начинают ее побаиваться всё больше и больше. «Я хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности», – говорит Амир, второй создатель «Кавардака». Кто-то из наставников сомневается: «Не стоило маме так рисковать». «Это – огромное доверие нам», – убеждает Амир.

На следующий день девочка откажется выходить из комнаты: ее наставник Филипп расскажет мне, что из-за трудности в общении с другими она всё время спрашивала: «Сколько осталось дней до конца?» Тогда Филипп мягко перевел ее внимание: предложил делить время не на оставшиеся дни, а на пять пунктов в течение каждого дня. Сейчас – завтрак, затем – мастерская, затем – обед… И это сработало. Вместо «а сейчас какой день?» девочка стала спрашивать «а что сейчас будет?». В тот же день она начала посещать мастерские. Я встречал ее много раз в течение всего пребывания в «Кавардаке». Она выглядела по-настоящему счастливой.

Кем они станут

Главный тренд прошлой недели – рисование комиксов – остался в прошлом. При мне большинство детей записывается на керамику, примерно столько же на создание мультфильмов, остальные равномерно распределяются между парфюмерной мастерской, музыкальной студией и созданием коллажей.

Для меня откровением становится мастерская с загадочным названием «психологические исследования». Психолог Ксеша (и это не ошибка в написании имени) собиралась рассказать записавшимся на нее подросткам о любопытных экспериментах, а затем отправить детей проводить свои собственные. В реальности подросткам оказалось гораздо важнее рассказать о себе.

Первое занятие напомнило мне групповой сеанс психоанализа – почти интимный момент, от наблюдения за которым даже становится неловко. Ксеша просит детей нарисовать любой рисунок, а потом каждый по очереди трактует увиденное и рассказывает о своем. «Страх», «запутался в себе», «неопределенность» – звучат версии одни за другими. Ксеша просит подростков написать список тем, которые их волнуют больше всего и которые они хотели бы обсудить за неделю. После окончания мастерской я просматриваю ворох разноцветных исписанных бумажек: «асоциальность», «кто я?», «консерватизм и желание пережить что-то новое», «отношения между людьми», «желание понравиться другим», «прошлое», «опыт»… «Нужно показать это родителям, которые уверены, что их детей ничего, кроме видеоблогов, не интересует», – резюмирует Ксеша.

Столкновение со стереотипами я переживал все пять дней, проведенных мной в «Кавардаке». Сразу после приезда ко мне подошла 11-летняя Маша и вежливо поинтересовалась: «А вы журналист?» И тут же рассказала о том, что собирается поступать в театральную школу Константина Райкина. Пару часов спустя я беседовал с серьезным мальчиком Хамзой, поведавшим мне о своем романе в жанре «фэнтези», первом из будущего цикла. На следующий день 10-летняя Аня, обладательница черного пояса по ушу, рассказала в деталях, как видит свою будущую работу тренером по восточным единоборствам. «Тебя родители туда отправили?» – уточняю я. «Нет. Я сама им заявила об этом», – совсем по-взрослому отвечает Аня. Для нее это уже вторая смена деятельности: в детском саду Аня хотела быть патологоанатомом, за что удостоилась на конкурсе короны «Мисс Остроумие» (хотя совершенно не шутила). Так проходил разговор со всеми детьми, с которыми я общался в лагере. И я думаю: это здесь собираются такие особенные дети или просто мы не замечаем и не слышим, чего они на самом деле хотят? Даже если они поменяют свое мнение, это совсем не сочетается с тем самым «им ничего не интересно». «Просто родители этих детей дают им контекст, – объясняет мне позднее Леха в кулуарном разговоре. – Ведь часто именно мама и папа решают, куда «лучше» пойти детям. И в итоге только вырабатывают ненависть к этому занятию. Так было у меня с горными лыжами».