Текст книги "Другая школа. Откуда берутся нормальные люди"

Преступление и наказание

Как обычно – всё проявляется в мелочах. Смена начинается со скандала: заводила Игнат разрисовал лица детей в своей комнате неприличными рисунками, после чего завершил вечер лихим прыжком из окна второго этажа. На утреннем сборе Амир объявляет о «разговоре про отъезд из «Кавардака». А уже спустя час я встречаю Игната, трясущего белым листком перед всеми встреченными людьми и что-то умоляюще им рассказывающего. Наказание для Игната – найти десять человек, которые поручатся, что он не повторит подобного, и подтвердят это подписью на листочке. Они будут нести за это ответственность: если Игнат не выполнит условия, то все сделанные проекты этих детей будут сняты с презентации в последний день. Игнат получает заветные десять подписей, хотя Амир проводит с каждым поддержавшим индивидуальную беседу на тему полного осознания этого шага. Типичная подростковая выходка довольно неожиданно вырастает в вопрос раскаяния, доверия и сплоченности.

«У нас есть очень классная мера на случай драк, – рассказывает Амир. – Мы спрашиваем у парней: ну что, решили с помощью физической силы выяснять между собой отношения? Да? Отлично – значит, у вас ее много. И мы начинаем отжиматься тридцать раз. Если кто-то не смог, второй отжимается за него. И так они очень быстро понимают, что вдруг оказываются на одной стороне. Это выглядит как наказание. Но на самом деле любой дравшийся хоть раз в жизни знает: в эти моменты всё тело напряжено, челюсть сводит, сердце качает кровь с такой скоростью, что ты находишься в бесконечном приступе ярости. Ты не способен увидеть никаких решений, услышать другую сторону – другой для тебя враг и придурок. После отжиманий мы садимся разговаривать, чтобы понять: где точка, после которой они прекратили говорить и начали махать руками? Ты ловишь эту точку и разворачиваешь историю назад: а здесь можно было еще не начать драку? А здесь? И выясняется, что на самом деле на каждом этапе они могли друг друга понять, но из-за эмоций этого сделать не смогли».

Ритуал

«Сейчас мы не оцениваем наше состояние. Просто воспринимаем его таким, какое оно есть», – предупреждает Амир всех собравшихся вечером перед ангаром. Понять, что сейчас произойдет, невозможно. Дверь за спиной Амира прикрыта, изнутри доносится пронизывающий звук виолончели. «Каждый вечер у нас звучат разные истории, – продолжает Амир. – И сегодня рассказчиком выбрали меня. Некоторые из вас знают, как я люблю страшные истории у костра – при условии, что все потом спят». «Да!» – хором поддерживают дети, большинство из которых приезжает в «Кавардак» уже не первый год. «Но на ритуале это не притчи и не выдуманные байки, а истории из жизни. Когда мы делимся этими историями, важно слушать их через призму «а что бы сделал я?», «была ли у меня похожая ситуация?», «что бы я почувствовал?». Хочу вас спросить: как вам кажется, про что должна быть история сегодня?» Наперебой звучат варианты: про новые знакомства, перемены в жизни, про любовь, выбор и даже – про «странных людей». Амир задумчиво кивает и предлагает выдохнуть, спокойно войти в ангар и рассесться в молчании.

Лагерь «Кавардак». Ритуал

В центре огромного помещения – десяток свечек. Из-за скудного света лица и фигуры людей в круге превращаются в неясные тени. В углу, почти не видимый никем гитарист и наставник музыкальной мастерской Витя перебирает струны гитары, действительно отстроенной как виолончель. Протяжный звук, неровное пламя свеч, голос рассказывающего – всё это без шуток пробирает до мурашек. Амир начинает говорить о своем прошлом отчаянного парня из Баку, приехавшего в Москву и регулярно устраивающего там разборки с неформалами. О том, как сильно его раздражали все эти парни в рваных джинсах и серьгами в ушах и как с помощью кулаков они с друзьями пытались наставить их на истинный путь. Во время одной из таких драк Амир тряс парня за воротник, в бешенстве крича: «Ты чего серьгу в ухо вставил, отвечай?!» – на что парень растерянно промямлил в ответ: «Да мне просто нравится, просто так нравится». «Его ответ меня поразил, – говорит Амир, глядя куда-то перед собой. – Я тогда не понимал, как можно делать что-то только потому, что тебе «это нравится». Я отпустил его, парень убежал, а мои друзья негодовали – почему же я его не нахлобучил. А я не мог». Месяцы спустя Амир сделал первую дырку в своих джинсах. Еще через некоторое время вставил в ухо серьгу, поразив свою маму. Очень скоро он стал законченным неформалом. И хотя Амиру поначалу казалось, что абсолютно все на него пялятся, он наконец-то понял, как же это круто: почувствовать себя свободным делать то, что тебе по-настоящему нравится.

Неделя в «Кавардаке» возвращает невероятно важное и забытое «благодаря» школе чувство: что ты можешь сделать что-то просто потому, что тебе это нравится

Не знаю, что больше действует: темнота, ощущение, что ты в одиночестве даже рядом с сотней человек, но на следующий день историю рассказываю я – и не могу ничего скрыть. Реакции людей не видно, но отчего-то возникает ощущение, что все присутствующие собрались, чтобы услышать тебя: так откровенно, как это возможно. Ритуал – не только обязательная традиция в «Кавардаке». В этом году произошло кое-что важное: один из детей попросил рассказать свою историю. Подросток Никита захотел поделиться своей историей, о которой никто в лагере даже не догадывался – о том, как он жил в интернате и хотел оттуда сбежать, о том, как мечтал, чтобы его усыновили, и о том, что испытал, когда у него наконец-то появились родители. Обязательный завершающий элемент ритуала – всеобщие объятия. После того вечера Никита сказал, что его так обнимали впервые в жизни.

«В большинстве случаев дети сильно привязываются к наставникам и мастерам, – говорит мне позднее Амир. – Они считают их крутыми. Но ритуал – это та самая история несовершенства. О том, что ты растешь, осознаешь, что совершал ошибки, и просто принимаешь, что был таким, а потом поменялся. Эти истории всегда рассказываются честно. А обнимаемся мы, потому что после объятий ты просто не можешь сделать плохо другому человеку».

«Так правильно?»

«Чем они больше всего любят заниматься? Керамикой. А еще у нас все певцы, играют в театре, есть даже люди «я буду заниматься всем», – расставляет детские приоритеты наставник Вика, в обычной жизни работающая мультипликатором. – Очень многие любят делать мультики – и это вполне понятно. Есть те, кто с ходу заявляет, что будет снимать кино. Правда, как правило, энтузиазм падает на момент необходимости написания сценария: «Ой, сценарий нужен? Давайте завтра тогда». Тем не менее к концу недели дети действительно готовят мультик по собственному сценарию. Он называется «Отчего вымерли динозавры», представляя новую версию исторических событий. Просто у динозавров разрядились их любимые планшеты и смартфоны. И они вымерли от скуки.

Лагерь «Кавардак». Почему вымерли динозавры?

Измазанные в глине дети на мастерской керамики выглядят довольными как никогда: большинство готовит подсвечники, которые потом увезут домой, некоторые – кружки. И я замечаю кое-что поразительное: чем свободнее идея и чем меньше рамок – тем чаще дети спрашивают у взрослых, правильно ли всё делают. «Нет такого «как надо», – объясняет наставник Дима. – Есть «так, как я люблю». Позднее наставники подтвердят мне: будь то коллаж, обложка выдуманного ими же музыкального диска или дизайн своей открытки – дети регулярно спрашивают: нормально получается? Так правильно или нужно по-другому? Школьный отпечаток – это когда ты не можешь выйти из категорий «правильно» и «неправильно» и уверенности, что всё может быть сделано только одним верным способом.

Директор Катя в «Кавардаке» наконец-то смогла осуществить свою мечту петь в группе, а другой наставник, Вика, – сыграть на барабанах. «В обычное время у тебя работа, дойти до какой-нибудь музыкальной или гончарной студии никогда не получается, – говорит Вика. – Получается ли у детей найти призвание? Ну что такое призвание? Они просто пробуют многое, уезжают довольные как слоны оттого, что закончили что-то для них важное. Но один парень здесь посещал мастерскую фотографии, а затем вернулся на смену фотографом. Многие после занятий музыкой приходят в студию к гитаристу Вите в Москве. Вот, у группы «Ветки проводов» из «Кавардака» уже на целый альбом песен».

Лагерь «Кавардак». Музыкальная репетиция:

Побочный эффект

С этим невозможно поспорить: атмосферу создают люди. Пообщавшись с Катей и Амиром, понимаешь, что эта странная, хаотичная, но дружелюбная и раскрывающая атмосфера «Кавардака» напрямую связана с ними. Амиром, который с 19 лет работает с подростками, еще в начале 90-х придумав конфликтологические программы для ребят, съезжавшихся из бывших республик СССР в Москву. С Катей, которая под влиянием книги Кена Робинсона пять лет назад еще в модном «Никола-Ленивце» задумала лагерь, который бы раскрывал настоящее призвание человека в детстве. «Есть несколько способов понять, что тебе подходит, – говорит мне Катя. – Один из них – попробовать что-то. Другой – понять, рядом с какими людьми тебе кайфово. Побыть рядом с кем-то классным, чтобы зажечься от него. Осознать, кто из твоего «племени».

У этих семи дней безусловно есть побочный эффект: дети действительно больше не видят мир таким, как прежде. «Мы как-то попросили родителей написать нам о том, как «Кавардак» изменил их детей, – рассказывает Амир. – И пришло письмо от одной мамы. «Вы, конечно, классные и хорошие ребята. Но я не знаю, как относиться к тому, что вы делаете. Моя дочь до приезда в ваш лагерь была круглой отличницей. Куда-то собиралась поступать, была прилежной и хорошей девочкой. Потом съездила к вам в «Кавардак» и теперь говорит, что она свободный художник, что у нее творческий кризис, что школа – дерьмо, а педагоги и мы ее не понимаем. И я думаю, что это связано с вами». Все родители подтвердили то же: после лагеря дети уже не могут общаться в школе, как раньше». «Дети открывают, что всё может быть по-другому. Что можно делать то, что тебе интересно, что вокруг тебя могут быть классные люди, которые тебя слышат и слушают, – рассказывает Катя. – Мы даже когда репосты информации о «Кавардаке» их просили делать, они юлили и отказывались. Потом выяснилось, что они просто не хотят видеть здесь своих одноклассников».

Во многом именно поэтому следующий шаг после «Кавардака» – создание своей школы. «Мы поняли, что должны это сделать, потому что здесь такое происходит с детьми, а потом мы оставляем их на произвол судьбы в обычной школе, – говорит Катя. – Им хочется быть революционерами, но им просто некуда идти. И вот они сходят там с ума и делают всякую ерунду – типа набивания татуировок».

Идеальный мир

Перед началом всех проектов в «Кавардаке» происходила своеобразная медитация на тему проекта. «Закройте глаза и представьте мир, где каждый делает то, что он хочет, – размеренно говорила Катя. – То, что доставляет ему удовольствие, что получается у него лучше всего. И вот к вам подходит человек и говорит: «Давай я помогу тебе узнать, что тебе больше всего нравится». Он задает вам вопросы: просит вспомнить, чем с самого раннего детства вам нравилось заниматься? Какие люди вам больше всего нравятся и вызывают у вас восхищение? А какие вызывают чувство зависти? Ведь это тоже те качества, которые мы хотим развить в себе. В каких местах у тебя возникает чувство радости от их посещения? И последний: что ты больше всего любишь делать в любое время дня?» После долгой паузы, пока мы сидим с закрытыми глазами, Катя продолжает: «Этот человек говорит, что не всегда нужно выбирать одно дело жизни. И предлагает пофантазировать о пяти профессиях – чем бы ты занимался в воображаемом городе, где никто не может тебе сказать, что это «плохая работа» или что ей не заработаешь много денег. Кем бы вы могли быть в параллельной Вселенной? И когда вы придумали, возвращайтесь к реальности. Откройте глаза и подумайте о том, что бы вы хотели сделать за эту неделю. Что было бы для вас важно. И можете записать это как план».

Неделя в «Кавардаке» – попытка создать тот самый идеальный мир, где тебя встречают овациями, как рок-звезду, где можно сделать всё без страха за то, что это окажется «не твоим», кто-то над тобой посмеется или ты не оправдаешь чьих-то ожиданий. Насколько это откроет настоящее призвание этих детей, можно узнать только со временем. Но в одном я уверен точно: это короткое время свободы возвращает невероятно важное и забытое «благодаря» школе чувство: что ты можешь сделать что-то просто потому, что тебе это нравится.

Глава 8
Это странное место «Камчатка»

«Завтра пришлю вам инструкцию, как пережить первый день в лагере. Там девяносто восемь пунктов» (Первое, что я прочитал перед поездкой на «Камчатку»)

Единственный совет, который я могу дать: не открывайте «памятку вожатому «Камчатки», если у вас есть срочные нерешенные вопросы. Я допустил эту ошибку, пробежавшись по нескольким первым пунктам: «С детьми почти никто никогда не разговаривает. Чем больше вы с ними будете говорить – тем лучше будет наш лагерь»; «Если вы хотите отчитать ребенка, делайте это один на один. Если хотите похвалить – делайте это прилюдно»; «Следите за обещаниями. Обещали вернуться через десять минут – вернитесь».

Четыре часа спустя, уже на краю эстонского острова Сааремаа, я обнаружил, что всё еще читаю напоминания вожатым. И хочу согласиться с каждым словом.

«Чтобы родить танцующую звезду, нужно носить в себе хаос» – цитата Ницше первой встречает меня на территории лагеря. Жизнь «Камчатки» буквально разделена на две половины дорогой, по которой почти не ездят автомобили. С одной стороны – россыпь палаток и деревянных домиков, с другой – космический шатер на берегу моря, где все собираются вечером и оценивают результаты дня. Здесь всегда знаешь, где найти что-то сосредоточенно придумывающих детей, а где погрузиться в обсуждения вожатых, из которых при желании можно составить отдельную методичку.

Метафора напрашивается сама собой: «Камчатка» – живой организм, где организованно функционирует множество клеток. Ровно в девять утра мозг посылает сигнал взбодриться и построить план на день. Основатель лагеря Филипп Бахтин объявляет задание, неизменно погружающее большинство собравшихся в состояние стресса. Сделать шесть фильмов, поставить мюзикл, снять два клипа от каждого отряда – что бы это ни было, дети узнают об этом утром, а закончить должны уже к вечеру. В полдень, пройдя стадии сомнений, отрицания и приятия, организм впадает в короткий дневной сон. Вожатые разбредаются по лагерю, размышляя о том, как успеть сделать к вечеру то, что еще даже не придумано. Затем организм собирается и работает на пределе своих сил, чтобы вечером выдать больше, чем от него требовалось.

Уже скоро понимаешь, что «Камчатка» – это лагерь, куда дети должны отправлять на лето своих взрослых. «Родителям я говорю прямо в глаза: мне хочется, чтобы вожатым было интересно, потому что мы делаем лагерь для них, – говорит мне Филипп. – Дети это чувствуют и тоже заражаются этим интересом». А еще понимаешь, что нет никакого «контакта с ребенком» – есть контакт с человеком. «Когда-то мы набирали сотрудников для большого проекта «Страна детей», и у нас был один пункт, по которому всех кандидатов отсеивали тут же: когда человек приходил со словами «Я люблю детей», – объясняет Филипп. – Это что вообще значит? Он педофил? Маньяк? Все люди с некоторым умилением и теплотой относятся к детям. И когда кто-то заявляет: «Мое уникальное предложение в том, что я люблю детей», для меня этот человек – просто болван».

Всё, что здесь произойдет на моих глазах, – наглядный пример, что для общения с детьми не нужен диплом учителя или годы работы в школе. Никто из приезжавших за восемь лет вожатых – и в первую очередь сам Бахтин – вообще не похож на преподавателя. «Я совсем не считаю себя учителем, – подтверждает Филипп. – С точки зрения общепринятых требований к этой профессии я – суперподозрительный человек. Но если я что-то и умею как педагог, то это из разряда общечеловеческих навыков. Если ты в принципе хреновый человек, это особенно проявляется в разговорах с детьми: когда ты унижаешь их, а потом пытаешься грубостью исправить свою же неловкость. Я очень часто сталкиваюсь с людьми, про которых мне говорят «это профессиональный педагог». Глядя на этого человека, я понимаю, что не хочу, чтобы он общался с моими детьми. Я не могу оценить, как он преподает, но он не умеет разговаривать или очевидно не справляется с какими-то сложными эмоциями».

Остров, на котором нет взрослых

Пережить первый день оказывается все-таки не таким сложным испытанием. Почти как в завязке самого известного романа Агаты Кристи, на острове собираются люди, большинство из которых видят друг друга впервые. Как говорит Филипп, тут не нужно никакого отбора: просто само предложение поехать в странное место незнакомой компанией и заниматься там странными делами – это уже отбор. Одна из вожатых «Камчатки» накануне рассказала мне про собеседование у Бахтина, буквально состоявшее из пары общих вопросов. «И это всё, что вы хотели спросить? А если я что-то сделаю с детьми?» – удивленно спросила она Филиппа. «Ты просто за секунду всё считываешь, – объясняет мне Бахтин. – Я уже по опыту внимательно отношусь к тому, хотят люди ехать или нет. Говорю им: «Вы поедете бесплатно возиться с чужими детьми, спать в палатке, и еще я буду давать вам задания». Они отвечают: «Интересно, давайте попробуем!» Куча циничных и рациональных людей отсеивается уже на стадии задания. Если человек просится приехать – это важно. Если его надо уговаривать – не стоит даже пытаться, всё кончится плохо».

«Сегодня эмоционально сложный день: мы ставим аудиоспектакль, – сообщает Диана, первый вожатый, которого я встретил. – Большинство детей не особенно хорошо играют, да и среди вожатых далеко не все актеры». Диана впервые попала в лагерь в тринадцать, когда смены проводились еще во Пскове и, по описанию очевидцев, напоминали «романтичный междусобойчик». Пять раз она ездила как участник, сейчас уже третий раз руководит отрядами. «Когда становишься вожатым, понимаешь кучу вещей, – рассказывает Диана. – Ребенком тебе кажется, что иногда взрослым в лагере на тебя пофиг. А на самом деле всё настолько наоборот, что даже хорошо, что дети не знают, насколько подробно их обсуждают». Помолчав, Диана добавляет, что не знает, кем была бы без «Камчатки» – именно здесь она окончательно поняла, что хочет быть искусствоведом.

Первые дни в лагере ощущаешь себя сценаристом, нанятым писать репризы в штат опытных авторов. Каждый вечер на планерках Бахтин впроброс выдает идеи, вызывающие только один вопрос: есть ли грань, где они закончатся? Рэп-баттл по поэзии Серебряного века, «день молчания» с последующими личными откровениями, «театр носков», соревнования по боттл-флипу – это только несколько примеров. Пока остальные вожатые на лету подхватывают идеи, ты всерьез размышляешь, что бы сам делал в таких условиях. Возможно, для этого и нужны взрослые смены, которые пока проводятся один раз в год: ощутить, что обратного пути уже нет. Хочешь не хочешь, неизбежно увезешь отсюда частичку творческого безумия. «Мои самые счастливые моменты детства – те, когда мои родители дурачились, – говорит позже Бахтин. – И я совершенно точно вижу это и по своим детям. Вот ты живешь в мире, где над тобой где-то сверху папа и мама, которые преследуют тебя за всё, что ты делаешь неправильно… И вдруг папа встает на карачки, начинает ходить по квартире на четвереньках, и ты понимаешь: «Блин, он такой же ******* [долбозвон], как и я». Можно делать всё, что хочешь! Это такое облегчение, ты просто счастлив в этот момент. Все родители валяют дурака, но, как правило, они это делают раз в сто лет. А здесь в лагере ты живешь в мире взрослых, которые ведут себя как попало. И ты думаешь: «Это клёвое место!» Поэтому дети тут счастливые».

Привыкая к ночам в спальном мешке, я размышляю над основным принципом «Камчатки»: максимально выдернуть тебя из привычной жизни. Почти в каждой смене можно встретить детей знаменитостей, но никаких дополнительных очков это никому не дает. Вы всё так же будете встречаться в очереди в душ, а по вечерам расходиться по палаткам. «Всё, что мы тут делаем, – это вторжение в их личную жизнь, – говорит Филипп о детях в лагере. – Они привыкли спать в своей кровати – до свидания, все спят в палатках. Они привыкли к друзьям и хотят общаться с ровесниками – ничего подобного, тут разновозрастные отряды и никого из приятелей. Они привыкли к маме и папе – близких рядом нет. Никакого привычного расписания, совершенно другие задания. В жизни такой путь сотворчества возникает очень сложным путем. А я не знаю большего кайфа, чем делать какое-то общее дело с единомышленниками. Ни пьянство, ни наркотики, ни путешествия – ничто так не вставляет. Если ты занимаешься творчеством в каком-то красивом месте, если тебя выдернули из твоей обычной жизни – вот это просто счастье. Но детский лагерь тащит за собой кучу ответственности и ограничений. Поэтому для меня всегда идеальной ситуацией был взрослый лагерь, просто на это нет такого спроса. Но если история со взрослыми будет развиваться, то я не уверен, что со временем буду делать пять детских и одну взрослую смену. Скорее наоборот». Взрослая смена получила название Something – фестиваль, где зрители сами становятся участниками. Пока в нем участвовали пятьдесят человек. Масштаб по замыслу Бахтина – десять тысяч человек.

Здесь всё время кажется, что если ты чего-то не умеешь или делаешь что-то плохо, это твое преимущество