Текст книги "Центурион Траяна"

– Народу тут у вас маловато, – заметил Монтан небрежно.

– В основном железных дел мастера. Пока что это сторожевой пост, но в любой миг может стать твердыней. Крепость не взять, нечего и пытаться. Войска Децебала появятся. Но не здесь.

– А где?

Скирон помолчал.

– Там, на юго-западе есть долина, огражденная хребтами на манер буквы «V», вот там можно укрыть огромную армию.

Они остановились – впереди поднималась каменная стена, сложенная из прямоугольных камней – классическая дакийская кладка – вместо цемента камни были скреплены поперечными деревянными балками – деревянные «шляпки» их торчали наружу. В стене устроены были три башни. На дубовых воротах поблескивал в отсветах факелов геометрический узор из металлических гвоздей.

«Башни крыты не черепицей, а дранкой, и посему – уязвимы, – отметил про себя Авл. – Поджечь крыши не составит труда».

Если конечно, накануне не шел дождь, – следовало бы добавить. А дожди в горах идут постоянно, как успел заметить за годы здешней жизни бывший доносчик.

– Как вам стена? – спросил Скирон, с нескрываемой гордостью глядя на каменную твердыню второй крепости.

– Нам туда? – спросил Монтан.

– Нет. Я просто показал стену. Если доберетесь до Траяна прежде меня, расскажете про укрепления. Туда, – Скирон кивнул на ворота, – я вас не поведу. Помещу здесь в пустом бараке, принесу поесть. Постарайтесь ни с кем не говорить – даки могут заподозрить неладное.

– А туда нас не пустят? – Монтан пожирал глазами каменную стену и башни – уж очень ему хотелось забраться внутрь и оценить, в самом ли деле крепость так неприступна, как утверждал этот парень, который служит теперь непонятно кому.

– Кто это с тобой там, Скирон? – прервал их разговор голос сверху.

Видимо, дозорный на каменной башне.

– Посланцы Бицилиса. Должны достроить сторожевую башню внизу.

– Давно пора, – отозвался голос сверху. – Зайди, Скирон. Таур тебя ждет…

Ворота открылись.

Но что там за воротами – Авл не сумел разглядеть, крепость была устроена так, что входящий в ворота опять же видел лишь каменную стену.

* * *

Красная скала располагалась у самых истоков реки Лункани и стерегла долину Стрея.

В прошлый раз уже по снегу Траян остановился в одном переходе от этих мест. Тогда даки либо заперлись в Тапае – эту крепость римляне в ту осень так и не взяли, либо отошли глубже и заняли оборону в своих горных гнездах, что располагались вокруг столицы, и даже в самой Сармизегетузе, отлично понимая, что в снежную и морозную зиму римлянам не одолеть крутых склонов.

Теперь было ясно, что Траян, выступив весной, не будет плутать наугад, а отправится известной ему уже дорогой к Тапае. И если в прошлый раз крепость в долине Бистры ему взять не удалось, и он попросту запер осажденных за стенами, а сам прошел долиной реки к Стрею, то сейчас он наверняка Тапае возьмет. Вопрос был лишь в том – как быстро он это сделает.

Примерно так обрисовал ситуацию Скирон, когда два часа спустя заглянул к беглецам в барак и принес просяной каши, топленого жира и сыра. Вино тоже принес, но оно было слишком кислое, больше походило на уксус.

Ночь беглецы провели в бараке, а наутро Скирон вместе с ними спустился с Красной скалы и повел в ближайшую долину. Удивительные это были места – хребты образовывали настоящие стены, отдельные скалы поднимались как часовые, а между ними лежали плоские долины, полные еще не начавшего таять зимнего плотного снега.

– Что мы должны будем делать? – спросил Адонис.

– Работать, – ответил Скирон просто. – Сторожевая башня стоит очень удобно – один недостаток: рядом нет родников. Голая скала. Придется вам сложить из камня цистерну для сбора воды. Умеете делать водоупорный цемент?

– Умеем, – отозвался Монтан.

– Вот и отлично. Построите цистерну – времени вам как раз хватит до подхода Траяна.

– А что потом? – спросил Авл.

– Уйдете к Траяну.

– А ты?

– Я – в Красной Скале.

Что крылось за этим ответом, Авл и Монтан не поняли. То ли Скирон поможет своим, подаст знак, откроет в ночной час ворота, то ли и дальше останется изображать преданного Децебалу человека.

А может быть, он уже никого и не изображал. И в самом деле был предан и всерьез собирался защищать твердыню.

Понять было невозможно.

Глава IV
Поход

Весна 855 года от основания Рима[150]150
  Весна 102 года. Валахская равнина.


[Закрыть]. Равнина между берегом Данубия и западным берегом Алуты

Весной армия Траяна вновь хлынула на дакийский берег и снова человеческий поток разделился на два рукава. Один – под командованием самого императора двинулся прежним путем – на северо-запад от одного римского лагеря к другому, от Арцидавы к Берзобису и дальше на Аизис. Армия Лаберия Максима переправилась по понтонному мосту у Понтуса. Только на этот раз Адриан шел не с императором, а с Лаберием Максимом. Подле Траяна ошивался консул нынешнего года, «зятек» Сервиан. Все бы ничего, но Адриан поругался с императором из-за пленных – Траян был в ярости из-за того, что Адриан без его разрешения отпустил на дакийскую сторону Данубия более сотни «лояльных», как утверждал Адриан, даков. И хотя план всей операции был императору заранее изложен, личного разрешения Траяна так и не последовало. Посему действия Адриана рассматривались как чистое самоуправство. Отправка в армию Лаберия Максима была своего рода ссылкой. Адриан уже почти не сомневался, что Луций Урс Сервиан приближен не просто так, что Траян в самом деле рассматривает его как преемника.

Адриан был так поражен приказом дяди, что даже никому из своей свиты не сказал ни слова. Просто рано утром приказал собираться и объявил, что они отправляются из Виминация в путь. Лишь по дороге все поняли, что движутся в Понтус ко второй римской армии – почти в изгнание. Больше всех возмутился Проб. Он закричал, что знает отличную дорогу к сердцу Дакии – с запада. Перебежчик стал умолять Адриана, чтобы тот повернул назад и немедленно встретился с Траяном. Все оказалось так просто: парень утаил самые важные сведения, чтобы сообщить их Траяну лично, ибо только император мог простить его и наградить. Но чем больше умолял Проб, тем непреклоннее становился Адриан. Декстр велел связать перебежчика, а двум телохранителям Адриана стеречь парня, чтобы в самом деле не убежал к императору. Проб спасен Адрианом, значит, только ему и должен помогать отныне.

Но Адриан был не тем человеком, что начинал плакаться, упав с высоты. Напротив, он тут же поднимался и начинал прикидывать, как выбраться из ямы, в которой очутился, и чем сам себе он в этом случае может помочь. После недолгих размышлений и прикидок Адриан пришел к выводу, что Фортуна поступила с ним не слишком жестоко. Армия Лаберия Максима собиралась двигаться к столице Децебала долиной Алуты и через перевал Боуты. Значит, пора наконец использовать собранные «быками Декстра» сведения и показать, что задуманный Адрианом план в самом деле хорош. Да что там хорош – блестящ.

«Смелым судьба помогает», – с этой поговоркой на устах предки создавали pax Romana[151]151
  Римкий мир (лат.)


[Закрыть]. Но Адриан пока что не мог понять, помогает ему Судьба или нет.

* * *

После перехода через Данубий часть армии Лаберия Максима расположилась в старом земляном лагере за частоколом, другая часть разбила временный. Всю зиму солдаты Первого Италийского легиона, охранявшие место переправы, строили каменную крепость на пять сотен охраны напротив легионного лагеря. Каменная крепость задумана была честь по чести – четверо ворот с башнями и еще десять промежуточных башен, здание принципии, склады, дома трибунов и казармы. Дорога с моста шла через земляной лагерь. Но ходили слухи, что Траян хочет поставить вместо понтонного моста каменный, однако решил с этим проектом пока повременить. Зимой на большом острове за излучиной возвели деревянный бург – чтобы не пустить варваров на остров и весной после ледохода быстро восстановить понтонный мост. Данубий здесь делал поворот, течение убыстрялось, и северный поток у острова почти не замерзал, зато с римской стороны по льду зимой можно было пройти без труда. Еще прошлым летом кто-то предлагал перекинуть два моста через остров. Да только выгода эта оказалась чистой фантазией. В протоках река была не в пример глубже, а течение – быстрее. Так что мост поставили до излучины, где течение замедлялось, и Данубий сильно мелел.

Поначалу армия Лаберия Максима двинулась прежним путем, следуя равнинной дорогой к реке Рабо, здесь прошлым летом на берегу заложен был лагерь на тысячу человек[152]152
  Лагерь, построенный на берегу реки – это небольшой земляной (во времена Траяна) лагерь близ Ракаи. Впоследствии на этом месте был построен каменный лагерь.


[Закрыть], но Лаберий Максим не рискнул оставить в чужой земле зимовать такой небольшой гарнизон и отозвал людей из лагеря. Сейчас он оставил здесь одну из когорт Пятого македонского легиона и ауксиллариев – строить крепость и охранять дорогу. Наверное, где-то в уме старый хитрец держал запасной путь – если не удастся пробиться сквозь Боуты – отправить тогда хотя бы часть армии на север разведанной дорогой и проникнуть в сердце Дакии через перевал в верховьях реки Рабо.

Каждая остановка по пути раздражала Адриана неимоверно. В своих мечтах он первым выходил к Сармизегетузе, и Децебал лично отдавал ему свой фалькс и складывал к ногам волкоголового дракона.

Увы, Адриан знал, что этим мечтам не сбыться. Даже если Адриан первым взберется на стену дакийской столицы, Децебал склонит голову только перед самим императором.

* * *

Не так прост оказался путь к долине Алуте, да и не собирался Децебал отдавать равнину без боя.

Почти сразу после переправы через Рабо армию Лаберия Максима встретила дакийская армия под командованием Везины.

Скорее всего, даки думали встретить римлян у старого лагеря и не дать переправиться, да не успели, неправильно определили время в пути. Думали, что смогут идти в тяжелых лориках да с оружием с той же скоростью, что и римляне, но просчитались. Для такого марша нужно без труда проходить по двадцать миль в день, после чего остаться свежим и сходу вступить в бой, и этот бой выиграть. А это дается лишь путем изнурительных тренировок.

Везина для сражения выставил два легиона римского строя, по бокам – конницу. Прямо-таки классическое римское построение. На правом фланге встали катафрактарии – покрытые сплошь чешуйчатыми доспехами воины на таких же закованных в броню конях.

Лаберий Максим поставил против дакийских «легионеров» своих, испытанных. Ауксилларии выстроились на флангах и во втором ряду. Конница тоже встала на флангах. Впереди – панцирники, за ними легкие нумидийцы.

Контуберний Куки вообще не был в построении – все восемь «быков» находились при штабе наместника. Пять дней назад их отправили в разведку, именно они заметили идущую навстречу армию Везины. Получив это донесение, Лаберий Максим не стал задерживаться на правом берегу Рабо, римляне успели переправиться, и теперь встречали даков там, где варвары не рассчитывали.

Битва вышла недолгой. Римские шеренги двинулись в атаку. Даки же, еще не умевшие четко держать строй, ждали их на месте. Но ждали недолго. Захваченные азартом битвы, они вразнобой ринулись вперед, и, разумеется, тут же сломали построение. Удар римлян лишь увеличил разрывы. В проломы тут же устремились ауксилларии. Дакийское ополчение без доспехов, с одними фальксами пыталось сдержать их, но после первого удара побежало. Неожиданно даже для римлян катафрактарии, практически не вступив в битву, развернулись и ринулись наутек. Римская панцирная конница тут же устремилась в погоню за ними, а кавалерия Лузия Квиета – за ополчением. Нумидийские всадники на конях без седел, управлявшие низкорослыми лошадками лишь с помощью нагрудных ременных петель, настигали и разили беглецов. Резня шла до самой темноты.

Несколько дакийских центурий, созданные на манер римских, бились отчаянно. Даже после того как строй проломили, они попытались построиться в круг и дать отпор. Одним из таких осколков центурии командовал светловолосый дак, обряженный в шлем в виде раковины и стальную лорику, почти точную копию легионерской. Для серьезного сражения ему не хватало выучки, но силы и решимости ему было не занимать. Из его людей никто не сдался, все полегли.

Потом, когда все уже кончилось, и капсарии стали обходить поля, этого дака нашли еще живым. Легионеры, что помогали капсариям, не стали его добивать и принесли в лагерь. Четыре глубоких раны перевязал медик на его теле. Правда, лорика защитила грудную клетку и живот – и раны пришлись на руки и ноги.

Адриан лично зашел поглядеть на героя. Бешеная ярость среди даков – не редкость, смелости им не занимать, но это парень явил просто-таки чудеса мужества. Сейчас светловолосый дак лежал подле какого-то легионера с перевязанной правой рукой.

– Он выживет? – спросил Адриан.

– Возможно, – ответил медик, смывая губкой кровь с перепачканных рук. – Парень крепкий.

– Спроси, как зовут его, – приказал Адриан Декстру.

– Ремокс… – послышалось в ответ – похоже, раненый понимал, о чем речь и без помощи переводчика.

– Отправьте его вместе с римскими тяжелоранеными в крепость на Рабо.

– Что ты собираешься с ним делать? – спросил Декстр.

– Пока ничего. Как взятый с оружием он станет рабом. А там посмотрим… Кстати, а где командующий дакийской армией? Его не нашли среди убитых или раненых?

Декстр отрицательно покачал головой.

– Никто не видел, как он бежал?

Опять отрицательный жест Декстра.

– Странно, – пробормотал Адриан.

* * *

Дальше, вплоть до самой Алуты, римляне шли беспрепятственно.

На плодородной равнине повсюду зеленели лоскуты полей, на всхолмиях стояли обнесенные частоколом небольшие деревушки – землянки и полуземлянки, крытые дранкой. Обычно холм выбирался такой, что подойти можно было лишь с одной стороны – и этот подход отгораживали частоколом. Взять такую деревушку римской армии не составляло труда, но если торчать возле каждого поселения хотя бы по дню – дело далеко не продвинется. Быть может, в прошлом году армия и двигалась слишком медленно, поскольку старалась сжечь и разрушить все на своем пути.

Теперь же вперед высылали гонцов с переводчиками – с приказом не оказывать сопротивления.

Зачастую вожди общин являлись к Лаберию Максиму прежде чем армия вступала на их земли – старики кланялись в пояс, подносили дары, умоляли не отбирать последнее, а получив заверения в безопасности, начинали торговаться, сколько проса и ячменя, сколько мяса какая община должна выдать римской армии. В этих местах, открытых с юга, востока и северо-востока, привыкли к набегам. Племена постоянно сражались друг с другом, каждый раз в горы не убежишь – далеко, да и там не больно радостно встречали людей из долины. Так что крестьяне как налог отдавали грабителям часть проса и ячменя, поили вином и пивом незваных гостей. Ничего страшного, плодородная земля долины Алуты щедро возмещала потери. В льстивых речах вожди заявляли, что никогда и не считали Децебала за своего царя. Мало ли, что царские слуги именуют его полубогом, а по-гречески – даймоном. Его земля – там, за гребнями неприступных гор, где берет свое начало щедрая Алута. Тот горный край после гибели Буребисты один и остался во владениях дакийских царей. А нижние земли им уже лет сто не принадлежали.

Лаберий Максим в десятый раз выслушивал краткую историю Дакийского царства в изложении вождей, согласно кивал, обещал им титулы друзей римского народа и требовал в два раза больше того, что они предлагали. Старики улыбались в бороды, перемигивались, дарили Лаберию Максиму серебряные фибулы или витые бронзовые браслеты, украшенные головами змей, и, в конце концов, довольные возвращались в родное село в сопровождении римских фуражиров и конницы.

Приказ Лаберия Максима был – не убивать и не грабить, только забирать продовольствие, сколько оговорено. Но если хоть кто-то из местных поднимет меч – жечь и убивать мужское население поголовно. Об этом, заезжая в деревню, тут же сообщал следующий с отрядом переводчик.

Все шло пока что неплохо.

Пока.

* * *

– Фламма! – рявкнул Валенс.

«Библиотекарь», как новичка в шутку называли друзья, только-только приготовился позавтракать вместе со всеми.

Окрик заставил его вскочить, расплескав воду с вином на тунику.

Валенс глянул на библиотекаря, покачал головой.

– Луций Корнелий!

Паренек неспешно поднялся.

– Ты, кажется, неплохо болтаешь на местном наречии, – как бы между прочим заметил Валенс.

– Говорю, – подтвердил парнишка.

– Вот и отлично. Вы двое поедете с отрядом Лузия Квиета. А то писец захворал, переводчик смылся, а всадники этого мавра на местном ни гу-гу.

– Он же вроде как римский гражданин, – заметил Кука.

– Сам он, может быть, и гражданин, а его темнорожие дружки – нет. Итак, Луций переводит, Фламма записывает, сколько денариев выплатили местные и сколько отсыпали зерна. Лошадей вам дадут, вернетесь к вечеру, ехать тут недалеко.

Валенс не ошибся – к вечеру они вернулись. Фламма – с вытаращенными безумными глазами, весь в крови, а Луций – на повозке с обвязанной кровавой тряпицей головой.

– Что случилось? – встревожившись, подбежал к новобранцам Кука.

– На нас напали, – заявил всадник, сопровождавший повозку. – Мы отбились. Ваших новобранцев едва спасли. – Говорил этот смуглый курчавый парень на латыни довольно бойко, хотя и с ужасным акцентом.

Луция легионеры осторожно сняли с повозки, Малыш тут же помчался за лекарем когорты, пока Кука разматывал грязную тряпицу. Увидев рану, нахмурился.

Парень уже пришел в себя и даже попытался встать, но ему не позволили.

Фламму тем временем Приск окатывал водой, дабы смыть кровь и привести в чувство. Внезапно Фламма заорал как резаный и помчался по Виа Принципалис[153]153
  В римском лагере так называлась дорога, соединявшая боковые ворота.


[Закрыть] резвее зайца. Мчался он не куда-нибудь, а прямиком к офицерским палаткам, а еще точнее – к палатке Адриана.

* * *

Фламма по наивности своей полагал, что рейд в ближайшую деревушку не сулит никаких опасностей. Еще накануне приезжали из поселения старейшина с сыном и договорились о выкупе. Держать оборону или оказывать сопротивление никто не собирался – деревушка на плоской вершине небольшого холма вообще не могла рассматриваться всерьез как укрепление. Правда, два склона холма были крутыми, на двух других высился частокол – но эта защита подходила против сотни варваров, явившихся грабить по осени крестьян, а против римской армии ни частокол, ни крутизна склонов защитить не могли. Поэтому когда Лузий Квиет со своими всадниками и телегами фуражиров подъехал к воротам, они были широко распахнуты, и крестьяне сгрудились на площади перед большим домом старейшины – сюда явились чуть ли не все жители до единого, разве что кроме недавно родивших баб, да глубоких стариков.

Пока фуражиры выгребали просо и пшеницу из зерновых ям, староста вел счет соплеменникам, загибая пальцы. Фламма устроился подле и спешно записывал число лиц мужеского и женского пола, а также многочисленных детей, дабы правильно получить обещанный выкуп. О цене сговорились накануне. Сколько за мужчину, сколько – за женщину или подростка. За маленьких детей и стариков выкуп не платили. В итоге денег получилось что-то около четырех тысяч денариев. Фламма подумал, что старейшина станет артачиться, спорить, но он безропотно вывалил серебряные монеты на необхватный деревянный пень, нарочно установленный для этой мены. Платили сразу за всех – никого не обделяя.

Поначалу притихшие и испуганные, деревенские потихоньку осмелели, мальчишки рассматривали щиты всадников и доспехи (имевшиеся только у офицеров, потому что головорезы Лузия Квиета ни лорик, ни шлемов не носили), девки перемигивались с курчавыми белозубыми всадниками. Мужчины принялись обсуждать лошадей. Фламма достал из дорожной сумки заранее приготовленный деревянный складень из трех частей и принялся писать на нем стандартный по форме договор – так мол и так, «деревня старосты Сидоката уплатила весь положенный налог в год консульства Луция Юлия Урса Сер…»

Дописать договор Фламма не успел. Он только заметил краем глаза, как квестор Лузия Квиета сгреб в мешок выложенные даком монеты. В тот же миг свистнул клинок Квиета, и грудь старика Сидоката окрасилась алым – как будто кто-то выплеснул ему на льняную рубаху кувшин вина. Удар не снес голову с плеч, но перерезал и горло, и жилы, дошел до самого позвоночника. Старик сделал шаг назад, вскинул руки, будто попытался удержаться за воздух и осел на землю. Женщины завизжали.

В тот же миг на сбившихся в кучу крестьян полетели дротики, полетели в первую очередь в мужчин – потому как все они были при оружии – если и не боевом, то вполне пригодном для сопротивления – практически у каждого на поясе висел длинный острый кинжал. А потом конница Квиета ринулась крошить оставшихся без разбору – женщин, детей.

Недописанный договор полетел на землю, а Фламма повис на мавре – вскочив на деревянный пень, прыгнул прямо на всадника, и вцепился в того руками.

– Останови! – завопил Фламма.

Нумидиец стряхнул его под ноги коню. И тут же ударил клинком – да только удар угодил в пустоту. Луций успел дернуть Фламму за ворот туники и отшвырнуть в сторону. В следующий миг ему самому пришлось уворачиваться от второго удара. Луций понимал, что третий удар может быть смертельным и потому не нашел ничего лучше, чем схватиться за свой гладиус. Первый удар Квиета он отбил, а вот второй его достал – правда, не на смерть.

Фламма тем временем лежал в грязи – земля размокла и превратилась в густую жижу от крови – и тупо смотрел, как нумидийцы вырезают даков. Они не щадили никого – ни женщин, ни детей: хватали жертву за волосы, один удар, брызги крови, и тело валится рядом с другими. Фламма даже не пытался подняться, наоборот, стал царапать ногтями землю, будто надеялся вырыть себе укрытие и исчезнуть кротом в подземном тоннеле. При этом он что-то тихо бормотал, подвывая. Что именно, он и сам не ведал. Фламма очень бы удивился, если бы ему сказали, что он считает убитых. Причем считает по стоимости каждого на рынке рабов – семьсот денариев за мужчину, четыреста за женщину и двести за ребенка.

Закончив избиение, люди Квиета принялись выносить из домов все, что могли найти – железные пилы, топоры, серпы и клещи, кувшины, и чаши, вылепленные руками убитых только что женщин, тряпье, выделанные шкуры.

– Золото ищите! Золото! – рычал Квиет.

Его головорезы сдергивали с запястий мертвых женщин браслеты, снимали плащи вместе с фибулами, но добывали либо бронзу, либо серебро. Если где имелись богатства, то явно не на виду. Пока грабили и убивали, не заметили, что над крышей крайнего дома веселится, разрастаясь, пламя. Лузий Квиет пронзительно взвизгнул и поскакал на пожар. Огонь уже вовсю гулял по соломенным крышам и рвался в бой поперек деревни – так гнал его ветер.

Фламма наконец поднялся, сделал несколько шагов, подобрал недописанный договор и только теперь увидел, что Луций лежит на земле недвижно и вся голова у него в крови. Недолго думая Фламма подхватил парня под мышки и положил на телегу фуражиров среди мешков с зерном.

Наверное, Квиет прирезал бы обоих и свалил все на даков, но из-за пожара и вспыхнувшей драки (несколько подростков укрылись в хижине и затеяли бой с его всадниками) он на миг позабыл о Фламме и его товарище, а когда вспомнил, телега уже спустилась с холма и их встретили легионеры Пятого Македонского. Занятые валкой леса, они заметили пожар на холме, тут же схватились за щиты и пилумы, решив, что даки устроили фуражирам ловушку. Так что резать Фламму на глазах у своих Лузий Квиет не осмелился. Но не преминул нагнать повозку и бросить «библиотекарю» сквозь зубы: «Проговоришься – убью». Наверное, Фламма даже не понял этой фразы. Или не расслышал. Потому что он был как будто не в себе – лежал подле Луция скорчившись и дрожал крупной дрожью – чем-то напоминая красного олененка, угодившего в силки.

Сказать к чести Фламмы – он, придя в себя после купания в ледяной воде, ни мига не раздумывал, тут же понесся к Адриану. Зенон в палатку Фламму не допустил – остановил на пороге, но выслушал, потом дал глотнуть крепкого вина и только потом вызвал наружу Адриана.

– Всех перебили, – повторял и повторял Фламма. – Несколько девок оставили в живых и увезли с собой для потехи. Даже детей малых не пощадили. Даже младенцев…

Приск и Кука, пришедшие за Фламмой следом, молча выслушали рассказ товарища.

«Хорошо, что Малыш этого не слышит, – подумал Приск, – он бы тут же кинулся убивать мавра».

– Боги бессмертные! Так ведь нельзя, нельзя, – причитал Фламма, размазывая по лицу слезы.

– Кука, Приск, возьмите из моих запасов самого лучшего косского крепкого вина да напоите парня, чтоб встать не мог, – приказал Адриан. – Может, ему повезет, и он все позабудет.

Друзья подхватили мокрого и грязного легионера и повели к себе – домывать и поить до невменяемого состояния. Сами тоже попробовали Адрианово вино. Очень недурно пробирало.

Адриан же вызвал Квиета к себе.

Этот сын мавретанского шейха, получившего римского гражданство, однажды уже был осужден за невероятную жестокость, но Траян помиловал смелого кавалериста и даже поручил ему командование конницей.

О чем говорил императорский племянник с главой нумидийских всадников, для остальных так и осталось тайной. Зенон отгонял любопытных от палатки Адриана – оттуда слышался дикий ор, причем поначалу вопил один Адриан. Потом начал кричать и Квиет – но как-то тонко, визгливо, что совершенно не походило на его боевой клич.

Нумидиец вырвался из палатки, как из засады, с обнаженным кинжалом в деснице. Пробежал несколько шагов, остановился, выкрикнул что-то совершенно непонятное – верно, на своем родном языке и ринулся назад, ему навстречу из палатки вывалился Адриан – со спатой[154]154
  Спата – кавалерийский римский меч.


[Закрыть] в одной руке и кинжалом в другой. Лицо у него было красно – будто он сам купался в канаве, полной крови.

– Юпитером клянусь, Юпитером… – хрипел Адриан. – Быть твоей голове на колу.

Неведомо, чем бы все это кончилось – если б к палатке Адриана не явился Лаберий Максим с личной охраной. Квиет, сообразив, что прикончить Адриана на глазах у стольких людей ему все равно не удастся, умчался, бормоча проклятия.

Зенон же быстренько подскочил к господину и принес амфору холодной воды, набранной в ближайшем ручье. Адриан сбросил панцирь и кожаную лорику, облился водой и ушел к себе в палатку. Лаберий Максим нырнул за ним.

– Нам не нужно, что крестьяне стреляли нам из луков в спину! – орал Адриан так, что слышно было снаружи.

А Лузий Квиет прямиком направился к палаткам Пятого Македонского. Только до расположения пятьдесят девятой центурии не дошел – натолкнулся на Валенса.

– Твои легионеры – жалкие слезливые бабы! – объявил Квиет.

Пышная шапка его курчавых волос стояла дымом, а кожа приобрела какой-то совершенно темный, бурый оттенок – кровь бросилась мавру в лицо.

– Для тебя любой, кто чуть-чуть мягче сердцем зверя – уже баба, – ответил Валенс.

Говорил он твердо – чувствовал: за его спиной стоят ребята из «славного контуберния». А Лузий Квиет без коня боец не особенно сильный – Приск, к примеру, его в поединке один на один почти наверняка положит.

– Держи от меня подальше своих слюнтяев, – посоветовал Квиет.

Но все же отступил.

– Он плохо кончит, – шепнул Тиресий. – Голова его будет отрублена и надета на острие копья.

Пожалуй, Приск в этом не сомневался. Но очень хотелось знать, когда же такое радостное событие случится.

Вечером Валенс наведался в палатку «славного контуберния». Фламма спал и всхлипывал во сне. Наверняка ему снилась та деревенька, от которой ничего не осталось, кроме наполненного кровью рва.

– Хорошо, что Квиета с его головорезами отправляют подальше, – сказал Валенс. – А то бы я не смог сомкнуть глаз.

* * *

На другой день рано утром саперы принялись наводить переправу через Алуту, после чего нумидийская конница ушла по понтонному мосту на восток – с приказом пройти через перевалы Бастарнских Альп и ворваться в земли бастарнов с востока – отомстить за набег и нанести удар по дакийским союзникам. К тому же этот удар должен был отвлечь притаившимися за своими горными стенами даков от идущих вверх по долине Алуты легионов. Хорош этот план или нет, еще предстояло оценить в ближайшее время. Адриан в глубине души надеялся, что Квиет из этого рейда не вернется. Лаберий Максим рассуждал проще: жестокость Квиета теперь не вынудит подняться даков в долине Алуты. А за то, что будет творить этот дикарь на востоке вроде как никто и не отвечает.

Когда нумидийцы переправились, мост разрушили – чтобы по нему не перешли сами даки и не ударили в спину армии Лаберия Максима.

Наместник еще ранней весной на совете у Траяна ратовал за удар с восточного направления: не возвращаясь из Дуростора, прямиком двигаться из Нижней Мезии на древнюю столицу даков Аргедаву.

Траян этот план отверг – в битве он потерял слишком много народу, особенно ранеными, ему требовалось укомплектовать легионы и, главное, забрать подкрепления из Виминация. В Дуросторе оставили лишь ауксиллариев – стеречь припонтийские города от варваров во время летней кампании. И вот теперь наместнику удалось осуществить свой план – ударить по Дакии с востока.

* * *

Алута взрезает горные хребты синим сверкающим ножом, – кривым клинком пройдя меж каменных пластин, рассекает земную плоть, и сочится годами прозрачная кровь, стекают воды с горных хребтов в долину.

Идти этой дорогой предлагал Адриан прошлым летом, но тогда Траян отверг его план. Сейчас под началом Лаберия Максима была армия почти в восемьдесят тысяч. Но у перевала Боуты даже десять тысяч даков могли до зимы задержать огромную армию. Пока что римляне передвигались без труда. Но никто не сомневался, что через Боуты даки просто так завоевателей не пропустят.

* * *

– Просыпайтесь! – заорал Тиресий.

Все вскочили, озираясь и не понимая, в чем дело, но быстро натягивая в темноте не высохшие еще после вечерней стирки туники. В лорики влезать не стали, схватили лишь щиты да мечи.

Кука первым выскочил из палатки. Луна была за тучами, но вокруг плясали красные отсветы – огромный факел горел на сторожевой башне. Было тихо – ни движения, ни криков. Кука обнажил меч и принялся напряженно всматриваться в темноту.

– В чем дело? – спросил выскочивший следом за ним Приск.

– Тиресию сон приснился, – ответил Кука. – Будто грядет нападение… Видимо, не в эту ночь…

Он уже готов был шагнуть назад в палатку, как вдруг короткий вскрик разрезал тишину.

– Там! – безошибочно выбрал направление Кука.

Похоже, кричали возле палаток трибунов. И Кука, и Приск понеслись к палатке Адриана. Добежать не успели – в темноте столкнулись с кем-то очень быстрым и ловким. В первый момент показалось Приску, что мимо него пытаются проскочить лесные звери, каким-то таинственным образом попавшие на территорию лагеря. Но в следующий миг сообразил – не звери. И едва успел увернуться от кривого клинка.