Текст книги "Игры богов"

– Негусто посетителей.

– А зачем ему посетители? – спросил Бес. – Слышь, Злодей, тебе посетители нужны?

Хозяин молча поставил на стол перед Бесом кувшин с вином и чаши. Так же молча вышел из зала в кухню и вернулся с блюдом мяса и овощей.

– Нам нужно поболтать, – сказал Бес. Хозяин подошел к двери, закрыл ее на засов.

– Нам нужно поболтать, – повторил Бес. Хозяин кивнул и вышел в кухню.

– Вот такие дела, – сказал Бес.

– Как думаешь… – Бродяга подвинул к себе кувшин и понюхал вино, – почему именно в Вечный город?

– Нормальное вино, – сказал Бес, – можешь не принюхиваться. С Розовых островов.

Бродяга налил себе вина, чуть-чуть, на самое дно чаши. Пригубил:

– Ничего, пить можно. Но ты не ответил на мой вопрос.

Бродяга выпил. Налил снова.

– Не знаю.

– Ближайший к Расселине город? – спросил Бродяга.

Бес покачал головой:

– Четыре оазиса в пустыне, дальше к побережью – город Каменного Слона. Или на север… к рыбакам.

Ножом на столе Бес поставил отметины, прорисовал Расселину и провел от нее линию в сторону.

– Вот здесь Вечный город.

Получалось, что в Вечный город от Расселины было дальше всего.

– Интересно, очень интересно, – пробормотал Бродяга. – Чем же, интересно, Вечный город предпочтительнее всех остальных?

Бес задумчиво придвинул к себе блюдо с едой и принялся есть. Разорвал кусок жареного мяса, покрутил его в руках, вдыхая ароматный пар.

– Вот странно, я прекрасно понимаю, что мне это не нужно. Что я могу обойтись без еды несколько лет… несколько десятков лет. Что мне достаточно только одного глотка сомы, чтобы заправиться на месяц-два вперед. Но мне все равно нравится вкушать. Ощущать запах. Даже жевать мне нравится… А как боги? Что они чувствуют по этому поводу? Видеть, как они кушают, мне доводилось, а вот зачем они это делают…

– У богов слишком мало возможностей что-либо ощутить, – сказал Бродяга. – Они даже из эмоций оставили себе лишь несколько наиболее сильных. Радость, страх, боль. Самое сильное чувство, которое себе оставили боги…

– Любовь, – поторопился Бес.

– Ты видел бога, который кого-то любит? – немного удивленно спросил Бродяга. – Не похищает-соблазняет-домогается-трахает, а именно любит?

Бес задумался. Бродяга ждал, отпивая вино мелкими глотками.

– Боги так много могут, что очень мало хотят. Зависть – вот самое сильное чувство богов. Зависть. Оно заменяет им все остальные чувства. Не нужно чего-то хотеть или к чему-то стремиться, достаточно знать, что кто-то другой чего-то хочет, любит кого-то… Тогда можно это просто отобрать. Взять. И насладиться понятными чувствами других – страхом, болью… – Бродяга спохватился, что слишком увлекся воспоминаниями.

Беса, казалось, интересовало только содержимое тарелки.

– Вот потому боги так снисходительны к чувствам мелким и приземленным. Поесть, хотя им это не нужно, поспать, хотя и сон совершенно бессмыслен… Боги бессмертны, у них слишком много времени. Они заняты одним – придумать, как это время истратить. И тут вы, Ловцы, по-моему, допускаете главную ошибку. Вы придумываете новые источники Силы, а вам нужно придумывать новые развлечения. Понятно?

– Пробовали, – не отрываясь от еды, кивнул Бес. – Спортивные соревнования в честь богов с Горы. Эти, извини за выражение, младшие боги даже присутствовали некоторое время на игрищах. Лет пятьсот. А потом – надоело. Игры продолжаются, но уже скорее по привычке. Тем более что их начали рассматривать как новый источник Силы.

– И поделили, – сказал Бродяга.

– И поделили, – согласился Бес. – А вот скажи – откуда берутся боги?

Бродяга хмыкнул.

– Нет, серьезно. – Бес отодвинул тарелку и вытер пальцы о край стола. – Откуда-то они берутся. Люди – понятно. Папа-мама, то да се… Родился – умер. Но боги… Ладно, меня, предположим, могут сделать богом. Сделать. Вначале вечная молодость, потом бессмертие…

Уловив иронию в глазах собеседника, Бес махнул рукой:

– Нет, я понимаю, что мне всего этого не дадут просто так. Мне вообще попытаются всучить неполный комплект. Но даже если я все это получу, я же не стану богом. Я буду человеком, получившим бессмертие и вечную молодость. Так?

– Так, – согласился Бродяга.

– Предположим, что я смогу стать аватарой или ипостасью. Мне тогда будет поступать кусок заработанной Силы. Но мой хозяин меня всегда сможет этой Силы лишить. И я останусь просто вечно молодым человеком. Я жил, я живу, я буду жить… И всех делов. Вечная скукотища.

– А вот если бы ты получил возможность питаться Силой напрямую, то твоя жизнь приобрела бы смысл, – в тон ему подхватил Бродяга.

– Ну… Боги все-таки…

Бродяга засмеялся. Впервые после Адской расселины он засмеялся искренне и легко. Боги, все-таки Боги.

– Поржал? – спросил Бес, когда Бродяга замолчал.

– Смешно, – сказал Бродяга. – Ты же презираешь и ненавидишь богов. И хочешь стать одним из них. Не странно? Если ты станешь богом, то тебе придется общаться только с ними, тупыми и недалекими. Нет? С кем еще?

– С людьми.

– А ты не будешь постоянно ощущать желание людей выпросить у тебя вечную жизнь, вечную молодость? И ведь ты сможешь им это дать. Захочешь? Ты ведь сам добивался этого много сотен лет.

– А все боги добиваются этого много сотен лет? – быстро спросил Бес.

Бродяга улыбнулся:

– Мы сейчас говорим о тебе. Только о тебе – будущем боге. Итак, ты станешь раздавать бессмертие направо и налево? Или все будешь отдавать сразу в комплекте? Типа все люди – боги. И любая прачка сможет стать богиней.

– А что – не сможет?

– Сможет, если богиня эта та, которой наплевать на сотни и тысячи людей, копошащихся где-то внизу. Я же тебе говорил – бессмертие очень обременительная вещь. Спроси вон у Злодея, он хочет вечно подавать выпивку и еду посетителям? Или шлюху спроси, хочет ли она возле городских ворот вечно обслуживать воняющих с дороги путников? Каждого из людей спроси… Не о бессмертии спроси, а о беспрерывной жизни. О беспрерывной работе. Поинтересуйся. – Бродяга постучал пальцем по столу, налил в чашу вина и выпил. – Действительно неплохое вино. Давно такого не пил.

– Две тысячи лет, – пробормотал Бес.

Он выглядел немного подавленным и разочарованным. Не то чтобы ему в голову не приходили эти же мысли, но впервые он слышал все это вот так, конкретно и цинично.

– А если я спрошу, хотят ли они вечно наслаждаться амброзией, отдыхом, молодостью и здоровьем?

– Любое, даже самое прекрасное чувство становится наказанием, если к нему добавить слово «вечное». Я что-то не видел счастливых в этом городе, хотя главное, что от них требуется, – это заниматься любовью. Полагаю, что для особо активных здесь даже ввели награды и премии…

– Освобождение от налогов и ежемесячное пособие от Светлого повелителя.

– И много таких? Бес промолчал.

– Вот видишь…

– Тут и видеть нечего. Городу осталось жить, если ничего не изменится, двадцать пять дней. До конца осеннего праздника плодородия. А потом окажется, что поза не нова и… Я раньше никогда не видел, как гибнут города. В смысле, в результате пророчества. От пожара и после штурма – множество раз. А чтобы по воле богов…

– Бред, – сказал Бродяга. Искренне сказал. С чувством.

– Что значит «бред»? И Бродяга пояснил:

– Бог – да, не может изменить свое слово. Давши – крепись. Если не предусмотрел себе лазейку. Как вот с Вечным городом. Судя по всему, Сука…

– Самка, – поправил Бес.

– Хорошо, – не стал спорить Бродяга, – Самка ляпнула, как она это умеет, не подумавши. И категорично. Типа – погибнет. Ему придет конец. Не увидит город свой конец, а конец придет. Если бы у нее хватило ума сформулировать – увидит, то все решилось бы просто. Посмотрели бы люди на иллюзию в небе. Или всем бы приснился один и тот же сон. Волны поднимаются до небес… Или там вулкан с землетрясением. Все бы проснулись в ужасе, но увидев конец города. И жили бы себе дальше, изменив немного формулировку пророчества. Еще один цикл до исчерпания списка позиций с очередным видением. Или страшный сон каждый год в один и тот же день. Но Самка уж сказала так сказала. И теперь действительно городу грозит катастрофа. Но ведь Самка пророчество высказывала явно от своего истинного имени. Не от имени богини Плотской любви, а от имени Самки. Таким образом, ей достаточно передать другому богу это местное наименование. На один день, на несколько мгновений. Чтобы тот просто от своего истинного имени пророчество отменил. И снова вернул город Самке. Это пара пустяков.

Бродяга даже щелкнул пальцами, чтобы показать, как это просто.

– А зачем? – спросил Бес.

– Что?

– Зачем кому-то это делать? В этом городе нет ни одного другого бога, кроме Самки и ее аватар. Если город накроется медным тазиком, никто из богов ничего не потеряет. Мне трепанулся один из младших богов, что Самке уже предлагали махнуться – Вечный город на поселок Черных охотников. Легко. Но она отказалась.

– Еще бы, – кивнул Бродяга. – Еще бы… Она будет тянуть до последнего мгновения. А потом… Если ей и так светит остаться без Силы, то пусть уж Вечный город не достанется никому. Это она может. Не думаю, что она сильно изменилась за последние две тысячи лет.

– Ты ее знал? – спросил Бес.

– А кто ее не знал…

– Может, это она тебя сюда тащила… Типа посоветоваться. Или прокрутить с тобой эту аферу с временным обменом… Раз уж остальные ее кинули…

Бродяга задумался. Это ему в голову приходило. Но… Это слишком непохоже на Самку, которая раньше радостно отзывалась на Шлюху. Эта дама, решив заполучить его, Бродягу, явилась бы к Расселине сама, лично, с ходу попыталась бы с ним заняться любовью и только потом, как бы между прочим, заговорила о таком пустяке, как город с населением в несколько десятков тысяч. И – это Бродяга знал наверняка – она все равно не поверила бы в то, что ее не попытаются обмануть. Таким вот нехитрым способом. Стать богиней Плотской любви, но, сняв проклятие, прибыльное местечко не вернуть. Самка бы – точно не вернула. А это значит, не поверит никому. И это еще значило, что какой-то другой бог озаботился судьбой Бродяги.

Бродяга встал из-за стола и прошелся по залу.

Почему именно Вечный город? И почему именно сейчас? Или время – случайно? Когда смог вытащить из Бездны, тогда и вытащил… Или мы тут имеем единство времени и места, как говаривал один философ о театре. Именно сейчас. Именно сюда. Хотел показать гибель Вечного города? Смысл? И зачем прятаться? Хотя это, между прочим, совершенно понятно. Этот неизвестный бог не хочет, чтобы кто-то знал о его действиях. Чтобы никто не мог по возмущению Силы догадаться о его движениях и чтобы сам Бродяга до последнего мгновения не догадывался, кто за всем этим стоит. Возле Расселины его встретил Бес, с Бесом разговаривал некий торговец, с торговцем тоже беседовал кто-то, напрямую с богом-заказчиком не связанный… И его уже убили, чтобы нельзя было проследить связь. Не исключено также, что убили на всякий случай и торговца, как попытались убить Беса. У секты ритуальных убийц с Синего острова это называлось тройным обрезом. С тех пор прошло уже две тысячи лет, но вряд ли придумано что-нибудь надежнее для сокрытия коварных планов. Даже бог не сможет проследить всю цепочку убийств. Даже бог, имеющий Силу, поправил себя Бродяга.

И тройным обрезом баловаться могут только люди. Как ни смешно это звучит, но только люди могут совершать что-то по-настоящему тайное. Или боги через людей. И на постоялом дворе возле Нижнего храма наверняка не окажется никого серьезного, кроме еще одного дурака на подставе. И он сможет указать только следующее звено цепочки. И сразу после разговора его, этого дурака, выведут из игры. Искать нужно другого. На ощупь, в кромешной темноте.

Бродяга подошел к одному из светильников, потрогал пламя пальцем. Огонек честно попытался обжечь, но у него, естественно, ничего не получилось. Так, лизнул.

Что может сделать Бродяга и чего не сможет сделать никто другой? Силы у Бродяги нет – и это плохо. Но, с другой стороны, он в результате невидим для богов. Может быть, никто даже и не знает, что Бродяга выбрался из Бездны. Никто, естественно, кроме того, кто все организовал. И ему нужен почему-то именно бог, оставшийся без Силы, и, таким образом, невидимый для других богов. Лихо закручено.

На хрена тогда бог? Если нужен бессмертный, не имеющий Силы, можно такого бессмертного создать. Чего уж проще! Вон тот же Бес, который сидит сейчас, прислонившись спиной к стене и с интересом наблюдая за перемещениями Бродяги. Дать ему бессмертие, поставить задачу, а потом… потом есть множество способов, о которых Бес пока еще не догадывается. Даже богу можно заткнуть рот. Тут все будет решать соотношение Силы. Стоп.

Бродяга остановился посреди зала. Соотношение Силы. Из этого следует, что заказчик – один из не самых сильных богов? Следует или нет? В первом приближении – похоже. Он чего-то там задумал, затаил против другого бога, но не имеет Силы для открытого противостояния. И он придумал, как можно использовать бога без Силы. Но почему все-таки Вечный город?

Бес даже дыхание затаил, чтобы не помешать размышлениям Бродяги. Было видно, что тот думает напряженно и мучительно. И пока впустую. Бес и сам попытался подумать о том же, но быстро махнул рукой, дойдя до невозможности проследить заказчика по цепочке. На Синем острове он не бывал, но тройной обрез знал не понаслышке.

Посему, оставив эту проблему Бродяге, Бес задумался о своем. Откуда берутся боги? Бродяга не ответил на прямо поставленный вопрос. Его право, хотя и обидно. Тут стоило попытаться поставить вопрос по-другому. Может ли бог умереть? Смешной вопрос. Может ли умереть бессмертный? Бес потратил некоторое время своей жизни на то, чтобы изучить этот вопрос. И пришел к выводу, что человек, награжденный бессмертием, живет, истлевая до состояния тени. Такое чувство, что, высыхая и рассыпаясь со временем, плоть обнажает ту субстанцию, которая разложению не подлежит. Нечто вроде души. Странное слово и странная субстанция, смысла и практического значения не имеющие. Но тогда, много лет назад, Бесу пришла в голову странная мысль, что эта самая душа и есть то, к чему прилипают вечно движущиеся атомы, создавая тело.

Бродяга, естественно, может смотреть на Беса как заблагорассудится, но сам Бес не считал, что длинная жизнь – наказание. Сам Бес не без пользы учился в трех… четырех академиях, если считать Школу в Саду. И, между прочим, это именно Бес подсказал Аскету идею об атомах, которые имеют способность внезапно изменять траекторию своего движения. И Аскет смог развить теорию об отсутствии предопределения. За это его даже причислили к Десяти мудрейшим. Если честно, то, говоря об этих сворачивающих с прямолинейного пути атомах, Бес имел в виду себя и говорил, если выражаться высоким стилем, аллегорично, но Аскет воспринял высказывание как откровение и присвоил идею себе. Ужасно смущался потом при встрече с Бесом и даже пытался посвятить ему свой трактат о Тверди небесной, но Бес благоразумно отказался.

Возвращаясь к вопросу о гибели богов… Не имея возможности попробовать на практике, Бес решил исходить из логики. Предположим, если взять бога и отрубить ему голову… Когда Бес представил себе эту картинку впервые, то даже сам удивился, насколько она получилась симпатичной и привлекательной. Вот так вот просто берешь первого попавшегося бога и сносишь ему голову. Бдзинь.

Если такую операцию провернуть с вечно молодым или с нажравшимся сомы, то смерть наступит мгновенно. Субстанция, именуемая душой, куда-то разом девается, и наступает смерть. Если голову снести бессмертному, то он остается живым. И даже стремится себя восстановить. Сам Бес этого не видел, но один несчастный бессмертный рассказал, как ему снесли голову и как потом от этой головы выросло новое тело. То есть душа осталась в голове, и на нее снова налипли атомы плоти. Долго и болезненно.

И если голову снести богу, то… Вот тут рассуждения Беса теряли почву и провисали. Можно ли богу нанести увечье? Или рану? И что произойдет тогда? Раны ведь разные бывают. Бродяга вон говорил, что на него яд действует. И тот, кто засаду на дороге организовывал, это прекрасно знал. Или это оттого, что у Бродяги нет Силы? Нет Силы – есть проблемы, есть Сила – нет проблем. Красивая фраза, нужно запомнить. Но в любом случае Бес снова вернулся туда, откуда начал, – как появляются боги?

– А есть способ спасти Вечный город, кроме как передать другому богу? – спросил Бес, которому надоело молчать.

– Не вижу, – ответил Бродяга. – Я и сам сейчас подумал об этом. Боги могут спасти город только так, но, скорее всего, делать этого не будут. А люди…

– А люди могут только придумывать новые позиции, – закончил Бес.

– Которые, как мы уже знаем, исчерпаны.

– Слышь, – оживился Бес, – а если тебя волокли сюда, чтобы ты новую позу продемонстрировал?

– Пошел ты…

– Уже в пути. – Бес встал со скамьи. – И дальше будем сидеть или пойдем на постоялый двор возле Нижнего храма?

– На постоялый двор… – Бродяга на мгновение задумался, – сходишь один.

– И то, – согласился Бес, – но ты учти, если меня схватят и врежут палкой по ребрам, то я тебя сразу же сдам. Очень боюсь боли. И еще мне не нравится тамошняя кухня. Сам подумай, как могут готовить в заведении, именуемом «Радость Змея»?

Хозяин «Радости Змея» был человек с фантазией, хотя и довольно специфической. Змей, упомянутый в названии, был, естественно, не зеленым гадом, а частью человеческого тела. И радоваться на постоялом дворе он должен был не на кухне или в обеденном зале, а на втором этаже – в жилых комнатах. Хотя последнюю пару лет радости на постоялом дворе было мало. Иногородние путники почти не появлялись, а местных на второй этаж удавалось загнать только личным указом Светлого повелителя, который такого указа, естественно, издавать не собирался.

Так что «Радость Змея» доживала свои последние дни. И мысль о том, что весь город вряд ли переживет постоялый двор, хозяина не утешала. О возможной скорой гибели города хозяин «Радости Змея» старался не думать.

Сегодня посетителей в зале было, по мерке последних лет, много. Девять человек. Причем трое из них – не просто едоки, но и постояльцы. Два торговца рыбой, приплывших с побережья, и бродячий лекарь, акцент которого указывал на один из Оазисов Великой пустыни. Торговцы жили третий день, лекарь – почти неделю. Торговцы девок заказывали трижды, лекарь – только один раз, в день приезда, для того чтобы выполнить отсроченную повинность.

Хозяин постоялого двора как раз убирал со стола остатки завтрака торговцев, когда распахнулась дверь и в обеденный зал вошел десятый посетитель. Оглядевшись, он прошел к пустому столу возле стены и сел, как показалось хозяину, чтобы его хорошо было видно всем.

– Вино, – сказал десятый посетитель. Получив заказанное, посетитель провел пальцем по краю чаши и потребовал заменить посуду на чистую. Хозяин молча выполнил требование.

Посетитель попробовал вино и заявил, что это пойло он пить не собирается и требует другого, получше. Посетитель явно был взвинчен и разозлен. Хозяин не стал спорить, а вынес новый кувшин, из личных запасов.

– Сволочи, – ни к кому не обращаясь конкретно, заявил посетитель. – Я, Бес, как идиот перся по барханам только для того, чтобы меня попытались убить. Сволочи! Ну, они у меня получат заказ. Как же! Распахнули кошелек! Сделай как нужно, и все будет чики-тики! Ага… Сейчас… Это мне чики пиками попытались сделать… А тут еще такую лахудру возле ворот подсунули! Пришлось платить за отсрочку, да еще за двоих… Мать вашу так! И теперь за двоих придется отдуваться…

Посетитель осушил чашу и налил новую. Остальные на него поглядывали молча, понимая, что в таком состоянии человек вовсе не хочет беседы, он хочет найти повод надавать кому-нибудь в рожу. И каждое движение посетителя указывало на то, что подобное желание он может осуществить со знанием дела и не обращая внимания на желания всех остальных.

Десятый посетитель выпил свою чашу и, глядя перед собой, сумрачно заявил, что лично он, Бес, будет ждать только до тех пор, пока не допьет вот этот кувшин кислятины, а потом уйдет, и пусть эти сволочи ищут его где хотят. Хоть за Ледяным перевалом.

Торговцы расплатились и ушли наверх, в свои комнаты. И правильно сделали, одобрил хозяин постоялого двора. Шесть драк из десяти на его памяти начинались с того, что кому-то не нравился стойкий рыбный запах торговцев рыбой. Или раздражала медлительная речь и тягучий выговор этих самых торговцев.

Местные посетители переглянулись, словно прикидывая, сладят ли всем скопом с забиякой. И опустили взгляды, решив не связываться. Очень разумные люди, в который раз убедился хозяин «Радости Змея». А вот лекарь из пустыни…

Потом уже, рассказывая обо всем опоздавшей городской страже, хозяин постоялого двора указал именно на эту явную глупость лекаря.

– Они все там в пустыне на солнце перегрелись, – сказал хозяин. – И этот так встал со своего места, подошел к… да, к тому парню, Бесу, и что-то стал ему говорить. Тихо так, что я и не услышал. Бес помолчал, слушая, а потом встал медленно и тихим голосом говорит, что, мол, это ты, гад, своих уродов ко мне подослал. А лекарь ему головой мотает, не соглашается. Даже за цепочку свою схватился, типа клянется. А Бес… ну, парень тот, как заорет! Пасть, кричит, закрой, сволочь смоленая. А для этих, из Оазисов, такое хуже, чем в рожу плюнуть… Это у них, типа, так обезьян сделали, по легенде. Взяли самого уродливого человека и осмолили на огне… Он его, значит, типа, макакой голозадой назвал. Я уж думал, лекарь в драку полезет, но не тут-то было. Лекарь как раз повернулся, чтобы уйти, а Бес его за плечо схватил, к себе повернул. За Черными снова пошел, кричит, опять натравить хочешь… Только Беса, кричит, не кинешь! Бес свое получит! И посылку он отдаст, только когда получит свое. И разговаривать он собирается только с тем, кто может обещанное отдать, а не с… огуречными педиками.

Дальше ничего внятного хозяин не вспомнил. Началась драка – и сразу закончилась. Лекарь отлетел к двери, вскочил, размахивая кинжалом, еще раз отлетел, только на это раз за дверь, прямо на улицу. Бес разом остыл, допил вино, посидел еще немного и ушел.

Хозяин прошел за ним до самой двери, выглянул вслед и убедился, что Бес быстрым шагом идет в сторону Веселого острова. А лекаря на улице уже не было.

– Не, – покачал головой хозяин постоялого двора, – не было уже. Только вот цепочка его с камешком осталась тут, на полу. Когда его Бес по залу кидал, оборвалась, видно. И еще вещи в комнате наверху остались. И куда их теперь девать? Там лекарства всякие, порошки. И денег немного.

Старший патруля почесал в затылке, сдвинув шлем. Камешек на цепочке странный, теплый какой-то на ощупь. И лекарь тоже странный, бросил все… даже деньги. Попытка выяснить, куда он делся, нц к чему не привела. По этой улице вообще мало ходили, а утром и подавно.

– А сам этот лекарь ничего про своих знакомых в городе не говорил? – поинтересовался старший патруля.

Если честно, будь его воля, он вообще бы все время до окончания осеннего праздника просидел дома. Слухи ходят разные, и глупо бегать за карманниками и пропавшими лекарями, если через двадцать пять дней все может накрыться. Но Светлый повелитель был очень настойчив, и нужно было понимать, что если жрецы и ученые найдут новую позу, то следующий год может быть для нерадивого очень неприятным. И в конце концов, для того, чтобы посадить на кол или опустить в кипящее масло, много времени не нужно.

– Ничего он не говорил, – ответил, подумав, хозяин «Радости Змея». – Он все больше молчал.

Молчать лекарь пытался и после того, как Бродяга принес его в притончик к Злодею. Вылетев из «Радости Змея», бедняга лекарь попал в объятия Бродяги, который быстро завернул его, чуть оглушив, в заботливо припасенный ковер.

В подвале притончика лекарь пришел в себя почти сразу, после второго ведра воды, вылитого Бесом.

– Вот такие дела, – сказал Бес.

Лекарь попытался отмолчаться. Руки у него были связаны, как, впрочем, и ноги. Рот был свободен, но стены подвала выглядели достаточно убедительными, чтобы у пленника не возникло желания позвать на помощь.

Лекарь молчал некоторое время. И Бес должен был признать, что лекарь исключительно стойкий человек. Или его исключительно крепко припугнул заказчик. Или кто там от заказчика был.

– Понимаешь, – сказал Бес, присаживаясь на табурет. – У нас есть время. И у нас есть желание. Мы очень хотим узнать, кто и за чем именно тебя сюда прислал.

Лекарь застонал.

– Зачем тебе так мучиться? – спросил Бес. – Или тебя убьют, если ты сболтнешь лишнее? Так мы тебя скорее убьем, если ты не сболтнешь.

Бродяга стоял у стены, скрестив руки.

– Вот он, – Бес ткнул пальцем в сторону Бродяги, – сразу же поймет, если ты попытаешься соврать. А я слишком разозлился на твоего заказчика, чтобы миндальничать с его подручными. Меня пытались убить. Понимаешь? Меня! И тебя тоже убили бы, может быть, даже сегодня, после того как ты поболтан бы со мной. Но ведь ты же поначалу не меня ждал? Ты ждал двадцать здоровенных наемников черного цвета с живой посылкой. Так?

– Так, – простонал лекарь.

После первого ответа говорить ему стало проще. И он рассказал, что к нему в дом пришел человек и предложил заработать. Для этого нужно было только приехать в Вечный город и поселиться в «Радости Змея». И там дождаться, когда к нему привезут вроде как смертельно больного путника. Этого путника он должен был постоянно пичкать ядом, чтобы удержать в беспамятстве до дня окончания осеннего праздника. Потом… Что потом, лекарь не знал. Ему вручили переносной алтарь, благодаря которому он мог разговаривать с кем-то. С кем именно, лекарь не знал. Сегодня утром алтарь ожил впервые, и лекарю было объявлен но, что Черных и больного не будет, что может явиться некто по имени Бес. И что ему следует приказать привезти посылку, того же больного путника, на постоялый двор и передать лекарю. И все. И еще нужно было пообещать Бесу, что с ним непременно расплатятся в, городе Каменного Слона, в храме Хобота. И все.

– И ты собирался сидеть здесь до самого праздника? – уточнил Бес.

– А что?

– А ты разве не знал, что Вечный город может не пережить праздника?

Лекарь помолчал. Потом тяжело вздохнул. Оказалось, что ему пообещали, что любые катаклизмы в городе его не коснутся.

– М-да, – сказал Бес. – Видел наивных, я сам наивный, но такого – первый раз. Что тебе обещали в оплату?

– Эликсир молодости, – сказал лекарь, и глаза его загорелись. – И я бы смог…

– Что? – устало спросил Бес, зная ответ наперед.

– И я бы мог стать бессмертным! – выдохнул лекарь. – Бессмертным!

Бродяга сплюнул прямо на каменный пол подвала и поднялся по лестнице на кухню. Хозяин заведения проводил его неодобрительным взглядом, продолжая что-то готовить в сковороде. Это что-то шипело и шкварчало, стреляя жиром во все стороны.

Бродяга вышел в пустой зал, сел на скамью.

Еще один искатель бессмертия. И еще один обманутый. Демоны с ним, с лекарем, но они снова остались ни с чем. Сидеть в городе до возможной катастрофы – бессмысленно. Это бедняга лекарь мог поверить, что кто-то уцелеет в городе, гибнущем в результате осуществления пророчества. Как-то, довольно давно, Бродяга видел, как погибал небольшой рыбацкий поселок. Сейчас уже невозможно было вспомнить, из-за чего все произошло… То ли рыбаки пиратствовали и были принуждены дать клятву, а потом снова принялись за старое, то ли… Бродяга попытался вспомнить, но не смог. Слишком много всего скопилось в памяти за долгие века существования. Но вот картина гибнущего поселка…

Было похоже, что какие-то невидимые руки, на которых лежал все это время поселок, начали смыкаться. Края небольшой долинки, в которой стояли постройки, вдруг выгнулись вверх, миской, потом пошли к середине, словно кто-то держал-держал в руках блин из сырой глины, а потом, так и не придумав, что из него сделать, просто скомкал. Так лепят шарики из снега дети северных племен. Шлеп-шлеп. И сжимают в руках, чтобы получилось покрепче, сжимают так, что начинает капать вода.

Комок поселка сжимался и сжимался, невидимые руки давили сильно. Комок становился все меньше, из него что-то текло… А потом ничего не осталось.

– Он больше ничего не знает, – сказал Бес, входя в зал.

– И мы ничего не знаем, – сказал Бродяга.

– Ну почему… – протянул задумчиво Бес. – Если взять, скажем, бога, лишенного Силы, и растереть его в порошок…

– Не с твоим счастьем.

– Представь себе. – Бес сел прямо на стол, почесал кончик носа. – Представь. Что получится, если этот бог без Силы окажется в гибнущем городе? Ну? Это же всех накроет, разнесет на атомы…

– На что? – не понял Бродяга.

– Извини, – махнул рукой Бес, – атомарная теория разработана только пятьсот лет назад. В клочки разнесет, в пыль. А что будет с этим богом? Без Силы?

– Больно будет, – сказал Бродяга. – Очень больно.

– А потом?

– Потом бог снова восстановится.

– То есть, – оживился Бес, – бог все-таки умрет, но потом оживет. Так?

– Ну…

– И скоро?

– Не знаю… Не пробовал. Но один из наших… давно говорил, что через несколько дней. Без Силы, как в Изначальный день…

– Когда? – быстро переспросил Бес. – Что такое – Изначальный день?

– Не твое дело. И это сейчас не важно. Важно то, что, возродившись, бог будет без Силы, пока не пойдут новые жертвы. В этот момент бог совершенно беспомощен. И его даже аватара может отправить в Бездну… – Бродяга нахмурился, словно что-то вспомнил.

А может, и вправду вспомнил.

– Единственный способ сладить с богом – быстро придумать нечто, что позволит задействовать Силу пророчества или проклятия. Чтобы бога смяло как бы между прочим. В катаклизме. А после того как он возродится – легко отправить его в Бездну. Или еще куда. – Бродяга дернул щекой, словно от внезапной острой боли.

– То есть, – азартно потер руки Бес, – пользы от тебя в этот момент не будет никакой. Кроме как отправить назад в…

Бес показал пальцем на пол.

– И что это дает? – спросил Бродяга. Разговор коснулся неприятной, болезненной темы, и это мешало понять, куда клонит Бес.

– Выходит, если кто-то тебя хотел использовать, то ему не нужно было держать тебя в городе до самого праздника. Так? И это значит, что в последний день праздника произойдет нечто, для чего тебя и приволокли. Так? Так, – сам себе ответил Бес. – И это значит, что Вечный город не погибнет через двадцать пять дней.

– Кто-то придумал новую позу? – спросил с иронией Бродяга.

– В этом случае не нужно было все привязывать к празднику. Что-то произойдет именно в последний день, но такое, чего не ожидает никто. Что-то такое, что сделает понятным, для чего ты здесь. И что-то такое, что сделает тебя полезным для заказчика. Остались пустяки – узнать, что произойдет в последний день праздника. – Бес встал со стола и прошелся по комнате. – Так что, говоришь, произойдет с богом, если его растереть в порошок? Или, скажем, разорвать его на клочки? Умрет и оживет? Интересное бессмертие получается. Очень интересное. Ты не находишь? И как тут все закручено вокруг тебя. С ума можно сойти!