Текст книги "Некромант. Такая работа"

Я не Рэмбо.

– Не понимает?

– Олег, извини, но это бесполезно. Она забыла, что умерла.

Иногда это случается. Бывает, что человек просто блокирует в памяти вещи, которые его травмировали. И намертво забывает о том случае, когда две бродячие собаки загнали его за гаражи, и это было так страшно, что он описался. Или о том, как однажды мама избила его табуреткой за то, что он не хотел есть кашу – и голова потом болела очень часто. Или о том, как его, уже взрослого пятнадцатилетнего парня, уверенного, что он может себя защитить, изнасиловали двое мужиков из машины, идущей по трассе Москва – Волгоград.

Иногда даже с помощью психолога они тратят кучу времени и сил, пытаясь добраться до таких воспоминаний. Люди не специально закапывают их так глубоко. Просто с ними очень трудно жить дальше.

Это такой специальный механизм, позволяющий защититься от зла. Ты говоришь себе «ничего этого не было». Но даже он не в силах отменить то, что случилось.

– Что значит – «забыла»? – спросил Селиверстов. – Как об этом можно забыть?

– Вот так, – ответил я. Другого ответа у меня для него не было.

Я выпустил руку Олега и наклонился, чтобы достать бутылку водки. Открутил пробку, прихватив полой балахона. Катарину бесполезно было держать здесь дальше. У нее началась истерика.

– Я не мертва! – кричала она, стуча маленькими кулачками в невидимый барьер. – Я не умерла! Я не могу умереть!

По щекам у нее текли слезы. Некоторые думают, что призраки не могут плакать, поскольку на самом деле они нематериальны, но это не так. Кто угодно расплачется, если другого способа справиться с тем, что с ним произошло, просто нет.

И я ничем не мог ей помочь. Стиснул зубы, шагнул вперед и принялся поливать круг и мечущуюся в нем Катарину дешевой водкой. Живые люди используют ее, чтобы забыть о тех вещах, которые их мучают. У мертвых нет тела, которое следует накачивать до бессознательного состояния, чтобы разорвать связь с миром.

Поэтому они просто исчезают.

Для изгнания призрака подходит любой крепкий алкоголь, но водка действует наиболее эффективно. Не знаю почему.

Когда все закончилось, я опустился на корточки и вылил на руки остатки водки. Вонять будет, конечно, но это ничего. Будем надеяться, что домой меня отвезут. Я сидел и пялился на мешок, в который был упакован наш единственный свидетель преступления. Только эта мертвая вампирша могла рассказать нам, где прячется чудовище, которое убило ее. Мне придется поднять ее.

Впрочем, от того, что у меня не осталось других вариантов, этот не стал нравиться мне больше.

В этот момент из-за угла вышел невысокий плотный мужчина в пальто. В левой руке у него был черный кожаный портфель. Тыщу лет таких не видел.

– Отлично! – бросил он. – Селиверстов, можете быть свободны.

– Это что такое? – строго спросил я. – Это кто?

– Извини. – Олег отвернулся. – У меня служба такая.

Мужчина протянул мне руку, ожидая, что я пожму ее, как вежливый человек.

Это был толстый и бледный человек из тех рыжих, кому нельзя загорать. У него был тот тип кожи, который называют кельтским: тонкая, молочно-белая, с целой стаей веснушек, рассыпанных по лицу. Зеленые глаза, слегка вьющиеся волосы морковного цвета – лет двадцать назад он наверняка здорово напоминал проказливого ирландского эльфа. Но не сейчас. Эльфы никогда не выглядят так, словно им хорошо за пятьдесят и все это время они питались исключительно фастфудом, вылезая из кресла только для того, чтобы сесть в машину.

Даже если они действительно так живут.

– Полковник Цыбулин, – представился он.

– Судя по всему, мне нет нужды называть свое имя, – сказал я. – Я не ожидаю, что вы объясните мне, что происходит, но это было бы очень приятно.

Руку я ему так и не пожал, и, поколебавшись, он убрал ее в карман.

– Кир… – начал Олег.

– Я у тебя что-нибудь спрашивал? – рявкнул я. – Нет? Вот и помолчи. Все, что мог, ты уже сделал.

– Кирилл Алексеевич, не нужно устраивать трагедию, – примирительно сказал полковник Цыбулин. – Вы же сами все понимаете, да? У людей есть обязанности.

– Кроме обязанностей у некоторых людей есть еще и совесть, – сказал я.

Олег шагнул вперед, загораживая Цыбулина, точно боялся, как бы я чего не сделал. Я криво усмехнулся. Не думаю, что у меня это на лице было написано, но я был в бешенстве. Знаете, это не очень красиво – врать мне, чтобы устроить шоу для своего начальства. Конечно, у Олега могли быть на это серьезные причины.

Некоторые госорганизации просто специализируются на создании хороших причин, по которым вы будете делать то, что им выгодно. Но Олег мог хотя бы намекнуть на то, что действует не совсем по собственному желанию.

– Здесь неподалеку есть хорошее кафе. Нам предстоит серьезный разговор, Кирилл Алексеевич. Будет лучше, если мы на некоторое время переберемся туда, – сказал Цыбулин.

– Будет лучше, если вы пойдете к черту, – огрызнулся я.

Может показаться, что я невежливый человек. И к тому же еще довольно глупый. Грубить представителю власти – не самый умный поступок. Но, во-первых, я очень не люблю сюрпризы. А во-вторых, было очень похоже на то, что я ему нужен. Позарез просто. Не знаю, как я это понял. Наверное, выражение его лица подсказало.

– Я попросил подполковника, – он особо выделил это слово голосом, – Селиверстова показать мне, как вы работаете, по той причине, что нам требуется специалист вашего профиля. Иными словами, я должен был проверить вас прежде, чем пригласить с нами сотрудничать.

Офигенно.

Просто офигенно, иначе не скажешь.

Всю жизнь мечтал работать в органах, да только никак не складывалось. Видимо, во мне было маловато патриотизма и желания послужить отечеству, потому что я как-то не слишком сильно обрадовался. Прямо сказать, вообще не обрадовался. Все мои эмоции были написаны у меня на лице.

– Не надо так переживать. – Полковник Цыбулин отечески положил мне руку на плечо. – Все к лучшему.

Ну да. Конечно. Он только забыл уточнить, для кого именно это все к лучшему.

Олег повернулся, чтобы уйти и оставить меня наедине с начальством.

– Погоди, – остановил его я.

Вытащил из пакета банку с оставшейся лягушкой и сунул ему в руки.

– Отнеси в тепло, потом террариум купишь, – сказал я. – Постарайся не дать ей подохнуть.

– Я не люблю лягушек, – буркнул Олег.

– Знаешь, подполковник, – я уставился на него таким мрачным взглядом, что он вздрогнул, – я тоже много чего не люблю. Но делать это все равно приходится.

Он продал меня за две звездочки и прибавку к зарплате. Может, я и злопамятная сволочь, но вот так просто спустить ему это я не мог. И не надо мне объяснять, что у него выбора не было. Всегда есть выбор, пока человек жив.

Селиверстов спрятал банку за пазуху, сразу сделавшись похожим на мелкого магазинного несуна. Кивнул с серьезным лицом. И потопал по направлению к моргу. Я знал, что ему стыдно. И надеялся, что он этот стыд хорошо запомнит.

– С чего вы решили, что я захочу с вами сотрудничать? – спросил я, не двигаясь с места. – У меня уже есть работа, и она меня вполне устраивает.

Кафе? А не пойти бы ему на фиг со всеми своими политесами? Мне и здесь было неплохо.

– А если я скажу вам, что, работая на нас, вы действительно сможете многое изменить? – спросил Цыбулин.

В его голосе проскользнули вкрадчивые интонации. Никогда раньше не думал, что такой массивный солидный человек, на котором обычное пальто сидело так, словно на нем были погоны, может напоминать маленькую зеленую змейку. Из тех, что вполне способны заползти тебе под одежду так, что ты этого не заметишь.

И мне это чертовски не нравилось, честно говоря.

– Я вам не поверю, – ответил я. – Извините, но пустыми обещаниями нас пичкают уже достаточно долго, чтобы появился иммунитет. Твой голос – решающий! Поддержи своего любимца – пришли эсэмэс на короткий номер! Пойди служить в армию! Покупай отечественное!

Последнюю фразу я произнес более громко, чем этого требовала элементарная вежливость. Ну и фиг с ним. Я не обязан быть с ним вежливым. В конце концов, это не я его сюда приглашал. Полковник Цыбулин выслушал все это молча, не прерывая меня, но мрачнея на глазах.

Вероятно, он не привык к тому, что ему возражают.

– Вы не оставляете мне выбора. – Он вздохнул.

– Что, если я не соглашусь на вас работать, вы меня пристрелите? – спросил я, постаравшись подпустить в голос побольше наглости. Чтобы не было заметно, насколько мне не по себе.

– Не нужно делать вид, что я монстр, – сказал он. – Вы же сами в эту ерунду не верите, Кирилл Алексеевич.

Я не ответил. Мне совершенно неинтересно было обсуждать с ним вопросы моей веры или неверия. Не его это собачье дело было.

– Поймите меня правильно, я не должен вам ничего говорить, пока не будут подписаны все нужные бумаги и я смогу быть уверен в вашей лояльности. – Полковник вздохнул, вытащил сигареты и закурил. Сигареты были отечественные. Патриот до мозга костей. Ни одна деталь не пропущена. – Но я кое-что все-таки скажу, потому что дела наши скорбные обстоят так, что вы мне действительно очень нужны. Мне лично. И не потому, что проваленное задание по вашей вербовке плохо скажется на моей карьере. Просто есть вещи, которые важнее и бабок, и карьеры, и политического устройства любой страны. Важнее и меня, и вас, и подполковника Селиверстова. И мне нужен человек, который будет драться на моей стороне не потому, что я его нанял и плачу ему за это.

Я смотрел на него и видел, что над его образом поработал хороший имиджмейкер. Что он месяц или даже два брал уроки сценречи. Что какой-то грамотный человек, разбирающийся в психологии, научил его правильно расставлять акценты, разговаривая с людьми. И самое поганое в этом было то, что я знал – он не врет. Пользуется всякими психологическими штуками, чтобы убедить меня сотрудничать, но не врет.

– Мы наблюдали за вами, – сказал он. – Вы делаете хорошее дело, потому что считаете нужным его делать. И вы делаете это безо всякой выгоды для себя.

– Селиверстов мне платит за консультации, если вы не в курсе, – буркнул я.

– Я не об этом. – Цыбулин покачал головой. – У меня есть график вашей работы. Кирилл Алексеевич, не валяйте ваньку. Сейчас вы в одиночку делаете для города больше, чем весь мой отдел. Но этого мало. Только объединив усилия, мы сможем действительно все изменить.

– А чем занимается ваш отдел? – спросил я.

– Вообще-то это секретная информация. – Цыбулин замолчал.

Но я молчал тоже, уставившись на него. Интересно, получится у меня забраться к нему в голову, если я сосредоточусь? Вполне возможно.

Он прикурил новую сигарету. Усмехнулся, видимо придя к похожему выводу.

– Мой отдел занимается преступлениями в сфере сверхъестественного, – сказал он. – Колдуны. Нежить. Поверьте мне, мы кое-что об этом знаем. Вы не единственный, кому уже давно стало ясно, что с этим нужно что-то делать. Слишком многие считают, что вполне можно срать там, где живешь, раз уж тебе это ничем не грозит. И в результате у нас покойники разгуливают по улицам и попрошайничают в метро, сумасшедшие монстры по ночам охотятся на людей, а кровососы устраивают притоны в центре города – и при этом все уверены, что все в порядке. Так не должно быть.

– Это хорошо звучит. – Я усмехнулся. – Но дело в том, что мне не нужен начальник.

– Конечно, вам не нужен начальник, – согласился он. – Вы уникальный специалист. Людей со способностями, подобными вашим, не так много. Поймите, мы вполне готовы обеспечить вам любые условия для работы, которые вам могут потребоваться.

– Мне для работы требуется, чтобы никто не лез в мою жизнь, – сказал я. – И я не люблю, когда мне врут. Я никогда не отказывался помочь Олегу, когда всплывало что-то по моему профилю. Но я терпеть не могу, когда из меня дурака делают. Цирковую зверушку.

– Поставьте себя на мое место, – предложил полковник Цыбулин. – У меня на руках есть проект, за который я отвечаю целиком и полностью. Не головой. Но, возможно, честью. И есть человек, о котором мне сказали, что он идеально подходит для работы в этом проекте. Как вы думаете, существует прибор, с помощью которого можно проверить способности вроде ваших?

– Насколько мне известно, нет, – осторожно ответил я.

– Вот в этом и трудность. – Он пожал плечами, стряхнул пепел на землю и обезоруживающе улыбнулся мне. – Согласен, это не совсем этично. Но я обязан был устроить проверку. Вы ее прошли.

– Горжусь невероятно, – буркнул я. – И что теперь?

– Вы готовы подписать контракт? – спросил Цыбулин.

– Кровью? – Я усмехнулся.

– Да нет, – ответил он. – Чернила вполне годятся.

Я кивнул. Он вынул бумаги из портфеля и протянул мне. Я просмотрел контракт, внимательно изучив все, что было напечатано мелким шрифтом. Ничего про обязательное присутствие на рабочем месте. Ничего про штрафы. Зато полстраницы про неразглашение государственной тайны.

– Мне теперь молчать придется о том, чем я занимаюсь? – спросил я. – Не пойдет. Есть люди, с которыми я работаю, и я буду продолжать с ними работать. А это предполагает обсуждение некоторых профессиональных вопросов.

– Да, неловко… – покивал Цыбулин. – Ладно, попробуем иначе. Мы наймем вас внештатным консультантом с правом ношения оружия и обязуем при необходимости сопровождать наши группы быстрого реагирования. Вы же сможете нас… оперативно консультировать?

Я хмыкнул.

– И в чем будут заключаться консультации?

– У меня в отделе работает много людей, которые могут убить чудовище, – сказал он, проникновенно глядя мне в глаза. – Но для этого они должны знать, куда стрелять. И, к сожалению, среди них нет ни одного, кто умел бы… налаживать контакт с мертвыми. Меня очень впечатлило то, что вы сделали вчера на стройке. Мы проверили грузовик, который оттуда уехал. Там не было ни одного… зомби. Только грязь и тряпки.

– У меня есть время подумать? – спросил я, подавив мгновенно вспыхнувшее желание зарядить ему в морду. Впечатлило его, видите ли. А меня впечатлило, что за мной фиг знает сколько кто-то следил, а я этого не почувствовал. Лох и раззява.

– Разумеется, – кивнул Цыбулин. – Я мог бы поторопить вас, Кирилл Алексеевич, потому что время не терпит. Вот только если я на вас нажимать стану, вы же плюнете на все то, что я вам тут рассказал, и сбежите. В итоге хорошо не будет никому. Вы рано или поздно поймете, что вести эту войну в одиночку бессмысленно, и сопьетесь. А я останусь без ценного специалиста в команде. Я не прав?

Он это ловко сформулировал. Никому не нравится выглядеть трусом.

И еще я подумал о Рашиде. О парне с «Курской», которого уложил позавчера. О хомяках в клетке с их чертовым беговым колесом.

– Вы знаете, что я соглашусь, – сказал я.

Сквозь дырку в крыше склада были видны антенны на соседней многоэтажке. Они торчали там, как рыбьи скелеты. По небу ползли тучи, и солнце моргало. Поднимался ветер.

– Знаю, – кивнул Цыбулин. – Я вообще неплохо разбираюсь в людях. И поэтому я знаю, что, когда у меня кончится сигарета, вы возьмете свою сумку и займетесь трупом. Не потому, что вам этого хочется. Просто вы не хуже меня понимаете, что убийца не будет ждать, пока мы раскачаемся.

– Попросите кого-нибудь забрать тело в морг, – сказал я. – Где это делать – без разницы, а тут холодно.

Цыбулин тут же достал из кармана небольшую рацию, нажал кнопку и бросил в микрофон пару коротких команд.

– Я не совсем понимаю, почему вы сразу не оживили ее, – проговорил он, пока мы медленно шли обратно к моргу. – Никто не собирается пытать вашу зомби.

– Это называется «поднять труп», – поправил я.

– Как вам будет угодно. – Цыбулин кивнул. – Олег Андреевич утверждал, что это вполне возможно.

– Вот пусть Олег Андреевич этим и занимается, – ответил я.

– Перестаньте, – он нахмурился, – это мелочно. Я знаю, что вы принципиально против поднятия мертвых людей. Но давайте не будем играть в игры. Мне точно так же, как и вам, известно, что эта жертва – не человек. Это вампир. Мертвец. Человекообразный паразит. И я так же, как и вы, хорошо понимаю их опасность для людей. А моя работа, извините, людей защищать. Вы не считаете, что пожертвовать удобством врага – назовем вещи своими именами – ради достижения этой цели вполне допустимо?

Вообще-то я никогда не считал, что цель способна оправдывать средства. Делая зло, можно получить в итоге только зло. Но в этом случае я не мог с ним спорить. В самом деле, вампир – это монстр. И действительно мы могли получить таким образом ценные сведения. Многие мертвые с радостью ухватятся за возможность отомстить своему убийце. Конечно, если он оставил им такую возможность.

Но идея поднимать труп мне все равно не нравилась. Я не мог это никак мотивировать. Не нравилась, и все тут.

Допустимо ли пытать монстра, чтобы поймать другого монстра? Я этого не знал.

– Есть одна штука, по которой плохих парней можно отличить от хороших, – сказал я. – Хорошие не делают зла, если без этого можно обойтись. Вот я и попытался. Это могло сработать.

– Это я уже понял, – усмехнулся он. – Мне было просто интересно. В любом случае вы можете действовать, как считаете нужным. Если бы я лучше вас знал, как это распутать, я бы сам это сделал. Идемте.

Голые деревья в сквере были как мертвецы. Я шел мимо их черных остовов, и снег скрипел у меня под ногами. «Как считаете нужным» – это хорошо. Отлично просто. Но кто сказал, что господин полковник предлагает мне свободу действий не потому, что у него пока нет способа заставить меня поступать так, как он считает нужным?

То ли Цыбулина здесь все хорошо знали, то ли вообще никому не было дела до посетителей, но пропусков у нас так и не спросили. Селиверстов ждал нас внутри, уставившись на пластиковый стаканчик с вонючим растворимым кофе таким взглядом, словно это был его личный кровный враг.

Спустя пару минут двое сотрудников протащили мимо нас каталку с мертвой Катариной. Правое переднее колесико у каталки теперь заедало. Но на меня никто даже не посмотрел, хотя связать присутствие чужого человека и порчу казенного имущества было легче легкого.

– Там перчатки новые привезли, – сказал Селиверстов, не глядя на меня. – Нитриловые. Тебе надо?

В принципе меня устроили бы и латексные, но так будет надежнее.

– Смотря чего мне это будет стоить, – бросил я.

Нехорошо, конечно, говорить со старым приятелем так, как будто ты все время ожидаешь от него подлости. Но что поделать, если я действительно не мог ему теперь доверять? Дело не в том, что Цыбулин был таким уж плохим человеком. Может быть, мы даже сработаемся. Но Олег должен был мне сказать.

Он не ответил, да ответа в общем-то и не требовалось. Замер в дверях. Спина как стиральная доска, кисти рук прячутся в карманах. Рявкнул на дежурного, отправляя его за перчатками. Приятно, когда есть на ком сорвать зло. Вообще-то это была хорошая попытка извиниться, но сейчас мне любые его извинения были нужны как собаке – пятая нога.

Посланный за перчатками старшина вернулся так быстро, точно от этого зависела его жизнь.

– Я останусь здесь? – спросил Цыбулин.

Не приказал, не проинформировал – именно спросил. Молодец. Я мог бы отказать ему, но не стал. Тому, что я не поднимаю мертвых, есть причина. Я слишком много знаю об этом процессе. И у полковника Цыбулина, раз уж ему приспичило со мной работать, она тоже должна появиться. Он утверждал, что у нас есть общие интересы. Мне следовало позаботиться о том, чтобы это соответствовало истине.

– Хотите, чтобы я вам это показал? – Я усмехнулся.

– Да, пожалуйста, если можно, – кивнул он.

– Можно… Вполне.

Я это очень спокойно сказал. Мягко даже. Но Олег Селиверстов почему-то вздрогнул и сделал шаг назад. Как будто это могло его защитить. Мне не стоило злиться. Есть правило, по которому зло притягивает зло как магнит. Я прекрасно знал об этом.

– Кир… – начал он.

– Хочешь мне что-то сказать? – оборвал его я. – Может быть, это потерпит до окончания шоу?

– Кирилл Алексеевич, не нужно это так называть, – попросил полковник Цыбулин. – Если вам это настолько неприятно, я могу уйти.

– Нет, – сказал я. – К сожалению, не можете. Вы хотели понять, почему мне не нравится идея поднимать мертвых. Некоторые вещи гораздо лучше объяснять наглядно.

– Интересно вы это повернули, – пробормотал он. – Хорошо. Начнем. В любом случае я вам очень признателен.

– Придержите свою благодарность до того момента, когда мы закончим, – сказал я. Поколебался и добавил: – Олег, спасибо за перчатки, а теперь сгоняй за кофе и коньяком. Не торопись.

Я не смотрел на него. Но мог поклясться, что у него на лице нарисовалось облегчение. В отличие от полковника Цыбулина, он немножко представлял, что за волшебное приключение нам предстоит. И промолчал. Может быть, он тоже решил, что так будет лучше. Машинки для чтения мыслей у меня не было, но я очень надеялся, что это так. Я злился на него. Действительно злился. Но мне все равно не хотелось, чтобы он считал меня монстром.

Мне всегда было интересно, что происходит с вампиром после того, как он умрет.

Когда умирает человек, ему приходится встретиться лицом к лицу со всеми поступками, мыслями и словами, которые составляли его жизнь. И нет таких, которым нечего было бы стыдиться. Смерть – это всего лишь дверь в иную жизнь. В ней нет ничего сверхъестественного или пугающего, кроме того, что человек сам для себя выдумывает. Но процесс перехода из истории в историю включает в себя один довольно неприятный момент.

Я называю его «моментом совершенства».

На очень короткое время человек становится чем-то вроде ангела. Идеальным существом, отлично знающим, что хорошо, а что плохо. И при этом абсолютно беспощадным к самому себе.

– Встаньте позади меня, – сказал я. – Постарайтесь не привлекать к себе внимание и молчите, что бы ни произошло. С того момента, когда мы начнем, любая моя команда должна выполняться сразу. И заприте дверь.

– Это может быть опасно? – деловито спросил Цыбулин.

Некоторые люди, задавая такой вопрос, на самом деле хотят, чтобы их успокоили. Но не этот. Полковник смотрел на меня так, как будто у него заранее были разработаны подробные планы на любой случай и он просто хотел знать, какой из них применить.

– Мне еще не приходилось поднимать того, кто раньше был вампиром, – сказал я. – Так что я не знаю.

Насколько мне было известно, этого вообще никто не знал.

Я вдел правую руку в перчатку и проверил, хорошо ли заправлен в нее рукав халата. Дверной замок сухо щелкнул. Цыбулин встал у меня за спиной, спокойный как танк. А у меня руки дрожали.

Что случается с тем, кто при жизни был монстром? Никаких преувеличений, никаких переносных смыслов. Действительно монстром, клыкастым и злобным, регулярно охотившимся на людей.

Страдает ли его душа от того, какой сволочью был ее владелец, пока кто-то не вырвал у него сердце? Как ему удается пролезть в иную жизнь после тысяч лет, проведенных в этой? Отличается ли эта жизнь от той, что достанется после смерти твоему соседу по подъезду, учителю истории и отличному дядьке? Я не знал ответов ни на один из этих вопросов.

Но теперь у меня был шанс отыскать их.

Я расстегнул молнию на мешке так, чтобы видеть лицо Катарины, помедлил и коснулся ее лба. Холод, пропитавший мертвую плоть, скользнул по моей руке, обвился, как плющ, вокруг запястья. Я почти ощущал, как он проникает в мою кровь и медленно, необратимо растекается по моему телу. Это иллюзия, но иллюзия более реальная, чем сама реальность. Потом чертовски сложно согреться. Никакая баня не поможет.

В этом холоде была влажная тяжесть глиняных комьев, пронизанных белыми нитями корней, и взвизг лопаты, зацепившей камень, и еще тревожный, плотный запах карболки, от которого меня мгновенно начало трясти.

Поднять мертвеца на самом деле не так сложно, как принято считать.

Гораздо проще, чем провести успешную глазную операцию, связанную с отслойкой сетчатки. Есть хирурги, которые за это берутся, но ни один из них не даст пациенту стопроцентной гарантии, что все получится. Иногда можно говорить только о вероятности улучшения. Или ухудшения – это уж как повезет. Нет, я мог облажаться, поднимая Катарину. Призвать – и не суметь удержать достаточно долго, чтобы добиться от нее внятных ответов на нужные вопросы. И тогда мы бы просто потеряли труп.

Но я не поэтому отказывался.

Когда поднимаешь мертвого, даже ненадолго, всегда есть шанс испортить человеку всю последующую жизнь. Хорошо, если обойдется несколькими сеансами у психоаналитика и покупкой успокоительного в аптеке.

Надеюсь, у мертвых вампиров есть психоаналитик.

Я сделал долгий, медленный выдох и нашел нужную точку у Катарины на лбу – чуть выше переносицы. Многие из тех, чья работа связана с покойниками, избегают имен. Они говорят – «тело», «труп», иногда – «препарат». Между ними и мной есть кое-какая разница. Я не работаю с трупами, хотя с первого взгляда может так показаться. Я работаю с людьми, жившими или живущими в этих трупах. И мне не стоит об этом забывать.

Кожа была неприятно дряблой. Казалось, надави я чуть сильнее – и она начнет расползаться прямо у меня под пальцем. Руки у меня дрожали. Надо было заранее коньяку накатить. Почему хорошие идеи приходят мне в голову с таким запозданием?

– С вами все в порядке? – настороженно спросил Цыбулин.

– Да, – сказал я. – Помолчите.

И закрыл глаза. Не то чтобы это было обязательно, но мне так проще видеть, с чем придется работать.

Вообразите себе белую нить, которая выходит из вашего тела в районе копчика. Такую, из которой вяжут толстые свитера.

Она сияет.

Если вы постараетесь, вы сможете почувствовать тепло подушечкой указательного пальца, дотронувшись до самого нижнего позвонка. Некоторые медиумы считают, что это часть эфирного тела, в котором сохранилась память об отвалившемся хвосте. Эта нить, как пуповина, связывает человека с телом его предыдущего рождения. Так в новый паспорт принято ставить штамп с вписанным от руки номером старого. У большинства людей она совсем короткая. Уже в полуметре от человека ее невозможно нащупать.

Но она не исчезает на самом деле.

Сейчас я прижимал пальцем другой ее конец. Мне оставалось только дернуть за него, втащив того, кто уже не должен был быть Катариной, в лежащий передо мной труп.

Белая нить выходила из середины лба мертвой вампирши, тянулась вверх, сквозь потолок. Она подрагивала, как будто оставалась живой. Как будто что-то поддерживало ее существование. Обычно нити, связывающие душу с ее предыдущим телом, вялые и хрупкие, как мертвые водоросли. Эта была плотная и упругая, как резинка. Рабочая, если вы понимаете, о чем я.

Странно.

Как будто человек, находящийся на том конце, не раз пытался самостоятельно скользнуть обратно. Вспомнить что-то. Как правило, людей мало интересует, кем они были в прежнем рождении. Не трудитесь подсовывать мне тематические тесты, раскиданные по интернету. Может быть, они имеют отношение к почесыванию чувства собственной важности, но не к чему-то большему.

О-о, я был Наполеоном!

О-о, я была Петром Первым!

О-о, я была знатной римской гетерой – кстати, а что это значит?

Но здесь это было по-настоящему. Может быть, гипноз – иногда это помогает разбудить память. Может быть, повторяющиеся кошмары, в которых всплывают эпизоды из прежней жизни. Нормальные люди не принимают их всерьез, но похоже, что она принимала.

– Катарина, услышь меня, – сказал я, и нить мгновенно сделалась почти горячей. – Здесь, где спит твое тело, я открываю тебе дорогу назад.

«Спит». Хорошее слово. Некоторые говорят «ждет», но мне так нравилось больше. С тем, кого ты хочешь протащить через смерть, нельзя о ней говорить.

Мне следовало пообещать ей что-нибудь.

Любовь.

Безопасность.

Открытие истинной картины мира.

Но я не успел даже придумать, что именно нужно положить в эту мышеловку, чтобы мышка соблазнилась. Я был готов к сопротивлению, но не к тому, что получил. Катарина рванулась мне навстречу с отчаянной храбростью человека, которому нечего больше терять. Горячая, влажная нить дергалась у меня под пальцем. Как пульс.

Цыбулин молчал. Сверлил взглядом мою спину и молчал, как я ему велел.

– Дайте мне руку, полковник, – сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало спокойно.

Должно сработать. С Олегом это дважды прокатило. Понятное дело, призрака бы он и без меня рано или поздно разглядел, но так быстрее вышло.

Я знал, что сейчас происходит на другом конце этой нити. И я хотел, чтобы он тоже узнал. Цыбулин коснулся моей левой руки своей спокойной холодной ладонью. В отличие от меня, он все еще ничего не чувствовал. Хороший, качественный такой «глухарь». Чертовски хорошо защищенный от всякой сверхъестественной дряни.

Зависть – плохая приправа к чему угодно, но к ритуальной магии – особенно.

Может быть, поэтому блюдо оказалось таким острым.

Многие люди хотя бы однажды бывали во сне не собой. Кем-то другим – птичкой, рыбкой. Королем Средиземья. Это не очень страшно, если в процессе ложная сновиденная память не начинает расползаться, как плесневелая тряпка, позволяя настоящей памяти выглянуть наружу. Когда ты поднимаешь мертвого, это больше похоже на шизофрению. Ты знаешь, кто ты, что с тобой происходило до этого момента и где ты находишься. Но другая часть твоей памяти, принадлежащая мертвецу, точно так же реальна.

Я был Мари Дюпон.

Материно наказание.

Слюнявая кукла.

Мерзость.

У меня шрам на подбородке – от удара о край стола в шесть лет, когда я уронила (уронил?) на пол тарелку. Папа хотел, чтобы я узнала, каково тарелке, думая, что это поможет мне стать аккуратной. Но он был мне не настоящий папа и не знал, что таких, как я, не исправишь.

Мой настоящий папа сдох под забором после того, как узнал, что я родилась.

В таких, как я, живет дьявол – так говорит мама. Я никогда не буду такой же красивой, как она. Когда я улыбаюсь, у меня изо рта капают слюни. У меня толстая голова, нет мозгов, и я ломаю все, что мне дают.

От меня не будет толку.

Меня даже нельзя продать на органы, потому что никому не нужны такие плохие органы. С ними живут только такие уроды, как я. А уродов не лечат, когда они болеют. Их выбрасывают на улицу, чтобы они сдохли под забором. Так говорит бабушка, а она не будет врать, потому что она меня любит.

Мне двадцать восемь лет. Это много. Обычно девочек отдают замуж, но меня никто не взял, потому что я не девочка. Я урод, и вонючка. Но меня не выбросили, и я не сдохла, как папа. От этого я узнала, что меня любят.

Когда любят, тогда не выбрасывают.

Я стоял над трупом вампирши в городском криминальном морге на первом подвальном этаже. Одна рука – у нее на лбу, вторая мертвым хватом держит выдирающуюся руку полковника Цыбулина. Кажется, ему все это теперь не слишком нравилось.

Ничего, не смертельно.

И точно так же я стоял позади дома Мари Дюпон, бездумно поглаживая свою правую грудь в ожидании очередного извращенца, готового заплатить за возможность потискать живой кусок мяса, не понимающий, что с ним происходит.