Текст книги "Некромант. Такая работа"

И поганая – для меня.

Это было все равно что написать огненными буквами на небе: «Ты не справился!»

Нет, я не перфекционист. Я знаю, что нельзя все сделать идеально. Я не бог и даже не его помощник. Но я единственный, кто мог что-то сделать для всех этих людей. И я не сделал.

На хрена я вообще тогда нужен, спрашивается?

Я сидел на ступеньках административного здания Котляковского кладбища и курил мерзкую, очень крепкую «Астру» без фильтра, позаимствованную у Карима. У меня был полный рот мелко нарезанного табака и тряслись руки. Но я так и не сорвался. Бравые убийцы нежити не плачут даже тогда, когда другого способа избавиться от ледяного комка внутри не находится.

Потому что толку от слез никакого.

– Эй! – Карим опустился на корточки рядом со мной. Я даже не заметил, как он подошел. – Ты как?

– Нормально, – солгал я. – Просто устал.

– Я вызвал тебе такси, – осторожно сказал он. – Машина подъедет минут через пятнадцать.

– Я мог бы положить их, если бы заранее поговорил с майором.

У меня слегка кружилась голова. От голода или от табака – черт его знает.

– Мы же все равно победили. – Кажется, он хотел хлопнуть меня по плечу, как это делают друзья, но в последний момент удержался. Опустил руку, пошарил зачем-то в кармане и добавил неуверенно: – Все в порядке.

Ни хрена это не было «в порядке», просто другого порядка, кроме данного в ощущения прямо сейчас, нам не завезли.

Я не знал, как объяснить ему это.

Есть причина, по которой иногда люди засыпают и не просыпаются больше. С некоторыми из них случается удар, с другими – инфаркт миокарда, третьи получают ишемический инсульт, чтобы потом годами лежать на больничной койке, не узнавая близких и питаясь посредством капельницы. Бывает, что это последствия образа жизни или закономерный результат долгой тяжелой болезни, но в нашем случае все было намного проще. Люди, которых Ник выдернул из нормальной жизни в давно оставленные ими тела, теперь не знали, куда им предстоит проснуться.

И они чертовски боялись, что это место окажется еще хуже того, где им пришлось побывать.

Согласитесь, у них были основания думать, что это возможно. Обычно с людьми, прошедшими через ад, долго работают профессиональные психотерапевты. Вот только для того, чтобы воспользоваться их помощью, человек должен быть в сознании. Я ни разу не слышал, чтобы специалиста такого профиля приглашали к тому, кто лежит в коме.

– Мы их убили, – сказал я. – А это не то же самое, что спасти.

– Не мы. – Карим зло прищурился. – Их убил тот парень, который все это затеял.

– Ну да. – Я постарался выдавить из себя смешок, но у меня не очень получилось. – К тому же ты оказался прав – я действительно из плохих парней.

– Что за ерунда?

– Хорошие парни не делают из людей зомби. А я сделал. Вот так.

Я затушил о ступеньку докуренную и взял новую сигарету. Больше не буду, это последняя. Честно.

Карим аккуратно забрал у меня распотрошенную пачку и сунул в карман. У меня жутко першило в горле и хотелось пить.

– Ты был вынужден. Это не твоя вина, – сказал он.

«Да? – хотел было спросить я. – А чья?»

Но не спросил.

Вместо этого я встал и неторопливо побрел к автобусной остановке. Там, по крайней мере, можно было нормально сесть – на скамейку, не на камень. От меня воняло дымом, мертвечиной и кровью. Отличный будет подарок таксисту. Просто суперский.

Полковник Цыбулин догнал меня на полпути.

– Могу я позвонить вам завтра? – кротко поинтересовался он.

– Можете. – Я безразлично пожал плечами.

– Вот еще что… – Он помялся и протянул мне пистолет вместе с листом формата А4. – Возьмите с собой.

– Зачем?

– Мне будет спокойнее, если у вас при себе будет легальное оружие.

– Зачем? – повторил я.

– Думается, сегодня у вас появилось много врагов. И я хотел бы, чтобы у вас был законный способ защититься от них.

– Тут что, написано, что я могу кого-нибудь застрелить из этой штуки и мне за это ничего не будет?

– Это особая разработка. – Полковник почти силком мне свой подарок впихивал. Не знаю, почему мне так не хотелось его принимать. – Для нашего отдела. Таких ни у кого больше нет. Возьмите. Я прошу вас.

– У меня и до этого особого дефицита врагов не наблюдалось, – хмыкнул я.

– Считайте, что это знак отличия. Как шерифская звезда, – просительно сказал Цыбулин. – Иногда бывают ситуации, когда нужно стрелять, не раздумывая о том, что тебе за это будет.

Никогда не мечтал быть шерифом. Чингачгуком или Индианой Джонсом – это еще куда ни шло, но не тем парнем, который должен носить форму и следить, чтобы жители его города друг друга не поубивали. Только – знаете? – меня редко спрашивают, чего я хочу или не хочу. Полковник был прав. Врагов у меня сегодня могло заметно прибавиться.

Поэтому я просто засунул пистолет в один карман куртки, а бумагу – в другой. Надеюсь, она там не сильно помнется. И уселся дожидаться машины.

В подъезде, как вода в колодце, стояла тьма.

Не какая-нибудь сверхъестественная, просто кто-то лампочки вывернул, но все равно неприятно было. Я знаю кое-кого, кто отлично видит в темноте. Кальмар Гумбольдта весь день проводит на глубине и только ночью поднимается к поверхности, чтобы начать свою охоту. Львы наиболее активны в темное время суток. Бушмейстер, самая крупная ядовитая змея Южной Америки, днем прячется от солнца в густых зарослях и отправляется на поиски пищи, когда на землю спускаются сумерки.

Но я – не они.

Не то чтобы я боюсь темноты, просто у меня нет ночного зрения. В мобильнике был фонарик, но мобильник разрядился еще на кладбище. Это никогда не происходит вовремя.

У самого лифта мне вдруг стало холодно. Я нажал кнопку вызова и спрятал руки в карманы. Его уже слышно было – мягкое гудение мотора, опускающего вниз ярко освещенную кабину, которая должна была увезти меня домой, когда за спиной у меня тихонько скрипнуло.

Короткий звук, как если бы на лестнице окно было открыто и дверь распахнулась от порыва ветра. Только вот ветра никакого не было.

Я мгновенно развернулся. Спина – к стене, пистолет лег в руку так, как будто специально для меня сделан был. Локоть пробило болью, но двигаться мне это не помешало. Я даже дергаться перестал – так, как будто внутренний рубильник перещелкнул в положение «выкл». На глупости у меня просто времени не осталось. Потом, все потом.

Она стояла в дверном проеме, и слабый свет с улицы играл на ее волосах. Красные губы, бледная кожа, слишком безупречная, чтобы быть живой. Ее лицо сияло в темноте, как злая луна. Веронике, похоже, чертовски нравилось быть вампиром.

Выглядеть как вампир.

Вести себя как вампир.

Судя по всему, она считала, что быть опасной – это все равно что быть красивой. Но тут у нас взгляды не совпадали.

– Я тебя напугала, – сказала она.

– Терпеть не могу, когда кто-то подкрадывается ко мне со спины, – буркнул я.

Лифт уже был совсем рядом, но я предпочел бы вообще сегодня домой не попасть, чем войти в него вместе с ней.

– Не моя вина, что ты всегда настолько рассеян и не замечаешь, что творится вокруг. – Она пожала плечами. – Я пыталась сделать тебя лучше, любимый, но твое упрямство сослужило тебе плохую службу.

Она шагнула ко мне – скользящим, шелковым движением. Легко зачерпнула из воздуха что-то невидимое, толкнула ко мне. Сила, холодная и липкая, как старая кровь, потекла по моей коже. Она касалась моих скул, пропитывала собой одежду, и это было чертовски противно. Невидимые пальцы перебирали мои волосы, шарили, пытаясь нащупать слабину, отыскать щелочку, чтобы проникнуть внутрь.

Ей хотелось поиграть на мне, подергать за веревочки, привязанные к рукам и ногам всякого человека. Нужды. Привязанности. Комплексы. Кровососы большие мастера обманывать инстинкты, только до Рамоны Сангре Веронике еще очень далеко было. Я даже не сразу понял, что она делает.

– Что тебе нужно? – сухо спросил я.

– Как равнодушно ты говоришь со мной, любовь моя. – Она прищурилась, разозлившись, что попытка не удалась. – Послушание. Я не требую от тебя ничего особенного. Ничего, что ты не был бы мне должен.

– Я ничего тебе не должен, – отозвался я.

– Думаешь? – Вероника пошевелила пальцами, будто разминала их, и меня приложило об стену волной холода. – А мне кажется иначе. Я знаю, с кем ты спишь теперь, дорогой. И мне хочется, чтобы ты очень хорошо это понял. У кого сила, у того и право.

И вот тут я понял, что выстрелю в нее, если придется.

– Ты была в моей квартире?

– А тебе бы этого хотелось?

– Я задал вопрос.

– Я тоже.

Я почувствовал, как жилка у меня на правом виске запульсировала. Так иногда бывает, если что-нибудь меня здорово взбесит. Давление поднимается, и кровь начинает стучать в ушах. Вероника втянула ноздрями воздух – шумно, вкусно. Кончик языка скользнул по губам.

– Как ты волнуешься за нее… – протянула она, уставившись в точку чуть пониже моего подбородка. – Это так возбуждает!

У нее плечи дрожали, словно она заплакать собиралась. Очень по-женски, если не считать того, что в лице у нее сейчас не было ничего человеческого. Нос заострился, как у покойницы, и кожа из просто бледной сделалась сероватой. «Я знаю, с кем ты спишь, я могу убить ее в любой момент, если мне не понравится, как ты себя ведешь», – это было все, что ей требовалось, чтобы кормиться на мне.

Она хотела, чтобы я понял, кто тут хозяин.

Лифт подъехал, двери раскрылись, и Вероника, скользнув к ним, сделала приглашающий жест. Заходи, дружок, пора наверх. Но я бы лучше вообще сегодня домой не вернулся, чем зашел в него вместе с ней.

– Так ты была у меня дома? – спросил я.

– За кого ты меня принимаешь? – Вероника усмехнулась. – Я ждала тебя, чтобы ты нас познакомил. Так у нас, девочек, принято.

Двери поехали навстречу друг другу, но она поставила ногу, чтобы не дать им закрыться.

– Убирайся отсюда, – сказал я.

– А если нет?

– Убирайся, – повторил я, стараясь не сорваться. Голос должен быть спокойным и уверенным, никаких эмоций. Как если бы я с собакой разговаривал. – Иначе тут нашуметь придется, а у меня соседи злые.

Пять лет назад я любил ее, и она засыпала в моей постели. Но люди меняются, иногда становясь в результате вовсе не теми, кого мы держали за руку в кино. И потому отношения тоже могут меняться. Теперь у нас они были такими: я достал пистолет и щелкнул предохранителем. Так, чтобы слышно было.

– Ты рискуешь. – Она повысила голос. – Я могу уничтожить тебя в любой момент, и дурацкие мальчуковые игрушки не защитят тебя.

– Может быть. – Я равнодушно пожал плечами. – А может быть, и нет. Хочешь проверить?

Моя храбрость, наверное, очень глупо выглядела со стороны. Только убей она меня сейчас – и больше ей никогда не попасть ко мне домой. И толку от этого попадания немного осталось бы. Она нашла хороший рычаг давления на меня, и я не думал, что теперь она так легко пожертвует открывшимися возможностями.

Вероника смотрела на меня так, как будто ее совсем не пугало то, что я держу пистолет наведенным на ее голову. Как будто она не верила, что я могу убить ее. Самое мерзкое, что это могло оказаться правдой. Вампира нелегко убить. Даже шестью пулями – или сколько там их было в этом особенном пистолете.

По-хорошему для уверенности ей нужно было отрезать голову, а к этому я не был готов и после того, как она позволила себе угрожать Марго.

Стоп.

А с чего я взял, что она имеет в виду Марго? С тем же успехом эту роль она могла бы вручить Анне-Люсии.

– Иди ко мне. – Вероника оскалилась, и клыки у нее во рту внезапно оказались больше моих указательных пальцев. Интересно, а где она их прячет обычно?

Возможно, я просто тормоз, но еще пару секунд я ничего не чувствовал. А потом сила обрушилась на меня, как экваториальный дождь, резко и сильно. Я не мог дышать, я не мог сопротивляться, и слезы текли у меня по щекам. Внутри невыносимо жгло, и я знал, что чертовски виноват перед ней, перед этой женщиной в лифте. Так ужасно, что непонятно было, как жить с этим дальше.

Шаг – и я оказался в лифте. Я смотрел на Веронику, не зная, что мне еще сделать для нее, чтобы искупить свою вину. Ее подвело невнимание к деталям. Прежде чем нажать на кнопку, она торжествующе улыбнулась, и я вдруг вспомнил, где видел эту улыбку раньше. «Ты заслужил немного отдыха, любовь моя».

Я поднял руку – она была тяжелее грузовика с колотым асфальтом. Перехватил рукоять поверх второй рукой – на всякий случай. И выстрелил.

Полковник выдал мне отличный пистолет, только очень громкий. Отдача чуть не сломала мне запястье, зато Веронику буквально вышвырнуло из лифта. Она впечаталась в стену и сползла по ней, истекая кровью. Левое плечо у нее было разворочено так, словно я стрелял в нее из африканского штуцера с пятьсот пятым патроном. В красном месиве виднелись белые костяные осколки.

– Сволочь. – Вероника подняла голову. Выглядело это жутковато, но не похоже, чтобы ей было больно. – Как ты мог так со мной поступить? Может быть, я просто хотела с ней подружиться.

Рука, от ладони до плеча, ныла. В ушах стоял звон.

– Не морочь мне голову, – сказал я. – Не выйдет.

Ее рана на глазах затягивалась – такое в кино о супергероях показывают. Только звук был неправильный. Хлюпающий такой, противный.

– Ты мне не доверяешь? – с упреком спросила Вероника.

Смешной вопрос.

Когда-то она пыталась меня убить. Ладно, это можно списать на обычное «безумие новоумершего». Она украла мой видеомагнитофон и все старые кассеты, пока я приходил в себя, отлеживался и жрал горстями антигистаминные таблетки. Не страшно. Многие женщины делают гадости своим бывшим.

Она подставила меня, чтобы выслужиться перед Рамоной. И подставит снова, как только ей это станет выгодно. Она угрожала мне. Фиг бы с ним, не она одна. Она угрожала тем, кого я пообещал защищать.

– Да, – сказал я. – Я тебе не доверяю.

Она встала – с трудом, покачиваясь, но вполне уверенно. Аккуратно спустилась по лестнице к выходу из подъезда. И бросила, не оборачиваясь:

– Так оно и было всегда, Кир. Ты хороший, я плохая. Но это ты позволил мне войти в эту дверь.

На улице метель начиналась. Ветер слизывал снег с газонов и асфальта, заворачивал вихрями. Из подъезда этого не разглядеть было, но я знал, что возле продуктовки напротив уже крутится смерч. Там узкое место между двумя домами, самая неудачная планировка в районе – выступающий угол справа, забитая парковка слева и вечная колдобина на дороге.

Меня все еще трясло, когда дверь подъезда лязгнула, закрываясь, и Вероника растворилась в сумерках.

Я нажал кнопку своего этажа и привалился спиной к стене, стараясь не дать себе сползти на пол. Почти удалось, во всяком случае, на ногах я удержался. И молодец. Вполне достаточно.

«Ты позволил».

Хорошая позиция, выигрышная. Только что мне этим Вероника сказать пыталась, я так и не понял. У меня плохо выходит соображать, когда все болит.

Алла Семеновна уже ждала меня. Ее голова в полотенце едва виднелась сквозь щель между дверью и косяком. Дверь была закрыта на цепочку.

– Я так и знала, что это вы! – прошипела она. – Сколько можно? Возвращаетесь по ночам, пьяный в стельку – вот, я чувствую, от вас же несет! Несет, как от свиньи! Опять устроили дебош!

У меня все болело. Я чертовски хотел домой. Просто попасть ключом в замочную скважину, вползти и рухнуть. И чтобы никто не орал над ухом. Это что, так много?

– Думаете, раз парткома нет, мне некуда пожаловаться? – Она говорила все громче и громче, под конец уже почти срываясь на крик. – Я больной пожилой человек! Не стыдно? Что пялишься, морда наглая? Глаза залил – и пялится! Подрался еще, алкаш хренов! Есть кому до тебя добраться! Каждую ночь дом разносит! Долбает дверьми! Сколько раз говорить?! Сколько раз сказать нужно, чтобы в башке тупой что промелькнуло? И девок еще таскает, как будто так и надо! Так и надо!

Вот тут меня и перемкнуло.

– Пасть закройте! – рявкнул я.

Наверное, громче, чем требовалось. Соседка присела – тем испуганным движением, которое свойственно маленьким собачкам, капитально нашкодившим и знающим, что сейчас им отвесят качественного леща.

Только не надо меня убеждать в том, что я псих, ладно? Когда я разбиваю чашку, я беру веник и собираю осколки, а не проклинаю мироздание. Когда меня кто-то обижает, я не бегу к компьютеру, чтобы пожаловаться на свою обиду паре сотен полузнакомых людей в сети. Я вежлив со Свидетелями Иеговы. Я вообще довольно вежлив и хладнокровен. Обычно. Почти всегда. Ну по крайней мере, достаточно часто.

Ладно.

Хорошо.

Согласен – я псих. И что теперь делать?

– Простите, пожалуйста, Алла Семеновна, – сказал я. – Мне ужасно стыдно, но у меня выдалась ДЕЙСТВИТЕЛЬНО тяжелая неделя.

Если вас пытаются убить три раза в течение семи дней, крадут мобильный телефон, подставляют на выезде, кусают вампиром, пытаются запудрить мозги, обзывают гипнотизером и, как апофеоз, поручают исправить то, что в принципе невозможно исправить, – это ведь правда можно назвать тяжелой неделей?

– Ненормальный… – пробормотала моя соседка. – Лечиться тебе надо!

Кстати, это хорошая мысль.

Еще бы сообразить, где лечат таких, как я.

Над моей квартирой есть еще два этажа, но сил, чтобы подниматься и проверять, не спряталось ли там еще какое-нибудь чудовище, у меня уже не осталось. Поэтому я просто открыл дверь, вошел и закрыл ее на оба замка. Большинство монстров это должно остановить, да и Веронику наверняка задержит. Может быть, я даже успею проснуться.

– Подрался? – Люс выскользнула из комнаты тем движением, которым другие из одежды выскальзывают. Покосилась в сторону кухни и уставилась на меня, ожидая ответа.

Я бросил грязную куртку на пол и теперь пытался вылезти из сапог без помощи рук. Тот еще фокус, но мне просто нагибаться больно было.

– Типа того. Но тому парню еще меньше повезло.

– Это хорошо. – Люс кивнула, критически хмыкнула и предложила, опускаясь передо мной на колени: – Я помогу.

Отказаться я не успел. Она коснулась меня плавным, струящимся движением – и это было, как будто язык черного пламени вылизал меня изнутри, от пяток до подбородка. Из-под запахов дешевого растворимого кофе и коньяка, облаком окутывавших Люс, пробивался густой горьковато-сладкий аромат. Безумно соблазнительный, если не знать, что это такое и когда она начинает пахнуть так, что у кого угодно крышу свернет.

Ладно, тут я подвираю. На самом деле, даже если знаешь – это не помогает.

– А тебе уже гораздо лучше, – хрипло сказал я.

– Ты прав, малыш. – Она промурлыкала это. Стянула с меня правый сапог, затем – левый. Запрокинула голову, двигаясь с текучей хищной грацией. – Мне определенно лучше.

В узком коридоре внезапно сделалось жарко. Люс просто смотрела на меня снизу вверх, ничего больше, а мне уже от этого неловко стало. И подбородок у нее подрагивал, как это всегда было, когда она охотилась. Я сглотнул и отступил к двери. Люс протянула руку и коснулась моего колена – как кошка трется о ваши ноги, надеясь, что вы погладите ее.

Выпрашивая ласку.

От этого прикосновения у меня мгновенно все мысли из башки вылетели. Мне и раньше приходилось видеть, как она добычу выманивает, но до сегодняшнего дня на меня это так не действовало. Может, потому, что раньше я никогда ее добычей не был.

– Прекрати, – выдавил я.

– Не могу. – Она повела плечами, даже не сделав попытки встать. – Я это не контролирую. Не настолько мне еще хорошо. Ты мог бы мне помочь.

– Слушай, я сейчас весь битый. – Слова давались мне с таким трудом, как будто я говорить разучился и теперь подбирал их по словарю. – И меня порезали.

– Я знаю хороший способ исцеления, – сказала она. – Очень хороший. Тебе понравится.

И в глазах у нее было столько обещания, что у меня голова закружилась. Это невероятно хорошо было, и я знал, что она может сделать еще лучше – стоит мне только захотеть. Что-то темное, влажное, наполненное протяжными приглушенными стонами поднималось в ней и тянулось ко мне. Ее язык пробежался по губам, заставив меня вздрогнуть. Сердце стучало так, как будто я только что по лестнице бегом бежал. И ладоням щекотно стало. Этому было трудно сопротивляться, но я попытался. Сцепил руки в замок. Вдохнул поглубже. И спросил, тщательно следя за интонацией:

– Послушай, что с тобой происходит?

– Я чувствую любовь, – прошептала Люс. – Она течет в меня. Это так восхитительно сладко.

Из меня хреновый паладин. Я не из тех, кто никогда не поддается соблазну и умеет вовремя напомнить себе о причинах, по которым ему следует держаться собственных принципов. Но они есть – эти причины. Одна из них стояла в дверях кухни и смотрела на меня так, как будто мир рухнул, а я это пропустил.

Черт.

Бывают ситуации, когда открываешь рот, не зная слов, которые могут пригодиться. Любовь? Да откуда Люс взяла эту чертову любовь, если я ее не испытывал? Я еще не представлял даже, как подступиться к выполнению обещания, а оно как-то само волшебным образом выполнилось. Терпеть не могу, когда не понимаю, что происходит. Но я бы точно сообразил, что мне Марго сказать, если бы не звонок в дверь.

Я бросил короткий взгляд на монитор – и мгновенно подобрался.

– Кто там? – спросила Люс так спокойно, как будто до этого ничего особенного не происходило.

– В комнату, – бросил я. – Обе. Сейчас же.

Анна-Люсия метнулась прочь, схватила за руку Марго – безвольную, как кукла, – и коридор опустел.

Перед дверью стоял худощавый вампир с волосами цвета старой ржавчины. Темно-зеленое кашемировое пальто выглядело так, как будто Герман приехал сюда на лимузине – ни одной снежинки, ни одного мокрого пятна, какие обязательно появляются, если тебе приходится через метель пробираться.

– Кирилл Алексеевич, я знаю, что вы дома, – сказал он. – Откройте. Мне нужно сказать вам несколько слов.

– А через дверь это никак нельзя сделать? – буркнул я.

Мне чертовски не хотелось ему открывать.

– Никак, – ответил он, изобразив лицом глубочайшее сожаление. – Не хотелось бы вас беспокоить, но я вам задолжал. А я очень не люблю быть кому-то должен. Это ограничивает.

– Задолжали вы, а дверь почему-то должен открывать я. Интересная логика, – пробормотал я. Но замками все же щелкнул.

– Обычная. – Герман пожал плечами. – Отдавать долги сквозь дверь – это даже для меня не так просто. Вы не предложите мне войти?

Ага. Не нальете ли вы мне водички попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде. Известная песня. Многие знают, что вампир не может войти в дом без приглашения. Как ни странно, это правда. Проблема в том, что отменить свое приглашение потом нельзя.

Попробовав раз – ем и сейчас. Вроде того.

– Нет, – ответил я.

– Ладно. – Он улыбнулся. – Согласитесь, было бы глупо не попытаться.

Я мог бы поклясться, что соседка прилипла к дверному глазку. Не знаю, почему ее так интересовало все, что со мной связано. Если подумать, в последнее время это вообще кучу постороннего народа интересовало.

Кажется, с некоторых пор я сделался суперпопулярным парнем. В узких кругах. Не могу сказать, чтобы мне это так уж нравилось.

– Чем обязан? – спросил я.

– Вы очень мне помогли сегодня. Я хотел сказать вам спасибо, – ответил он. – Достойный повод для визита?

– Дурацкий, – ответил я. – С некромантом я не ради вашей кодлы разбирался, и вы это знаете.

– Я не об этом. – Он покачал головой, улыбаясь.

Я не сразу понял, что он имеет в виду. Так и стоял небось целую минуту с глупым видом, пялясь на него. Он молчал – ждал, пока до меня дойдет. Ну да, конечно. Сегодня на Котляковском кладбище не только Ник отправился в новую жизнь. Еще кое-кто.

Кое-кто, имеющий для Германа значение гораздо большее, чем все московские некроманты, вместе взятые.

– Не знал, что у проклятых новая мода, – заметил я. – Убирать конкурентов чужими руками – это так по-человечески.

– О, это очень старая мода. – Он улыбнулся. – Настолько старая, что ее уже можно называть классикой. Но должен сказать, что я не планировал этого. Я недооценил вас. Приношу свои извинения.

Разговаривать, стоя в дверях, было неловко, но в квартиру пускать я его не собирался. Ни за какие коврижки. Даже один вампир, который может беспрепятственно зайти к вам в гости – это слишком много. Два – совсем перебор.

– Полагаю, вы не согласитесь взять у меня деньги, – сказал Герман. – Не в качестве платы за работу, разумеется, поскольку мы вас не нанимали. В качестве, скажем, извинения за причиненное беспокойство.

– Правильно полагаете.

Я хотел бы выразиться покрепче, но, если вампир может быть вежливым, я тоже могу.

– Так я и думал. – Он коротко, энергично улыбнулся. – В таком случае у меня есть для вас подарок. Извольте его принять.

В его исполнении это прозвучало, как приказ. Не переступая порога, он протянул мне кожаный шнурок.

– И что это? – спросил я.

– Поводок.

– У меня нет собаки.

– О да! – Герман усмехнулся. – У вас есть кое-что получше. Вампир.

– Вы серьезно? – спросил я.

– Более чем, Кирилл Алексеевич, более чем. – Шнурок танцевал в его пальцах, как веревочка для «кошачьей колыбели». – Возьмите, не отказывайтесь. Может быть, это именно та нить, на которой подвешена ваша жизнь. Теперь, когда вы убили Рамону Сангре, ее детям придется несладко. Между ними начнется война, в которой им потребуются любые ресурсы. Мне вряд ли удастся сразу привести их к покорности, на это нужно время.

– Я не очень интересуюсь политикой. Тем более – вампирской, – сухо сказал я.

– И весьма напрасно, – отозвался он. – Пока все не успокоится, вам будет грозить смертельная опасность. Дети Сангре будут убивать друг друга в надежде стать новым владыкой гнезда. Вашей жене… извините, вашей бывшей жене, Веронике, понадобятся силы, чтобы выиграть. Именно вы были первой ее жертвой, вы привязаны к ней. По нашим законам вы ей принадлежите.

– Я не вампир. И плевать я хотел на все вампирские законы с высокой башни, – сообщил ему я, собираясь захлопнуть дверь у него перед носом.

– Она будет охотиться на вас, – мягко сказал он. – Вы – ценный приз. У вас много силы и серьезная репутация. Если она сможет на самом деле присвоить вас, с ней будут считаться.

– «Присвоить»?

– Сделать вас своим живым слугой, – пояснил он. – Среди немертвых это считается доказательством силы.

– И она способна это сделать? – спросил я. Дурацкий вопрос. У меня не было никаких гарантий, что он ответит честно.

– Вероника – одна из наследниц Рамоны Сангре, – сказал он. – Теперь, после смерти матери, к ней перешла часть ее силы, и вы не справитесь с ней, когда она придет за вами. Или, возможно, за кем-нибудь еще, кто вам дорог.

Я вспомнил, как быстро затянулась дырка, которую я проделал в Веронике.

Она вернется. Я знал это так же четко, как то, что завтра – Новый год. Может быть, я выиграл пару дней или даже неделю, всадив в нее пулю из цыбулинского пистолета. Но этого и близко недостаточно, чтобы те, кто прячется у меня дома, могли чувствовать себя в безопасности. И не надо мне говорить, что об этом следовало думать раньше, до того, как устраивать убежище в собственной квартире.

Во-первых, сам знаю.

А во-вторых, в нее точно не смогли бы попасть ни родственнички Анны-Люсии, ни одуревший от вседозволенности некромант, за которого Марго умудрилась выйти. Разбираться с проблемами по мере их поступления – не самый лучший метод, но иногда он – единственный. Нельзя заранее защититься от всех возможных врагов. Во всяком случае, у меня это никогда не получалось.

– И чем мне поможет ваш шнурок?

– Мой, как вы выразились, шнурок – это повод покорности, – ответил он. – Старые немертвые не доверяют никому, и меньше всего – своим наследникам. Именно поэтому они так долго живут. Тот, кто владеет поводом, всегда знает, что творится внутри вампира, из которого он вырезан.

Отлично. Вежливый интеллигентный кровосос принес мне в подарок кусок шкуры моей бывшей жены, чтобы я смог разобраться в ее нежной душе. Кажется, я уже говорил, что эта неделя у меня выдалась особенно богатой на предложения с подвохом. Подними труп – получи кучу денег. Подпиши бумажку – стань членом суперкоманды с суперправами. Возьми этот прекрасный волшебный шнурок – и будь уверен, что узнаешь, когда чудовище решит нанести тебе визит.

– Зачем вам это надо? – спросил я.

Ну не было у меня никаких идей насчет того, за каким хреном этот парень отдает мне вещь, которая пригодилась бы ему самому. Он собирался выиграть свою маленькую гражданскую войну и получить всю власть, которая раньше находилась в руках Рамоны Сангре, но почему-то решил подарить мне поводок для Вероники.

– Я и так знаю, что у нее внутри. – Он улыбнулся, на мгновение обнажив клыки. – А вы – нет. И, возможно, никогда не знали – и это ваша главная ошибка. У вас не получится опередить чудовище, если вы не понимаете его.

– Вы хотите, чтобы я ее убил?

– Я склонен полагать, что вам самому эта мысль уже не слишком противна, но – нет. – Уголки губ снова разъехались. Переговоры типа «выиграть-выиграть», вот как это в американском маркетинге называется. Только на самом деле эта схема никогда не работает. Для того чтобы кто-то получил прибыль, другой должен уступить. И уступает всегда не тот, кому больше всех надо, а тот, кто привык уступать. – Повод – не гарантия защиты, не инструмент управления, а я – не добрая фея, которая принесла вам хрустальные башмачки, чтобы вы могли отправиться на бал. Может быть, мне просто невыгодно, чтобы у Вероники появился слуга, с которым я рискую не справиться.

Это был хороший ход.

Слишком хороший для того, чтобы я на него купился.

Это было, как если бы он признался, что боится меня. И я был бы дураком, если бы в это поверил.

– Мы не так ужасны, как вы считаете, – добавил Герман. – Возьмите повод. Я не думаю, что вам понравится то, что вы увидите, воспользовавшись им, но мне бы хотелось, чтобы вы это сделали. Наверное, это единственный для вас способ узнать одного из нас достаточно близко, чтобы понять некоторые важные вещи.

В ФБР есть отдел, который занимается анализом поведения преступников. Его сотрудники не выписывают штрафов, не допрашивают свидетелей и не сидят в засадах, вооруженные большими черными пистолетами, но за последние десять лет этот отдел сделал для повышения раскрываемости преступлений больше, чем все нью-йоркские детективы, вместе взятые.

Их задача – влезать в шкуру плохих парней. Разговаривать с ними. Притворяться ими. Мыслить, как они. Не самая приятная работа, если вдуматься. Но если ты знаешь, почему тридцатилетний бывший бухгалтер покупает торговый фургон без окон и притворяется фотографом, чтобы заманивать в него девочек-подростков, ты можешь предсказать, что он будет делать дальше. И тогда, возможно, следующая жертва останется в живых и даже не узнает, что ей угрожала опасность.

Ради такого стоит покопаться в дерьме.