Текст книги "Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков"

Проснувшись утром, путешественники собрали лагерь и отправились дальше в направлении, указанном проводником.

Раз десять переходили через ледяные воды горной речки.

Проблема в том, что там, куда они планировали выйти, не должно было быть никакой реки…

По дороге встретился мост изо льда, не растаявший под летним солнцем. Этот мост был великолепной иллюстрацией хевсурской зимы, описание которой опубликовано в газете «Кавказ» полтора века назад:

«Зима неприветлива в Хевсуретии: огромные сугробы снега заносят все ущелья, сообщение между деревнями прекращается и несколько месяцев кряду слышен только вой ветра, глухое журчание полускованных льдинами водопадов, да вой волков, не находящих, чем утолить свой голод. Обрушившиеся со страшной высоты скал завалы местами образуют крепкие своды над руслами рек; вместо деревень виднеются только верхушки сосен да закопченных башен. С наступлением весны вся эта снежная масса начинает оседать, и ходьба по ней делается еще труднее. На каждом шагу путник погружается по пояс в снег, и, не успев выкарабкаться из него, опять тонет…Часто нет другого пути, как по заваленному огромному каменьями руслу реки, катящей с шумом целые массы пены. Тогда, держа друг друга за руки, опираясь на остроконечные палки, путники едва переступают и борются с сильным напором воды. Местами снег образует над реками своды, живые мосты, проходя по которым треск дает знать о возможности провала и падения с высоты нескольких сажен прямо в поток, с глухим ревом пробивающий себе дорогу сквозь груды снега».

Наш гид становился все более нервным; постоянно вертел головой, иногда останавливался, осматривая изгибы ущелья, и что-то беспрестанно бормотал. С его лица не сходило страдальческое выражение.

«Ты сейчас хотя бы примерно понимаешь, где мы?» – спросил я (думаю, читатель уже догадался, что в этом приключении не обошлось без участия Кобы и вашего покорного слуги).

Остановившись на несколько секунд и еще раз оглядев окрестности, наш гид произнес: «Не беспокойся. Мы точно в Грузии, только не совсем там, где должны быть…»

И с этими словами снова зашагал вперед.

Дорога становилась шире, теперь это была уже не едва различимая пастушья тропа, а широкая тропинка, какие встречаешь неподалеку от крупных сел.

Очевидно, мы приближались к какому-то населенному пункту, и я начал перебирать в уме названия мест, которые могли находиться поблизости.

Вдруг впереди мы увидели несколько невысоких сооружений и развевавшееся на флагштоке красно-белое полотнище.

При виде этих цветов у меня отлегло от сердца – меньше всего хотелось сейчас увидеть флаг другой страны.

В нашу сторону шел высокий человек в камуфляже. Если верить путевым запискам начала прошлого века, хевсуры – низкорослый, коренастый народ с несколько азиатскими чертами.

Человек, направлявшийся в нашу сторону, выглядел совершенно иначе. Это был мужчина двухметрового роста с продолговатым, очень европейским лицом и огромными руками.

Остановившись на несколько секунд и еще раз оглядев окрестности, наш гид произнес: «Не беспокойся. Мы точно

в Грузии, только не совсем там, где должны быть».

«Откуда вы идете?» – спросил он.

«Идем из села Джута! – ответил я. – Направляемся в сторону Абуделаурских озер, и…»

Человек рассмеялся, а Коба, как написал бы классик позапрошлого века, «возвел очи горе».

«Вы сейчас подходите к селу Джута, – сказал пограничник, – только с другой стороны. Вы вернулись в то место, откуда пришли».

У Кобы был отсутствующий взгляд.

Как я понял впоследствии, этот взгляд всегда был у него на вооружении, защищая Кобу от неприятностей в двух самых сложных его состояниях – состоянии беспробудного опьянения и болезненного разочарования, часто следующего за первым.

Коба не реагировал на мои испепеляющие взгляды – он смотрел сквозь меня в направлении перевала, откуда мы только что спустились.

«Туман, – тихо сказал Коба. – Из-за тумана мы пропустили поворот».

В защиту нашего гида надо сказать, что такие случаи на перевале не редкость.

Как мы узнали от пограничника, несколько лет назад подобное случилось с группой немецких альпинистов, застрявших в тумане посреди зарослей горного чая. Их эвакуировала прибывшая на вертолете спасательная группа.

У нас же не было раций, по которым мы могли передать сигнал бедствия. Если бы не спустились сами, шансы на то, что кто-то помог бы, равнялись нулю.

Еще одна история, рассказанная нам пограничником, была куда комичней. Однажды в Джуте выдавали замуж девушку из рода Арабули. Ее жених оказался хевсуром из Шатили по фамилии Чинчараули. (Зов предков? Необратимый фатум?)

Гости возвращались со свадьбы с похмелья и верхом, выбрав для этого тот самый злополучный Чаухский перевал.

Родственники невесты пытались отговорить их, но шатильцы не поддались на уговоры. Еще не хватало! Чтобы Чинчараули спасовали перед опасностью, на которую им указывают какие-то Арабули, да еще не хевсурские, а эмигранты из села Джута?..

Наплевав на предупреждения, шатильцы отправились в путь, заявив, что перейдут перевал и к вечеру, искупавшись по дороге в Абуделаурских озерах, будут уже дома.

К вечеру они действительно вернулись, но не домой, а в Джуту. Жители этого села не стали насмехаться над бахвалами, а усадили их за стол, продлив праздник еще на несколько дней.

«Туман, чертов туман, этого чертового горного деда туман, напустил его мохнатый горный дед, в пропасти бы ему пропасть…» – Коба ругался грязно и долго, и высокий человек не перебивал его, не поощрял и не останавливал; только смотрел с выражением человека, который все понимает, но не видит смысла произносить это вслух.

Там, на перевале, еще не начав спуск, каждый из нас подсознательно знал, что мы заблудились, но сказать об этом вслух не решился никто, и меньше других – наш провожатый.

Я вспомнил, как перед началом спуска мы ждали Кобу на вершине, а он забегал вперед, не снимая с плеч тяжелого рюкзака; через несколько минут возвращался, чтобы снова скрыться за очередным возвышением, пытаясь что-то разглядеть в сгущающемся тумане.

Там, на перевале, еще не начав спуск, каждый из нас подсознательно знал, что мы заблудились, но сказать об этом вслух не решился никто, и меньше других – наш провожатый.

Я никогда прежде не испытывал к одному человеку столько ярости и жалости одновременно. Мне захотелось убить Кобу и обнять его в один и тот же момент.

В тот день Коба перестал быть в моих глазах всесильным диктатором и стал моим другом.

Маршрут 7
В Шатили через страну пшавов
Черепа, древние святилища и хевсурский Нью-Йорк

Отказавшись от первоначального плана пересечь массив «баррикада», мы решили добраться до Хевсуретии по автомобильной дороге, уходящей вправо перед водохранилищем Джвари и пролегающей через страну пшавов.

Пшавия – это место, откуда, как писала в начале прошлого века уже упомянутая нами любознательная графиня Уварова, «происходят все великие поэты Грузии».

На самом деле речь идет об одном поэте – Важе Пшавела.

Благодаря его стихам каждый грузин знает о традиции хевсур рубить руки врагов, сраженных на поле брани, и хвастаться ими перед соплеменниками:

 
«Немало кистов без руки
Оставил он на поле боя.
У труса разве есть враги?
Их много только у героя».
 

Читая эти строки, я и представить себе не мог, что хевсуры, эти рыцари без страха и упрека, способны быть ябедниками и кляузниками.

Однако время, свободное от охоты и стычек с врагами, они посвящали судебным спорам с соседями из низин. За добродушие и уступчивость хевсуры прозвали пшавов «жирными дойными коровами» и прибегали ко всяческим уловкам, чтобы вытянуть из них то, что по каким-то причинам не могли отобрать силой.

Появление в начале XIX века гражданских судов открыло для хевсур новое развлечение – сутяжничество.

«Предметы споров иногда бывают до того странны, что мне приходилось, присутствуя на суде, хохотать до слез, – пишет журналист Арнольд Зиссерман. – Один хевсурец предъявил на пшавца претензию, что дед его, еще до прихода на Кавказ русских, поймал однажды в Арагве большую лососину, которую по величине не мог отнести домой и оставил в воде привязанную за камень, с тем, чтобы на другой день приехать за нею на катере; но ночью она была украдена, как узнал претендатель, дедом пшавца. Вот он и требует с него следующего удовлетворения: лососина стоила одной овцы, которая с тех пор, в течение, положим, 60 лет, дала бы шерсти и сыру по крайней мере на 10 коров, да от нее были бы другие овцы, от этих другие, по крайней мере штук 150, да за столь долгие ожидания, и для подарков судьям 5 коров. Всего 55 коров или 275 рублей!!!.. отделаться нет возможности, и после долгих суждений, просьб, угроз, пшавцу ни за что ни про что приходится все-таки отдать несколько коров, чтобы отвязаться; а то не дадут ему нигде проходу.

Другой хевсурец пресерьезно требовал с пшавца удовлетворения за кровь своего брата, грозя страшным кровомщением. На вопрос убит ли его брат этим пшавцев в драке или нечаянно, он рассказал: однажды покойник с двумя товарищами отправились ночью в пшавское ущелье и украли с мельницы два жерновых камня, с коими пробирались домой; но по дороге на них напали хищные кистины, завязали перестрелку, и брат его убит; жернова эти оказались принадлежащими этому пшавцу, и как они были причиною смерти его брата, но он и требует удовлетворения за кровь!..»

Перечень этих исковых заявлений, изложенный острым языком Зиссермана, настолько забавен, что знакомясь с ними, я не мог остановиться и несколько дней в тбилисской библиотеке посвятил одним только судебных делам хевсур. Вот еще один образчик раннего творчества этих новоиспеченных рейдеров в законе:

«Еще один хевсурец требовал платы за кровь по следующему случаю: отец его, лет 40 тому назад, был в гостях у одного пшавца, где напился пьян; при выходе из дому треснулся лбом о притолоку низенькой двери; теперь же, при смерти, объявил, что умирает, собственно, от боли в голове продолжавшейся со времени этого случая, и завещал своим детям отомстить за его смерть. Ему было лет за 70!»

* * *

Проехав мимо страны пшавов, оставив позади хевсурские поселки Корша и Барисахо, мы приблизились к перевалу Медвежий крест.

До этого места дорога вряд ли удивит путешественника, знакомого с грузинскими пейзажами, но дальше картина резко меняется.

Оттуда, с высоты больше 2000 тысяч метров над уровнем моря, видны скалы «баррикады», защищавшие хевсур с тыла, в то время как впереди, за следующим горным кряжем – уже Чечня.

С верхней точки перевала видны огромные зеленые луга, усыпанные маленькими точками, сверху напоминающими белоснежные камни.

«Это что – мрамор? – спрашиваю у Кобы. – Откуда здесь столько его?»

«Это не мрамор – это овцы», – улыбается Коба.

Перевал на закате – красивое зрелище, однако неопытному водителю лучше проехать следующий участок пути, пока солнце еще высоко.

Глядя на хевсурские реки, понимаешь, что легенды о дэвах могли появиться только здесь.

Узкая дорога пролегает по самой кромке шумного потока.

Острые и зазубренные камни как будто созданы для того, чтобы ими сражались великаны – они напоминают гигантские топоры древнего человека.

Скалы наверху и их осколки, омываемые бурной рекой, местами поросли мелкими соснами.

Дорога в Хевсуретию за перевалом Медвежий крест («Датвис Джвари» – груз.)

Щербатые скалы в нескольких десятках метров над головой не вызывают доверия, так что этот пронзительно красивый участок пути хочется преодолеть как можно быстрее.

Глядя на хевсурские реки, понимаешь, что легенды о дэвах могли появиться только здесь.

В эпоху индустриализации коммунистическое правительство всерьез рассматривало возможность строительства в Хевсуретии железной дороги. Но если ущелье в Вардзии из-за риска обвалов можно назвать «ущельем тишины», то ущелье реки Аргун на подъездах к крепости Шатили я назвал бы «ущельем шепота» – такой шаткой выглядит нависающая над дорогой каменная стена.

«Когда-нибудь и этого смоет потоком, – скажут те, кто увидит дерево, растущее в расселине скалы посреди горного потока. – Не может оно расти тут, ему же не за что зацепиться корнями!»

Проезжая мимо, путешественники каждый раз оглядывались, ища подтверждения этим словам.

При виде сосен, вросших в осколки скал на реке Аргун, я вспомнил высокого пограничника, хевсура из рода Чинчараули, встреченного в селе Джута.

Этот человек сам был как дерево, стоящее на подмытом берегу.

Он рос, как будто не глядя себе под ноги. Но его почему-то не смывало.

«Ну вот, еще немножко. Смотри, скала с каждым годом становится тоньше, вот уже видно, как торчат из нее корни… Эта поросль не продержится долго».

Но дерево продолжает расти.

Все они – и деревья и люди – живут здесь несколько веков, и городские жители никогда не поймут, как они выживают в этих горах.

Представители древних хевсурских фамилий, главных стражников Грузинского царства, продолжают нести службу круглый год.

Зимой, когда перевал закрыт, в горы может вылететь вертолет, чтобы забрать человека, с которым случилось несчастье.

Если будет связь, если не порвет кабель электропередач и если будет кому позвонить и сказать: «Беда». И если тот, кому нужна помощь, признается в этом и согласится принять ее.

«Все эти башни, навесы, коридоры, лестницы, темные и светлые помещения, лепятся друг на друга и друг около друга, так что кажутся одной единой массой, закопченной и заваленной навозом, но вместе с тем представляющейся вашим взорам весьма теплым живописным пятном на синем небосклоне, на светлых скалах, окружающих это пятно».

Графиня Уварова

Посмотрите налево, уважаемые любители древностей, – затылком к остальной Грузии, лицом на восток. Прижавшись спиной к скалам, нащупав в них каждую впадину, ребрами к камню, камень к камню; острые уступы – как продолжение стен. Сланец, скалы, кирпичная кладка, снова скалы – ярусы крепостей, вросшие в породу, – не подкопаться. А сверху – черные, просмоленные крыши.

Летом они ночевали на крышах домов (крыши нижних соседей служили полом для тех, кто жил выше). Здесь, укрывшись шкурами от дождя, хевсуры могли спать под звездным небом или теплым дождем.

На этих самых крышах, если верить писателю Михаилу Джавахишвили, молодые хевсурки приходили разделить ложе с незнакомцем, пришедшим в Шатили, чтобы остаться здесь навсегда.

Говорят, когда-то их женщины смазывали волосы коровьей мочой, чтобы придать им медный оттенок. Женщины здесь пахли мускусом и стадом. А еще говорят – они были красивы.

Поселок Шатили, столица региона Хевсуретии

Гурийки, имеретинки, жительницы Тбилиси… Их красота гремела на весь Кавказ, поражая европейских путешественников, и даже Александра Дюма. Но хевсурки? Приземистые, коренастые жены и дочери этих горных дьяволов?

Графиня Уварова находит их весьма привлекательными. Другому путешественнику они показались ведьмами…

Лежа в палатке на берегу Аргуна и перечитывая записки Императорского географического общества, я вспоминаю услышанное и прочитанное о крепости Шатили.

Крыши домов в поселке Шатили. Некоторые башни здесь по-прежнему обитаемы

Говорят, в девятнадцатом веке Шамиль, предводитель всех мусульманских племен Северного Кавказа, пришел в Хевсуретию, чтобы, именем Аллаха, выжечь всех хевсур. Но увидев крепость Шатили, он развернулся и ушел.

«Здесь нечего ждать… Они могут сидеть в этих башнях вечно», – сказал терпеливый стратег, не любивший, впрочем, терять время понапрасну.

Разоруженное, покорное стадо – вот кем должны были стать гордые горцы, жившие за перевалом Медвежий крест.

Потом, спустя почти век, появились русские. То есть русские были здесь и раньше, но то были другие русские.

Прежние русские хотели, чтобы хевсуры воевали с кистинами и Шамилем; и чем больше хевсуры приносили отрубленных рук людей Шамиля, тем больше радовались русские. Иногда горы наводняли целые армии, и хевсурам приходилось отдавать часть своих стад, чтобы прокормить их.

Тогда Чинчараули, Арабули и все остальные жители Хевсуретии ненавидели гостей. Они называли русских «лягушонки» – из-за зеленых мундиров.

Когда пришли коммунисты, хевсуры тоже по привычке называли их «лягушонки».

Сначала они не убивали – только слушали и смотрели. Но то, что они услышали, поразило хевсур. Еще никогда гости не позволяли себе таких дерзостей. Эти «новые русские» пришли не за тем, чтобы помочь хевсурам убивать их врагов и добывать больше рук, которые можно прибить к стенам домов и доказать соседям свое превосходство; они пришли, чтобы отобрать у хевсур их единственное богатство – стада коров и дорогие, инкрустированные золотом и серебром винтовки.

Разоруженное, покорное стадо – вот кем должны были стать гордые горцы, жившие за перевалом Медвежий крест.

Нигде больше в горах Грузии не было такой войны.

Несколько лет маленькие отряды хевсур пытались отстреливаться от подразделений Красной армии, пришедшей уже не за головой Шамиля, а по их, хевсуров, душу.

Сопротивление, начавшееся в 20-е годы, продолжалось до середины 30-х. И тогда, уже почти уничтоженные, хевсуры решили прибегнуть к последнему средству – дипломатии. Они написали первую в своей истории «ноту протеста». Это было прошение хевсурского народа «великому правительству Америки». Письмо было написано по-грузински и от руки… Ни до, ни после никто не слышал о том, чтобы хевсуры писали письма международным посланникам или в Лигу Наций.

«Мы, народ Хевсурети, потревожены Большевиками. Нам запрещают веру, хотят создать колхозы и собирать много налогов. Часто приходят и убеждают нас, но мы не согласны и пока не погибнет вся Хевсурети – не будем согласны. У нас нет оружия, но мы будем воевать мечами и кинжалами. Обращаемся с просьбой большой к Америке, вы сильное государство, помогите нам – ведь жаль нас. Надеемся, что поможете, ибо кроме вас другого помощника у нас нет. Так, братья, доживаем мы последние дни.

Представители всей Хевсурети

Гига Ликокели

В. Горгилашвили

23/ VI-36 г.»

Письмо, как и большинство посланий, сброшенных с борта тонущих кораблей, не дошло до адресата.

Часть покоренных хевсур спустилась в низины. Несколько семей остались в горах. Эти последние, как и сто лет назад, служат пограничниками в местах, где рождались и умирали их предки. Теперь их можно узнать по шапкам с вышитыми разноцветными крестами и фамилиям, заканчивающимися на «-ли».

Встретив в городе «светского хевсура», спросите у него: «А как зовут вашего сына?» И перечислите имена мальчишек, родившихся в хевсурских крепостях: Мгела (волк), Вепхвия (тигр), Лома (лев) или Бахала (птенец ворона).

А вы уже были с ним в Шатили? Вы уже показывали ему свою родовую башню, господин «Ли?»

И тогда один из этих Чинчараули, Арабули, Циклаурири или Ликокели, услышав это, поведет вас в свой дом и начнет рассказывать о том, как его отцы и деды собирали ополчение против оккупантов, как хевсуры дали последний, самый страшный бой в ущелье Ликоки, возле села Якушо, что лежит направо от села Корша – последнего населенного пункта Хевсуретии, за которым начинаются уже низины.

«Женщины хевсурки весьма красивы; на вид здоровы и крепки, черноволосы, темнокожи, с красивым овалом лица, крупными чертами, черными открытыми с хорошим разрезом, большими приветливыми глазами».

Графиня Уварова

Спозаранку меня разбудил наш проводник. «Скорей, скорей! Посмотри, что там происходит!» – яростно шепчет Коба, расталкивая меня так, будто в Шатили произошло землетрясение или Аргун вышел из берегов. Натягиваю штаны (я уверен, что ни одна катастрофа не может быть преодолена в неглиже) и выскакиваю из палатки.

«Что случилось?» – спрашиваю у Кобы, недоуменно оглядываясь по сторонам.

«Ты хотел красивый типаж хевсурки – вот!» – говорит он мне.

Коба произносит эту фразу, указывая рукой в сторону скалистого кряжа.

Впрочем, как бы я не спешил, все равно не успел бы достать камеру. А тем более не успело бы солнце, лучи которого только начали пробиваться в темное ущелье.

Вверх по склону, погоняя небольшое стадо, взбиралась женщина. Поджарая, стройная, в длинной, по щиколотки, юбке, с огромной копной рыжих волос.

«Местная, – задумчиво произносит Коба. – Она ходит, как местная… Ты только посмотри, как она ходит!»

Это говорит обо всем. И о хорошем здоровье, и о том, что она родом с гор. Даже горожанин Коба не в силах устоять.

Женщина взбирается в гору лучше любого альпиниста.

«Как она ходит», – вздыхает Коба, глядя на копну рыжих волос, владелица которой за несколько минут преодолела подъем, на который нам понадобилось бы не меньше четверти часа.

Похоже, в Шатили все еще есть жизнь, и мне будет кого расспросить здесь об обряде «цацлоба».