Текст книги "Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков"

Кобулети. Записки на полях

Женщины идут с пляжа. Стройные, полные, перегревшиеся на солнце и расплывшиеся от спячки, и те, другие, с острыми глазами, стреляющими по сторонам.

Поджарые, загорелые старики, сушеные, как воблы, и просоленные, как крокодилы, обитающие в прибрежных водах Тихого океана. Старики провожают путешественника не то завистливым, не то презрительным взглядом (ведь как часто зависть и одиночество мы прячем под маской безразличия).

Они идут между рядами маленьких двухэтажных домишек с преувеличенными террасами; меж лотков с ширпотребом и морем – то ли из-за штиля, то ли из-за отсутствия кораблей кажущимся плоским и пустым. По-моему, это Дюма сказал, что нет более скучного зрелища, чем море без кораблей.

Будь у владельцев местных гостиниц такие полномочия, Кобулети тянулся бы бесконечно, как гигантский жареный кебаб.

Я регулярно останавливаюсь на дороге, делая заметки.

О Медее, о колхидских женщинах, о пейзаже, проносящемся мимо.

Местные жители, видя, что путешественник шкрябает что-то в блокноте, подкрадываются на цыпочках – подсмотреть, «что же он там пишет».

Дюма сказал, что нет более скучного зрелища, чем море без кораблей.

Спустя несколько минут, сокрушенно качая головой, удаляются.

Шляпница, торгующая своим товаром неподалеку от городка Поти

«Армянин!» – произнес один из них, дольше других изучавший вязь в дорожной тетради.

Кобулети – последний крупный населенный пункт Аджарии, а в нескольких десятках километров начинается уже Самегрело (или Мегрелия) – одна из приморских провинций древнего Колхидского царства.

Уроки мегрельского

Помимо сванов, среди всех других народностей, населяющих Грузию, только у одной есть собственный уникальный язык.

Мегрелы уверяют, что в их словаре около 120 миллионов слов.

Усомнившимся приводят следующий аргумент: если в большинстве языков слова-эпитеты, применяемые для эмоциональной окраски, исполняют роль дополнительных членов предложения, то в мегрельском диалекте они – главные.

Например, по-мегрельски нельзя сказать просто: «упал человек», нужно сказать «упал легкий человек» или «упал толстяк».

Причем, если выражение «кудачхарху» означает «упал маленький противный человечишко», то «кудабазу» – «грохнулся большой хороший человек».

Есть несколько слов, особенно дорогих мегрельскому уху.

Так, аналог знаменитого грузинского «генацвале» на мегрельским звучит как «скан голуа пиро», что значит «душу бы отдал за тебя».

«Гой морцгвас» – местный аналог грузинского тоста «гаумарджос» (да будешь ты победителем!)

«Иро чгиро!» (чтоб все было хорошо!) и «Бжа парчхалянс!» (дословно: «да сияет солнце!») – это еще несколько теплых пожеланий, используемых во время мегрельских застолий.

Рынок в Зугдиди (Самегрело)

Город имени Дюма

«По императорскому указу Поти с 1 января 1859 года объявлен городом… Меня более всего занимал тот, кто провозглашал это важное объявление. Благодаря камням, разложенным кое-где, и естественным бугоркам, он успевал после бесконечных зигзагов достигнуть места, где надо было читать прокламацию. Стоило ж ему остановиться, как мало-помалу он погружался в грязь, в которой совершенно бы утонул, если бы не мешал тому барабан, который его удерживал. Тогда к нему подходили и с помощью рук, палок и веревок вытаскивали наружу. После того он опять пускался дальше и вновь повторялась та же самая сцена. Мы успокоились: Поти стал городом, и мы теперь имели право требовать от него всего того, что требуют от города».

Александр Дюма, «Кавказ»

После дня переезда по жаркому побережью организм требовал обеда немедленно, и непременно – из свежей морской рыбы.

В Поти удалось найти и заменить все, что пришло в негодность во время первой части путешествия, даже редкостный инструмент для ремонта велосипедной цепи. Но при этом не удалось разыскать ресторанчик, где можно было бы отведать свежий улов: вся рыба в портовый город была доставлена в рефрижераторах из других мест.

Я принципиально отказался от блюд из мороженой рыбы и довольствовался сыром и хлебом, привезенными с собой.

«А какие у вас еще есть достопримечательности?» – спросил, не без издевки.

Человеку, к которому обратился с этим вопросом, понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

«Да, не так уж сильно изменился этот город со времен Дюма…» – произнес я вслух.

Мой собеседник сначала задумался, затем нахмурился и в конце концов просиял.

«Достопримечательности?! У нас же есть памятник Дюма!»

Памятник Александру Дюма в Поти

Несмотря на издевательскую рецензию, написанную о городе Поти великим беллетристом, местные жители воздвигли памятник именно ему, а не автору указа, превратившего (пусть только на бумаге) грязный поселок в черноморский порт. Дюма (верней, его скульптуре) досталось одно из лучших мест в городе, а именно лавочка на центральной аллее городского парка, покрытая мелким гравием, похожим на тот, которым посыпаны дорожки в парках Лувра.

Это наблюдение еще раз укрепило меня в мысли, что куда приятнее писать ироничные рецензии, чем самые красивые указы.

Я попытался разыскать хоть одно здание, относящееся к эпохе, когда здесь проезжал Дюма, но не нашел ничего подобного.

На закате покинул Поти, надеясь той же ночью добраться до Зугдиди, а утром следующего дня выехать в Сванетию.

Но в ту ночь дорога внесла в этот план некоторые коррективы.

Ведьмы, кошки и страшилище Гудиани

В ту ночь я узнал об одной неприятной привычке грузинских шоферов, которую, путешествуя днем, не замечал: если в светлое время суток они часто приветствуют велосипедиста, сигналя в клаксон, то ночью, завидев его, мигают фарами.

Вскоре пришлось зажмуриваться при виде каждой приближающейся машины.

Впрочем, дорожное покрытие было хорошим, и я не терял надежды успеть в Зугдиди до полуночи.

Совсем стемнело, и на обочинах вырос целый условный мир контуров и силуэтов.

В свете спелеологического фонарика, который я использовал в качестве фары, у коров, лошадей и кошек – у всех тварей, встречаемых по пути, были одинаково мерцающие зеленые глаза.

Иногда образы, выхватываемые светом фонаря, были чересчур гротескными. Чего стоила лошадь, пасшаяся у лесного кладбища, просунувшая голову через решетку к особенно вкусному кусту.

Но самое леденящее душу видение было впереди. Костлявое, застывшее посреди дороги существо не шелохнулось при моем приближении. Только поравнявшись с ним, я рассмотрел до невозможности худого, измазанного в грязи теленка.

Люди в свете фонарика выглядели не столь мистично, но зато, появившись на дороге совершенно непредсказуемо, могли доставить куда больше неприятных минут, чем безымянные зеленые глаза на обочине.

В памяти всплыли разнообразные истории о грузинской нечистой силе, услышанные в Тбилиси или прочитанные в подшивке газеты «Кавказ».

Когда-то в Грузии верили в «али» – сладкоголосых русалок, являвшихся в дома под видом повивальных бабок и умерщвлявших детей; в гигантских великанов дэвов; в Гуду – всесильного духа, обитавшего в горах неподалеку от Казбека. Отдельной книги заслуживают знаменитые на весь Кавказ грузинские ведьмы – «кудианеби».

Раз в году, в Страстной четверг, все они собираются на горе Эльбрус на шабаш. Там, по поверью, обитает сатана, или Тартар, имеющий необыкновенно большие глаза и страшные зубы.

Каждая ведьма, представляясь Тартару, бросает ему в рот камешки, символизирующие жертву. Самым ценным подношением считается человек. Тогда сатана, проглотив его и получив удовольствие от лакомства, награждает ведьму еще большим даром кудесничества.

Путешествие на гору Эльбрус ведьмы совершают при помощи зелья, известного под именем «квинтила». Ночью, когда все спят, они намазывают зельем первый попавший под руку предмет, садятся на него верхом, вылетают в трубу и в одно мгновение достигают Эльбруса. Больше всего ведьмы любят путешествовать на кошках, которых крадут у грузин.

В середине XIX века в газете «Кавказ» появилась заметка, в которой корреспондент описывал, как в тифлисском доме накануне Страстного четверга оберегались от ведьм, собиравшихся в командировку:

«Попытайтесь войти в какой угодно дом или, заглянув туда, прислушайтесь повнимательнее: везде раздаются жалобные мяуканья; бедные кошки тщательно заперты в сундуках из опасения, чтобы их не похватали неприязненные ездоки-кудианеби».

Кроме вездесущих колдуний, в XIX веке народ верил в существование «булы» – страшилища, которое, имея огромный рот и длинный язык, хватает ребенка, бросает его в глотку и пожирает. По уверению многих, «була» ходит по ночам около дворов и уносит попадающихся ему детей. Булой здесь пугали детей так же, как у нас – Бабаем.

Когдато в Грузии верили в «али» – сладкоголосых русалок, являвшихся в дома под видом повивальных бабок и умерщвлявших детей.

Любопытно, что в Тбилиси по сей день пугают детей похожим страшилищем, правда, его имидж с годами слегка трансформировался: монстра зовут теперь Гудиани; он не сразу глотает детей, а ходит с мешком, в котором уносит непослушных мальчишек и девчонок.

Имя Гудиани звучит очень по-свански, так что тбилисские старушки, желая того или нет, с детства приучают детей пуще всякой нечистой силы бояться жителей Сванетии.

Особенности женского рода в грузинском языке

Когда на дороге показался подсвеченный в темноте огромный крест, до полуночи оставалось не больше часа.

«Монастырь!» – обрадовался я и, вспомнив сказочный ужин на озере Паравани и дружелюбных монахов Зарзмы, устремился на свет.

Оказалось, что монастыря поблизости нет, но люди, встреченные по пути, успокоили – он впереди, всего в 11 километрах.

«Где здесь живут монахи?» – поинтересовался у таксистов, дежуривших на площади небольшого городка.

«Монахи? – удивился один из них. – Зачем монахи?»

«Ночлег, ужин, мягкая постель, горячий чай и разговоры о чудесах» – странно, как местный таксист мог оказаться столь неосведомленным.

Отказавшись от предложенного ужина и ночлега (общество монастырской братии казалось предпочтительней компании водителей), я отправился в указанном направлении.

Ранее в тот день, неподалеку от Поти, на дороге встретилась машина с монахами, направлявшимися куда-то большой компанией.

Один из них, сидевший на переднем сиденье, при виде велосипедиста широко улыбнулся и осенил меня крестным знамением.

«Вот было бы здорово, если бы они оказались из этого монастыря!» – думал я, подъезжая к холму, на котором красовалась подсвеченная тысячами маленьких лампочек длинная аллея.

Похвалив себя за выдержку и терпение, я постучал в дверь.

На звук из здания выбежали несколько молоденьких девушек.

Факт их появления был удивителен, но я не сразу придал ему значение.

Девушки смеялись и разглядывали небритого, черного от загара мужика, оказавшегося в полночь у их порога. В дверях появилась женщина средних лет, облаченная в монашеское одеяние.

Только теперь стало ясно, что «монахи», о которых говорили прохожие, оказались «монахинями».

Дело в том, что в грузинском языке нет местоимений «он» и «она», именно поэтому от грузин, использующих русский, мы можем слышать это пресловутое: «девушка, дорогой!»

Поняв ошибку, я попытался как мог сгладить конфуз.

Попросив прощения за вторжение («ма патие» по-грузински «простите меня» – одно из выражений, которое понимают во всех регионах Грузии), я испросил разрешения поставить палатку на их территории, разумеется, вдалеке от покоев послушниц… В ответ – категорический отказ.

В кромешной темноте совершенно незнакомого места пришлось снова искать ночлег.

Тут меня осенило: разбивать лагерь на территории монастыря было запрещено, но никто не сказал, что этого нельзя делать непосредственно под его стенами!

Земля была очень каменистой, и стоило немалого труда вколотить колышки в твердый грунт.

Поставив, наконец, палатку, я приготовился ко сну.

Глухое сопение в нескольких метрах вывело меня из полудремы. Я не знал, пугаться или нет, но через несколько минут тревоги были развеяны: поросячье хрюканье не спутаешь ни с чем.

Судя по звукам, свиньи с наслаждением паслись на каменистой площадке, разгрызая мелкий щебень…

Я пытался вспомнить все, что знал о свиньях, но нигде не доводилось читать об их привычке грызть горную породу.

Впрочем, защищенный монастырской стеной и молитвами если не монахинь, то, по крайней мере, послушниц святой обители, я чувствовал себя спокойно, даже в присутствии животных с такими феноменальными челюстями.

Утром загадка была разгадана – палатка стояла под старым сливовым деревом.

Потрусив его как следует и набрав великолепных сладких плодов, я выехал в направлении Зугдиди.

Не более чем в ста километрах начиналась Сванетия – крайняя северная оконечность Грузии и до недавних пор – самая дикая и независимая из кавказских провинций, известная традициями кровной мести и некоторыми обрядами, сохранившимися там еще с языческих времен.

Японцам и не снилось

В Тбилиси любят рассказывать о Сванетии один анекдот, очень похожий на реальную историю.

Дело было лет 15 назад.

Группа японских документалистов прибыла в Сванетию на съемки. Отсняв необходимый материал, они собрались обратно, но по дороге встретили группу сванов, которые потребовали отдать аппаратуру.

Заметив, как японцы вынимают из камер карты памяти, сваны подумали, что их хотят обмануть, и потребовали выдать и их…

Вернувшись в Тбилиси, иностранные документалисты подали заявление в милицию, но в то время для грузинских блюстителей порядка показаться в горах Сванетии даже просто на экскурсии, не говоря уже о чем-либо другом, было равносильно самоубийству.

В качестве компенсации столичные милиционеры решили покатать японцев на фуникулере и угостить любимым блюдом – хинкали. Но до угощения гости не доехали – тросы фуникулера оборвались и вагончик рухнул вниз.

Говорят, японцев, чудом выживших после аварии, увезла «скорая помощь». Однако и тут их неприятности не закончились – в больнице отключили электроэнергию.

Этот исторический анекдот великолепно иллюстрирует то, чем была Грузия и, в частности, Сванетия, в первые пятнадцать лет после распада СССР.

Уроки сванского

«Какой самый простой язык в мире?»

«Сванский».

«Почему?»

«Даже сваны выучили», – так любят шутить сваны о своем языке – одном из самых сложных языков Кавказа.

В то время как современный грузинский литературный язык претерпел множество изменений, сванский, имея такую же грамматику, почти не изменился с веками. Ни один грузин не сможет понять жителей Сванетии, когда они говорят на родном наречии, являющимся одной из ветвей старогрузинского.

Еще в Тбилиси я попросил моего друга Тато преподать урок сванского.

«Как по-вашему – мужчина?»

«Наржур, – Тато смеется, уловив в этом слове пикантную нотку. – А женщина будет „дина“».

«А как сказать девушке „ты – красива“»?

«Хоча дина ли».

«Хоча – это как хочу?»

«Нет. Это только то, что я сказал», – строго ответил сван.

Тато пояснил, что с такими словами, как «хочу», лучше быть поосторожнее.

«Какой самый простой язык в мире?»

«Сванский».

«Почему?»

«Даже сваны выучили», – так любят шутить сваны о своем языке – одном из самых сложных языков Кавказа.

Еще один важный урок: ни в коем случае нельзя произнести в присутствие свана ругательство со словом «мать». За такое больно бьют в Тбилиси, а в Сванетии – убивают на месте.

Нет ничего страшнее, чем оскорбить волчицу…

Мой друг долго пытался вспомнить слова, означавшие какие-нибудь нежные и душевные понятия, и я даже на какое-то время усомнился, есть ли в сванском языке что-то подобное.

Наконец мой собеседник произнес «мишгуладегси» (с «г» похожим на французскую «р») пояснив, что это сванский аналог общеизвестного в Грузии «генацвале».

«А как насчет вендетты? Как это сказать на сванском?»

Выбирая нужное слово, Тато прорычал несколько глухих гортанных звуков, а потом вдруг блеснул быстрым, с рикошетом во втором слоге: «лицври».

Впрочем, вендетта для свана это скорее не понятие мести как таковой, а процесс «взятия крови». Поэтому в обиходном языке, понятном каждому горцу, слово «мстить» переводится коротко и ясно: «взять кровь».

Сваны – самая одиозная среди этнических групп грузин.

Бедные, гордые и вооруженные до зубов, они прославились особой жестокостью к врагам и презрением к смерти.

Даже в двадцать первом веке они живут и умирают по своим, кровным законам.

Страна волков

Современные сваны уже не помнят, откуда все пошло. Но историки полагают, что в основе традиций кровной мести лежит культ волка.

Этнограф Вера Бардавелидзе пишет, что волков здесь считали животными мистическими и относились к ним, как к братьям. Горцы с древности верили, что сородичи убитого зверя жестоко мстят убийцам и всей их семье.

Убийство волка было для свана табу.

«Случайно нарушивший табу, – пишет Бардавелидзе, – становился перед убитым зверем и с непокрытой головой приносил ему извинения, уверяя, что ошибся, не признал волка, ибо не мог же он захотеть убить его, подобно тому, как не смог бы он этого пожелать в отношении родного брата».

Именно у волка, царя всех зверей, чующего добычу через горный хребет; волка, мстящего за своих собратьев и верного стае, древние сваны просили заступничества и помощи.

После принятия христианства культ волка был заменен культом святого Георгия.

Считается, что само название страны происходит от имени этого Святого.

Грузия – Джоржия – Георгия… Лингвистически все выглядит логично. Но есть одна увлекательная деталь: слово «горг» на староперсидском означает «волк», а «слан» – голова.

Вахтанг Горгасали – царь, построивший Тбилиси, – носил на своем шлеме голову волка.

Спустя сотни лет тотем сванов уступил место лику святого.

Но лицо иконы или оскал тотема – это всего лишь маска. Горное племя осталось таким же, что и сотни лет назад.

На одной из икон, хранящейся в музее столицы Сванетии – Местии, Святой Георгий убивает не дракона, а человека. «Этого человека – можно», – поясняет экскурсовод. Оказалось, что жертва Святого Георгия – кровный враг христиан император Диоклетиан.

О культе кровной мести сванов существует масса анекдотов.

Самые показательные – те, что рассказывают о себе они сами.

«Приехал к свану гость из Тбилиси. Пьют рахи[8]8
  Рахи, или арахи – местная водка, приготовленная из «подручных материалов».


[Закрыть] в каменной башне. Подойдя к окну, гость обнаружил, что из соседней башни в него целится другой сван. Гость в страхе подбежал к хозяину: „Генацвале, твой сосед хочет меня убить!“

На что сван ответил: „Не переживай, дорогой! У него тоже будет гость!“»

Бандитское прошлое

В 2005 году грузинское правительство, наверное, впервые в истории, восстановило контроль над этим краем. Новые власти сказали лидерам сванских кланов: «Сдайте оружие, или мы придем к вам».

Те предпочли принять гостей…

Однажды утром, когда подразделение спецвойск пришло убивать Омехи – одного из самых жестоких лидеров местных кланов, сваны в окрестностях села Бечо решили, что началась война.

Грохот гранатомета, нескольких ручных пулеметов и рев БМП разносились по всему «Объединенному ущелью счастливой Сванетии» (такую забавную формулировку я вычитал в книге одного автора советских времен).

Несколько десятков полицейских полдня осаждали каменный дом абрека.

Когда Омехи затих, командир полицейского подразделения приказал переехать его тело бронированной машиной: солдаты так боялись его, что не хотели рисковать.

Для сванов это был серьезный урок – сегодня увидеть в Сванетии человека с автоматом практически невозможно.

«В Сванетии теперь сухой закон, – шутит один из моих знакомых, – кровь надо брать очень осторожно».

Семейные счеты

«Дикая и суровая природа Сванетии сделала и обитателей их не менее суровыми; они являются каким-то остатком древнего человечества, до которого не коснулась ни одна пылинка просвещения».

Из записок Императорского географического общества, XIX век

Сванетия – это страна башен, похожих на средневековые замки, и кавказская столица вендетты, где, как некогда на Сицилии, сводят счеты по долгам, открытым сотни лет назад.

Говорят, около 200 сванских семейств были стерты с лица земли в результате вековых вендетт.

Однажды в Тбилиси я встретил грузина со странной фамилией, не похожей на сванскую, но носящую в себе топоним этих мест.

«Вы что – сван?» – спросил я у него.

«Да, я сван», – признался тот.

«А почему вы уехали?» – уже кое-что зная о нравах Сванетии, я предвкушал красочный ответ.

«Сваны теплый народ, но злой народ. Мой прадед был сваном», – уклончиво ответил собеседник.

«А что помешало ему оставаться им?» – донимал я этого бывшего горца.

«Он уехал оттуда в Кахетию… По семейным делам!» – последовал ответ.

Сванетия – это страна башен, похожих на средневековые замки, и кавказская столица вендетты, где, как некогда на Сицилии, сводят счеты по долгам, открытым сотни лет назад.

Напоследок этот человек попросил меня ни за что не упоминать в печати его новую фамилию, также как и фамилию его предка.

Несколько лет назад, путешествуя в поисках историй о кровной мести, я уже был в Стране волков.

Тогда я приезжал в сопровождении представителя одного из влиятельных кланов, присутствие которого должно было избавить нашу группу от возможных недоразумений и неприятностей.

Грузинское правительство уверяет, что сегодня визиты в Сванетию нисколько не опасней прогулки в Австрийских Альпах.

Сейчас я решил пересечь этот край на велосипеде и без сопровождающих, чтобы посмотреть, так ли радикально все изменилось здесь с тех пор.